Уроки стоицизма: как людям жить вместе согласно античным философам-стоикам
В издательстве «Альпина нон-фикшн» вышла книга английского историка античной философии Джона Селларса «Как жить: Уроки стоицизма от Эпиктета, Сенеки и Марка Аврелия». Автор доступным языком, но при этом с академических позиций рассказывает об основных принципах стоического учения — о философии как терапии, подконтрольных и неподконтрольных нам вещах, управлении эмоциями и многом другом. Публикуем главу, посвященную представлениям стоиков об обществе и о том, как правильно жить в нем.
Многое из того, что мы рассмотрели выше, было посвящено человеческой личности. Критически настроенный читатель мог бы назвать эти рассуждения эгоистичными и эгоцентричными. Может показаться, что, разделяя все вещи на подконтрольные и неподконтрольные человеку, Эпиктет советует повернуться спиной к окружающему миру и сосредоточиться только на своих мнениях. Марк Аврелий рисует запоминающийся образ «внутренней твердыни», в которой можно укрыться от внешнего мира. Но действительно ли стоики предлагали бежать от мира, игнорируя других людей, чтобы сосредоточиться исключительно на собственном благополучии?
Отнюдь нет. Человек — не индивидуальное, изолированное существо, а часть Природы. Стоики также соглашались с Аристотелем в том, что по природе своей люди — это общественные и политические существа. При рождении они становятся частью сообщества: в первую очередь своей семьи, но в более широком смысле — города или деревни, страны и, в конце концов, всего человечества. Более того, обращение внутрь себя у стоиков, как мы уже видели, главным образом нацелено на воспитание благородных черт характера и преодоление вредных эмоций, таких как гнев, мешающих жизни в обществе. Конечная цель этого — снова обратиться вовне и с большей пользой для окружающих играть те роли, что отведены нам в различных сообществах, частью которых мы с необходимостью являемся.
В самом деле, именно Эпиктет в особенности подчеркивает тот факт, что каждый человек играет целый ряд социальных ролей. Некоторые из них, по его словам, наложены на нас самой Природой. Родительская роль — это не социальный конструкт, поскольку мы знаем, что животные так же заботятся о потомстве, как и мы. Есть и другие, несколько иные по характеру роли, связанные с положением в обществе или родом деятельности. Человек, выбравший профессию врача или судьи, принимает на себя ответственность и целый ряд обязанностей, соответствующих этой роли, и мы склонны довольно строго судить любого, кто злоупотребляет или пренебрегает тем, что связано с его важным положением. Итак, если мы стремимся прожить хорошую жизнь, мы должны быть хорошими людьми.
Это подразумевает принятие нашей природы — существ разумных и социальных. Но также это означает жить в соответствии с теми ролями, которые мы занимаем, и брать на себя связанные с ними обязательства.
Эпиктет приводит хороший пример. Однажды в Никополе к нему в школу пришел важный человек. Он был городским магистратом, и, надо полагать, эта должность налагала на него определенные обязательства. Мужчина также был отцом семейства. Когда Эпиктет спросил его о семье, тот рассказал, что его дочь была так сильно больна, что он не смог оставаться с ней и видеть ее страдания. Поэтому он убежал. Эпиктет бранит его за две вещи: за то, что он эгоистически озабочен собственными переживаниями, пренебрегая чувствами других людей, в том числе дочери, и за невыполнение обязанностей отца. Эпиктет также критикует непоследовательность этого человека: тот ведь не хотел, чтобы все бросили его заболевшую дочь, оставив ее совсем одну, или чтобы его самого бросили в случае болезни. Он говорил, что убежал из-за любви к дочери, в то время как отцовская любовь на самом деле должна была заставить его остаться. Он не смог исполнить свою роль.
Выходя за рамки конкретных ролей, таких как родительская, можно рассуждать шире: о причастности к бóльшим сообществам и — в пределе — к человечеству в целом. Накладывает ли эта причастность на нас какие-то обязательства или ответственность? Стоики считают, что да. У нас есть обязанность заботиться обо всех остальных людях. По мере того как мы совершенствуем свой разум, мы начинаем понимать, что являемся частью единого глобального сообщества — человечества. Еще один, менее известный стоик императорской эпохи по имени Гиерокл (о чьей жизни мы почти ничего не знаем) в своем трактате о стоической этике пишет, что все мы вписаны в концентрические круги вовлеченности: первый включает нас самих, следующий — семью и близких, далее — местное сообщество и, наконец, самый широкий круг охватывает все человечество. Таким образом, истоки современной идеи космополитизма можно найти у стоиков.
Стоит заметить, однако, что это не означает, будто следует игнорировать свое место в локальном сообществе. В знаменитом пассаже Сенека пишет об этом так:
Главная мысль здесь заключается в том, что мы принадлежим к обоим сообществам, имея обязательства не только перед локальным, но и перед общечеловеческим, интересы которого выше местных обычаев и законов. Временами эти интересы могут вступать в конфликт. Тогда человечество должно стоять на первом месте, но это не значит, что можно не считаться с нашим ближайшим сообществом.
Действительно, у стоиков существовала долгая традиция участия в политической жизни Рима. В I веке н. э. Сенека был далеко не единственным стоиком, конфликтовавшим с разными императорами, — многие из его единомышленников лишились жизни по воле того же Нерона. Одним из таких философов был Гельвидий Приск, трибун, претор и член Сената. Как и Сенека, Гельвидий, изучавший философию в юности, не раз подвергался изгнанию: в первый раз за свои политические связи, а потом за критику режима Флавиев. Среди прочего, он запомнился тем, что выступал против императора Веспасиана. Эпиктет рассказывает нам об этом противостоянии. Когда Гельвидий увидел, как Веспасиан посягает на власть Сената, он отказался смириться. Его предупредили, чтобы он держался в стороне, но Гельвидий открыто выступил против императора, защищая свои права и права всех сенаторов. За эти выступления его казнили.
Вместо того чтобы отказаться от своей роли сенатора и долга перед сообществом, Гельвидий решил умереть за политические принципы. Позже Марк Аврелий упомянет его наряду с другими стоиками-мучениками как человека, благодаря которому он «возымел представление о государстве, с законом, равным для всех, где признаются равенство и равное право на речь; а также о единодержавии, которое всего более почитает свободу подданных».
Наряду с размышлениями о традиционной политике и о том, как лучше исполнить свою императорскую роль, у Марка Аврелия также имеется идея более масштабного сообщества людей, охватывающего все человечество. Мы все, писал он, — части единой общности или организма, ветви одного дерева. Чтобы оставаться частями этого единого целого, мы должны поддерживать хорошие отношения с остальными людьми:
Ветка, отрубленная от соседней ветки, непременно уже отрублена и от всего растения. Точно так человек, отщепленный от одного хотя бы человека, отпал уже от всей общности. Да ветку-то хоть другой отрубает, а человек сам отделяет себя от ближнего, если ненавидит и отвращается, того не ведая, что заодно и от всей гражданственности себя отрезал.
Изолированный, отрезанный от других людей человек не может быть счастлив; это противоречит его природе общественного существа.
Стоики, как можно заключить из того, о чем мы говорили выше, придерживались идеи равенства всех людей. Об этом говорил другой римский стоик, с которым мы еще не встречались в этой книге, — Музоний Руф, уроженец одного из итальянских регионов, учивший философии в Риме в I веке н. э. Его лекции посещали и Эпиктет, который впоследствии неоднократно упоминал его в своих «Беседах», и представители стоической оппозиции, казненные Нероном.
Как и Сенека, Музоний испытал на себе гнев нескольких императоров: по разным поводам его отправляли в ссылку и при Нероне, и при Веспасиане. К акое-то время ему пришлось провести на бесплодном греческом острове Гиар, на котором не было воды, пока сам Музоний не нашел источник. Однако он не остался одиноким: вскоре к нему на остров стали приезжать его ученики.
У нас есть записи ряда его лекций, сделанные, как и в случае с Эпиктетом, рукой одного из последователей. Музония, в частности, спрашивают, нужно ли позволять женщинам изучать философию. Он отвечает, что у женщин такие же способности к рассуждению, как и у мужчин, и от природы та же склонность к добродетели. Он говорит, что женщины — точно так же, как и мужчины, — могут получить пользу от изучения всех тех предметов, которые мы рассматривали в предыдущих главах.
В наши дни такое рассуждение никого не удивит, к тому же в нем заметно довольно снисходительное, покровительственное отношение к женщинам. Но стоит вспомнить, что таким вещам, как всеобщее образование и право голоса для женщин, немногим более ста лет, а Музоний выступал за определенную форму гендерного равенства около двух тысяч лет назад.
Таким образом, для стоиков все люди равны между собой и им одинаково присущи разум и тяга к добродетели.
Такой акцент на социальности и равенстве бросает вызов распространенному представлению о том, что стоики были безразличны к другим людям. Однако из их учения нельзя также сделать вывод, будто мы обязаны проводить все свое время в окружении людей. На самом деле Эпиктет советовал избегать шумных компаний, особенно тем, кто пытается изменить свою жизнь. Очень трудно порвать со старыми, особенно с разрушительными привычками или дурными замашками, если остаешься в окружении людей, которые им следуют. Как говорил сам Эпиктет, соприкасаясь с тем, кто покрыт сажей, невозможно самому не запачкаться.
Эпиктет обращался к своим никопольским ученикам, которые, подобно многим современным университетским студентам, учились вдали от дома и как раз собирались вернуться к родным на каникулы. Следует ли им встречаться со своими старыми школьными друзьями, если они хотят освободиться от некоторых аспектов прежней жизни? Есть опасность, что, пытаясь быть с ними на одной волне, они вновь вернутся к оставленным привычкам и поведению. Эпиктет советует быть особенно осторожными и по возможности избегать общества людей, пока новые привычки, которые они хотят развить, не закрепятся основательно.
Однако Эпиктет отнюдь не призывал к социальной изоляции. Есть люди с привычками к добродетели, твои духовные попутчики, которые понимают и ценят то, что ты пытаешься сделать, — таких людей нужно держаться. Завязавший алкоголик может найти помощь в группе поддержки, но среди своих прежних собутыльников он найдет только соблазн. Эпиктет предлагает смотреть так на все знакомства и очень внимательно выбирать, с кем мы проводим время. Ведь мы можем рано или поздно попасть под влияние этих людей и невольно начать подражать их мыслям и действиям.
Итак, если вы пытаетесь развить новые полезные привычки, лучше избегать общества людей, чья жизнь наполнена тем, от чего вы хотите уйти. Вместо этого старайтесь проводить время с теми, чьи ценности вы разделяете или чтите. В этом одна из причин того, что античные философы часто создавали школы. Возможно, тот же принцип стоит за монашескими традициями в различных религиях мира. Как в Античности люди, стремившиеся стать стоиками, собирались в таких местах, как школа Эпиктета, так и сегодня те, кто хочет жить по принципам стоицизма, склонны заводить знакомства — и личные, и виртуальные — со своими единомышленниками. Предупреждая об опасности неправильного выбора компании, Эпиктет в то же время приводит веские доводы в пользу того, что учение стоиков только выигрывает, когда становится совместным делом.
Наш последний урок состоит в том, что люди по природе своей принадлежат целому ряду сообществ, локальных и глобальных. Мы попросту ошибаемся, если считаем себя изолированными индивидами, которым нет дела до общества. В Риме убежденные стоики были готовы скорее выступить против тирана, чем предать свои принципы. Поступая так, они воплощали в жизнь добродетели смелости и справедливости. Далекий от того, чтобы быть аполитичным, стоицизм поощряет нас действовать в соответствии с самыми высокими стандартами политической жизни.