Религия, бедность и проблемы советских женщин: о чем писал ленинградский феминистский самиздат

Феминизм в СССР

Эмансипация с самого прихода большевиков к власти была ключевым моментом в их идеологии и политике. В своих действиях по поводу женского вопроса они опирались как на богатый опыт взаимодействия социализма с движением за права женщин, так и на требования текущего момента.

В новообразованной советской стране женщины имели право на равные с мужчинами образование и труд, могли свободно разводиться и прерывать беременность. Еще они могли голосовать и быть избранными, получили льготы по рождению и уходу за детьми, а государство гарантировало им охрану труда.

В итоге официальная идеология Советского Союза уже с 1930-х годов утверждала, что в стране женский вопрос решен и равноправие полов достигнуто. Под этим предлогом, например, были распущены специальные женские организации — женотделы.

Тем не менее реальная картина была далеко не такой радужной. Так, с 1924 по 1955 год СССР в разной мере ограничивал женщин в праве на аборт. Многие принципы межполового равенства существовали только на словах. Например, советской женщине в официальном и неофициальном дискурсе отводилась роль жены, матери и хозяйки, но от всеобщей обязанности трудиться на благо социализма ее никто не освобождал. При этом женщины при сопоставимом (а нередко и более высоком) уровне образования чаще работали на более низкооплачиваемых должностях, чем мужчины. Также они реже достигали высоких позиций в советской иерархии и практически не могли влиять на жизнь государства.

Читайте также

Волна насилия под вывеской «свободной комсомольской любви»: темная сторона прогрессивной гендерной политики раннего СССР

2 женщины на 72 мужчины: история женской космонавтики в СССР и США как история дискриминации

О проблемах женщин в Советском Союзе знали, но предпочитали молчать и при этом никак их не решать. Само слово «феминизм» стало ругательным в позднем СССР и советской пропаганде. В итоге женское движение в СССР — некогда одной из самых «феминистских» стран — было задушено, практически не начавшись.

И когда в 1960–1970-е годы на Западе началась вторая волна феминизма, Советский Союз, казалось, остался в стороне от нее. Но так только казалось.

Во второй половине 1970-х феминизм стал возрождаться в СССР. С одной стороны, это была реакция на неловкую и незаконченную советскую эмансипацию. С другой, на советских женщин влиял западный феминизм, сведения о котором так или иначе проникали через железный занавес. Поэтому, несмотря на весь поток официоза и пропаганды, а также давление коммунистического режима на жизнь советских людей, эмансипация в Советском Союзе продолжалась. Осознавая, как много требуется от женщин (быть матерью, хозяйкой и работнице одновременно), советские феминистки поняли, что хотят отстаивать свои права и достоинство, строить партнерские, а не патриархальные отношения с мужчинами, влиять на общество и государство.

Ленинград — столица феминистского самиздата

Короткие периоды оттепели и «поиска социализма с человеческим лицом» привели к тому, что в стране появилась неофициальная и контркультура, правозащитное и диссидентское движения. Женщины были их активными участницами, и именно оттуда «вырос» советский феминизм.

Одним из контркультурных центров СССР был Ленинград. Здесь, на родине многих запрещенных поэтов, работало легендарное кафе «Сайгон» и открылся первый советский рок-клуб. Здесь выходило несколько неофициальных, неподцензурных самиздатовских журналов. Здесь же, в городе, своей нищетой, неустроенностью и тяжелым бытом не похожем на Москву, женщин среди диссидентов было гораздо больше. Поэтому именно в Ленинграде появился феминистский самиздат.

Во многом его создание было связано с тем, что другие, «мужские», самиздаты неохотно сотрудничали с авторами, которые писали об острых и злободневных (а соответственно, опасных) «женских» темах. Советские правозащитницы, по их собственным словам, чувствовали себя «нонконформистами среди нонконформистов». В конце 1970-х годов они решили создать свой журнал, в котором хотели «развенчать миф о беспроблемности женской судьбы в СССР», рассказать о том, что не так в существующем гендерном порядке, и, возможно, исправить его.

Инициатором была Татьяна Мамонова — убежденная феминистка, хорошо знакомая с феминистской литературой Запада, участница протестов против вторжения в Чехословакию. Идею журнала «женщин для женщин» она вынашивала давно. В 1979 году она обратилась с этим предложением к известному философу и соиздательнице самиздатовского журнала «37» Татьяне Горичевой. Также в редколлегию вошли участница акции — празднования 150-летия восстания декабристов 1975 года Юлия Вознесенская (урожденная Тараповская, после замужества Оку́лова) и писательница Наталия Малаховская. Обе раньше уже писали для самиздата.

Вознесенская, Горичева, Мамонова и Малаховская основали и возглавили феминистское крыло советского правозащитного движения. К ним примкнул ряд других правозащитниц: Е. Дорон, Л. Васильева, Г. Григорьева, Н. Лазарева, А. Лаува, Д. Левитина, Н. Лукина, Т. Михайлова, К. Романова, А. Сарибан, С. Соколова, Г. Хамова и др. К концу 1979 года им удалось в короткие сроки подготовить альманах «Женщины и Россия».

Тот вышел всего в 10 экземплярах, напечатанных на печатной машинке, но стал очень популярен в Ленинграде. Его также заметили за рубежом: западные соратницы перепечатали «Женщину и Россию», несмотря на некоторые идейные расхождения. Однако достаточно быстро почти весь тираж попал в руки КГБ, сотрудники которого стали преследовать создательниц журнала.

Изъятие «Женщины и России» не остановило ленинградских феминисток, и они взялись за работу над новым журналом «Мария», первый его номер вышел в 1981 году. Выбор названия они прокомментировали так: «В России много женских имен, и женщин в России больше, чем работников КГБ». Вокруг издания сформировался одноименный феминистский клуб — первый в СССР. В нем между участницами было принято обращение «сестра». Клуб налаживал зарубежные связи, проводил лекции в религиозных и феминистских сообществах, оказывал покровительство женщинам-политзаключенным.

О чем писали ленинградские феминистки

Обо всем, что наболело, о чем молчала пропаганда и официальные источники и о чем запрещали говорить власти: о нищете, неравенстве, несправедливости, пороках советского общества и государства, поисках бога и места женщины в этом мире. Кроме публицистических статей в журналах публиковали стихи и прозу.

О женщинах

Конечно, одной из главных тем советских феминистских изданий стало тяжелое положение женщин в СССР. «Женщина и Россия» и «Мария» рассказывали не только о пресловутой второй смене, но и о лживости и двоемыслии советской пропаганды. О том, что, несмотря на декларируемое равенство, женщина в советском обществе считается биологически неполноценной. О том, что мужчинам прощают то, что для женщин — «смертный грех»: насилие над членами семьи, свободные отношения или нежелание иметь детей, например. Наконец, о семьях, которые для некоторых женщин становились маленькими домашними концлагерями.

Так, Айа Лаува писала о том, как грузчик Степан из Латвийской ССР пять лет избивал жену Анну и в конечном итоге зарезал ее (23 удара в грудь) и годовалого ребенка. В профсоюзе, где Степан был на хорошем счету, на жалобы его жены смотрели сквозь пальцы.

Особенно угнетало феминисток то, как давление тяжелой жизни уродует характер женщин. Вот только некоторые примеры, опубликованные в первом номере «Марии»:

• Женщина повредила позвоночник после того, как пьяный муж на глазах пятилетней дочери заставил ее выпрыгнуть из окна, но на суде заявила, что сама упала: «Его посадят, так мне что? Одной быть, без мужика? Ничего, на суде постращали, так с ножом больше не полезет. А так побьет — ничего, морда не отвалится. Зато — мужик в доме».
• Отец на протяжении трех лет насиловал 13-летнюю дочь при полном попустительстве матери. И даже когда всё выяснилось, женщина пыталась оправдать супруга: «Надо ж как-то семью сохранять! А он, такой негодяй, любовницу на стороне завел! Уйти хотел. А что я могла сделать? Не оставлять же ребенка без отца!..»

Такое поведение женщин Айа Лаува объясняла общественными стереотипами:

«Что бы ни говорила и ни писала наша официальная пропаганда о свободной и равной с мужчинами во всем женщине страны Советов, на самом деле, как мне представляется, все существование большинства наших женщин — это упорная, не на жизнь, а на смерть, борьба за своих самцов. Впрочем, не быть одной — это дело не только и даже не столько темперамента. Пожалуй, не менее важно и другое — престиж. Быть одной — стыдно. Не знаю, как на Западе, но, насколько могу судить по литературе, там проблема замужества и удержания мужа подле себя не разрастается до таких уродливых размеров, не приобретает такие чудовищные формы».

Айа Лаува, «Хозяин семьи» / «Мария», № 1, 1981 год

Еще ленинградские феминистки рассуждали о том, что под влиянием тяжелой жизни в женщинах развивается грубость и властность:

«На словах революция провозгласила равные права женщины и мужчины, женщины летят в космос, женщин с высшим образованием больше, чем мужчин. Но что это? Освобождение? Нет, только его иллюзия. Женщины, выбившиеся в „кухарки правящие“, еще больше обезображены и раздавлены, чем кухарки „обыкновенные“. Да и в „правящие“ у нас выбиваются чаще всего не те, кто умнее, талантливее, добрее, а, наоборот — те, кто усвоил себе единственное правило: „С волками жить, по-волчьи выть“, кто окончательно одеревенел и забыл о своей человеческой природе. Государством управляют осатанелые кухарки, ведьмы и дьяволицы, столь же оскопленные советским супер-патриархатом, как и их жертвы».

Татьяна Горичева, «Ведьмы в космосе» / «Мария», № 1, 1981 год

---

«Как страшны эти маленькие начальнички, могущие совершить только зло! Эти секретарши в вузах, приемщицы белья в прачечных, эти наглые продавщицы и буфетчицы, директорши школ…»

Наталия Малаховская, «Заживо погребенные» / «Мария», № 1, 1981 год

Об эмансипации

Рассуждая о проблемах советских женщин, ленинградские феминистки обнаружили более широкую проблему — патриархальный взгляд на жизнь в Советском Союзе и не только прививался с самого детства.

Советские феминистки были уверены: причина несчастий женщин не в том, что они невезучие или неумелые, а в том, как устроен мир. Диссидентки утверждали, что только свободный человек (неважно, женщина или мужчина) может по-настоящему жить, любить и быть счастливым. В этом плане они двигались в одном направлении с западным феминизмом. При этом, в отличие от европейских и американских феминисток, советские диссидентки придерживались более традиционного подхода к гендерным ролям.

«Угнетение человека в нашем обществе зашло гораздо глубже всех мыслимых пределов. Когда на обвинения со стороны Запада в том, что у нас нет политических прав, наши идеологи отвечают: „а зато у нас есть социальные и экономические права“ — они не просто лгут, они не понимают, на что поднимают руку, лишая людей политических прав. Мне хочется, чтобы до всех, наконец, дошло: лишение политических прав имеет отношение не столько к политическим интересам человека, сколько к самым интимным сторонам его бытия [выделение авт.]».

Наталия Малаховская, «Заживо погребенные» / «Мария», № 1, 1981 год

Путь к свободе, по мнению авторов «Женщины и России» и «Марии», лежал через разоблачение официальной лжи. Именно женщины, как считали они, должны были возглавить духовную революцию, которая принесет в мир женские ценности (забота, жертвенность, сострадание), а через них — путь к личному и общему освобождению. Сами феминистки, выпуская свой самиздат, считали, что подают пример сопротивления государственной махине.

Они надеялись, что в женщинах будет расти чувство внутренней свободы, что оно будет крепнуть и однажды поможет освободиться. Одной критикой диссидентки не ограничивались и говорили о конкретных мерах по улучшению женской доли. Так, редакция «Женщины и России» предложила последовать идее Максима Горького и начислять матери за каждого ребенка по пять лет стажа.

О детях

Проблемы советского материнства и детства также очень волновали ленинградских феминисток. Так, они писали, что с самого начала беременную женщину преследовали грубость, грязь и скотское отношение, несмотря на то, что именно как на мать на нее смотрело и общество, и государство.

Всё начиналось с момента зачатия. Официальные абортарии с длинными очередями, грубым персоналом, унизительными расспросами и обезболивающим только по блату вызывали настоящий ужас у советских женщин. Страх был настолько силен, что женщины делали операции подпольно (иногда расплачиваясь с врачом за услугу своим телом) либо калечили себя, пытаясь прервать беременность самостоятельно. А всё потому, что достать контрацептивы было сложно:

«„Пружинку“ поставить нелегко. В университетской клинике „нет условий“, в институте имени Отто — „Уже кончились и будут нескоро“ <…> Вынуждена опять идти в консультацию. В регистратуре, как всегда, ничего не выяснить. Походив, обнаружила „Кабинет противозачаточных средств“. Есть и расписание. В следующий раз пришла в часы приема — закрыто. С трудом выяснила, что сначала надо пойти к своему участковому врачу, он дает направление на анализы, а затем уже в заветный кабинет, в строго определенное время. Всё проделала в нужном порядке… Кабинет закрыт, и никто ничего не знает. Так прошел месяц. К концу его отпала необходимость в спасительной „пружинке“ — беременна».

Татьяна Беляева, «Плачет Рахиль о детях своих» / «Мария», № 2, 1982 год

Еще феминистки живо описывали ужасы советских роддомов. Например, рассказывали, что на рожениц смотрят как на падших женщин, их муки считают низостью и притворством, а нормальным по отношению к новоиспеченной матери считается обращение «дура». Кроме того, диссидентки обращали внимание на невероятную антисанитарию советских родильных учреждений.

«Стоны, рыдания, призывы рожениц травмируют психику любого человека, впервые попавшего сюда.

На вопрос: „Как вы это допускаете?!“, врачи отвечают: „Наша цель — дети, женщина выдержит всё…“

Десять топчанов, на которых извиваются несчастные жертвы патриархата. Красные простыни. Огромные от боли глаза. Искусанные губы (ногти предусмотрительно отстригают в приемной). Взмокшие рубашки. Спутанные волосы».

Р. Баталова, «Роды человеческие» / «Женщина и России», 1979 год

После рождения ребенка, впрочем, как считали создательницы «Женщины и России» и «Марии», легче советским женщинам не становилось. Одежду для новорожденных нередко невозможно было купить — нужна была справка из роддома, а те не всегда их выдавали. Пособия на детей были просто смехотворными: 12 рублей на каждого (до семи лет) при доходе меньше 50 рублей, а также дополнительные пять рублей для одиноких матерей (2,5 рубля на второго). То есть на содержание ребенка без отца государство выделяло 8–17 копеек в день — цена полбуханки-буханки хлеба или полкило-килограмма крупы (если будет). При этом даже эти копейки невозможно было получить, не собрав кипу справок и не пройдя все круги советского бюрократического ада.

Еще диссидентки считали, что система воспитательных и образовательных учреждений не только не помогает матерям, но и калечит их детей. Так, писали они, в советских яслях на одну медсестру и няню приходилось по 25–30 младенцев. При этом среди работников нередко попадались те, кто воровали: мясо в котлетах заменяли хлебом, сметану или молоко разбавляли водой, фрукты и сладости, которые принесли родители, у детей отбирали.

Расти детям тоже приходилось в не самых лучших санитарных условиях, сетовали феминистки. Столовые больше занимались воровством и имитацией выполнения планов вместо того, чтобы следить за чистотой. Из-за этого дети травились и часто болели, а матерей, вынужденных с ними оставаться, неохотно брали на работу.

Критиковали ленинградские феминистки и советскую школу. В первом номере «Марии» была опубликована история, рассказанная от лица 10-летней школьницы Ани Лучины: о том, как с первых дней ее и ее сверстников обрабатывают топорной пропагандой, как некоторые учителя думают не о преподавании, а о том, чтобы не выносить сор из избы, и потворствуют хулиганам. Поведала Аня и о скрытых взятках — о том, как родители носят в школу конфеты, торты и посуду, чтобы к их детям было особое расположение.

О мужчинах

Советские феминистки подчеркивали, что они не выступают против мужчин. Диссидентки считали, что строй советского общества вредит не только женщине, но и мужчине. Например, они говорили о том, что советскому гражданину невозможно толком нигде реализовать себя, что он не может соответствовать образу «настоящего мужика» и самостоятельно содержать семью. Ведь при средней зарплате в 150 рублей (по официальным данным) трое человек могли жить лишь очень и очень скромно. Уже не говоря о том, что многие зарабатывали значительно меньше.

«В нашем советском обществе, в наше время, в самом безнадежном положении находится, безусловно, мужчина. Да, мужчина, которому негде проявить себя, если только он не законченный карьерист или стяжатель. <…> что ему остается? Свободное литературное творчество? Нет! Свободное научное исследование? Нет!! Свободная политическая деятельность? Ха-ха-ха!!! <…>

А как ты будешь „во главе“, если получаешь зачастую меньше жены, рублей 100–140. А на эти деньги даже малюсенькой семье, семье из 3-х человек, никак не прожить. <…> Обеспечивать семью квартирой ты тоже не можешь. Либо стой в очереди 10–15 лет в Горисполкоме, т.е. эту квартиру получат (если получат!) уже твои внуки, либо вступай в кооператив (что, кстати, тоже очень нелегко). А только первый взнос в кооперативе 2 500–3 000 рублей — и тут уж только если родители смогут раскошелиться. И опять-таки взрослый мужчина играет роль ребенка у своих родителей, но не главы своей собственной семьи».

Софья Соколова, «Слабый пол? Да, мужчины» / «Мария», № 1, 1981 год

Может быть интересно

Тяжкий труд, мизерная зарплата и невозможность чувствовать себя «мужиком»: как в СССР возник кризис маскулинности

Ленинградские диссидентки были одними из немногих в СССР людьми, которые осуждали войну в Афганистане и выступали против нее. Они призывали матерей не отправлять своих сыновей на фронт:

«Феминистическое движение возглавило протест матерей против войны, одной из главных своих целей оно полагает цель борьбы за мир, разъяснение матерям того факта, чем действительно является война в Афганистане, призыв к ним рвать повестки и предложить своим сыновьям почетную тюрьму вместо позорной смерти солдата-агрессора».

«Мария», № 1, 1981 год

Феминистки совместно с диссидентами распространяли рассказы тех, кто вернулся из Афганистана, и местных жителей. Феминистские журналы писали о преступлениях советских военных, об их плохой подготовке и обеспечении, осуждали акты агрессии, требовали вывести войска и прекратить кровопролитие и неловкое замалчивание последствий войны. Например, рассказывали о том, как сотрудники КГБ на похоронах вчерашних десятиклассников, вернувшихся домой в цинковых гробах, просят у их матерей не «распространяться о случившемся».

Также диссидентки пытались доказать иностранцам, что большинство советских граждан и воюющих солдат обработаны пропагандой и не понимают, что происходит. Например, думают, что война в Афганистане — это на самом деле война с американскими империалистами.

О советском строе

Основной причиной проблем советских женщин ленинградские феминистки считали коммунистический режим.

«В СССР все важнейшие вопросы жизни принято замалчивать, табу наложено и на вопрос о женщине, и на вопрос о поле, и на вопрос о сексуальной революции. Женщины, к которым мы обращались с просьбой написать об ужасном опыте советских роддомов и абортариев, часто отвечали: но ведь это всем известно, что я могу сказать нового!»

«Мария», № 1, 1981 год

---

«С раннего детства советское воспитание направлено, чтобы восстановить человека против его собственного „Я“, внушить подозрительное отношение к собственным его потребностям, вбить в детскую голову идею долга — долга перед чем-то абстрактным, почти мистическим, недоступным детскому сознанию: перед Родиной, партией и пр. <…> Достаточно сказать: он изменник Родины! — и все будут плеваться, даже не пытаясь узнать, а что же, собственно, человек этот сделал (а, к примеру, по одной из статей уголовного кодекса отказ вернуться из-за границы рассматривается как измена Родине и наказывается лишением свободы сроком на 15 лет)».

Наталия Малаховская, «Заживо погребенные» / «Мария», № 1, 1981 год

---

«Лучшее из слов — любовь — смешали с самой последней грязью, а „правда“ — название самой лживой в стране газеты».

Анна-Наталия Малаховская, «Смирение — это внутренняя свобода» / «Мария», № 3, 1982 год

Также ленинградские феминистки насмехались над «разоблачениями» советским официозом диссидентов, шпионов ЦРУ, сионистов и других «предателей», построенных по одному и тому же образцу: «Защитим от них наших детей!». Плодиться и размножаться — это единственное, что пока еще свободно дозволено советскому человеку, иронически замечали диссидентки.

О нищете

Феминистки много писали о нужде и бедности советских людей, так как те били в первую очередь по женщинам. Например, именно женщины преимущественно стояли в очередях за продуктами и чаще всего получали самую минимальную зарплату — 70 рублей в месяц. Одна из авторок третьего выпуска «Марии» сделала нехитрые расчеты, в которых доказывала — прожить на эти деньги невозможно. Так, чтобы на работу было в чем ходить, девушка только на одежду должна была потратить 554 рубля. И это при том, что на питание и съем комнаты у нее должно было уходить около 100 рублей в месяц.

Рисуя картину всеобщего дефицита в обществе развитого социализма, диссидентки рассказывали о новых советских «традициях». Например, о том, что после подачи заявления на брак молодые люди получают справку, с которой идут в специальный магазин (куда не брачующихся не пускают). Там будущие новобрачные могли купить наряды для торжества, а то и продукты для свадьбы, выделяемые по строго определенной на каждого гостя норме. Яркими были истории и о новой советской «аристократии»: о том, как «кремлевские дети» с удивлением узнавали, что обычные люди могут купить пальто только в кредит, платят за проезд в метро и хотят черной икры, даже если им «не положено».

О религии

Советские феминистки одновременно ориентировались на установки феминизма и православия. Так, например, «Мария» была основана во имя «религиозного возрождения России как братства на основе христианской любви» и для распространения «альтернативной марксизму христианской культуры». Само название журнала отсылало к имени матери Христа — деве Марии. Такой интерес к религии, нехарактерный для мирового феминизма, был протестом против советской эмансипации. Диссидентки пытались противопоставить советской жертвенности во имя государства/партии/народа жертвенность во имя христианской любви.

Помимо богословских размышлений и историй об обретении веры, участницы «Марии» касались и более глубоких религиозных тем. Например, рассуждали о том, что, пытаясь вырваться из клетки советского строя, в христианстве многие неофиты старались обрести новую клетку. Отсюда, мол, столько изуверов, фанатиков и кликуш среди тех, кто ударился в поиски бога.

Однако не все советские феминистки разделяли православные ценности. Так, Татьяна Мамонова настаивала на том, чтобы «Мария» оставалась светским журналом. Мамонова и ее единомышленницы были приверженками западного феминизма и хотели больше говорить о социальных проблемах. Поэтому когда летом-осенью 1980 года клуб окончательно стал религиозным, они прекратили сотрудничать с журналом и основали свой — «Далекие-близкие». При этом они продолжали участвовать в работе клуба.

Обратно во «второй пол»

Деятельность ленинградских феминисток не могла остаться незамеченной со стороны властей. То, что они писали в своих журналах, по меркам советских бюрократов было настоящей «антисоветской деятельностью» и делало феминисток в глазах «компетентных органов» чуть ли не самыми опасными среди диссидентов.

Поэтому после выхода «Женщины и России» преследования не заставили себя ждать. Татьяна Мамонова со страниц «Женщины и России» обращалась к прокуратуре, требуя избавить ее от преследования агентов КГБ. Обращение, естественно, не возымело никакого действия.

Слежка за участницами клуба «Мария» стала тотальной, а их работе всячески старались помешать. Обыски в квартирах ленинградских феминисток прошли в первый же день после открытия их клуба. В марте 1981 года сотрудники КГБ изъяли макет первого выпуска журнала «Мария» — редакторки восстановили его заново.

Уже в 1980 году властям удалось выдворить ядро советского феминистского движения за рубеж. Вознесенская, отбывавшая ранее ссылку и срок, эмигрировала с двумя сыновьями сама. Это произошло после того, как ее сына Андрея неожиданно отчислили из училища, а на следующий день выдали повестку из военкомата. Горичевой, Мамоновой и Малаховской незадолго до начала московской Олимпиады в ультимативном тоне предложили уехать, угрожая тюремными сроками и лишением прав на детей. Например, Мамонову и ее мужа обещали посадить по статье о тунеядстве.

Но даже в эмиграции феминистки продолжили работать над «Марией», сотрудничая с теми, кто остался в стране. Всего, по свидетельству Малаховской, было издано шесть номеров. Из них уцелели только три, изданные за рубежом. Часть материалов была утеряна при обысках, а часть забрали сами авторы, опасаясь репрессий.

Судьба феминисток, оставшихся в СССР, сложилась трагично. На них продолжали давить. Например, Софья Соколова покинула страну после того, как ее старшего сына Андрея месяц держали в психбольнице тюремного типа на Арсенальной. Из-за угроз за рубеж выехали Елена Шаныгина, Татьяна Беляева и другие женщины. Театральную художницу и режиссера, создательницу эмблемы клуба «Мария» Наталью Лазареву арестовали. По свидетельствам правозащитниц, ее били, она много лет провела в тюрьме. Другой арестованной феминистке, Наталье Мальцевой, угрожали тем, что отберут ребенка; в итоге она признала свою вину и была осуждена на два года. А скрывавшаяся от преследования властей поэтесса Кари Унксова трагически погибла вскоре после того, как ей разрешили эмигрировать. Унксову с сестрой сбил на автомобиле неизвестный — расследование не проводилось. Те же диссидентки, которые не уехали и не были репрессированы, лишились работы, жилья и средств к существованию.

После этого работа над седьмым номером «Марии» прекратилась. Так, к 1982 году женское движение в СССР было разгромлено.

При этом советские феминистки столкнулись не только с молниеносным и жестким карательным ответом властей и волной клеветы со страниц официальной прессы, но и с непониманием общества. Большинство отнеслось к ним без сожаления и восприняло как нелепых, скучных и неженственных неудачниц с несложившейся личной жизнью.

Как писала Юлия Вознесенская, даже в кругу диссидентов отношение к «Женщине и России» было двойственным: его выход в основном приветствовали мужчины, а женщины отнеслись с недоумением и даже насмешками. Обращение к женственности, семье, детству, церкви они восприняли как шаг назад. Только после публикации «Женщины и России» на Западе отношение к феминисткам среди правозащитников стало более дружелюбным.

«Вторая» волна советского феминизма в перестроечном СССР тоже не приняла идеи своих ранних соратниц. Из-за заигрываний с православием движение женщин 1970–1980-х годов отказывались даже признавать феминистским, в лучшем случае называя его диссидентским. Как итог: уже в 1988 году в «Новом времени» писали о том, «как жаль, что в нашей стране нет и не было женского движения».

За рубежом Татьяна Горичева, Юлия Вознесенская, Татьяна Мамонова и Наталия Малаховская продолжили феминистскую деятельность. Вознесенская умерла в 2015 году. Из всех четверых на родину вернулась только Горичева. Сейчас она — православный философ.