Число не имеет значения: силы потустороннего в советском кино
Предлагаем вашему вниманию очередной сеанс черной магии без разоблачения: сегодня нам предстоит еще один вояж на темную сторону советского кинематографа. Предупреждаем сразу: вернуться обратно в здравом уме и твердой памяти смогут далеко не все (что поделать — плата за самые темные тайны всегда была непомерно высокой). Живые мертвецы, итальянский «Вий», психотронный Роман Виктюк и сумеречное измерение соцреализма ждут вас. Командовать парадом будет, как обычно, Граф Хортица (он же Георгий Осипов).
Поедем в номера!
«Число не имеет значения», — говорит сотрудник ЦРУ советскому разведчику Синицыну перед проверкой на детекторе лжи.
Тем не менее, когда в знаменитой сцене с потоплением машины на экране маячит 418, зритель запоминает эти три цифры наравне с остальными деталями сенсационной картины Хичкока «Психопат».
Аморальный подтекст этой сцены состоит в невольной симпатии к убийце, спрятавшему в багажнике труп своей жертвы. Когда машина прекращает погружение, мы с одинаковым азартом ждем, что будет дальше.
Автомобиль благополучно уходит на дно. Не хватает только титра «И концы в воду». Титров, порой раздражающих в немом кино, часто не хватает в кино звуковом.
Павла Синицына запирают в «музыкальную шкатулку», представляющую собой гибрид камеры Майкла Кейна в «Досье „Ипкресс“» с каютой звездолета, несущего землянина на съедение в соседнюю галактику.
Название этого очерка вызвано стремлением объединить помимо основной темы не вошедшее в предшествующие публикации — вампиров, ведьм, зомби и людей-рептилий.
«Вдвое больше или ничего» — так назывался восточногерманский детектив про частного сыщика Вебера. Следующая история о нем носила название «Он пошел один». Актер, сыгравший в ней зубника-садиста с эсэсовским прошлым, параллельно играет благородного комиссара-антифашиста Рошамбо в мини-сериале «Тени над Нотр-Дам».
В картине достаточно «саспенса» и сюрпризов, но в первую очередь запоминается число 23, дважды произнесенное комиссаром по телефону голосом Аркадия Толбузина.
Мне давно хотелось поговорить на тему цифровой магии хаоса, способной «вывихнуть сустав» любому из веков, но герои прошлых выпусков настойчиво толпились на пороге нового сочинения, поэтому время от времени мы будем уделять внимание и этим симпатичным созданиям.
Итак, «Вдвое больше или ничего»… Сцена с убийством горничной в Альпах непостижимым образом смахивает на не менее жестокую расправу над ученым в армянском триллере «Призраки покидают вершины». Падение в пропасть, как правило, заканчивается в ущелье, традиционном месте обитания пресмыкающихся, с которыми был так жесток заживо погребенный Гоголь.
Чешуйчатый жилет господина Швохнева, или Еще раз про рептилий
«Драматические отрывки» — самый центр гоголевской чертовщины. При том, что в них нет ни чертей, ни оборотней, изображение которых требует от пишущего «комбинированных съемок», как правило, тормозящих повествование. Зато в этих сугубо городских анекдотах коротко, но подробно, без сельской клюквы и хуторской экзотики, даны примеры магических превращений.
Возможно, скупая точность нечеловеческих черт заурядных, казалось бы, персонажей этих короткометражек затрудняет их полноценное воплощение на экране и на сцене.
Пока звучит или читается строка про заседателя, мы видим его. Он проплывает мимо нас со скоростью, позволяющей хорошенько рассмотреть его полубараний профиль.
«Игроки» — наиболее объемистый и завершенный среди гоголевских набросков. Процедура фокуса с разоблачением, иногда именуемого «контринициацией», доведена в нем до конца. И это, бесспорно, самая «психотронная» постановка Романа Виктюка, создавшего параллельно ей самый психомиражный выпуск «Кабачка 13 стульев», превратив намозоливший глаза интерьер в настоящий замок живых мертвецов.
Единственная известная мне экранизация «Отрывков», сделанная до Виктюка, включает в себя «Утро делового человека» с Михаилом Болдуманом (советский Джон Берримор) и Леонидом Галлисом и упомянутую выше «Тяжбу» с великолепным Виктором Сергачевым. Вот кто мог бы сыграть у нас Нормана Бейтса — он, да еще, пожалуй, Ясулович. И с молодым Калягиным, который ведет себя как типичный geek — уродец в американском луна-парке, достойный советского ремейка «Аллеи кошмаров», который, увы, так и не был осуществлен.
В шедевре Виктюка, наверняка не занесенном ни в одну энциклопедию киноужасов, любопытен каждый жест, каждая гримаса, каждое произнесенное слово, равно как и каждая пауза, отделяющая это слово от того, что было или будет сказано.
Но мне всего дороже чешуйчатый жилет человека-ящерицы Швохнева, которого Леонид Марков играет столь убедительно, что предмет туалета воспринимается как натуральная кожа его владельца.
Когда у меня с большим опозданием появилась возможность посмотреть «Трепет вампиров» Жана Роллена, при первом же появлении Жака Робиоля и Мишеля Деляэ мне тотчас вспомнился гротескный квартет Лазарева, Маркова, Калягина и Гафта, вызванный к жизни волшебной силой двух великих сынов Украины — Гоголя и Виктюка.
Разница в том, что «Игроков» необходимо пересматривать, а «Вампиров» просто приятно вспоминать, хотя то и другое — весомые звенья одной цепи. Недаром ренессанс европейского хоррора начался с экранизации гоголевского «Вия» итальянцем Марио Бава, героем фельетона «Монстры зовут его папой».
Чехов на том свете
Сцена свидания на кладбище в картине Иосифа Хейфица «В городе С.» напоминает кладбищенские ноктюрны Марио Бавы. В любую минуту среди могил должна появиться Барбара Стил, шагнув навстречу вожделеющему доктору Старцеву.
Оператор Генрих Маранджян проделал виртуозную работу, которая тоже, конечно, не будет упомянута в анналах киноужасов, зато ей найдется место в нашем нелинейном докладе.
Этот неимоверно разнообразный мастер участвовал в создании брежневского сериала «Рафферти», содержащего сцены исключительной жестокости.
Пятью годами позднее андроповский «Документ Р» продемонстрирует кадавров и кадры, которые не уступают эксцессам Лучио Фульчи.
Чреватые запретом в ряде капстран как очевидные video nasties, у нас они будут показаны в детское время.
«Сколько в этих могилах зарыто женщин?» — размышляет чеховский герой-лонострадалец, провоцируя мефистофельский ответ: число не имеет значения!
Вдвое больше или ни одной — ведь это бутафорские надгробия, возведенные на потеху безымянной зрительской массе, которую также, согласно местам, указанным в билетах, ожидает братская скудельница, которая всё ближе с каждой минутой киносеанса.
Два слова без музыки
Revolution 9 — самое длинное и одиозное сочинение за подписью Леннон — Маккартни. Чтобы запомнить эту цифру — номер справочной в сумеречной зоне — совсем не обязательно быть страстным и всеядным битломаном. К тому же ее воспроизведение не требует музыкального слуха и владения гитарой.
Переросток Женя Неровный появился в нашем классе ниоткуда. Это был «мальчик» неопределенного возраста, возможно, ровесник самих педагогов. На переменах он постоянно что-то лопотал себе под нос. Прислушавшись, я смог разобрать лишь: Ван, ту, фры, фо!
Единственную фразу битловской песни, знакомой ему в исполнении ВИА «Голубые гитары», какую он сумел освоить.
«Намба найна, намба найна»… Знакомые штатники рассказывали про чету хиппи, состоявшую в однополом (тогда еще гражданском) браке, чей воспитанник сам себе выбрал такое имя.
Первоисточник этой цитаты отыскивать бесполезно. Тот же Лучио Фульчи выдумывал эпиграфы своим умом, помещая их на экран за подписью Иоанна Богослова или Генри Джеймса.
Тайная жизнь комбинатов
В наших беседах мы регулярно уделяем внимание параллельной реальности советской производственной драмы. Справедливости ради следует отметить, что в Америке был снят всего один фильм по книге Айн Рэнд — тяжеловесный, ходульный и затянутый «Первоисточник».
Отечественный кинематограф периода стабильности кишит «людьми дела», прагматичными романтиками-созидателями столь интенсивно, как будто Айн Рэнд тайно переправляла свои сценарии советским коллегам.
Ленинградский актер Владимир Особик, советский Франко Неро, трагически мало снимался в кино. Но каждое его появление на экране приводит к трансмутации стереотипа в уникальный алхимический опыт — будь то напряженный триллер «Объявлен розыск», где ему противостоит замечательный Юрий Демич («Смерть на взлете»), сказка-модерн «Похищение чародея» или конфликт ученых в «Комиссии по расследованию». В этой мало кем замеченной в момент появления истории Особик играет загадочного Природина.
Персонаж с мамлеевско-сологубовской фамилией имеет не только персональное число-талисман, но и девиз ему под стать:
Еще одна перефразировка кроулианского кредо Do What Thou Wilt, лучшим вариантом которой, по нашему мнению, остается вольный перевод Ильфа и Петрова:
«Комиссия по расследованию» стала дебютной работой режиссера Бортко, в дальнейшем прославленного экранизатора фантастики Булгакова.
Формулу Кроули великие сатирики могли слышать от британского журналиста Уолтера Дюранти, непосредственного участника кроулианских оккультно-эротических экспериментов.
Мистер Дюранти был московским корреспондентом «Нью Йорк Таймс» как раз в эпоху «Мастера» и «Золотого теленка».
«Мертв по прибытии» — финал читается в самом названии малоизвестного нуара послевоенных лет.
В позднейшем австралийском ремейке этой картины фигурирует машина с номером DDD-666. Смертельно отравленного радиацией человека в ней играет Том Трайон — гей-икона послевоенного Голливуда, автор готической жути «Другой» и новеллы, по мотивам которой был снят декадентский шедевр «Федора».
Пресловутые три шестерки.
В новом веке суеверный флер, которым окутано это число, несколько потускнел, но когда-то на его появление реагировали тревожно.
Инквизиция рекомендовала своим ищейкам тщательно осматривать подозреваемых в поисках трех окаянных цифр.
В криминальной мелодраме «Солнце заходит на рассвете» гангстера по кличке «Попугай», изменившего внешность, выдает привычка всаживать в жертву все шесть пуль. А жертв по сюжету ровно три. В данном случае «число человеческое» спасает от электрического стула невиновного юношу.
Снятый в предрок-н-ролльном 1950-м фильм напоминает пафосом немое кино времен Гриффита, но пафос в данном случае прием, а не ошибка. Равно как «не от мира сего» и музыка Лита Стивенса.
Поп-культура не обошла вниманием ни число, ни формулировку «Мертв по прибытии». 666 — довольно живописная сюита трио «Дитя Афродиты», а D.O.A. — гнетущая, но завораживающая пьеса группы Bloodrock, в остальном вполне ординарной.
D.O.A. представляет собой репортаж умирающего человека о собственной смерти. «От лица покойника эта песня», как говорит Владимир Шандриков в преамбуле к «Подземной Вселенной».
Капризная барышня по прозвищу «Котик» не явится на свидание, точно обозначив его время и место.
Зато суперагент Дункель возникает на пути своих сообщников без предупреждения, словно из-под земли, не назначая предварительно встречи, запугивает, инструктирует и так же неведомо куда исчезает.
Для главного антигероя эпопеи «По тонкому льду» число тоже не имеет значения. Этот бесстрашный грешник как бы носит с собой частицу мрака — подобно одному из персонажей иудейской линии булгаковского «Мастера».
В бестселлере Георгия Брянцева и снятой по нему картине Дункеля не так уж и много, примерно столько же, сколько Дракулы в одноименном романе у Стокера, но это воистину «явление сатаны», разбитое порционно, чтобы не вызвать передозировку страха.
Сказав три слова «когда появляется Дункель», мы замечаем, что в комнате стало темней, а на улице пустынней.
С таким же вероломством вламывается, проникая на киноэкран, доселе невиданное или не замеченное. То, в существование чего еще недавно было невозможно поверить.
Иногда дебютанты заостряют внимание зрителя на том, чем пренебрегли опытные мастера.
Один и тот же ролик гитлеровской кинохроники использован в «Обыкновенном фашизме» Михаила Ромма и партизанской драме «Через кладбище» — дебютной работе белорусского режиссера Виктора Турова.
Но чудовищный «матюгальник», в который лает команды немецкий офицер на лошади, можно разглядеть только перемахнув «через кладбище» вместе с героями этой фантасмагории, приправленной, как всегда, гениальной музыкой Андрея Волконского.
Несколько секунд «микрофонной эрекции», не постановочной, а, так сказать, протокольной, раскрывают суть нацизма красноречивее материалов Нюрнбергского процесса.
Сценарий таджикской картины «Знамя кузнеца» мог бы написать Хорхе Луис Борхес, настолько сильна и современна эта экранизация поэмы Фирдоуси, созданной, когда чудеса и знамения были неотъемлемой частью жизни и судьбы человека.
«Знамя кузнеца» — вторая операторская работа Наума Ардашникова, будущего режиссера не менее уникальной экранизации «Вся королевская рать», достойной всестороннего изучения.
Ардашников известен как мастер спецэффектов, сказочных и научно-фантастических, и без его помощи авантюрист «Фигляр» не смотрелся бы столь современно, воплощая обаятельное зло, созидающее альтернативную реальность.
Нищий фокусник является в благополучное царство и зверо-сказка становится былью, а «революция разума» — триумфом его воли.
«Мы с тобой напугали весь город», — доверительно сообщает он с экрана, вовлекая зрителя в хаотические протесты, за которыми грядет железный порядок.
Да, число не имеет значения ни для одержимого верной идеей художника, ни для тех, кто любуется воплощением его замысла.
Главное — закончить. Главное — успеть. L’importante e finire, как пела итальянка Мина (правда, с эротическим подтекстом).
Итальянский режиссер Лучио Фульчи был стар и смертельно болен, работая над последней картиной «Врата безмолвия».
Хроническому поклоннику его творчества сложно быть объективным, а это мой любимый фильм.
По крайней мере, это один из лучших последних фильмов в истории кинематографа. Таких, как «Керель или пакт с Дьяволом» Фассбиндера или «Тысяча глаз доктора Мабузе» Фрица Ланга.
Потомок аристократического рода Деверо несется навстречу гибели, продлевая тантрическое соитие со Смертью на протяжении полутора часа.
Часы в его солидном шевроле показывают одно и то же время с первых минут повествования, наэлектризованных смутной тревогой.
Забытый нуар Crack-Up снят по новелле «Отпуск безумца». Это первая экранизация плодовитого Фредрика Брауна.
Кошмар в жизни героя этой замысловатой истории начинается тогда же, когда заигрывают с мистером Деверо темные силы у Фульчи. В обеих картинах стрелки часов показывают семь тридцать. Вечера.
Фильмы и книги беспокойного жанра объединяет одна особенность: самое интересное в них — только первая, загадочная треть, от силы половина. Дальше начинается «экшен», бегство, погоня, прения сторон. Таковы «Карамазовы» и «Лолита», «Они живут» Карпентера и «Кабал» Клайва Баркера.
Другое дело, когда всё, или почти всё, знакомо тебе с первых минут. Тем острее воспринимается необычное, распыленное в привычных положениях и лицах.
«Активная зона» — режимный шедевр в зоне пассивного внимания; так мы озаглавили когда-то мини-рецензию на фильм Леонида Пчелкина, продолжающий линию «Айн Рэнд по-советски».
Идейный технократ Владимир Семенович превращает своих подчиненных, в том числе партийных, в кнопочный аналог «степфордских жен» — безотказных роботов с комплексом сверхчеловека, устроив на атомной станции собственный «остров доктора Моро».
«Вы перестали видеть реальную жизнь, людей», — говорит Владимиру Семеновичу Иван Аркадьевич (Ростислав Плятт).
«Ну и отлично», — парирует Владимир Семенович (Игорь Горбачев).
За этой бескровной пикировкой двух начальников стоит приглашение заглянуть в сумеречную, но весьма активную зону соцреализма.
Часы остановились в полночь
У каждого события есть своя дата, в том числе и у наступления полной тьмы. Одна моя знакомая, делая вид, что переводит песню на иностранном языке, всегда произносила одну и ту же фразу: «гаснет свет, останавливается время…» — ей верили.
Мин замедленного действия, снабженных часовым механизмом, в мировом кинематографе так много, что в синхронный час ими можно разнести современный город со всей его, как говорится, инфраструктурой.
«Не могу — оно уже тикает» — говорит бесподобный Сергей Мартинсон в «Сказке о Мальчише-Кибальчише», и каждый ребенок мечтает о такой же адской машинке. Кстати, главного Буржуина в этом психоделическом каприччо изображает всё тот же Леонид Галлис, уже знакомый нам по «Утру делового человека».
Но вернемся к тому, что можно сосчитать по пальцам. В принципе «тикает» любая цифра, начиная с единицы, кроме нуля. С него всё стартует, им всё и заканчивается. «Каждая ранит, последняя — убивает», — писали на старинных часах.
«Восемь», — произносит скульптор-алкоголик в польском фильме «Петля», представляющем собою такую же прелюдию к суициду, как и «Врата безмолвия» Фульчи.
Критики обращали внимание на бессмысленный символизм этой цифры в картине Войцеха Хаса, сценарий которой написал Марек Хласко — мрачный вундеркинд молодежной прозы 1950-х.
Все умные мысли в наше время выглядят одинаково умно и стабильно, как и положение тех, кто их производит.
Прозвучать оригинально имеет шанс только глупость, сказанная ни к селу, ни к городу, как в свое время явились на свет Нагорная проповедь или «Гласные» Рембо, «Дыр бул щыл» Алексея Крученых, слово «Сочи» в детективе «Дело № 306», до которого было № 93, и будет № 418…
Абсурдную пустышку не ждут, ей не рады, но она врубается как соло на саксофоне там, где должны быть скрипки. И число не имеет значения.
Коллекционеру символов хаоса следует помнить, что, собрав определенную сумму, он рискует оказаться за пределами привычного мира. Якобы непобедимая реальность просто капитулирует перед более многочисленным соперником, оккупирующим ее организм подобно вирусу.
«Переворот случился в городе Каховке, переворот случился в Ентиной головке», — поется в одесской песенке про раввина и его дочь, весьма популярной в начале 1960-х.
Мало кто вникал в суть такого переворота, поскольку красота возбуждает удовольствие, не возбуждая интереса и даже, напротив, подавляя его.
Параллельно одесситам Джеймс Браун утверждал то же самое, именуя этот процесс «революцией разума».
Результат не зависит от количества улик, то есть и здесь число не имеет значения. Равно как нет и фиксированной даты переворота, зато есть прекрасный фильм «Это случилось завтра».