Там, где наука бессильна: что общего у Бога, квантовой механики и сознания

Лет в двадцать я дружил с одним человеком. Назовем его Галлахер. Он был умен, обаятелен, образован и богат. Он мог делать всё, что хотел. Галлахер изучал нейробиологию, право, философию и другие дисциплины. Но он был настолько критичным, настолько придирчивым, что так и не остановил свой выбор ни на чем. Его ничего не устраивало. По этой причине он также не нашел свою любовь. Вдобавок он критиковал выбор своих друзей и в конце концов оттолкнул их от себя, став одиноким и озлобленным.

Излишняя разборчивость — в работе, отношениях и еде — вредна: даже самые брезгливые люди должны что-то есть. Этому меня научил пример Галлахера. Но когда дело касается важных вопросов, большинство из нас недостаточно разборчивы. Мы принимаем ответы, исходя из посторонних соображений: например, потому что так думают наши родители, священники или преподаватели.

Нам кажется, что мы должны во что-то верить, хотя на самом деле это не так. Мы вполне можем заключить, что нас не устраивает ни один ответ. В таком случае мы будем агностиками.

Некоторые путают агностицизм (незнание) с апатией (нежеланием знать). Взять, к примеру, генетика Френсиса Коллинза, возглавляющего Национальные институты здравоохранения. Он набожный христианин, который верит, что Иисус совершал чудеса, умер за наши грехи и воскрес. В своем бестселлере «Язык Бога» (2006) Коллинз уподобляет агностицизм эскапизму. В ходе интервью с ним я сообщил ему, что я агностик и не согласен с его определением.

Коллинз извинился: «Эта пренебрежительная характеристика не относится к настоящим агностикам, которые исследовали все факты и по-прежнему не удовлетворены существующими интерпретациями оных, — сказал он. — Я писал о преобладающем в научном сообществе агностицизме, которому не предшествует тщательный анализ фактов».

Что касается меня, то я изучил аргументы, приведенные в христианских текстах, и не считаю их убедительными. Я также не нахожу убедительными истории о сотворении мира, которые описывают наш космос как пузырь в бескрайней мультивселенной.

Люди, которыми я восхищаюсь, часто упрекали меня в излишнем скептицизме. Один из таких людей — покойный религиовед Хьюстон Смит, который говорил, что я страдаю «расстройством убеждений». Еще один — мой старый друг журналист Роберт Райт, с которым мы часто спорили об эволюционной психологии и буддизме. Однажды он, разозлившись, спросил меня: «Ты хоть во что-нибудь веришь?» На самом деле я много во что верю — например, что войне нужно положить конец.

Что касается теорий об объективной реальности, то здесь я на стороне Вольтера, который сказал: «Сомнение неприятно, но состояние уверенности абсурдно». Скепсис защищает нас от догматизма, который очень легко перерастает в фанатизм и в то, что Уильям Джеймс называл «преждевременным закрытием наших счетов с реальностью».

Ниже я отстаиваю агностицизм как подход к вопросу о существовании Бога, интерпретациям квантовой механики и теориям сознания. Оценивая потенциальные ответы на каждый из этих трех вопросов, мы должны быть настолько же разборчивыми, как мой старый друг Галлахер.

Проблема зла

Откуда мы взялись? Согласно главным монотеистическим религиям (в том числе католицизму, в традициях которого я был воспитан), нас создало всемогущее, трансцендентное существо. Бог любит нас так же, как отец любит своих детей, и хочет, чтобы мы поступали определенным образом. Если мы ведем себя хорошо, он награждает нас. Если плохо — наказывает.

Мое главное возражение против данного взгляда на мир — это проблема зла. Поверхностный обзор истории человечества обнаруживает огромную несправедливость и страдания. Если Бог любит нас и является всемогущим, почему жизнь стольких людей так ужасна? На это обычно отвечают, что Бог предоставил нам свободу воли, и мы властны сами выбирать, быть ли добродетельными или грешниками.

Покойный физик и атеист Стивен Вайнберг, который ушел из жизни в июле, критикует аргумент о свободе воли в своей книге «Мечты об окончательной теории». Отмечая, что нацисты убили многих его родственников в ходе холокоста, Вайнберг спрашивает: «Неужели миллионы евреев должны были умереть, чтобы нацисты смогли использовать свою свободу воли? Это несправедливо. А как насчет больных раком детей? Они страдают, потому что раковые клетки также наделены свободой воли?»

С другой стороны, жизнь не всегда исполнена страданий. В ней также есть любовь, дружба, приключения и красота. Возможно ли, что все эти вещи — лишь случайное столкновение частиц? Даже Вайнберг признает, что иногда жизнь «прекраснее, чем это необходимо».

Как проблема зла не позволяет мне верить в любящего Бога, так и проблема красоты не позволяет мне быть атеистом, как Вайнберг. Вот почему я агностик.

Проблема квантовой механики

Квантовая механика — это самая передовая научная теория реальности. Единственная проблема в том, что физики и философы не могут сойтись во мнении, что именно она сообщает об устройстве мира. Большинство физиков придерживаются копенгагенской интерпретации, сформулированной датским физиком Нильсом Бором. Однако ее можно считать скорее антиинтерпретацией, так как она гласит, что не нужно пытаться понять квантовую механику — нужно, как однажды сказал Дэвид Мермин, «заткнуться и считать».

Философ Тим Модлин не согласен. В своей книге «Философия физики: квантовая теория» (2019) он отмечает, что некоторые интерпретации квантовой механики подробно описывают устройство мира. В их числе теория ГРВ (Гирарди — Римини — Вебера), теория волны-пилота Дэвида Бома и многомировая интерпретация Хью Эверетта. Но ирония в том, что Модлин так усердно перечисляет изъяны данных теорий, что лишь подкрепляет мой скептицизм.

Модлин не разбирает интерпретации, которые преподносят квантовую механику как теорию об информации. Чтобы больше узнать об этих интерпретациях, читайте «Более чем странно» журналиста Филипа Болла и «Восход информации» астробиолога Калеба Шарфа.

Но, по моему мнению, подобные интерпретации квантовой механики звучат даже менее правдоподобно, чем те, о которых пишет Модлин. Понятие информации лишено смысла без одушевленных существ, которые бы ей обменивались.

Введение понятия сознания в физику подрывает ее претензии на объективность. Кроме того, насколько нам известно, сознанием наделены лишь некоторые организмы, которые возникли относительно недавно. Поэтому если квантовая механика — это теория об информации, а не материи и энергии, то как ее можно применить ко всей Вселенной с момента Большого взрыва?

Информационные теории выглядят как возвращение к геоцентризму, согласно которому вся Вселенная вращается вокруг нашей планеты. Учитывая недостатки вышеперечисленных интерпретаций квантовой механики, агностицизм и в этом случае кажется мне наиболее разумным подходом.

Психофизиологическая проблема (mind-body problem)

Тема сознания окружена еще большей неопределенностью, чем квантовая механика. Как из материи возникает разум?

Несколько десятилетий назад казалось, что в этом вопросе наконец возник консенсус. Философ Дэниел Деннет в своей книге с самоуверенным названием «Объясненное сознание» утверждал, что сознание возникает в результате электрохимических импульсов в мозгу. Фрэнсис Крик и Кристоф Кох предположили, что оно порождается синхронной осцилляцией сетей нейронов.

Но эмпирические доказательства в пользу нейронных теорий сознания так и не были найдены. Как я писал в моей недавней книге «Психофизиологическая проблема», сегодня существует невероятное количество теорий сознания.

Кристоф Кох выступил в поддержку теории интегрированной информации, согласно которой сознанием наделена вся материя, а не только мозг. Эта теория имеет те же недостатки, что и информационные интерпретации квантовой механики.

Роджер Пенроуз, который в прошлом году получил Нобелевскую премию по физике, наряду с некоторыми другими физиками считает, что в основе сознания лежат квантовые эффекты, но в пользу этой теории доказательств даже меньше, чем в пользу теории интегрированной информации.

Исследователи не могут даже сойтись во мнении о том, как должна выглядеть теория сознания. Должен ли это быть философский трактат? Или математическая модель? Гигантский алгоритм, основанный на формуле Байеса? Должна ли она позаимствовать из буддизма понятие «анатмана» («не-Я»)?

Консенсус кажется как никогда труднодостижимым. И это хорошо. К вопросу сознания нужно подходить без догматизма.

---

Так чем же я отличаюсь от моего старого друга Галлахера? Я предпочитаю считать, что разница в стиле.

Галлахер презирал чужие убеждения. Он был похож на тех злобных атеистов, которые ненавидят верующих за их веру.

Я же стараюсь не быть догматичным в своем неверии и терпимо относиться к тем, кто, подобно Френсису Коллинзу, нашли устраивающие их ответы. Кроме того, мне нравятся изобретательные теории чего угодно, вроде теории «вещества из информации» (it from bit) Джона Уилера или принципа максимального разнообразия Фримена Дайсона, хоть я с ними и не согласен.

Я — определенно скептик. Сомневаюсь, что мы когда-либо сможем ответить на вопросы о существовании Бога, значении квантовой механики или возникновении разума из материи. Мне кажется, что эти три тайны — просто разные аспекты одной и той же непознаваемой тайны, лежащей в основе бытия.

Одна из радостей агностицизма — возможно, главная радость, — это то, что он позволяет мне и дальше искать ответы, надеясь в один прекрасный день испытать откровение.