В шкуре Дэвида Боуи: зачем британский профессор целый год жил как упавший на Землю рок-гений
Ответим сразу: столь необычный эксперимент Уилл Брукер, британский культуролог и страстный поклонник Дэвида Боуи, затеял, чтобы уместить в один год собственной жизни всю его карьеру и понять, какие мотивы были главными в творчестве многоликого гения. Но все глубже вживаясь в роль Боуи и пытаясь максимально точно воспроизвести каждый аспект его жизни, от нарядов до богемного окружения, Уилл пришел к выводу, что личность Боуи по сути равна веренице персонажей, которых тот безостановочно придумывал. Зигги Стардаст, Аладдин Сэйн, Изможденный Белый Герцог — вот лишь небольшая часть театра имени Д. Боуи. О том, с какими еще образами пришлось иметь дело Брукеру, читайте во фрагменте из его книги «Почему Боуи важен» (на русском книга вышла в издательстве Individuum).
Может показаться, что сам я на практике не следовал своим теориям. Решив посвятить Боуи год собственной жизни, я, конечно же, стремился именно к верной адаптации оригинала, стараясь превратиться в Боуи и интегрировать его жизненный опыт в мой. В некоторой степени это так.
Я старался достичь определенного уровня подлинности, устанавливая для себя правила и соблюдая их настолько, насколько это было возможно. В ходе попыток воссоздать его внутренний культурный мир и погрузиться в него я, например, никогда не слушал более поздней музыки, чем та, которая соответствовала «текущему» году моего эксперимента.
Нанятые мной гримеры использовали только косметику, доступную в начале 1970-х годов: густые кремы и плотную пудру. Я смывал косметику перед сном, но ничего не мог сделать с волосами, покрашенными в тот медно-блондинистый цвет, который был у самого Боуи в период съемок фильма «Человек, который упал на Землю».
Я долго консультировался с модельером, который делал костюмы для девичьей поп-группы Little Mix и участников танцевального телеконкурса «Strictly Come Dancing», пытаясь добиться идеального совпадения с оттенком красного цвета джинсов Боуи из клипа «Rebel Rebel».
Потом нам пришлось разрезать на части две винтажных рубашки и сшить из них одну, чтобы как можно точнее воспроизвести рубашку Боуи. Для фиксации происходящего я использовал исключительно аналоговое оборудование: фотоаппараты и камеры 1970-х и 1980-х годов и такую редкую пленку, что обработать ее можно было только в одной лаборатории в Берлине.
Воспроизвести другие аспекты оказалось сложнее. Сократив период изоляции, который Боуи устроил себе в середине 1970-х в доме на Норт-Дохени-драйв в Лос-Анджелесе, до одной напряженной недели, я забронировал номер в гостинице и сидел в нем за закрытыми шторами, соблюдая его печально известную диету из красных перцев и молока и читая Кроули и Ницше. Я приглашал в гости людей, которые были скорее не друзьями, а знакомыми, людей со странными взглядами и непредсказуемым настроением.
Я пытался вжиться в придуманную Боуи личность Изможденного Белого Герцога, жестокого, заносчивого певца. Сочетание одиночества и непредсказуемой компании, вкупе с теми веществами, которые попадали в мой организм и в мое сознание, делали эту задачу пугающе простой, пусть я и не находился в Лос-Анджелесе 1970-х годов и не был близок к тому, чтобы погубить себя кокаином.
Читайте также
Пришелец: необыкновенные приключения Дэвида Боуи в Стране Советов
Как и Боуи, я сбежал в Берлин ради смены обстановки. В конце августа 2015 года я отправил наряды начала 1970-х на чердак, а вместо них забрал оттуда одежду, специально приобретенную месяцем ранее: кожаную куртку и плащ, клетчатую рубашку и кепку. Я постригся и покрасил волосы в темный цвет, а потом две недели отращивал усы.
Боуи пытался сохранить анонимность и жить жизнью нормального человека в рабочем районе, как он ее видел. Он поселился на скромной улице Хауптштрассе (она до сих пор такова), но в его квартире при этом было семь комнат, а его рекорд-лейбл предложил перевезти его вертолетом в большой особняк, если он согласится записать что-нибудь коммерческое. Поэтому, по сути, он себя обманывал — как и я. Мы оба играли роли, придумывали себе персонажей и безуспешно под них маскировались. Он играл роль «Боуи в Берлине». Я играл гибридную роль Брукера-Боуи там же, в Берлине, но сорок лет спустя.
Я не мог жить в его старой квартире, поэтому поселился в отеле Ellington (ранее Dschungel, упомянутом в ретроспективной песне 2013 года «Where Are We Now?» как то место, где Боуи и Игги Поп часто бывали в 1970-х. Я пил его любимое пиво Konig в местном гей-баре Anderes Ufer, переименованном в Neues Ufer, а после обеда бродил по музею Брюкке, разглядывая картины Эриха Хеккеля, которые он обожал. Я даже начал вспоминать немецкий, забытый со школы.
Само собой, мой проект не мог быть «буквальным переводом». Не только потому, что я никогда не смогу превратиться в Боуи, но и потому, что, как и в случае с любой адаптацией, повторение оригинала всегда зависит от культурного контекста.
География Берлина изменилась — сейчас это был совсем не тот город, который Боуи знал в 1970-е. От стены, десятилетиями разделявшей немецкие семьи, теперь остались лишь отметка на асфальте и несколько фрагментов покрытых граффити бетонных блоков, сохраненных в качестве мемориала на Потсдамер-платц. Сторожевые башни, увиденные Боуи из окон студии Наша и вдохновившие его на песню «Heroes», давно снесли.
Я мог спокойно гулять по полосе отчуждения, тогда как раньше любой ступивший на нее был бы застрелен пограничниками. Я испытывал эффект двойного видения: я смотрел на свое собственное отражение и пытался увидеть за ним Боуи; я ходил по его улицам и пытался почувствовать его рядом с собой; я погружался в то, чем он занимался в то время, стараясь при этом оставаться сторонним наблюдателем.
Позже я неловко объяснял в интервью на выставке «David Bowie Is» в Мельбурне, что «пытался не стать Дэвидом Боуи, а сделать так, чтобы часть моего сознания — своего рода „спутник“ моего сознания — стала Дэвидом Боуи, в то время как другие части наблюдали и критически это комментировали».
Может быть интересно
Эстрадный панк. Жизнь и удивительные приключения Юрия Антонова
Полуденный демон и дочь Дракулы: как певица Шер стала богиней поп-музыки
Меня часто спрашивали, общался ли я с самим Боуи. Нет, не общался, но о моем эксперименте с ним разговаривал один журналист. Боуи (или его представители) отказался от комментариев, что я воспринял как положительный ответ: его отвращение к моему проекту стало бы для меня единственной и достаточной причиной его прекратить. Во всяком случае, он хоть что-то ответил.
Я никогда всерьез не надеялся с ним познакомиться, хотя, конечно, фантазировал об этом, пока он еще был жив. Я надеялся, что мои исследования хоть немного его позабавят. В конце концов, примерно в моем возрасте он сам делал нечто подобное: надевал на себя старую одежду Энди Уорхола и притворялся одним из его героев на улицах Нью-Йорка, готовясь к съемкам фильма «Баския» 1996 года.
До этого он занимался подробными исследованиями, чтобы подготовиться к роли Джозефа (Джона) Меррика в бродвейской постановке «Человек-слон», изучая одежду прототипа и его посмертную скульптурную копию. А в 1960-е, как он признавался позднее, он на время превратился в одного из своих идолов: «Целый год я был Энтони Ньюли». («Он стал настоящим двойником Энтони Ньюли, — пишет биограф Венди Ли. — Сам Ньюли был в ярости».)
Некоторые друзья Боуи, как я знаю через общих знакомых, были не очень рады моему эксперименту, и я не могу их за это винить, особенно после его смерти. Я сам не был бы рад, если бы авантюрист с сомнительными способностями попытался «стать» гениальным артистом, которого я любил и знал лично. Но, хотя мой проект летом 2015 года привлек внимание международных СМИ, для меня самого он начинался как нечто скромное и личное — как трамплин для исследования. И если изначально его целью было изучение Боуи, в дальнейшем он все больше и больше становился способом познать и изменить себя.
Установленный мной график, основанный на его биографии, позволил структурировать события и мои действия, и по ходу преодоления препятствий я стал все чаще копаться в собственном прошлом и раздвигать свои личные границы. Я исследовал его, но я также исследовал и себя.
Повторяя ключевые моменты жизни Боуи, я неминуемо сравнивал их с тем, что сам делал в соответствующие годы. Я не был в Берлине с 1988-го, с тех пор как в юности изучал там немецкий язык — стена тогда еще была на месте. Я нашел старые задания по чтению для экзамена, начал не без труда их выполнять и гордился собой, когда мне удалось от начала до конца прочитать пьесу Макса Фриша в оригинале. Я достал свои старые любительские фильмы и дневники, вспоминая себя подростком и вновь узнавая и это время, и этого человека, и сам город.
По ходу проекта мой персонаж Боуи становился старше. Я начал в июне 2015 года с двадцатилетнего Дэвида, который зависал в клубах Gioconda и Marquee, а к сентябрю уже изображал тридцатилетнего Боуи периода берлинских клубов. Когда я достиг времени Let’s Dance — что я отметил интервью- сессией в коктейль-баре роскошного отеля Claridge’s, загорелый, выкрашенный в блондина и одетый в костюм с широкими накладными плечами, — Боуи было уже далеко за тридцать.