Шрифт для дислексиков и библиотека как убежище от буллинга. Участники фестиваля «Таврида.АРТ» рассказывают о своих проектах

Пространство с павильонами, сценами и фуд-кортами участники фестиваля называют городом, а 2500 палаток, в которых они живут по двое — пригородом или спальным районом. Каждый день они проходят по несколько тысяч шагов, чтобы искупаться в море, послушать диджеев, певцов и симфонические концерты, побывать на лекциях, поторговаться на ярмарке с людьми в исторических костюмах, посмотреть фильм под открытым небом, принять участие в кастинге на один из телепроектов, написать картину, узнать о жизни настоящего шамана, поговорить о популярности и мате с Сергеем Шнуровым, защитить свой проект на конкурсе грантов или создать собственный тренд в тиктоке. «Постарайтесь раствориться в этом вайбе, в этом диком пространстве», — сказал им на открытии Сергей Першин, руководитель арт-кластера «Таврида».

Особенность фестиваля — соединение образования с шоу. Не существует отдельной лекционной части и концертной. Музыка на «Тавриде.АРТ» играет постоянно. Во время встречи руководства с прессой с улицы доносился панк-рок; на фоне лекции Сергея Шнурова звучали добрые бардовские песни; пока одни участники изучали бизнес-стратегии, другие танцевали под песни Манижи. «Мы хотим провести эксперимент, попробовать новый формат просвещения, когда образовательная программа медленно превращается в шоу, а затем шоу перетекает обратно в образовательный процесс», — обобщил Першин.

Микс происходил и на уровне участников. Если раньше на фестиваль приезжали только резиденты арт-школ «Тавриды», то сейчас к ним присоединились участники проектов платформы «Россия — страна возможностей», то есть на фестивале встретились уличные артисты с управленцами, учителя с волонтерами, школьники со специалистами по туризму и так далее. Единственное, что осталось неизменным: фестиваль по-прежнему состоял только из участников — зрителей, случайных людей, не было. И все участники могли презентовать свои проекты экспертам. 87 из них выиграли гранты общей суммой больше 40 миллионов рублей.

Софья Борисова,
автор шрифта для людей с дислексией

Я училась на графического дизайнера на факультете графики и искусства книги, и во время выбора темы для диплома мы с моим научным руководителем сошлись на том, что проект должен быть полезным: грустно, если после защиты он просто пропадет. И я наткнулась на статью о том, что некоторые дети во время чтения переворачивают буквы, пропускают их, путают, и поэтому читать им сложно — это дети с дислексией. «Полезно и связано со шрифтами», — подумала я.

Попытки создать шрифт для дислексиков в других странах были, но этим занимались не профессиональные шрифтовики, просто дизайнеры. Я же задумала создать шрифт по всем правилам.

Сразу скажу: дислексия не приговор, она не препятствует успеху. Например, Мэрилин Монро и Киану Ривзу дислексия не помешала. Но учиться дислексикам все же довольно сложно, потому что во время чтения они не могут сконцентрироваться, в итоге дети с дислексией стыдятся себя, отстают от сверстников в изучении алфавита, проваливают задания по скорочтению и испытывают от всего этого стресс.

Они, например, путают курсивные буквы: о-а, б-д, и-у, т-п, х-ж, л-я, г-р. В этих буквах совпадает начертание первого элемента. Написав его, ребенок не может дифференцировать тонкие движения руки в соответствии с замыслом: он либо неправильно передает количество однородных элементов (л-м, п-т, и-ш), либо ошибочно выбирает последующий элемент (у-и, Г-Р, б-д).

Также дети с дислексией часто не могут понять, под каким углом они смотрят на текст: сверху или снизу, справа или слева. Вот что перед ним: буква p или d, u или n? Более того, буква d — не только перевернутая p, но еще и отраженная b. Это очень сложно. Дети без дислексии обычно понимают, в какой позиции находится буква, у детей с дислексией эта уверенность отсутствует.

Ко всему этому у дислексиков часто плохое зрение, они видят буквы размытыми — слова слипаются.

Масла в огонь подливает то, что тексты для веба часто набираются шрифтом без засечек: засечки создают лишний шум в строке, поэтому от них избавляются. Из-за этого ребенку еще сложнее зацепиться за буквы, он начинает прыгать по строчкам и совсем теряется.

Такие были входные данные. Проанализировав их, мы с научным руководителем пришли к выводу, что шрифт для дислексиков должен быть довольно крупным, а буквы в нем должны иметь более толстое основание — чтобы дети не терялись в пространстве; еще нужна асимметрия относительно вертикали, потому что такие буквы как «я» они часто переворачивают в «R», если элементы буквы «я» сделать уникальными, то детям будет проще. Чтобы дислектики не путали похожие элементы, например как в буквах d, q, b, нужно сделать так, чтобы палочка с круглым элементом читалась по-разному: выходила под углом, по прямой и наискосок.

Во время работы над проектом я проводила много тестов с дислексиками, чтобы точно понимать, с какими трудностями они сталкиваются, как эти трудности можно искоренить, потом сотрудничала с Ассоциацией родителей детей с дислексией, знакомилась с их опытом, затем долго и упорно тестировала свой шрифт. В итоге я так увлеклась сбором информации, что не смогла защитить диплом. Но не страшно.

Следующий год я продолжила работать над шрифтом, познакомилась с Лорой Закон, директором центра DARON, специалистом в области дислексии, и стала еще лучше разбираться в этой теме. Считаю, что первый год у меня был ознакомительным, а второй более научным.

К тому моменту я защитилась, и шрифт для людей с дислексией готов, он назывался «Dyslexia 19». Сейчас я уже сделала новый, более совершенный — «Dyslexia 21». Первый был создан для печати, второй — для веб-пространств.

Он умеет менять форму символа по заказу, то есть это уже вариативный шрифт. «Dyslexia 21» недавно купила одна компания.

Но я еще планирую доработать шрифт и я надеюсь, что рано или поздно получу грант на «Тавриде», чтобы воплотить задуманное в жизнь. Я хочу, чтобы люди с дислексией, столкнувшись со своей особенностью, не боялись ее.

Виктория Ситникова,
автор клуба настольных игр и школы против буллинга «100IQ»

Как-то раз я спросила одну знакомую, кем она работает, и она очень гордо ответила: «Библиотекарем». Мне до сих пор стыдно, но в тот момент я подумала: «Боже, нашла, чем гордиться». Тем не менее мы обменялись инстаграмами, и примерно год я наблюдала, что они в своей библиотеке делают, а делали они много: все время что-то придумывали и организовывали. Меня это вдохновило, и я тоже решила попробовать. Уволилась из школы и устроилась работать в библиотеку.

Когда я пришла, там уже был клуб настольных игр. Ребята приносили свои игры, раскладывали их и играли. А надо понимать, что когда участник сделал ход, он потом ждет остальных, и между ходами может пройти минут пятнадцать. Разумеется, во время этих пауз они общаются. Однажды я к ним подсела, потом второй раз, третий, и они начали разговаривать и со мной, впустили меня в свой круг.

И скоро они начали рассказывать, что им некомфортно дома с родителями — те их не понимают, ничего не делают, когда говоришь им, что тебя бьют и травят в школе. Слышать это было страшно, и чтобы как-то этим детям помочь, я начала проводить мероприятия конкретно для них, говорить именно на эти темы. И игроков в клубе стало больше.

Реагировать на истории насилия сложно. У тебя внутри поднимается буря, тебе искренне жаль человека, ты за него переживаешь. Но показывать этого нельзя, иначе он встанет в позицию жертвы и начнет жалеть себя еще больше, а так быть не должно.

Обычно я говорю: «Очень страшно, что с тобой такое происходит, но сейчас ты нашел место, где можешь быть собой, где ты можешь радоваться,где никто не будет тебя осуждать, никто не обидит и не оставит».

Но затем собственных сил мне стало не хватать. И тогда я отправила заявку на «Тавриду», чтобы получить грант. Не думала, что выиграю, это мой первый проект, но это случилось. И теперь я планирую нанять психолога, чтобы он помог мне и моим коллегам более профессионально выстраивать разговор с детьми, которые подверглись буллингу, и оказывать им моральную поддержку. Изначально мы хотели пригласить психолога в клуб, но передумали, потому что детям сложно воспринимать незнакомых людей. Они придут ко мне и скажут: «Мы рассказали вам о своих проблемах, потому что мы вам доверяем, а этому человеку мы не доверяем».

Я выиграла полтора миллиона рублей, но мне пока сложно сказать, на что я их потрачу. Точно знаю, что куплю много новых игр, потому что ребята раз за разом играют в одни и те же, естественно, им это надоедает. Затем, это прозвучит смешно, хочу купить большой чайник — у нас маленький и самый дешевый, и он постоянно сгорает. А чайник, чай — это символ наших встреч. За чаем мы все сближаемся, потому что чай — это всегда непринужденная атмосфера, это всегда уют и тепло, то есть то, чего не хватает этим ребятам.

Любопытно, что я ехала на «Тавриду» с другим проектом, мой проект был об интеллектуальном досуге и только. Здесь же, поработав со спикерами, я поняла, что мой проект не о настольных играх, игры — только инструмент. Мой проект о детях, о том, что мы должны быть вместе.

Владимир Коваленко,
участник ярмарки молодых писателей

На «Тавриду» я езжу третий раз. И каждый раз я занимаюсь здесь литературой, развиваюсь как автор. Главным образом мы собираемся и обсуждаем тексты друг друга. Руководитель говорит: вот это ты написал плохо, а это хорошо, тот текст слабый, этот сильный и так далее. Потом мы слушаем лекции о продвижении своих произведений, о трендах в электронной и бумажной книготорговле, об издательствах — как найти то, которое опубликует твое произведение. Ходим на питчинги и участвуем в перформансах, чтобы раскрепоститься.

На фестивале другой формат: ярмарка молодых писателей, где можно презентовать свою книгу и после продать ее. Понятно, что книга к этому моменту у тебя уже должна быть физически, нельзя просто приехать с рукописью или файлом на облаке.

Я приехал со своим последним романом под названием «Ничто». Это постмодернистский роман, который, кстати говоря, я писал на прошлой «Тавриде». Во многом благодаря советам руководителей той нашей школы я его и смог написать. Теперь он здесь продается.

И это обычная практика. Тех, кто работал над своим романом на «Тавриде», приглашают на фестиваль, чтобы уже на нем они выступили со своими произведениями, показали их читателям. Некоторых ребят непосредственно издавала «Таврида», у нее есть свое издательство. Некоторые прошли издательскую программу Литреса или Елены Шубиной (у нее очень большая редакция в составе АСТ). А есть практически самиздат.

Потом к каждому писателю подходят режиссеры, музыканты, актеры и операторы, чтобы снять для него буктрейлер. Они читают произведение, уточняют что-то, консультируются и снимают атмосферный ролик — его они впервые показывают во время презентации книги. Я трейлер по своему роману еще не видел, но это любопытно. Так нас сколлаборировали тут. Разумеется, буктрейлер мы потом можем использовать в своих интересах — продвигать с его помощью роман.

Вообще, это все очень интересно. Вот я малоизвестный автор, но мою книгу взяли. Не ожидал. Подался и думал, что вежливо откажут, но нет. А другой мой роман рекомендован к публикации в сборнике «Тавриды». Этого я вдвойне не ожидал, потому что там скандальный сюжет, но руководители мастерской оценили.

Очень много кто пишет, очень много людей хотят публиковаться, и очень мало людей, у которых это получается и получится. Книжный рынок проседает с каждым годом. В России, по данным ВЦИОМ, каждый день читают около 10% населения, около 30% вообще не читают, то есть они не прочитали за последний год ни одного произведения. При таких условиях странно стремиться публиковать книгу, но я хочу этого. Потому что книга — это что-то материальное, а цифра — это лишь способ коммуникации. Все цифровые технологии — это про способ, а не наполнение, а мне важно наполнение.