Страх перед полной луной: оборотни в советских фильмах

К началу семидесятых желание стать кем-нибудь другим стало основным психологическим фетишем советского человека. Чаще всего оно исполнялось за счет отождествления себя с каким-либо персонажем кинематографа. Причем избранная маска прирастала надолго, и «второе я» продолжало стареть вместе с тем, кем был его обладатель по рождению и по паспорту.

Популярнейшими героями телесериалов — для большинства в черно-белом изображении — стали «оборотни в погонах», то есть чекисты в тылу врага, где бы этот «тыл» в данный момент ни находился.

Таковы всенародный любимец Штирлиц и молодой охотник за нацистами Вараксин из детектива «Человек в проходном дворе». Но это были «оборотни» с положительным зарядом. Они боролись с актуальным злом или содействовали торжеству запоздалой справедливости.

Дальнейший разговор пойдет о существах, чье художественное совершенство ставит их выше рамок обывательской морали. В нем неминуемо будут фигурировать имена, уже знакомые читателю предыдущих очерков данного иронического цикла.

Количество звезд западного «хоррора» ограничено. Здесь их тоже немного найдется, несмотря на отсутствие данного жанра в официальной истории советского кино.

В течение карьеры одному актеру приходится играть противоположные роли — безумного профессора и созданного им монстра, лидера оккультной секты и борца с мракобесием. Чаще всего в такой ситуации оказывались Питер Кушинг и Кристофер Ли.

Начало семидесятых ознаменовано появлением двух телесериалов, в каждом из которых при минимальной лакировке действительности отразился тогдашний человек. Если «День за днем» Всеволода Шиловского показывал людей, которым нечего скрывать, то «Следствие ведут ЗнаТоКи» Вячеслава Бровкина высвечивал темную сторону повседневной жизни. Это был первый криминальный цикл в истории отечественного телевидения, но мастерство его создателей придавало злодеям гротескные, потусторонние черты, не выходя за рамки достоверности и вкуса.

В матовой трубке кинескопа, словно в сосуде алхимика, закишели всевозможные оборотни и выходцы с того света в прямом и переносном смысле. Например, «черный маклер» дядя Жора — безобидный любитель Вертинского. Еще один маленький гений большого зла довоенного качества, пропавший среди живых.

Уже во втором эпизоде «Знатоков» Вячеслав Бровкин продемонстрировал актерское мастерство, изобразив посланца враждебных миров, присвоившего себе оболочку, пускай опустившегося, но советского гражданина. Без помощи спецэффектов корпус следственного изолятора, где происходит поэтапное разоблачение незваного гостя, удалось сделать похожим по обстановке на космическую станцию.

Но уникальный, я бы даже сказал — отборный экземпляр оккультной криптозоологии во всей красе появится в эпизоде пятом, который так и называется: «Динозавр».

Здесь нам придется отступить в довоенную эпоху, чтобы зафиксировать одно любопытное совпадение.

Картину Эдгара Д. Улмера «Черный кот» я, конечно же, увидел с опозданием, но смотрел очень внимательно. Более всего, помимо Белы Лугоши и Бориса Карлоффа, очень похожего на Кадочникова в «Подвиге разведчика», меня заинтересовали слуги этих колоритных представителей черной аристократии.

В особенности угрюмый Thamal в «пирожке» из каракуля. Актера звали Гарри Кординг, и он кого-то мне упорно напоминал, попадаясь в других фильмах. В первую очередь Бориса Тенина в роли Мегрэ. Дело в том, что помимо «Знатоков», Бровкин занимался постановками по Сименону, также весьма успешными.

Динозавр Михеев — не первый оборотень в репертуаре Владимира Самойлова. Он уже перевоплощался аналогичным образом в оперетте «Свадьба в Малиновке», где его сходство с Гарри Кордингом пугающе очевидно, и дело тут отнюдь не в фасоне папахи.

У Гарри Кординга не было ролей первого плана, но и на втором его невозможно не заметить, чтобы запомнить на всю жизнь. Это пока все, что мне хотелось сказать. Возвращаемся к «Знатокам».

Раннему эпизоду сериала предшествует короткое «интро», с первой минуты погружающее в сумеречную зону развитого социализма. Как выглядит преступник, зрителю показали в начале, остается лишь следить за его поведением. Самое важное замечание прозвучит в конце спектакля: вы не человек. Вы — динозавр. Такие должны вымирать.

Эти простые, лишенный мистического пафоса слова, сегодня отсылают нас к одному из сюжетов Лавкрафта, который после смерти писателя довел до ума Огаст Дерлет.

Героем новеллы «Единственный наследник» является таинственный доктор Шарьер. Исследуя долголетие рептилий, в частности, аллигаторов, этот ученый добился феноменальных результатов, ставящих его за рамки логики, морали и человеческих представлений об успехе и красоте.

Динозавр Михеев страдает неким «заболеванием крови», наводящим на мысль о мутации его организма.

Отсидев максимальный срок за изготовление фальшивых денег, этот пожилой уже гражданин опекает двух юношей-сирот, тактично приобщая их к философии выживания.

«В жестоком мире живем: одного Кеннеди убили, другого — убили, Кинга убили…» — монотонно перечисляет бывалый лагерник тех, кому не повезло несмотря на богатство и славу в якобы ином, свободном мире.

Разговор происходит за столиком ресторана. На фоне инфернальных надрывов кабацкого джаза, доносящихся словно бы сквозь полиэтиленовый кокон. Дело в том, что в ресторанах так не играли. Этот адский джем-сейшен происходит где-то еще, возможно, в психике того, кем было организовано застолье. И появление посетителя с абсолютно голым черепом, тщетно пытающегося занять свободный стул, полностью соответствует канонам гротеска.

Дело тут не только в поисках сообщников и стремлении отомстить обществу. Один из парней — Афанасий, его внебрачный сын. Динозавр-младший, не подозревающий о том, какой потенциал могущества достался ему от существа, обреченного по людским законам на гибель.

Он, этот наивный, но склонный к жестоким шуткам Афоня, и есть «единственный наследник» диковинного рода, остающийся на свободе.

Процедура обыска в квартире Михеева напоминает большой фокус с разоблачением. Помимо прочего, это еще один повод произнести несколько цепких афоризмов в ницшеанском духе, ибо плевелы легче всего сеять устами отрицательных персонажей. Но нам важно не это, а время действия. Будильник показывает без четверти одиннадцать. И если обвиняемый дотянет до полуночи, его незваным гостям не поздоровится…

Вернемся на секунду к прологу. Когда еще безымянный персонаж Самойлова скрывается за дверью подъезда, подстерегая жертву, камера отползает за ветви дворового деревца и как бы намекает на присутствие соглядатая — некой «третьей силы» в этой истории. Возможно, там стоит еще более древний покровитель михеевской династии звероящеров.

Человека, вступившего в контакт с нечистым, курирует бес-фамильяр в образе животного.

Ликантроп скрывает вторую природу в себе. Его звериное естество дремлет до особых обстоятельств. Громадный пес по кличке Люпус вертится возле Прохора Громова и в киноверсии «Угрюм-реки», но в романе его сопровождает не собака, а прирученный волк. Впрочем, кто кого в данном случае сопровождает, вопрос спорный. Обезумев от кокаиновых галлюцинаций, хозяин гибнет, но Люпус остается.

Любопытно, что в телефильме кокаин заменяет больная совесть могучего, но оторванного от народа, сибиряка. Таким образом, важный, но недоступный телезрителю элемент нечестивой кроулианской триады «коньяк, вагина и кокаин» (cognaс, cunt and cocaine) оказался благоразумно удален от греха подальше. А ведь посещая большие города, Прохор и Кроули вполне могли пересекаться в увеселительных заведениях этих мест.

Впрочем, при таких сближениях имена и даты играют, как правило, минимальную роль. «Через годы, через расстояния» души людей притягивает симпатия, дословно — родство страстей.

И ощущений.

«Русский сигарет — хароши сигарет», — эту реплику Отара Коберидзе когда-то повторяли всем двором.

Ее произносит в беседе с пограничником диверсант Лойнаб — воспитанник давнего врага советской власти, полковника Джаффара, с юных лет связанного с басмачеством.

Агента и шефа связывают странные отношения — смесь гордости и презрения. Порою Лойнаб ведет себя как сомнамбула, порой — как существо высшего порядка. Изменение состояния — вот его амплуа. В частности он может за считанные минуты вызвать у себя тяжелейшую экзему.

Демонстрации сверхъестественных способностей Лойнаба, «янки» из ЦРУ, нагрянувшему с ревизией в приграничное хозяйство Джаффара, посвящена одна из наиболее мрачных сцен в сериале «Тайник у Красных камней».

Фильм этот в первую очередь известен песней «Мираж» в исполнении Валерия Ободзинского.

Но внимательный зритель найдет в нем немало интересного волнующего и помимо этой композиции Александра Зацепина на стихи Леонида Дербенева, как всегда безупречные.

Помимо «Тайника», режиссер Григорий Кохан оставит нам «Бухту смерти» — один из тех триллеров, какие могли появиться только на закате перестройки.

Эта оригинальная экранизация Джона Хедли Чейза памятна еще и тем, что в ней чуть ли не в последний раз появляется Гурген Тонунц, гениальный создатель образа Камо — легендарного оборотня партии большевиков. В эпизодической роли пожилого официанта Тонунц похож на Бориса Карлоффа в старости.

Но вернемся к «Тайнику». Джаффара сопровождает огромный дог — молчаливая черная собака.

Где обитает Лойнаб, нам неизвестно. Возможно, он и есть этот безымянный дог. И сколько таких заколдованных псов прошло через контору старого басмача, переметнувшегося к Большому Шайтану, известно только Всевышнему. Ефим Копелян необычайно убедителен в этой несколько карикатурной роли.

В глазах ликантропа Лойнаба и динозавра Михеева временами сквозит тоска Лона Чейни-младшего, добрейшего, по отзывам коллег, человека, до конца дней обреченного играть своих вервольфов. Вернее, с возрастом роли прекратились, и Чейни-младший стал играть самого себя, но во взгляде старого актера навсегда остался страх перед полной луной, несущей простому смертному ненужное могущество и ужас.

У каждого подростка, даже если он давно «подросток» только в душе, должен быть свой любимый монстр. Моим с детских лет остается загадочный «битник» из детектива «Кража» (1970).

Уходя от погони, этот загримированный под Мэнсона персонаж срывает парик и бороду, превращаясь в обычного советского дяденьку. Но погоня настигает его на взлетной полосе, откуда только что стартовал рейс на Лондон.

Исполнитель этой роли, Борис Голдаев, запомнился мне в образе террориста Василия Осипанова.

Фильм назывался «Казнены на рассвете». Это была история покушения на царя. Неудачного покушения.

А еще одна встреча с замечательным актером подстерегает в районе Красных камней, где он выступает под именем Мирсаид. И не будь я Граф Хортица, если это не шедевр!

Художественное зло помогает человеку обособиться, заслониться от реальных проблем, которым на данный момент нет решения. В то же время оно удерживает его от опрометчивой пробы собственных сил на этом гибельном поприще. После таких талантов тебе тут делать нечего — говорят бедолаге Лойнаб и Люпус.

В общем, «люди спасаются только слабостью своих способностей — слабостью воображения, внимания, мысли. Иначе нельзя было бы жить». И.А. Бунин «Окаянные дни».