Как два американских инженера-шпиона сбежали в СССР и попытались создать там компьютерную индустрию, но у них не получилось

Коммунистические, общечеловеческие ценности и шпионаж в интересах СССР

В 1950 году американская контрразведка раскрыла масштабную агентурную сеть советских шпионов. Она была одной из самых успешных в истории, в том числе, как считается, помогла СССР выведать секрет создания ядерного оружия. Главными обвиняемыми по делу стали супруги-коммунисты Юлиус и Этель Розенберги — через три года их казнили на электрическом стуле. Другие фигуранты получили тюремные сроки. Однако двоим участникам сети удалось избежать наказания; именно они — герои этой статьи.

Первый — это Джоэл Барр. Высокий, худой и общительный интеллигент, он родился в 1916 году в Нью-Йорке в семье Вениамина Сбарского и Ребекки Добровольской. Они были евреями-эмигрантами и приехали в США из царской России, а если точнее — из города Лубны на Полтавщине. Джоэл рос в тяжелой атмосфере эмигрантской жизни и нищете неблагополучных районов Нью-Йорка. В годы Великой депрессии (1929–1933) его отца уволили, и семье порой было нечего есть. Несмотря на это, Джоэл с детских лет был очарован технологиями, самостоятельно собрал телескоп и радиоприемник. Он много читал и в 1938 году окончил Городской колледж Нью-Йорка по специальности «инженер-электрик». Во время учебы он вступил в Коммунистическую лигу молодежи США — американский аналог комсомола.

Второй — Альфред Эпаминондас Сарант — внешне, по характеру и происхождению, казалось, был противоположностью Барра. Подтянутый мужчина среднего роста, очень самодисциплинированный, что иногда вызывало у него приступы хандры, он родился в 1918 году, тоже в семье эмигранта — грека Эпаминонда Георгия Сарантополуса из Спарты. Но, в отличие от Барра, Сарант рос в совершенно другой среде полностью ассимилированного среднего класса. Он хорошо учился и смог поступить в частный колледж Купер-Юнион в Нью-Йорке, который закончил в 1940 году. Однако, как и Барр, Сарант был радиолюбителем и в годы учебы вступил в Коммунистическую лигу.

Джоэл Барр и Альфред Сарант. Источники: 1, 2

Как несложно заметить, оба молодых человека увлекались идеями коммунизма. Марксизм в межвоенное время стал набирать популярность в США. Особенно в переполненном эмигрантами Нью-Йорке — самом «красном» мегаполисе Америки тех лет, жители которого зачастую не имели представления о том, как живет вся остальная страна. Зато они видели неразвитое рабочее законодательство, массовые увольнения, войны промышленников с профсоюзами, сегрегацию чернокожих и бытовой антисемитизм (например, негласные квоты для евреев в колледжах). Всё это вело к тому, что многие люди разочаровывались в капитализме, считали американскую демократию неэффективной и фальшивой, а сами США — чуть ли не фашистским государством. На этом фоне СССР, о реальной жизни которого до Америки доходили лишь отрывочные сведения, вполне мог казаться эгалитарной и эмансипированной страной.

Уже тогда ФБР близко подобралось к сети Розенберга, но в условиях войны с Японией советской агентуре не уделили пристального внимания. Представители американской контрразведки не могли даже представить, что в стране существует мощная шпионская советская сеть. Сказалась также слабая координация действий ФБР и военных.

В итоге за годы войны Барр и Сарант через Розенберга передали советской стороне девять с лишним тысяч страниц документов по более чем 100 оружейным программам: радарным установкам, авиационным прицелам, реактивным двигателям, аналоговым компьютерам для управления огнем, артиллерии, неконтактным взрывателям, системам радиолокации и определения «свой—чужой» и др. Эта информация, особенно в первые годы холодной войны, была не менее ценной для СССР, чем атомные секреты. Полковник Александр Феклисов, работавший с Розенбергом, даже назвал связку Барра — Саранта самой эффективной в сети. Впрочем, успехи их шпионской деятельности во многом были связаны с некомпетентностью американских разведчиков.

Сами члены сети Розенберга были убеждены, что поступают правильно — помогают сохранить единственное коммунистическое государство, особенно в годы, когда оно боролось за свое существование с нацистской Германией.

Путь в новую жизнь

После войны Барр и Сарант основали собственную компанию — Sarant Laboratories. Они искали военные контракты, но быстро разорились. После этого пути друзей на некоторое время разошлись.

В 1946 году Барр устроился в Sperry Gyroscope. Однако ему не удалось пройти проверку на допуск к секретным радиолокационным системам, которыми он должен был заниматься. К тому моменту у ФБР уже были надежные доказательства его связи с коммунистами, хотя в шпионской деятельности его еще не подозревали. В итоге Барр снова лишился работы. Возможно, предчувствуя нависшую над ним угрозу, особенно в условиях набиравших силу гонений на коммунистов в рамках маккартизма, в 1948 году он уехал в Европу. Здесь он изучал музыку и инженерное дело, а также изредка встречался с советским агентом.

Сарант уехал в Итаку, штат Нью-Йорк, где обзавелся семьей. По одной версии, в маленьком городке он не смог найти работу по специальности, а потому был маляром и слесарем. По другой, он устроился в Корнеллский университет и участвовал в создании циклотрона — ускорителя заряженных частиц.

Тем не менее тучи над сетью Розенберга сгущались. Так, с 1948 года ФБР стало следить за Барром, уже находившимся за рубежом. Его подозревали в руководстве резидентурой, спутав с Розенбергом. А в 1950-м участников сети стали обнаруживать и задерживать одного за другим. Ситуация для Саранта и Барра обострилась до предела, когда летом 1950 года был арестован Юлиус Розенберг, а затем и его жена Этель.

Барр, будучи в Европе, с помощью КГБ (тогда МГБ) немедленно уехал через Швейцарию в Чехословакию. Его квартира в Париже опустела на следующий же день после того, как об аресте Розенберга написали газеты. Он никого не предупредил об отъезде и даже не взял свои вещи. В итоге, когда Барра стали искать, его уже и след простыл.

Лист из записной книжки Барра с инструкциями от КГБ, как добраться до Чехословакии. Источник

Путь Саранта, остававшегося в США, был сложнее. Вскоре после ареста Розенберга агенты ФБР допросили его и провели обыск в его доме. Обвинений Саранту не предъявили (не хватало улик), однако взяли с него подписку о невыезде. Сам он на допросах отрицал причастность к шпионской сети. Через неделю Сарант решил бежать. Получив разрешение навестить родственников в Нью-Йорке, он уехал на автомобиле в Мексику.

Бежал из США Сарант не один, а с любовницей — женой своего соседа Кэрол Дейтон. Оба оставили в Итаке свои семьи. Уже в Советском Союзе они обручились, и Кэрол стали называть Анной Петровной.

В Мехико беглецы обратились в польское посольство (за советским могло следить ФБР). Информация о бегстве Саранта быстро дошла до Москвы. Следуя советским инструкциям, поляки шесть месяцев укрывали Альфреда и Кэрол в Мехико, затем переправили в Гватемалу, а оттуда — через Испанию в Польшу. В Варшаве они провели на конспиративной квартире еще полгода. Лишь в 1951 году Барр и Сарант снова встретились, поселившись в Праге. В США обвинений им так и не предъявили, судя по всему, из соображений секретности. Дело строилось на советских шифрованных радиосообщениях, посылаемых из консульств в Нью-Йорке и Сан-Франциско, которые американцы продолжали перехватывать до 1980 года.

Расшифровка перехваченного советского сообщения. В нем фигурируют Розенберг («Либерал»), Барр («Мэтр») и Сарант («Хьюз»). Источник

Так, Барр и Сарант, единственные из сети Розенберга, ушли от американского правосудия. В Чехословакии они получили новые имена и биографии. Джоэл Барр стал Иосифом (или Йозефом) Вениаминовичем Бергом, а Альфред Сарант — Филиппом Георгиевичем Старосом. Их представляли как членов Южно-Африканской компартии и Партии труда Канады соответственно. Прошлое их было засекречено. Например, жена и мать четверых детей Барра-Берга (он женился на чешке Вере Берговой) больше 20 лет брака не знала настоящего имени, даты рождения и национальности мужа. Также и многие новые знакомые Саранта-Староса были не в курсе его американского прошлого.

Перебежчики стали работать в чешском конструкторском бюро. Среди их разработок был, например, аналоговый компьютер для войск ПВО. Благодаря ему в советском блоке появилась первая автоматизированная зенитная установка. Она стояла на вооружении до 1980-х годов.

Однако в Праге Берг (Барр) и Старос (Сарант) не могли полностью самореализоваться. Как раз в ту пору началась эпоха полупроводниковой (то есть сделанной из полупроводников — материалов, обладающих свойствами как проводника электрического тока, так и диэлектрика) электроники. В 1947 году инженеры из Bell создали первый транзистор. На подходе было и появление интегральной схемы: ее в 1958 году изобретут независимо друг от друга американские инженеры Джек Килби и Роберт Нойс.

Эти открытия положили начало цифровой эпохе, и Берг со Старосом предугадали их важность для будущего и прогресса. Они предложили чехословацкому руководству создать производство транзисторов и приборов на их основе, но правительство ЧССР отказалось. Тогда в 1956 году Берг со Старосом вместе со своими семьями переехали в СССР. По одной версии, их пригласил глава Госкомитета по авиационной технике Петр Дементьев. По другой, они сами изъявили желание принять участие в строительстве советского коммунизма.

«Свежий глоток» для советской микроэлектроники

В послесталинском СССР интерес к кибернетике и компьютерам сильно вырос. С одной стороны, невозможно было не обращать внимание на успехи западных стран в этих областях. С другой, на ЭВМ надеялись как на средство исправления многих проблем народного хозяйства Советского Союза.

Может быть интересно

Термоядерный взрыв народного процветания. Как в СССР применяли в промышленности атомные бомбы и что из этого вышло

«Демобилизованный атом» и облученная картошка: как в Советском Союзе открылся магазин «Изотопы» и что там продавали

Так что приезд американских перебежчиков — инженеров по вычислительной технике, имевших опыт работы с передовыми американскими технологиями, был воспринят очень позитивно. Советскую трудовую жизнь Берг и Старос начали в Ленинграде, в созданной для них спецлаборатории № 11 (позже — Конструкторское бюро № 2, или КБ-2). Старос стал ее руководителем, а Берг — его замом, в новой жизни на фоне друга он как бы немного отошел на второй план. Для них организовали максимально комфортные условия работы. Например, они могли свободно нанимать тех специалистов, которых считали нужными, независимо от партийной принадлежности и национальности. А еще получали очень высокую зарплату — 700 рублей без премий, в то время как заместитель министра электронной промышленности довольствовался всего лишь 550-ю. Однако при этом за ними, как за иностранцами, всё равно постоянно следил КГБ.

Старос и Берг плохо знали русский язык, и с этим у них первое время возникали проблемы. Например, Старос во время совещаний перебирал карточки со словами под столом. Однако вскоре они научились говорить очень хорошо и уже не нуждались в переводчиках.

Первые заказы КБ-2 выполняло для военных. Так, в его стенах был разработан компонент для радаров, использовавшихся в первых спутниках. За эту работу Старос и Берг получили орден Красного Знамени.

Затем они занялись микроэлектроникой. Так, в КБ-2 создавали микрокалькуляторы, экспериментальные образцы пленочных микросхем, запоминающих устройств и узлов вычислительных машин с малым потреблением энергии — как для народного хозяйства, так и для военных нужд.

Одним из главных достижений стала созданная всего за два года управляющая ЭВМ УМ1-НХ для работы на производствах, электростанциях и т. д. Машина стоила недорого, помещалась на кухонном столе, поднять ее мог один человек, а энергии она потребляла столько же, сколько лампа. Успешной УМ-1 признали даже в США. С ее помощью Берг и Старос наглядно показали, что для народного хозяйства и военных нужд совсем не обязательно нужны громоздкие вычислительные машины большой мощности и что широкая цифровизация возможна. За УМ-1 в 1969 году Старос и Берг, а также руководители отделов КБ-2 Виталий Вальков, Владимир Панкин и кандидат технических наук Николай Бородин получили Государственную премию СССР.

ЭВМ УМ-1-НХ. Ходили слухи, что последние две буквы обозначали не «народное хозяйство», а «Никита Хрущев». Источник

От советских коллег Староса и Берга отличал подход к работе. КБ-2 было скорее похоже на американское предприятие, чем на советское учреждение. Его руководители намеренно не занимались узкоспециализированными исследованиями, читали англоязычную литературу по теме сами и побуждали своих подчиненных делать то же самое. Берг и Старос не боялись показывать руководству еще не законченные прототипы устройств, делали ставку на собственные разработки, а не на пусть и более надежное, но бесперспективное копирование западных технологий.

Подчиненные вспоминали их как хороших исследователей и умелых руководителей. Так, Старос всегда проводил совещания вовремя, быстро избавлялся от лентяев и обманщиков, но при этом никогда публично не критиковал подчиненных и общался с ними на равных.

Даже столкнувшись с советской действительностью, Берг и Старос оставались убежденными коммунистами. Они верили, что плановая экономика вскоре покончит с бюрократией, которую они считали временной, а СССР преодолеет технологическое отставание и с помощью цифровых технологий станет мировым лидером в течение десятилетия. Своей деятельностью они стремились всячески приблизить этот момент. Например, Старос читал лекции в университетах, выступал перед партийными чиновниками, продвигая мысль о пользе микроэлектроники.

В 1962 году деятельность бывших шпионов в СССР достигла высшей точки: КБ-2 посетил Никита Хрущев. Старос провел для генерального секретаря экскурсию и демонстрацию устройств, созданных в бюро, попутно рассказывая о перспективах микроэлектроники: от упрощения труда работников до создания сети спутниковой слежки и высокоточных ракет. Особенно Хрущева впечатлили микрорадиоприемники.

Никита Хрущев в КБ-2. Старос и Берг справа и слева от него. Источник

Свое выступление Старос завершил предложением создать в подмосковном городе-спутнике Зеленограде (тогда он был еще только в планах) мощный производственный комплекс микроэлектроники вместо центра текстильной промышленности, как изначально планировалось. Он, по Старосу, должен был быть похожим на американские высокотехнологичные компании вроде Bell, IBM или Texas Instruments, только масштабнее в сотни раз. Старос предлагал собрать в одном месте лаборатории, производственные мощности и учебные заведения, тем самым совместить обучение специалистов, разработку новых технологий и их производство и опередить США на целую вечность. Хрущеву идея понравилась, и он дал добро, заверив, что со всеми проблемами Старос может обратиться лично к нему.

Так американские перебежчики сыграли весомую роль в создании «советской Кремниевой долины» — Центра электронной и микроэлектронной промышленности и НИИ полупроводниковой электроники (НИИ-35) в Зеленограде с филиалами по всему СССР. Постановление об этом вышло в очень короткий по советским меркам срок — уже через месяц после визита. Старос же вбил первый символический кол на месте строительства будущего центра.

В целом Старос и Берг дали мощный импульс советской микроэлектронике и вычислительной технике, воспитали многих талантливых специалистов (некоторые из которых потом устроились в западные корпорации, такие как Hewlett Packard и Motorola). Но сводить всё только к их стараниям, конечно, нельзя.

Обогнать США не получилось

Старос и Берг стали чуть ли не единственными перебежчиками, сделавшими успешную карьеру в СССР. Впрочем, столкнуться с советской действительностью американским беглецам вскоре всё же пришлось. Им, как иностранцам, так и не доверили руководство центром в Зеленограде. Старос получил лишь должность заместителя генерального директора, продолжая при этом руководить КБ-2. Находиться одновременно в Подмосковье и Ленинграде он не мог, и как итог — работы в Зеленограде шли фактически без него.

Параллельно с этим не лучшим образом складывались отношения с партийной верхушкой в Ленинграде. Так, кадровой политикой КБ-2 был недоволен секретарь Ленинградского обкома Григорий Романов — будущий кандидат на пост генсека КПСС. Романов утверждал, что Старос и Берг сформировали у себя в коллективе неблагонадежную группу, в которой много евреев и беспартийных. А всё якобы потому, что при подборе персонала они исходили только (!) из профессионализма кандидатов.

Уязвленный Старос в 1964 году обратился за поддержкой лично к Хрущеву. Но это только сыграло с «советскими американцами» злую шутку. Как раз в тот момент под давлением оппозиции в ЦК КПСС Хрущев подал в отставку. Все, кто был в фаворе у бывшего генерального секретаря, тут же оказались в немилости. Например, Староса и Берга обвинили в растрате государственных средств и сионистском антисоветском заговоре.

В итоге инженерам, еще недавно обласканным властью, пришлось пережить несколько «вызовов на ковер» и «проработку» — унизительную проверку на благонадежность в компетентных органах. Поговаривают, что министр электронной промышленности Александр Шокин сказал тогда Старосу:

«Филипп Георгиевич, мне кажется, что у вас возникла странная фантазия, будто вы являетесь создателем советской микроэлектроники. Это неправильно. Создателем советской микроэлектроники является Коммунистическая партия, и чем скорее вы осознаете этот факт, тем лучше будет для вас».

От работы в Зеленограде Староса и Берга полностью отстранили. Зато оставили на прежних должностях в ленинградском КБ-2. Инженеры-перебежчики даже продолжили создавать в нем успешные разработки. Так, в том самом 1964 году была закончена разработка микроминиатюрной ЭВМ УМ-2 для аэро- и космической техники. Опытные образцы поступили в КБ Туполева и Королева и оказали большое влияние на последующее развитие бортовой советской электроники. Также на основе ЭМ-2 были созданы управляющая система «Узел» для торпед дизель-электрических подводных лодок и ЭВМ «Электроника К-200» для промышленных нужд.

Другими значимыми проектами КБ-2 были однокристальная 16-разрядная ЭВМ и ферритовые кубы памяти, которые до сих пор используются в российской космонавтике. Бюро также продолжало проектировать микросхемы и компьютеры, которые признавали и на Западе. Но деятельность Староса и Берга в итоге оказалась никому не нужна: с конца 1960-х годов советское руководство отказалось от собственных разработок в микроэлектронике, предпочтя копировать американские образцы. КБ-2 было несколько раз реорганизовано и в 1973 году вошло в состав НПО «Светлана». Его основателей сняли с руководящих должностей.

Советской Кремниевой долиной центр в Зеленограде тоже так и не стал: изначальный проект был кардинально урезан, но даже согласно ему дальше строительства НИИ микроэлектроники дело не пошло из-за недостатка денег. Так, неэффективность советской системы стала причиной того, что СССР проиграл в технологической гонке, даже несмотря на огромные экономические и интеллектуальные ресурсы.

Дальнейшая судьба Староса и Берга сложилась по-разному. Старос после 1973 года переехал во Владивосток. Здесь, под крылом Дальневосточного отделения АН СССР он занимался исследованием искусственного интеллекта, а в свободное время — парусным спортом. В 1979 году он попытался избраться в члены-корреспонденты Академии наук, но был забаллотирован. В день выборов Филипп Георгиевич Старос скончался от инфаркта в Москве. Возможно, после того, как узнал результаты голосования.