Феномен копии в Китае: может ли искусство быть оригинальным в наше время
Китай стал мировым центром производства подделок неспроста: истоки таланта копировать можно найти в китайской философии. Скандалы в мире арт-дилерства с участием копиистов из Поднебесной демонстрируют, как сталкивается западный культ оригинальности и восточное искусство безупречного повторения. Какой подход победит в современном мире?
Здесь почти из каждой лавочки прохожим загадочно улыбается «Мэрилин» Уорхола, а знаменитую «Террасу кафе ночью» Ван Гога вместе с его же «Подсолнухами» подвозят целыми ящиками — как горячие пирожки с утра в булочную.
Это Монмартр на китайский манер — Дафень, небольшой (по меркам Поднебесной) район, или «деревня художников», где целые улицы умельцев занимаются копированием предметов искусства. По разным оценкам, здесь производится около 60 % всех качественных копий картин в мире.
Китай, несмотря на свои амбиции и громкие заявления, по-прежнему остается лидером по продаже подделок и реплик — и не только в арт-индустрии.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2019/01/KitaJ-1-1024x717.jpg)
Часть продукции из Дафеня отправляется в Пекин на знаменитую улицу Люличан, обязательную остановку для любителей антиквариата и искусства. По словам самих китайцев, около 85–90 % того, что выдается здесь за вазы династии Мин или старинную живопись гохуа, — фальшивка. «На самом деле — процентов 98. Вам, может, повезет найти что-то подлинное, но за бесценок уже точно не отдадут», — смеется г-н Чжоу, здешний торговец-старожил. И видя мое недоумение, недоумевает сам: «Ну а что, выглядит-то как настоящее!»
Почему в Китае копировать — не стыдно
Не оправдывая этого плутовства, стоит все-таки заметить, что здесь есть лингвистический нюанс. В китайском языке существуют два понятия: «фанчжипинь» (кит. 仿製品 fǎngzhìpǐn) — имитация, когда отличия от подлинника очевидны, вроде уменьшенных копий для сувенирных лавок, — и фучжипинь (кит. 複製品 fùzhìpǐn) — точная реплика, сделанная чаще всего по древним технологиям и представляющая такую же ценность, что и оригинал.
В цивилизации, где издревле одной из высших добродетелей считалось умение точно повторять за Лаоши, Учителем, — будь то иероглиф, движение в боевом искусстве или взмах кисти, — копирование к пиратству не причисляется.
Бесконечно подражая идеалу, можно приблизиться к совершенству — мысль, знакомая каждому китайцу с детства, когда он кропотливо исписывает одним иероглифом множество тетрадок. Из-за таких трудностей перевода и фундаментальных различий в картине мира в 2007 году в Гамбурге разразился скандал. Терракотовые воины из Сианя, которых привезли на выставку в местный Музей этнологии, оказались в представлении европейцев «ненастоящими» — то есть явно не теми, что были сделаны в эпоху императора Цинь Шихуанди. Музей счел это страшным ударом по своей репутации и пообещал вернуть посетителям деньги за билеты. А вот китайская сторона не очень понимала причины такого возмущения — ведь воины были произведены с использованием той же техники, что и тысячи лет назад, а значит, имели полное право участвовать в выставке. Другой инцидент произошел в 1956 году в Музее современного искусства в Париже. Работы «китайского Пикассо», художника XX века Чжана Дацяня (ему, кстати, приписывается авторство 30 тыс. картин) представили как шедевры древних живописцев Поднебесной. Французы сочли себя обманутыми — а китайцы, напротив, гордились, что показали Западу художника, с таким мастерством подражающего творцам золотого века и, следовательно, ни в чем им не уступающего.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2019/01/KitaJ-4-1024x717.jpg)
Как-то раз во время моей двухлетней командировки в Китай коллеги пригласили меня в Пэнлай, или на Остров небожителей. Западным туристам этот приморский живописный парк не очень известен, а вот у местных он популярен. По легенде, сюда когда-то причалили Восемь Бессмертных — главных даосских святых. Место, однако, не выглядело слишком «древним»: за строительными лесами явно было видно, что храмы не реставрируются, а фактически отстраиваются с нуля, — пахло свежей штукатуркой, торчала арматура. С моим замечанием китайские провожатые, преподаватели университета, спокойно согласились: «Ну да — но ведь строят очень похоже и заново, а это лучше, чем подлатывать старые развалины, так что всё хорошо!»
Подделки произведений искусства с китайским следом
Неудивительно, что с таким подходом не слишком терзающиеся угрызениями совести расторопные умельцы из Поднебесной фигурировали в двух громких делах, связанных с невероятно масштабной подделкой произведений искусства.
Крупный нью-йоркский арт-дилер Эли Сахай организовал целую китайскую артель, разместившуюся на верхнем этаже его галереи. Мастера писали копии с оригиналов, которые он покупал, а лучшие реплики торговец помещал в настоящие рамы, снабжая их настоящим же сертификатом подлинности и всеми необходимыми для чистого провенанса документами.
Через какое-то время Сахай отправлял для повторной экспертизы оригинальное полотно, снова собирая нужные бумаги. Затем продавал обе картины — и настоящую, и поддельную — но в разных частях света. Азиатским коллекционерам, как правило, подсовывал фальшивку. Расчет был отчасти верным: даже если они и заметят, что стали обладателями реплики, то предпочтут об этом не заявлять, чтобы «не потерять лицо». По иронии судьбы отработанная схема дала сбой в Японии — мошенник попался на «Вазе с цветами» Гогена.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2019/01/KitaJ-2-1024x717.jpg)
И всё же за последние десять лет ситуация кардинально изменилась: современные коллекционеры из Азии также начинают требовать, чтобы произведения искусства были редкими и подлинными.
Интересно, что первый закон против фальсификации и пиратства в Китае приняли лишь в 2004 году: в Поднебесной готовы закрыть глаза на защиту авторских прав — лишь бы не уронить уровень занятости огромного населения страны.
Еще одна интересная история с китайским следом — падение «Кнедлер», уважаемой нью-йоркской галереи, которая прогорела на торговле подделками работ Ротко, Поллока и де Кунинга. На суде выяснилось, что создавал их 78-летний китаец Цянь Пэй Шень, успевший удрать на родину. И если его непосредственные заказчики заработали на торговле около 33 млн долларов, то иммигрант получал за лучшие картины всего по 3 тысячи. На вопрос, не мучит ли его совесть, Цянь невозмутимо открестился от любой ответственности: «Я словно создал нож для фруктов — а если им кого-то убили, то это не моя вина». Безупречно копируя капельные картины Поллока, он допустил роковую ошибку — в подписи: «Pollok» вместо «Pollock». Да, прямо как миллионы его соотечественников, штампующих продукцию под марками Abibas и Chenel.
Гений, аура и кризис оригинальности на Западе
В отличие от Востока, на индивидуалистском Западе еще со времен романтизма прижился культ противостоящего обыденности и толпе гения. Если хочешь добиться признания, нельзя не то что копировать — даже подражать нужно так, чтобы не уличили в воровстве идей, то есть «цитировать», «использовать аллюзии», «проводить параллели» или хотя бы «вдохновляться». Расхожей стала знаменитая фраза Пикассо: «Заурядный художник копирует, а великий ворует».
Чтобы не запутаться, критики стали развешивать ярлыки, различая цитирование и аллюзию, с одной стороны, и плагиат, пиратство и культурную апроприацию — с другой. Грань между ними порой довольно тонкая.
Считается, что только подлинные шедевры обладают особой аурой, которую ощущают многие искусствоведы, знатоки и даже простые любители живописи, а подражания, не говоря уже о копиях, ее лишены. Когда у знаменитого американского эксперта в вопросах аутентификации предметов искусства Бернарда Беренсона поинтересовались, на чем написана «Дама с фероньеркой» да Винчи, на дереве или на холсте, тот с возмущением ответил: «Это всё равно что спрашивать, на какой бумаге Шекспир написал свои бессмертные сонеты». Но существует ли эта аура в действительности? Интересный эксперимент провела в 2015 году Даличская картинная галерея. Одну из подлинных работ в постоянной экспозиции заменили подделкой, предложив посетителям распознать ее. И те три месяца с увлечением искали подвох, с подозрением присматриваясь к полотнам. Лишь 10 % участвовавших в акции не удалось обмануть «свежим» портретом молодой женщины а-ля Жан-Оноре Фрагонар — кстати, тоже привезенным из Китая.
Мы плагиаторы и результат плагиата
В октябре прошлого года в Шанхае открылась выставка знаменитого концептуалиста-провокатора Маурицио Каттелана «В присутствии художника», ставящая под сомнение существование какой-либо оригинальности, правды и аутентичности в современном искусстве и в обществе в целом.
В ярком, пожарного цвета, ящике у входа на экспозицию в музее Yuz лежала стопка свежих, хрустящих номеров The New York Times. Но при ближайшем рассмотрении посетители обнаруживали, что они фейковые, ведь медиа в наше время верить нельзя.
Так оригинально был оформлен каталог к выставке, на первую «полосу» которого поместили лонгрид «Ван Гог по заказу», где как раз упоминается Дафень.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2019/01/KitaJ-5-1024x717.jpg)
Посвятив экспозицию такой непростой для искусства теме, Каттелан, известный своими оригинальными работами, вроде действующего золотого унитаза для музея МoМА в Нью-Йорке, скульптуры пораженного метеоритом Папы Римского или молящегося Гитлера, осмысляет проблему со вселенским размахом. Для выставки он воссоздал интерьер Сикстинской капеллы Микеланджело — тоже одного из самых известных в истории искусства «поддельщиков», который намеренно «старил» свои скульптуры, выдавая их за античные, чтобы подороже продать.
К выставке Кателлан опубликовал эссе What I’ve Learned About Copies. В нем он в высокопарных религиозных терминах рассуждает о феномене, разросшемся в нашу эпоху клонов, ботов и фейк-ньюс до небывалых масштабов: «Копирование подобно богохульству: казалось бы, это неуважение к Творцу — но в то же время признание Его существования».
Художник отмечает поразительное сходство между Бараком Обамой и египетским фараоном Эхнатоном, Владимиром Путиным и Гаем Юлием Цезарем — и их роли в истории очень похожи. «Если каждый из нас — чья-то реинкарнация, разве мы сами не плагиаторы и не продукт плагиата?»
И что?
Помимо неосязаемой ауры, о существовании которой действительно можно спорить, в защиту оригинальности есть еще один довод. Даже умелое подражание, безупречную копию или подделку (с идеальным провенансом, выполненную из аутентичных материалов и подписанную без ошибок) кое-что все-таки выдает — время. Эту беспощадную проверку самозванцы и «пустышки», казавшиеся современникам гениальными или настоящими, не проходят.
![](https://knife.media/wp-content/uploads/2019/01/KitaJ-3-1024x717.jpg)
Трудно поверить, что когда-то грубоватые «Вермееры» скандального мошенника Хана ван Мерегена могли принять за оригинал: сейчас они кажутся совершенно непохожими на шедевры великого голландского живописца. Как и ванильные «Рембрандты» другого знаменитого копииста Тома Китинга, во всём сознавшегося и даже ставшего телезвездой. Художников второго круга, не блеснувших оригинальностью идей, поглощает бездна забвения.
В отличие от настоящего шедевра, безликое подражание или копия некрасиво стареет, обнажая свою зияющую пустоту. Так через годы с дешевой китайской статуэтки облупляется яркая позолота.
Но может, и впрямь в наше время источник почти иссяк, все воруют друг у друга идеи и остается лишь заимствовать, цитировать, копировать, твердя как мантру: «Новое — это хорошо забытое старое»? Опасный путь. Царящая в Азии идеология бесконечного воспроизведения противостоит западному концепту единичности, аутентичности; цикличное восприятие времени, где события, словно времена года, должны повторяться по кругу, — нашему линейному, когда всё движется вперед, к воображаемому прогрессу. Именно благодаря постоянной охоте за оригинальностью, культу интеллектуальной собственности и презрению к подражанию, за которым нет новой идеи, Западу в свое время удалось сделать огромный скачок и вырваться в лидеры, оставив далеко позади застывший в идеалах прошлого Восток. В конце концов, если бы всё уже было изобретено, мы жили бы в совершенном мире.