«Побил бутылки и этим доказал посыл художника»: граффити-артист Артем Хазанов — о диалоге со зрителем и росписи высотных домов

— Есть ли у российского стрит-арта особенности, которые отличают его, например, от западного?

— Главная особенность в том, что российский стрит-арт затрагивает щекотливые темы, остросоциальные и политические. Конечно, в европейском стрит-арте, например, это тоже может встречаться, но у нас больше такой направленности. Острые темы вызывают у людей самый живой отклик. Поэтому у нас очень распространен текстовый стрит-арт, где нет картинок, только слова.

— Я слышала фразу: цель стрит-арта — создание диалога. Вам удается спровоцировать зрителя на диалог?

— Не обязательно напрямую. Зритель же не со стеной разговаривает. Просто работа вызывает у зрителя какие-то чувства, и он начинает для себя внутри что-то проговаривать. Вообще, диалогом становится любая реакция. Можно вовлечь зрителя в свою работу. Допустим, он пошел домой, взял банку серой краски и замазал мой рисунок. Получается, я уже вовлек его.

Потом он пойдет к другому дому и еще что-нибудь закрасит. И тем самым он тоже становится стрит-артистом, потому что он не пытается попасть в цвет дома, а тоже пытается что-то сказать. Ему кажется, что он хорошее дело делает. А ведь, по сути, он тоже теперь стал художником.

Я точно не помню, кто сделал такую работу, кажется, она называлась «Хрупкость». На подвесном мосту повесили стеклянные бутылки. И когда по этому мосту проходили люди, бутылки начинали звенеть. Возникал звон, и прохожие могли услышать звенящую хрупкость жизни, хрупкость бытия. В какой-то момент кто-то пришел и побил все эти бутылки. То есть он доказал посыл художника. Получается, вовлекли человека в свою работу.

— Как интересно вы это видите. Мне бы просто было обидно, что кто-то уничтожил мою работу. А для вас любой ответ — это диалог?

— Ну да. А потом люди, допустим, будут это обсуждать в каких-то соцсетях, начнут спорить, хорошо это или плохо. Это уже диалог. Необязательно с художником, между собой. Но я считаю, это тоже продолжает то, что мы делаем.

— И это хорошо, даже если они пришли и вас закрасили?

— Конечно, хорошо! Теперь это новый холст!

Не то чтобы я за то, чтобы работы закрашивали. Работа живет своей жизнью. Но я всегда готов к тому, что она может прожить всего один день. Это же уличное искусство. Всегда могут прийти и закрасить. Но остаются воспоминания, фотографии. Работа продолжит жить в интернете.

— Получается, что стрит-арт живет недолго — это правило игры? Он и не должен оставаться в веках?

— Конечно, я за то, чтобы работы оставались. Я из Архангельска. В нашем городе есть граффити, которые появились еще в середине 90-х. Другие художники из уважения к тем, кто когда-то начинал делать это в городе, их не закрашивают и даже пытаются реставрировать.

— Это какие-то особенные граффити?

— Обычные классические граффити. Первые художники в городе просто писали свои имена и какие-то рандомные слова, ничего особо концептуального. Но у нас в комьюнити их знают, молодые художники их уважают и пытаются реанимировать их работы. Лично я люблю что-то идейное, чтобы и персонаж, и шрифт, и посыл. Но раньше рисовали, не задумываясь над каким-то посылом.

— Шрифтом называется надпись?

— Да, и многие пишут свои имена в разных местах. Такой культ тщеславия — оставить свое имя в тех местах, где нельзя рисовать.

— Как в «Двенадцати стульях»: «Киса и Ося были здесь».

— Но это ценная надпись, потому что ее сделали, например, в 1999 году. Это как другая эра! Надписи сделали пионеры граффити, когда еще не было интернета, всю информацию черпали где-то в журналах, записывали на видеокассеты с телевизора. И мы отдаем дань уважения художникам того времени.

— Вы назвали 1999 год. Вы относите к этому времени появление граффити в России?

— Я сам начал этим увлекаться примерно в 1998 году. Наверное, в Москве это было раньше, в Архангельске более распространенным стало позже.

— Если кому-то всё же хочется сберечь произведения, созданные без санкции городских властей или владельцев здания, то как это можно сделать, какие для этого есть ресурсы — музеи стрит-арта, паблики, архивы?

— В Санкт-Петербурге сейчас активно развивается эта тема. Институт исследования стрит-арта, допустим. «Стрит-арт хранение» и другие институции, живущие на гранты, которые собирают работы уличных художников, успевших прославиться. Есть Музей стрит-арта, в котором уже собрали большой архив произведений. В интернете авторы ведут странички, где показывают свои работы.

— Как художник, вы общаетесь с людьми, которых интересует стрит-арт. Вы можете нарисовать примерный портрет этой аудитории, кто эти люди и вокруг каких мест, ресурсов, людей объединяется эта тусовка — если такая существует?

— Это непростой вопрос. Для меня раньше это был портрет какого-то неформала. Но со временем я понял, что это может быть любой человек любого возраста и любого рода занятий. Он может быть каким-то начальником в офисе, а потом выходить на улицы.

— Сколько обычно лет людям из тусовки?

— Много детей, но они, как правило, перестают этим заниматься. А вот взрослые люди, кто давно увлекается стрит-артом, скорее всего, будут рисовать граффити всегда. Им может быть 35 лет, как мне, а может быть даже намного больше, хоть 50.

— У вас есть самый любимый, самый запомнившийся проект?

— Я ездил в Мурманск на фестиваль урбан-арта и уличного искусства «Рост», который проходит там каждый год. У них есть неблагополучный район, который они хотят облагородить, поэтому устраивают там такое мероприятие, на котором расписывают фасады зданий. И я на фасаде девятиэтажного дома нарисовал портрет своего сына.

— Не страшно в воздухе висеть, когда занимаешься монументальной росписью?

— Может быть страшновато, хотя потом, когда начинаешь работать, уже обо всём забываешь. Но мы однажды с другом-художником Андрюхой Дикеем в люльке застряли на два часа. Это была такая история! Мы зависли и не можем двигаться. И тут началась гроза. А был выходной день, и мастера не было. Так мы провисели два часа на высоте под грозой, под ливнем. Вокруг нас всё это бушевало. Мы пытались вызвать мастера, но к тому моменту, когда он приехал, мы всё-таки смогли сами разобраться и спуститься на землю.

— Часто случаются такие истории, когда вы, рисуя граффити, попадаете в какой-то экстрим?

— Не то чтобы часто, но был случай, когда я ездил в Питер на открытие музея и спал в подвале этого открывающегося музея, где ничего не было, даже кровати и туалета. Спал на пузырчатой пленке, а умываться и чистить зубы бегал в туалет ближайшего «Макдоналдса». Умоюсь, там же поем и бегу рисовать граффити.

— У художников встречаются рефрены, месседжи, которые им больше всего хочется донести до аудитории. Есть ли у вас такие?

— Я пытаюсь с помощью цвета вызвать у людей какие-то чувства, реакции. У меня нет постоянных месседжей. Просто нести добро в этот мир, любовь.

— Вы стали победителем премии «КАРДО» в секции граффити. Какой арт принес вам победу и чем он был лучше других?

— Там было много классных работ других художников, я не знаю, можно ли назвать мою работу самой лучшей, просто жюри она понравилась. Это был рисунок баллончика с краской, который убегает от злой электрички, а из его рюкзака вываливаются другие баллончики.

— Баллончик с баллончиками — это как пакет с пакетами?

— Вроде того (смеется).

— Кто ваши любимые художники?

— Из классиков я люблю Рериха. У него очень приятные, близкие мне цвета. Анри Матисс, которого, наверное, любят многие граффити-артисты. Я очень люблю его джазовую серию, все эти аппликации. На мой взгляд, по цвету и по форме это гениально. Я сам люблю рисовать простые формы, делая упор на сочетание цветов.

Если говорить о современных российских стрит-артистах, то Дёма, достаточно молодой художник. Марат Данильян, известный как Морик (Morik), — художник из Новосибирска. Нравится абстракционист Анатолий Акуе. Все наши ребята разные, работают в разных техниках, кто-то ушел уже совсем в холсты. Моя техника близка к ним, я думаю. Они тоже постоянно экспериментируют с формами, методами нанесения, с материалами. Из европейских мне нравится Сайнер (Seiner) — художник из Польши, а еще испанец Ариз (Aryz). Он делает масштабные, просто огромные работы, а начинал с граффити, со шрифтов обычных. По стилю мне близки французские граффити, один из ярких представителей французского стрит-арта — художник Horfee.

— Это естественная эволюция для художника граффити, что со временем он становится просто художником?

— Не то чтобы естественная. Многие так и остаются на улицах. Им нравится просто рисовать, и ничего больше им не надо, но мне такая эволюция как раз близка. Я хочу осваивать галерейные пространства. Кстати, у меня совместно с художником Михаилом Трещёвым и его старшим братом Ильей этим летом прошла выставка в Архангельске. Он из династии архангельских художников. Его отцу уже 93 года, а он всё еще пишет картины. Михаил тоже пишет холсты, но продолжает работать и на улицах.

— Что вы представляли на выставке?

— В основном холсты и миниатюрные скульптуры. Мои холсты ближе к абстракциям. Вроде граффити, но только на холстах. Наша выставка называлась «Дебри».

— Откуда такое название?

— Долгая вышла история. У нас сначала было другое название, на английском. Но потом нам сказали, что должно быть на русском. У выставки было государственное финансирование, и попросили, чтобы было более патриотично. А «Дебри» — потому что дебри стиля. В поисках своего стиля мы блуждали, блуждали и вот на такое набрели.

— Вы совсем хотите уйти с улиц в галерейное пространство?

— Нет, мне всё еще нравится на улицах рисовать. Но я хочу чаще устраивать выставки и продавать работы, быть более узнаваемым.

— А на уличном искусстве вы зарабатываете?

— Конечно, и давно уже, я этим живу. Заказчиков много. Однажды как-то случайно вписались в оформление скейт-парка, и с тех пор повелось. Это может кто угодно быть. Спортивный магазин, например, стадион, которые хотят какие-то яркие граффити.

— Можно сказать, что стрит-артист — это ваша постоянная работа?

— Да, но только я в офис не хожу. Могу в какой-то день прийти и рисовать, пока есть вдохновение, а потом уйду. Вернусь на следующий день, когда снова захочется рисовать.

— Сколько за это платят, если не секрет?

— Зависит от разных моментов — тут и сложность, и масштаб работы. Но обычная цена от 2500 рублей за метр.

— Я так понимаю, вы за то, чтобы современный уличный художник создавал личный бренд и занимался самопиаром?

— Зависит от того, чего человек хочет добиться. Если ему достаточно рисовать где-то на улицах, особенно без разрешения в каких-то местах, то лучше делать это анонимно. А я, наоборот, стремлюсь выйти из тени и развиваться дальше.

— В разговоре с граффити-артистом трудно обойтись без вопроса о Бэнкси. Известная французская художница YZ говорит, что уважает Бэнкси, но считает, что он делает, «в сущности, карикатуры». Согласны ли вы с этим?

— У него разные работы есть. Может быть, какие-то мы можем отнести к карикатурам, но информационный посыл в работах всегда очень большой. Я даже не знаю, Бэнкси — это один человек или целая команда? Никто так и не узнал. Я хорошо отношусь к его работам, мне они нравятся.

— Какие тренды сейчас актуальны в стрит-арте? Кого сейчас обязательно нужно знать из художников?

— Как мы уже говорили раньше, это в первую очередь текстовый стрит-арт, без рисунков. Один из таких художников, который приезжал к нам в Архангельск, это Владимир Абих. Он один из основоположников этого текстового направления, в котором сейчас многие начали работать.

— Как вы думаете, каким будет стрит-арт в 2050 году?

— Интересный вопрос. Мне кажется, стрит-арт полностью перейдет в медийное пространство. Люди перестанут выходить на улицу и тем более ходить в музеи. Все будут сидеть дома в каких-нибудь 3D-очках и дома же будут всё создавать.

— То есть уличное искусство уйдет с улиц?

— Наверное, граффити не исчезнут. А вот уличное искусство, я думаю, всё переберется в виртуал.

---

Фото: Артем Хазанов