Феномен копии в Китае: может ли искусство быть оригинальным в наше время

Здесь почти из каждой лавочки прохожим загадочно улыбается «Мэрилин» Уорхола, а знаменитую «Террасу кафе ночью» Ван Гога вместе с его же «Подсолнухами» подвозят целыми ящиками — как горячие пирожки с утра в булочную.

Это Монмартр на китайский манер — Дафень, небольшой (по меркам Поднебесной) район, или «деревня художников», где целые улицы умельцев занимаются копированием предметов искусства. По разным оценкам, здесь производится около 60 % всех качественных копий картин в мире.

Китай, несмотря на свои амбиции и громкие заявления, по-прежнему остается лидером по продаже подделок и реплик — и не только в арт-индустрии.

Часть продукции из Дафеня отправляется в Пекин на знаменитую улицу Люличан, обязательную остановку для любителей антиквариата и искусства. По словам самих китайцев, около 85–90 % того, что выдается здесь за вазы династии Мин или старинную живопись гохуа, — фальшивка. «На самом деле — процентов 98. Вам, может, повезет найти что-то подлинное, но за бесценок уже точно не отдадут», — смеется г-н Чжоу, здешний торговец-старожил. И видя мое недоумение, недоумевает сам: «Ну а что, выглядит-то как настоящее!»

Почему в Китае копировать — не стыдно

Не оправдывая этого плутовства, стоит все-таки заметить, что здесь есть лингвистический нюанс. В китайском языке существуют два понятия: «фанчжипинь» (кит. 仿製品 fǎngzhìpǐn) — имитация, когда отличия от подлинника очевидны, вроде уменьшенных копий для сувенирных лавок, — и фучжипинь (кит. 複製品 fùzhìpǐn) — точная реплика, сделанная чаще всего по древним технологиям и представляющая такую же ценность, что и оригинал.

В цивилизации, где издревле одной из высших добродетелей считалось умение точно повторять за Лаоши, Учителем, — будь то иероглиф, движение в боевом искусстве или взмах кисти, — копирование к пиратству не причисляется.

Бесконечно подражая идеалу, можно приблизиться к совершенству — мысль, знакомая каждому китайцу с детства, когда он кропотливо исписывает одним иероглифом множество тетрадок. Из-за таких трудностей перевода и фундаментальных различий в картине мира в 2007 году в Гамбурге разразился скандал. Терракотовые воины из Сианя, которых привезли на выставку в местный Музей этнологии, оказались в представлении европейцев «ненастоящими» — то есть явно не теми, что были сделаны в эпоху императора Цинь Шихуанди. Музей счел это страшным ударом по своей репутации и пообещал вернуть посетителям деньги за билеты. А вот китайская сторона не очень понимала причины такого возмущения — ведь воины были произведены с использованием той же техники, что и тысячи лет назад, а значит, имели полное право участвовать в выставке. Другой инцидент произошел в 1956 году в Музее современного искусства в Париже. Работы «китайского Пикассо», художника XX века Чжана Дацяня (ему, кстати, приписывается авторство 30 тыс. картин) представили как шедевры древних живописцев Поднебесной. Французы сочли себя обманутыми — а китайцы, напротив, гордились, что показали Западу художника, с таким мастерством подражающего творцам золотого века и, следовательно, ни в чем им не уступающего.

Как-то раз во время моей двухлетней командировки в Китай коллеги пригласили меня в Пэнлай, или на Остров небожителей. Западным туристам этот приморский живописный парк не очень известен, а вот у местных он популярен. По легенде, сюда когда-то причалили Восемь Бессмертных — главных даосских святых. Место, однако, не выглядело слишком «древним»: за строительными лесами явно было видно, что храмы не реставрируются, а фактически отстраиваются с нуля, — пахло свежей штукатуркой, торчала арматура. С моим замечанием китайские провожатые, преподаватели университета, спокойно согласились: «Ну да — но ведь строят очень похоже и заново, а это лучше, чем подлатывать старые развалины, так что всё хорошо!»

Подделки произведений искусства с китайским следом

Неудивительно, что с таким подходом не слишком терзающиеся угрызениями совести расторопные умельцы из Поднебесной фигурировали в двух громких делах, связанных с невероятно масштабной подделкой произведений искусства.

Крупный нью-йоркский арт-дилер Эли Сахай организовал целую китайскую артель, разместившуюся на верхнем этаже его галереи. Мастера писали копии с оригиналов, которые он покупал, а лучшие реплики торговец помещал в настоящие рамы, снабжая их настоящим же сертификатом подлинности и всеми необходимыми для чистого провенанса документами.

Через какое-то время Сахай отправлял для повторной экспертизы оригинальное полотно, снова собирая нужные бумаги. Затем продавал обе картины — и настоящую, и поддельную — но в разных частях света. Азиатским коллекционерам, как правило, подсовывал фальшивку. Расчет был отчасти верным: даже если они и заметят, что стали обладателями реплики, то предпочтут об этом не заявлять, чтобы «не потерять лицо». По иронии судьбы отработанная схема дала сбой в Японии — мошенник попался на «Вазе с цветами» Гогена.

И всё же за последние десять лет ситуация кардинально изменилась: современные коллекционеры из Азии также начинают требовать, чтобы произведения искусства были редкими и подлинными.

Интересно, что первый закон против фальсификации и пиратства в Китае приняли лишь в 2004 году: в Поднебесной готовы закрыть глаза на защиту авторских прав — лишь бы не уронить уровень занятости огромного населения страны.

Еще одна интересная история с китайским следом — падение «Кнедлер», уважаемой нью-йоркской галереи, которая прогорела на торговле подделками работ Ротко, Поллока и де Кунинга. На суде выяснилось, что создавал их 78-летний китаец Цянь Пэй Шень, успевший удрать на родину. И если его непосредственные заказчики заработали на торговле около 33 млн долларов, то иммигрант получал за лучшие картины всего по 3 тысячи. На вопрос, не мучит ли его совесть, Цянь невозмутимо открестился от любой ответственности: «Я словно создал нож для фруктов — а если им кого-то убили, то это не моя вина». Безупречно копируя капельные картины Поллока, он допустил роковую ошибку — в подписи: «Pollok» вместо «Pollock». Да, прямо как миллионы его соотечественников, штампующих продукцию под марками Abibas и Chenel.

Гений, аура и кризис оригинальности на Западе

В отличие от Востока, на индивидуалистском Западе еще со времен романтизма прижился культ противостоящего обыденности и толпе гения. Если хочешь добиться признания, нельзя не то что копировать — даже подражать нужно так, чтобы не уличили в воровстве идей, то есть «цитировать», «использовать аллюзии», «проводить параллели» или хотя бы «вдохновляться». Расхожей стала знаменитая фраза Пикассо: «Заурядный художник копирует, а великий ворует».

Чтобы не запутаться, критики стали развешивать ярлыки, различая цитирование и аллюзию, с одной стороны, и плагиат, пиратство и культурную апроприацию — с другой. Грань между ними порой довольно тонкая.

Считается, что только подлинные шедевры обладают особой аурой, которую ощущают многие искусствоведы, знатоки и даже простые любители живописи, а подражания, не говоря уже о копиях, ее лишены. Когда у знаменитого американского эксперта в вопросах аутентификации предметов искусства Бернарда Беренсона поинтересовались, на чем написана «Дама с фероньеркой» да Винчи, на дереве или на холсте, тот с возмущением ответил: «Это всё равно что спрашивать, на какой бумаге Шекспир написал свои бессмертные сонеты». Но существует ли эта аура в действительности? Интересный эксперимент провела в 2015 году Даличская картинная галерея. Одну из подлинных работ в постоянной экспозиции заменили подделкой, предложив посетителям распознать ее. И те три месяца с увлечением искали подвох, с подозрением присматриваясь к полотнам. Лишь 10 % участвовавших в акции не удалось обмануть «свежим» портретом молодой женщины а-ля Жан-Оноре Фрагонар — кстати, тоже привезенным из Китая.

Мы плагиаторы и результат плагиата

В октябре прошлого года в Шанхае открылась выставка знаменитого концептуалиста-провокатора Маурицио Каттелана «В присутствии художника», ставящая под сомнение существование какой-либо оригинальности, правды и аутентичности в современном искусстве и в обществе в целом.

В ярком, пожарного цвета, ящике у входа на экспозицию в музее Yuz лежала стопка свежих, хрустящих номеров The New York Times. Но при ближайшем рассмотрении посетители обнаруживали, что они фейковые, ведь медиа в наше время верить нельзя.

Так оригинально был оформлен каталог к выставке, на первую «полосу» которого поместили лонгрид «Ван Гог по заказу», где как раз упоминается Дафень.

Посвятив экспозицию такой непростой для искусства теме, Каттелан, известный своими оригинальными работами, вроде действующего золотого унитаза для музея МoМА в Нью-Йорке, скульптуры пораженного метеоритом Папы Римского или молящегося Гитлера, осмысляет проблему со вселенским размахом. Для выставки он воссоздал интерьер Сикстинской капеллы Микеланджело — тоже одного из самых известных в истории искусства «поддельщиков», который намеренно «старил» свои скульптуры, выдавая их за античные, чтобы подороже продать.

К выставке Кателлан опубликовал эссе What I’ve Learned About Copies. В нем он в высокопарных религиозных терминах рассуждает о феномене, разросшемся в нашу эпоху клонов, ботов и фейк-ньюс до небывалых масштабов: «Копирование подобно богохульству: казалось бы, это неуважение к Творцу — но в то же время признание Его существования».

Художник отмечает поразительное сходство между Бараком Обамой и египетским фараоном Эхнатоном, Владимиром Путиным и Гаем Юлием Цезарем — и их роли в истории очень похожи. «Если каждый из нас — чья-то реинкарнация, разве мы сами не плагиаторы и не продукт плагиата?»

И что?

Помимо неосязаемой ауры, о существовании которой действительно можно спорить, в защиту оригинальности есть еще один довод. Даже умелое подражание, безупречную копию или подделку (с идеальным провенансом, выполненную из аутентичных материалов и подписанную без ошибок) кое-что все-таки выдает — время. Эту беспощадную проверку самозванцы и «пустышки», казавшиеся современникам гениальными или настоящими, не проходят.

Трудно поверить, что когда-то грубоватые «Вермееры» скандального мошенника Хана ван Мерегена могли принять за оригинал: сейчас они кажутся совершенно непохожими на шедевры великого голландского живописца. Как и ванильные «Рембрандты» другого знаменитого копииста Тома Китинга, во всём сознавшегося и даже ставшего телезвездой. Художников второго круга, не блеснувших оригинальностью идей, поглощает бездна забвения.

В отличие от настоящего шедевра, безликое подражание или копия некрасиво стареет, обнажая свою зияющую пустоту. Так через годы с дешевой китайской статуэтки облупляется яркая позолота.

Но может, и впрямь в наше время источник почти иссяк, все воруют друг у друга идеи и остается лишь заимствовать, цитировать, копировать, твердя как мантру: «Новое — это хорошо забытое старое»? Опасный путь. Царящая в Азии идеология бесконечного воспроизведения противостоит западному концепту единичности, аутентичности; цикличное восприятие времени, где события, словно времена года, должны повторяться по кругу, — нашему линейному, когда всё движется вперед, к воображаемому прогрессу. Именно благодаря постоянной охоте за оригинальностью, культу интеллектуальной собственности и презрению к подражанию, за которым нет новой идеи, Западу в свое время удалось сделать огромный скачок и вырваться в лидеры, оставив далеко позади застывший в идеалах прошлого Восток. В конце концов, если бы всё уже было изобретено, мы жили бы в совершенном мире.