Демократия, феминизм и смена власти. Семь театральных тенденций 2018 года, за которыми интересно следить в 2019-м

Крупнейшие музеи России и даже мира объявляют свои выставки спектаклями и меняют кураторов на театральных режиссеров. Малоизвестные танцхудожники сталкивают два пласта радикальной ультрасовременности и получают обжигающе уникальный гибрид неоновых московских вечеринок и постантропоцентрического интеллектуализма. Издательство АСТ заказывает главному медиафеномену театра за прошлый год Виктору Вилисову подробный нон-фикшн о современных перформативных искусствах.

Параллельно важнейший режиссер российского театрального мейнстрима Кирилл Серебренников проводит больше года под домашним арестом, умирают один за другим лидеры постсоветского обновления местного театра: Олег Табаков, Елена Гремина и Михаил Угаров, Дмитрий Брусникин. В ожидании наступающего Года театра Союз театральных деятелей ругается с Министерством культуры, Министерство культуры — с национальным фестивалем «Золотая маска», международные фестивали «Территория» и «Новый европейский театр» — с молодыми критиками.

Совриск влюбился в театр. Или наоборот?

«Пьеса Чехова — практически ровесница современного искусства — более ста лет ставится во всем мире и может претендовать на метавысказывание, которое будет резонировать со смыслами и актерскими данными художественных работ», — читали зрители, или посетители, когда приходили на «первый акт» выставки, или спектакля, V-A-C и ММОМА «Генеральная репетиция».

Ее кураторы, группа успешных театральных художников «Театр взаимных действий» (ТВД), предложили представить, что модернистские и современные картины и скульптуры здесь то пробуются на роль каких-нибудь Аркадиной или Тригорина, то сценографически или концептуально оформляют возможное пространство для самых известных сцен «Чайки».

Авторский тур по выставке «Генеральная репетиция» с «Театром взаимных действий»

Реляционная эстетика и партиципаторное искусство, которые принуждали посетителей музеев взаимодействовать с арт-объектами или между собой, появились еще в 1990-е и даже уже десяток лет как развенчаны.

Новый виток театрализации галерейного мира, однако, предполагает не просто стереть границу между искусством и развлечениями. Сегодня, прямо называя спектакли выставками, а выставки спектаклями, художники хотят сцепить два разных подхода к организации пространства и времени, два типа потребительских конвенций. Театр ищет в музее свободу — от линейного времени, от навязчивого актерского присутствия, от зрительских ожиданий привычной публики. Музеи, наоборот, обращаются к театру за технологиями вовлечения, ориентированностью на человека, за вниманием к более полноценно переживаемому чувственному опыту.

Сюжет «Дождя» об «Ай Фак. Трагедии» Богомолова. Можно пробежаться взглядом по выставке и оценить исполнительские и визуальные решения в спектакле

Так что в 2018 году ТВД сотрудничали с V-A-C и «Гаражом», петербургский «Манеж» пригласил оформлять экспозицию о пригородных музеях режиссера Андрея Могучего и сценографа Веру Мартынов, театр напоминали выставки о Высоцком и Петрушевской.

В театре между тем возник «Человек из Подольска Сережа очень тупой», создатели которого объявили, что превращают «Практику» в галерею современного искусства, а под конец года появился «Ай Фак. Трагедия» Константина Богомолова, где психологический театр не просто оккупирует два зала и фойе, как в «Практике», а действительно разворачивается в пространстве специально устроенной выставки. Правда, пока Богомолов, вслед за Пелевиным, иронически высказывается о псевдоценности искусства «гипсовой эпохи», молодые театральные художники разворачиваются в сторону совриска ради питательной интеллектуальной среды: разговоры об объектно-ориентированной онтологии или новой экологии там ведутся не первый год, а в театр только-только начинают проникать и станут, возможно, тенденцией-2019.

А в целом, хотя междисциплинарность — это всегда хорошо, будет интересно наблюдать, как и музей, и театр придут к новому пониманию собственной специфичности.

Художники придумали настоящую демократию. Или это иллюзия?

Симптоматично, что разговор о второй тенденции тоже приходится начинать с «Театра взаимных действий»: новации в российском театре можно назвать довольно интенсивными, однако производит их исключительно ограниченный круг людей.

Ксения Перетрухина, Шифра Каждан, Леша Лобанов и Александра Мун еще в 2016 году впервые заявили, что отказываются от «властной фигуры» режиссера и начинают практиковать «горизонтальный театр», в котором зоны ответственности разделены между всеми участниками и никто не претендует на окончательное авторское высказывание.

В 2017-м к идее с другой стороны и из другого города подошли Ника Пархомовская и Борис Павлович, создатели инклюзивного пространства «Квартира». В спецпрограмме фестиваля «Новый европейский театр» они собрали спектакли со спланированным или спонтанным участием людей с особыми потребностями, безумных, подростков из приюта и просто случайных прохожих.

В 2018 году горизонтальный театр выехал во всё те же ММОМА и «Гараж», добрался до ВДНХ, театр «Практика» запустил лабораторию длиной в год, на которой отказался от фигуры режиссера и предложил «постдраматургам» ставить спектакли в соавторстве с театроведами, хореографами, композиторами и — конечно — современными художниками.

Даже один из самых авторитарных, на первый взгляд, режиссеров российской современности, Борис Юхананов, в новом сериальном проекте «Орфические игры» решил не присутствовать на сцене и комментировать работы своих учеников, как делал в «Золотом осле», а просто создать семичастное пространство для их совместного творчества или просто присутствия рядом друг с другом.

Трейлер «Орфических игр» Бориса Юхананова и его учеников

В последнем случае, правда, режиссура приблизилась к кураторству, которое часто так же организует пространство для высказываний разных художников, находясь в действительности над ними. А смотря работы «Театра взаимных действий», в свою очередь, невозможно отделаться от ощущения полной тождественности их интонаций с сольными работами Перетрухиной.

Так что театральные движения к горизонтальности — это, в конце концов, частный случай больших споров о том, возможен ли в действительности мир или культура без иерархий.

Театр выучил язык феминизма. Или извратил его?

Можно ли платить за спектакли режиссера, которого 20 перформеров из его компании обвинили в домогательствах и оскорблениях на репетициях? Собирая экспертные мнения для других итогов года, я выяснила, что универсального ответа на этот вопрос, очевидно, нет. Но вот какой выбрал местный театральный истеблишмент.

Яна Фабра не просто показывали на фестивалях «Территория» и «Новый европейский театр» безо всяких упоминаний о ситуации. Программер NET’а Марина Давыдова еще и написала сатиру на письмо со старой актрисой-соблазнительницей Юпуртышкиной и несчастным актером Плаксиным в главных ролях, а в комментариях и колонках многие ее коллеги оправдывали насилие творческими особенностями «гениев».

Читка пьесы «28 дней» Ольги Шиляевой на фестивале «Любимовка»

Парадокс, однако, в том, что волна легитимации феминизма, запущенная движениями #MeToo и #янебоюсьсказать, на самом деле до театра добралась.

Первый громкий фемспектакль «Абьюз» Натальи Зайцевой и Ивана Комарова появился еще в прошлом году, на «Ноже» о нем даже выходило интервью. В этом году в том же Центре им. Мейерхольда выпустили «Хочу ребенка», в котором современные фемактивистки час обсуждают одноименную утопическую пьесу авангардиста Сергея Третьякова. На главном фестивале современной драматургии «Любимовка» грант на постановку в Театре.doc получила «28 дней» Ольги Шиляевой, экспрессивная оратория, или «трагедия менструального цикла», в том же «Доке» Анастасия Патлай и Кирилл Широков представили тонкий музыкальный спектакль «Милосердие» по дневникам медсестер Первой мировой войны, неожиданно и довольно провокативно обнаружив в войне потенциал для женского освобождения.

Даже умеренно консервативные Театр наций и Театр Ленсовета объявили премьеры по романам Эльфриды Елинек.

В целом российские фемспектакли вряд ли имеют такое же политическое значение, как всё более масштабные обсуждения кейсов Ивана Колпакова, Бретта Кавано и даже Кирилла Корчагина. Однако они очевидным образом вкладываются и в массовое просвещение, и в формирование новой, усложненной гендерной чувственности.

Российский театр обогнал европейский. Или отстал от него?

На сцене появляется гигантский, высотой метров в пять, кальмар, похожий на мягкую игрушку, только в морщинах. Такие, сообщает докладчик, будут населять планету в эру «цифрозоя», на пороге которой человечество сейчас и стоит.

Так заканчивается спектакль Кристофа Марталера «Мы берем это на себя», который фестиваль NET показывал в Москве и транслировал на всю Россию. Марталер, композитор по образованию, ставит спектакли-попурри из оперных хитов, поп-музыки и легковесных лекций, подчиненные идее навязчиво смешной и прямой политической критики, уже больше двадцати лет. Поначалу они смотрелись настолько провокативными, что режиссера выгоняли из швейцарских театров. Теперь стали комфортными настолько, что в тех же театрах их встречают экзальтированными овациями: опасливое ожидание «цифрозоя» от заметок о вредном излучении телефонов, безусловно, отличается, но только качеством художественной технологии.

Пиратская запись онлайн-трансляции «Мы берем это на себя» Кристофа Марталера

Эта история ценна тем, что выразительно репрезентирует изменения, произошедшие с самим NET’ом, а также его сестрой «Территорией» и дальней родственницей «Золотой маской». Фестиваль, который начинался как исключительно авангардистская и заточенная на радикальную современность инициатива, теперь под брендом «нового» привозит нарративные, пусть даже музыкальные или пластические, спектакли о человеческих отношениях, лживости европейских политиков и корыстной благотворительности.

В России на этом фоне появляются спектакли-экспедиции о квантовой физике, развивается визуально-ориентированный Arts&Science (точнее, Theatre&Science) и случается даже пусть неудачная, но попытка онлайн-театра (не онлайн-трансляций!) — и это развитие, кстати, отражено в программе «Эксперимент» от «Золотой маски», удивительно сильной на фоне абсолютно конформных больших спектаклей по старым пьесам и великой русской литературе в основном конкурсе.

Трейлер Arts&Science-спектакля «Светопреставление „Сергей Калмыков“», алма-атинского спектакля Рустема Бегенова, который в Москве показали на фестивале «Новая драма» в ЦИМе

Значит ли всё это, что в Европе в принципе нет театра, который ориентирован на более острую актуальную повестку, от проблем прекариата до теорий освобождения объектов и глубокого освоения цифровых пространств? Безусловно, нет: скорее всего, программеры существующих фестивалей сами не заинтересованы в этой повестке.

Значит ли, что театр, который они всё же возят, совершенно иррелевантен? Ни в коем случае: он просто стал уже чуть более понятным и массовым, буржуазно-леволиберальным чем был двадцать лет назад.

А это всё позволяет предположить, что в ближайшие несколько лет стоит ожидать появления новых фестивалей, на фоне которых актуальные будут смотреться убедительными и солидными старшими братьями.

Ушли важнейшие. Или всё же остались?

Жили долго и счастливо, умерли в один день — это, конечно, утопия, но российское театральное сообщество в этом году видело нечто подобное. Скорее, правда, дис-, чем утопическое. 1 апреля умер 61-летний Михаил Угаров, спустя 46 дней — Елена Гремина: муж и жена, основатели «Театра.doc», единственного в России бесстрашно политического театра.

Вспоминая, что за два месяца до того ушел Олег Табаков, а немного спустя еще и Дмитрий Брусникин с Эймунтасом Някрошюсом, получаем год, который оставил российский театр без опор во всех сферах, которые успели сформироваться за последние 25 лет.

Табаков отвечал за кассовый, но нестыдный и открытый новому мейнстрим в МХТ, Брусникин разгерметизировал окутанное мистикой творчества актерское образование, превратив уличные интервью и включенные наблюдения в главную образовательную технологию, а Някрошюс мастерски делал метафорический, вневременной, затянутый метафизическим туманом театр, к которому российские режиссеры часто тянутся, но до которого почти никогда не дорастают.

Впрочем, хотя самые пессимистичные прогнозы об отсутствии театрального будущего стали появляться еще летом, театр, очевидно, не просто продолжает жить, но и каким-то образом пытается переприсвоить наследие ушедших.

Во-первых, как бы ни было медленно, но строится новый «Док» (из предыдущего подвала театр снова выселили); во-вторых, расцветает сама документальность — причем в новых формах, для которых идеи Угарова и Греминой становятся скорее точкой отсчета, а для разработки обращений с интервью и found-текстами теперь привлекают хореографов и композиторов; в-третьих, новый курс актеров-«брусникинцев» набирает Марина Брусникина, вдова Брусникина, она же возглавляет теперь театр «Практика».

Впрочем, всё это только в начале — и даже в 2019-м, пожалуй, вряд ли можно будет уверенно заключать, как театр справляется с потерей лидеров.

Театр доберется до регионов. Или сломается по пути?

Представьте следующее: вы стоите у плиты и слышите напряженную электронную музыку из своего ноутбука; возвращаетесь с только что сваренным горячим шоколадом и замечаете, как прямо в эту секунду смачная грязь под ногами бушующего перформера перелетает за двухметровую перегородку и попадает на каких-то зрителей в зале. Примерно такой опыт могли получить те, кто решил посмотреть бесплатную трансляцию эстонского спектакля «Грязь», который показывали на всё том же «Новом европейском театре».

Этот потенциальный случай емко описывает важнейшие плюсы и минусы театральных онлайн-трансляций. Грязь в лицо не прилетит, но градус что телесного, что временнóго погружения в спектакль существенно снизится.

Однако главное: вы действительно сможете смотреть современный театр, находясь не в Москве, а прямо у себя дома хоть в Новосибирске, хоть в Норильске, хоть в Урюпинске.

Что важно, в 2018 году эти разговоры превратились из теоретической возможности во вполне реальную. Теперь, кроме безумных драматических спектаклей в архиве ТК «Культура» и редких низкокачественных записей от самых прогрессивных институций вроде ЦИМа, бесплатные трансляции активно организует «Яндекс». Поначалу они скооперировались с «Золотой маской», а теперь объединили несколько крупнейших фестивалей и важных местных театров на новом портале «Я в театре», который, кстати, может помочь самым неофитам сориентироваться в азах актуальных перформативных практик.

Появление внятных театральных гидов, кстати, можно считать второй стороной децентрализации театра в 2018-м. Что симптоматично, автор более глубокого и сложного из них тоже смотрел спектакли в основном на видео.

Вышедший в последнюю неделю года нон-фикшн Виктора Вилисова с заголовком-цитатой из Хармса «Нас всех тошнит. Как театр стал современным, а мы этого не заметили» рассказывает о европейском театре после 1960-х в диапазоне от квир-перформанса до пост-оперы. Написан он хоть во многом и по видео, но занимательно и компетентно — с короткими пересказами актуальных теоретических рамок, подробным описанием важнейших примеров и даже скуповатыми, но внятными интервью с несколькими крупными европейскими режиссерами и композиторами.

Ротация власти — это всегда к лучшему. Или нет?

«В чем суть патриотического воспитания? Примерно в таких беседах, как в спектакле по поэтической антологии „Я — израненная земля: Русская поэзия о весне крымской и войне донбасской“», — говорил Захар Прилепин, раздавая интервью после назначения на пост заместителя худрука во МХАТ им. Горького в начале декабря.

Имя его начальника, нового худрука площадки, где приземистые костюмные спектакли идут по несколько десятилетий и соседствуют с корпусом постановок по Юрию Полякову, известно, скорее, внутри театрального сообщества, но знаменито не меньше. На рубеже 90-х и нулевых Эдуард Бояков придумал и взрастил «Золотую маску» и театр «Практика».

Потом он неожиданно ударился в политический консерватизм, стал вместе с Прилепиным ездить на Донбасс и проповедовать «традиционную» духовность. И вот, пока оппозиционеры от театра в ужасе ждут манифестарного патриотизма, приверженцы традиций в шоке замерли, ожидая развала их последнего большого оплота.

Вполне резонно: удивительно, но по эстетическим взглядам Бояков остается явно более смелым, чем его предшественница Татьяна Доронина.

Назначение это само по себе тянет на один из ярчайших итогов года и само по себе, но на самом деле сопровождается сменой власти в еще нескольких крупных институциях. Позитивные изменения, кажется, произошли в «Практике»: Марина Брусникина пустила в театр уже упомянутую экспериментальную лабораторию, выпустила удивительно бодрую, чуть ли не важнейшую премьеру года «Человек из Подольска Сережа очень тупой», в новом году соберет вокруг себя молодых ярких вроде Андрея Стадникова.

Правда, следует помнить, что еще до того, как худруком был назначен Дмитрий Брусникин, в театре всерьез обсуждалась кандидатура Олега Глушкова — модного молодого хореографа, автора отличных и технологически безумных спектаклей «Гипнос» и «Синяя синяя птица».

Его появление во власти, как и появление наивного, но, опять же, молодого Максима Диденко в МХТ вместо лиричного интеллигента Сергея Женовача, которое также обсуждалось, могло бы серьезно обновить ландшафт, а не генерировать тихие поступательные изменения.