Небесные курицы, дарующие детей: жабы в литературе, религии и фольклоре

Дитя Луны и воды

Мифологические сюжеты разных культур и эпох по-разному раскрывают образ жабы (или лягушки, частью мифологической интерпретации которой является жаба). В Древнем Египте, например, лягушка почиталась как символ плодородия: ее связывали с разливами Нила, от которого зависел урожай. В образе лягушки или женщины с лягушкой на голове изображалась египетская богиня Хекат, жена бога Хнума, участвовавшего в создании первых людей — он вылеплял их тела на гончарном круге. Хекат тоже внесла свою лепту в зарождение разумной жизни — ее считали «ответственной» за формирование зародыша в материнской утробе. В мифе об Осирисе именно Хекат вдохнула жизнь в новое тело Гора при рождении. Иероглиф, изображающий лягушку, в Древнем Египте даже стал символом человеческого зародыша. Также в Египте лягушка связывалась с загробным культом и воскресением после смерти.

Схожие представления распространились и за океаном: в мифологических представлениях жителей обеих Америк жаба также нередко ассоциировалась с водой и земным плодородием. Так, люди из племени аймара на территории нынешних Перу и Боливии делали маленькие изображения лягушек, которые помещали на вершины холмов, чтобы призывать дождь. Индейцы связывали лягушку и с миром мертвых: например, в племени чичба, жившем на территории нынешней Колумбии, полагали, что жабы — это души умерших людей, ожидающих нового рождения.

Лягушка и жаба играли важную роль в мифологии народов Сибири и Дальнего Востока. Доктор исторических наук Александр Островский в своей работе «Мифология и верования нивхов» упоминает о связи жаб с женской фертильностью: в иных нивхских мифах речь идет о лесных существах, которые могут вступать в сожительство с людьми, в результате чего у женщин рождаются земноводные. Похожие мифы рассказывают негидальцы:

«…наш предок стал спускаться к реке в сторону своей оморочки (лодки). Когда спускался, на берегу, повыше оморочки между кочками увидел одну сидящую жабу. Жаба была в личинках и червях. Взяв жабу, наш предок понес ее к своей оморочке. Пришел к оморочке и положил жабу на корме. И поехал обратно на свою стоянку. Вернулся на стоянку и увидел: на месте жабы шевелится какой-то новорожденный ребеночек».

В Китае лягушка издавна ассоциировалась с водой и дождем. Лягушки выступали вестниками наводнений и составляли свиту Князя Реки. Поскольку считалось, что лягушачья икра падает на землю вместе с дождем или росой, лягушек еще называли «небесными курицами» («тьен-чи»). В китайской мифологии лягушка была лунным животным — ее силуэт находили среди лунных пятен. Согласно иным мифам, трехлапая жаба проглатывает луну, вызывая затмения. Для некоторых народов Вьетнама затмение также представалось в образе жабы или лягушки, силящейся проглотить солнце.

Связь лягушки/жабы с луной отмечает в своей работе «Культ лягушки в религиозно-мифологических воззрениях населения Бактрии-Тохаристана и Согда» Олия Каландарова, научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии им. А. Дониша:

«Образ лягушки тесно связан с луной. Дело в том, что в мифологии этому ночному светилу приписываются те же качества и свойства, что и названному земноводному. Оно числилось источником, подателем дождей и туман[ов]. Луна соотносилась с землей, мраком, холодом, женским началом. Она считалась ответственной за плодородие и размножение животных и растений, покровительницей и деторождения, являла собой воплощение бессмертия и постоянное воскресение. Мифологическая семантика луны и лягушки, таким образом, идентична, что и обусловило совмещение этих образов воедино».

В образе полужабы-полуаллигатора изображалась и ацтекская богиня земли Тлальтекутли. По другой версии, эта богиня имела обличье лягушки, покрытой шерстью и с острыми когтями на лапах; она «была полна во всех суставах головами и ртами, которыми она кусала, как дикий зверь». Это божество — воплощение предвечного хаоса, которое боги-творцы Кецалькоатль и Тескатлипока расчленили, чтобы сотворить мир.

Подобный сюжет имеет параллели в мифологиях многих народов, однако отличие Тлальтекутли в том, что она и после экзекуции осталась жива и требовала человеческих жертвоприношений, в чем ацтеки, никогда не скупившиеся на такие дары, ей не отказывали.

Тлальтекутли изображали сидящим на корточках жабоподобным существом с массивными когтями, разинутой пастью и крокодиловой кожей, символизирующей поверхность земли. Иногда у нее изо рта течет река крови, иногда — между зубами торчит кремниевый нож.

Обычные мифологические сюжеты с участием лягушек воспроизводятся и тут: ацтеки верили, что Тлальтекутли проглатывает солнце в сумерках и извергает его на следующее утро на рассвете. Когда они боялись, что этот цикл может быть прерван, как во время солнечных затмений, то увеличивали частоту ритуальных жертвоприношений. Наконец, из-за связи Тлальтекутли с земным плодородием женщины, занимающиеся родовспоможением, обращались к ней за помощью во время трудных родов.

Здесь можно увидеть некоторые параллели с монгольскими мифологическими представлениями, согласно которым земля покоится на брюхе гигантского водяного животного — Алтан Мелхий, «золотой лягушки». Эта идея продолжается и в калмыцких сказках, где землю держит бык-лягушка, начинающий реветь и ерзать, когда проголодается, — чтобы успокоить его, требуется принести ему в жертву целые стада. Возможно, этой лягушкой была «чудовищная черная баба», возникшая из пены ядовитого желтого моря, и от которой, согласно ойратскому эпосу, родилось 75 демонов-мангусов в виде лягушат.

В античной мифологии лягушки и жабы ассоциировались с плодородием, а также с распущенностью — отчего порой их даже связывали с Афродитой. Однако связывались лягушки и с другой богиней — Гекатой Трехликой, чаще всего ассоциируемой с колдовством, ночью и, что характерно, луной. Согласно греческим магическим папирусам, среди прозвищ Гекаты было Фруна, что означает «лягушка», «жаба». Кстати, Гекату порой связывают с уже упоминавшейся выше египетской богиней Хекат, хотя, кроме созвучия имен, между этими богинями немного общего.

Воплощение похоти и ереси

В более поздних религиозных учениях образ жабы и лягушки, и без того неоднозначный, стал открыто демонизироваться. Новые религии, основанные, среди прочего, и на категорическом отрицании язычества, по своему переосмыслили и его символы — и символ плодородия и женской плодовитости стал воплощением похоти и скверны.

Пожалуй, впервые лягушка предстает в таком качестве в зороастризме — одной из первых так называемых религий откровения. В Бундахишне — персидском тексте по космогонии, мифологии и легендам зороастрийской религии — в главе, красноречиво названной «Нападение Врага», указано, что главный антагонист зороастрийской религии имел «тело бревнообразной ящерицы» (то есть лягушки). Именно этот дьявол зороастризма ответственен и за само появление данных животных, как и множества иных «вредных тварей»

«…Он набрасывался на все создания и сделал мир таким поврежденным и мрачным, что в полдень он [был] подобен темной ночи. Он разбросал по земле жалящих вредных тварей, таких как змея, скорпион, ящерица, лягушка, так что [свободным] от них не осталось и острие иглы».

Тут есть некоторые параллели с Эрлик-ханом, богом смерти в монгольской мифологии, который в космогонических мифах выступает как «злой» сотворец мира, противостоящий «доброму» богу Хормусте, позаимствованному из зороастризма (где благим божеством выступает Ахура-Мазда или Ормазда). Именно Эрлик в этих мифах — творец лягушек/жаб, которых он вытащил вместе со змеей и кабаном из земли.

В другой религии откровения, иудаизме, одно из первых упоминаний о жабах содержится в библейской книге Исход, где жабы выступают как одна из «десяти казней египетских». Как было обещано фараону: «Они выйдут и войдут в дом твой, и в спальню твою, и на постель твою, и в домы рабов твоих и народа твоего, и в печи твои, и в квашни твои» (Исх. 8:3). Так жабы заполонили всю землю египетскую.

Не исключено, что через этот образ в еврейском предании отразилось египетское почитание лягушек, которое в иудаизме порицалось, как и все египетское (да и любое другое) «идолопоклонство». В христианстве это неприятие перешло на новый уровень: так, в Откровении Иоанна Богослова упоминается о «выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам». Отцы церкви по-разному толковали это уподобление, но несчастных земноводных осуждал каждый. Епископ VI века Примасий Гадруметский в своем комментарии к Апокалипсису дает следующее пояснение:

«Иоанн упоминает здесь всех трех нечистых духов, потому что желает указать, что единое тело дьявола составлено из обычных для него различий. Автор упоминает тех духов, которые обладают более сильной властью, прежде выводя дьявола в образе дракона, потом зверя, который есть антихрист со своими последователями, а потом в виде лжепророка — вождей и учителей вредоносных доктрин…

Возможно, поэтому Иоанн присовокупляет образ ужасной мерзости жаб, сравнивая с ними пророков в бесстыдстве. Ибо эти лжепророки, подобно живущим ночью в клоаках жабам, с шумом распространяют достойное осуждения заблуждение. Ибо как жабы и местом обитания, и обликом, и гнетущим кваканьем вызывают ненависть, так и дьявол со своими приспешниками признается поистине отвратительным, по заслугам и справедливо достойным вечного огня».

Символика жабы как воплощения язычества отразилась в предании о языческом знамени короля франков Хлодвига, на котором якобы были изображены три жабы. С принятием христианства жаб сменили три белые лилии — как знак перехода от языческой мерзости к непорочной чистоте и белизне.

Связывали жаб — точнее злых духов в их обличье — и с монгольским нашествием в Европу. Согласно европейским источникам, перед походом колдуны монголов напустили на Венгрию злых духов в обличье жаб, вызвавшим раздоры среди христианских правителей и даровавших татарам победу.

Жабы как атрибут Сатаны появляются на картине Иеронима Босха «Страшный суд»:

Об этом в книге «Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии» пишет историк Михаил Майзульс:

«Врата, в которых восседает Сатана, обрамляет вереница жаб. Они ползут вверх, а потом спускаются вниз, словно какой-то орнамент. Такая же распластанная жаба изображена на знамени, висящем слева от входа. Сверху, на красном шатре, установленном над дворцом Сатаны, устроился демон (или грешник). Он дует задом в трубу, с которой свисает рваный флажок — на нем тоже нарисована жаба. Рядом на шесте висит еще одна, только явно „живая“ жаба со сверкающими глазами.

В пыточно-огненном царстве, изображенном Босхом, жаба — это и альтер эго дьявола, одна из основных масок, которые примеряют демоны, и геральдическая фигура, зарезервированная за гербами и флагами Сатаны и его подручных».

Другая работа Босха — «Сад земных наслаждений», где изображается подобие Рая, в котором упразднен естественный порядок вещей и полновластно царят хаос и сладострастие, уводящие людей от пути спасения. Изображения жаб встречаются там во множестве: на одном из фрагментов триптиха у подножия престола Сатаны, рядом с адским пламенем, обнаженную женщину с жабой на груди обнимает черный демон с ослиными ушами.

Жаба как символ человеческих грехов нередко появлялась и в церковном убранстве. Например, на барельефе на так называемом Судном камне в Йоркском соборе. Этот резной монолит, датированный XII веком, покрывают изображения женщин, олицетворяющих похоть, мужчин с мешками монет, олицетворяющих алчность, и когорты демонов, мучающих их всех в аду. И, среди прочего, камень украшен и несколькими жабами — одним из символов сил ада.

Те же мотивы мы обнаружим и в соборе Нотр-Дам д’Амьен, где изображены проклятые в котле, огонь под которым разжигают два дьявола. К телам большинства грешников присосались ящерицы или жабы. Среди образцов готического искусства, где фигурируют жабы, нужно отметить и скульптурную композицию «Искуситель и неразумные девы» в соборе Парижской Богоматери в Страсбурге. За складки мантии Искусителя цепляются три большие жабы, символизирующие его дьявольскую природу.

Популярный средневековый образ, неоднократно изображенный на стенах церквей — это женщина, кормящая змей или жаб, или женщина, чьи гениталии съедены жабой. Всего было выявлено около 110 изображений этого типа в романском искусстве Франции и Испании. Чаще всего жабы выступают тут в паре со змеей, но если змея чаще сосет женскую грудь, то жаба, как правило, атакует женские гениталии, олицетворяя похоть.

Фамильяр ведьмы и пожиратель колдунов

Символическая интерпретация жаб как воплощения людских пороков оставалось в основном достоянием интеллектуальной элиты. В более простонародных слоях отождествление жаб с дьяволом воспринималось буквально. Так, в народной трактовке у русских Сатана нередко искушает Еву в образе не змия, а жабы. И хотя в поверьях, сохранивших немало языческих рудиментов, остается и языческая амбивалентность, не позволяющих мазать кого бы то ни было одной лишь черной краской, тем не менее и тут у жабы хватает отрицательных характеристик. Множество подобных свидетельств приводит исследователь Александр Гура в своем труде «Символика животных в славянской народной традиции».

По польским поверьям, в лягушку обращается «змора», имеющая сходство с домовым в том, что она душит спящих. В Македонии лягушку нередко воспринимают как злого духа, способного наслать чары на человека.

В Ровенской области записан рассказ о том, как огромная кладбищенская жаба съела маленького ребенка. Лягушачьи ноги имеет лесной черт дидько в поверьях украинцев Покутья. В польских поверьях в виде огромной жабы предстает жена водяного.

Особенно часто в жабах и лягушках видят обращенных ведьм: в польских и украинских поверьях жабы и лягушки, в облике которых скрываются ведьмы, проникают в хлев и отбирают молоко у чужих коров, высасывая его из вымени. В Ярославской же губернии было зафиксировано поверье, что проклятая родителями или некрещеная девушка превращается в лягушку-коровницу, которая по ночам выдаивает коров.

Во время охоты на ведьм в Европе жабы, обнаруженные у подозреваемых, считались доказательством вины. «Мы не должны колебаться, — говорил охотник на ведьм Жан Боден, — чтобы преследовать тех, у кого есть жабы или ящерицы». В 1579 году ведьма по прозвищу Матушка Даттон обвинялась в том, что у нее был «дух или помощник в виде жабы, которого она кормила зеленой травкой и кровью из собственного бока». В 1582 году еще одну ведьму из графства Эссекс обвинили в наличии «двух знакомых духов-жаб, одного по имени Том, а другого Роббин». Из жаб делались зелья для полетов и других ведьмовских дел, а так называемая жабья кость, согласно суевериям викторианской Англии, помогала в делах сердечных, а также усмиряла лошадей, из-за чего умелых конюхов порой даже звали toadmen — «жабьи люди».

В книге Хуана-Антонио Льоренте «Критическая история испанской инквизиции» рассказывается:

«Мужчина или женщина, пригласившая кого-нибудь стать колдуном, приводит его на первое собрание.

Дьявол метит прозелита фигурой жабы, которая служит всем колдунам знаком для узнавания, и передает ему… жабу, приказывая ему заботиться о ней, кормить ее, часто ласкать ее, стараться особенно о том, чтобы никто не видел ее, не обижал ее, не овладевал ею, чтобы ее убить, ввиду того, что все его благополучие зависит от нее, потому что он дарит ему в виде этого маленького животного могущественный дух, при помощи коего он может летать по воздуху, переноситься в короткий срок и без усталости в самые отдаленные местности, причинять зло тому, кто ему не нравится».

Согласно иным поверьям, посвящение в ведьмы или колдуны, среди прочего, включает в себя и пролезание через огромную лягушку. Так в Карелии считалось, что желающий стать колдуном должен в полночь вместе со своим учителем отправиться в баню, на перекресток дорог или на кладбище: «Там ему в качестве жертвы следовало сжечь живой черную кошку, распоясаться и, попирая правой пяткой свой нательный крест, святое распятие (или Святое Писание) отказаться от родного отца и матери, от своих детей, от Иисуса Христа и Богородицы. Затем будущий колдун должен был переродиться, для чего ему предлагалось пролезть в пасть громадной жабы (возникшей из пепла черной кошки) и выйти у нее через задний проход». В одном из вологодских обрядов посвящаемый в бане должен был влезть в пасть огромной лягушки.

Мальчик-колдун, портивший скот в одной из уральских деревень, рассказывал об этом испытании следующее:

«Тятька, когда еще жив был, привел меня в баню ночью; здесь увидел я огромную лягушку, в пасть которой тятька велел мне засунуть свою голову: я сделал это, лягушка заговорила человеческим голосом: „Добрый, добрый парень, учись; за это получишь царствие небесное“ — и гладила меня по голове своей лапой».

Подобные представления перекликаются с буллой Vox in Rama, опубликованной в 1233 году папой Григорием IX и ставшей первым официальным церковным текстом, утверждающим реальность тайных церемоний, организованных еретиками с участием дьявола. Воплощением последнего там называется и жаба: «Неофит, впервые вступающий в собрание этих еретиков, видит, как появляется жаба. Кто-то целует ее в зад, кто-то в рот, сосет ее язык и впитывает слюни».

Демон или бог?

Однако нравы постепенно смягчались: гуманизм Возрождения и рационализм Просвещения медленно но верно делали свое дело, и ведьмы, демоны и колдуны из объектов актуальной юриспруденции постепенно превращались в персонажей художественной литературы. Там постепенно начали проявляться и все указанные выше «жабьи» темы.

В поэме Мильтона «Потерянный рай» Сатана принимает обличье жабы, когда внушает грешные мысли спящей Еве. Жабы часто предстают и в художественных описаниях шабашей — причем в иных случаях их демоническая природа объясняется через отсылки не только к христианству, но и к иным традициям, где эти земноводные демонизировались.

Неясный месяц выступил вдали
Из дрогнувшего на небе тумана,
И жабы в черных платьях приползли.
Давнишние созданья Аримана,
Они влекли колдуний молодых,
Еще не знавших сладостей дурмана.

Константин Бальмонт. Шабаш

В декадентских кругах, к коим были близки многие поэты XIX и начала XX веков, никогда не проходила мода на оккультизм, порой окрашенный в отчетливо «сатанинские» тона. В этой среде особенно выделялась фигура Алистера Кроули, «Великого зверя», чьи практики порой шокировали даже его собратьев по оккультному цеху. В одном из своих трудов он описывает богохульный во всех смыслах ритуал под названием STAUROS BATRACHOU или «Распятие лягушки»: «Церемония для получения в услужение личного духа меркурианской природы, как это описано в Апокалипсисе Св. Иоанна, от лягушки или жабы».

Однако образ жабы как жертвы колдунов все же был не столь популярным, как образ демонического существа, наследующего всем жабоподобным тварям, которых смогло придумать человечество. Своего рода кульминацией развития этих образов стало появление бога Тсахоггуа, плода фантазии американского хоррор-писателя и фантаста Кларка Эштона Смита. Впервые Тсатхоггуа появляется в рассказе «Повесть о Сатампре Зейросе» и описывается следующим образом:

«Он был очень приземистым и пузатым, его голова была больше похожа на чудовищную жабу, чем на божество, а все его тело было покрыто имитацией короткой шерсти, что придавало ему какое-то смутное ощущение одновременно как летучей мыши, так и ленивца. Его сонные веки были наполовину опущены над шаровидными глазами; и кончик странного языка вылетел из его толстого рта».

В другом рассказе — «Семь испытаний» — дается схожее описание:

«Ралибар Вуз подумал сначала, что пещера пуста. Но, пройдя вперед, чтобы догнать Рафтонтис, он споткнулся о какие-то иссохшие останки, лежавшие на полу. Затем, следуя за угольно-красным глазом птицы-демона, он разглядел в темной нише бесформенную тушу. При его приближении туша немного шевельнулась и подалась вперед, приподнимая с бесконечной медлительностью громадную голову жабы. Эта голова, как будто наполовину очнувшись от дремоты, открыла глаза, и теперь они светились на черной безбровой морде существа, как две щелки слизистого фосфора… С вновь охватившим его ужасом, предчувствуя жуткую кончину, он услышал свой собственный голос, безвольно произнесший: „О бог Тсатоггуа, я — жертвоприношение, посланное волшебником Эздагором“».

Кларк Эштон Смит был одним из «трех мушкетеров» палп-журнала The Weird Tales — вместе с Робертом Говардом и Говардом Филлипсом Лавкрафтом. Именно последний популяризировал Тсахоггуа, впоследствии ставшего органичной частью «Мифов Ктулху». Это уже не дьявол в образе жабы, это чуждое земным видам и намного более могущественное существо, пришедшее из далекого космоса. Лавкрафт же окончательно придал Тсатхоггуа тот облик, в котором божество впоследствии стало известно: опустив смитовские сравнения персонажа с летучей мышью и ленивцем, в своем рассказе «Шепчущий во тьме» Лавкрафт называет Тсатхоггуа «аморфным, похожим на жабу, богоподобным существом». Он придумывает Тсатхоггуа и обиталище — подземный мир Н’кай, полный непроглядного мрака. Он столь ужасен, что придуманные Лавкрафтом жители иного подземного мира, К’няна, поначалу увлекшиеся культом бога-жабы, в ужасе отвергли его, когда узнали, что Н’кай населяют существа, выглядящие как аморфные массы черной слизи, принимающие различные формы и поклоняющиеся Тсатхоггуа.

Здесь можно увидеть параллели как с алхимической терминологий, где «Черная Жаба» выступала как символ первоматерии , так и египетской космогонией, в варианте так называемой гермопольской Огдоады, где у истоков мира стояли четыре пары космических божеств. Боги изображались с головами лягушек, а богини — с головами змей. Их имена известны из «Текстов саркофагов»: Нун и Наунет (водная стихия); Хух и Хаухет (бесконечность); Кук и Каукет (мрак) и Амон и Амаунет (сокрытое).

Лавкрафт использует тему амфибий и в других рассказах: глубоководные из рассказа «Тень над Иннсмутом» — разумные существа, напоминающие одновременно лягушек, рыб и людей. С людьми они и спариваются, и здесь появляются странные параллели с разными мифами, повествующие сексуальных отношениях с участием земноводных. В повести Лавкрафта «В поисках Неведомого Кадата» фигурируют «лунные жабы» с щупальцами на морде, антагонисты главного героя — помните мифы, где луна отождествлялась с лягушками и жабами?

Третий «мушкетер» The Weird Tales, Роберт Говард, также описывал жабоподобных демонических существ, причем аллюзии к Тсахоггуа перемежались с отсылками к реальным мифологическим сюжетам. Так, в рассказе «Тварь на крыше» фигурирует некий Храм Жабы, где на шее мумии верховного жреца на золотой цепи висит амулет в виде жабы, вырезанной из драгоценного камня. Место, где европейская экспедиция обнаружила этот храм, — Юкатан — заставляет вспомнить об ацтекской Тлальтекутли, божестве не намного более благостном, чем вымышленный Тсатхоггуа. В рассказе же «Черный камень» Роберт Говард описывает кровавый культ в затерянной венгерской деревушке, до степени смешения схожий со средневековыми рассказами о шабашах, центральной фигурой которых также выступала огромная жаба.

«На вершине монолита восседала гигантская, чудовищная, похожая на жабу тварь! В лунном свете я отчетливо различал ее обрюзглый, отвратительный, зыбкий силуэт. На морде, что наводила бы на мысль о каком-нибудь обычном животном, моргали огромные глаза, вобравшие всю похоть, и безмерную алчность, и бесстыдную жестокость, и чудовищное зло, что когда-либо преследовали сынов человеческих, с тех пор как их предки, слепые и безволосые, жили в кронах деревьев. В этих страшных глазах, словно в зеркале, отражались все нечестивые, гнусные тайны, что спят в городах на дне морском, все, что хоронятся от дневного света дня в непроглядной тьме первобытных пещер. И вот эта жуткая тварь, призванная из безмолвных холмов в кощунственном ритуале жестокости, садизма и кровопролития, хищно и плотоядно моргала, глядя вниз, на свою скотскую паству, а дикари в омерзительном уничижении пресмыкалась перед монстром».

Языческая обрядность, простонародные суеверия, христианские демонологические представления — все это, как и многое другое, что питало негативное отношение к жабам, считается ушедшим в прошлое. Однако время бросает земноводным новые вызовы — и символизм жабы опять может быть востребован. Жабы становятся предостережением о нависших над человечеством экологических угрозах — от расплодившихся тростниковых жаб в Австралии до более глобальной проблемы «вымирания амфибий». С другой стороны, жаба, точнее лягушонок Пепе, стал пусть и шуточным, но все достаточно распространенным символом американских ультраправых движений, считающихся одной из главных угроз стабильности политической системы США. Вполне вероятно, что появятся и иные поводы, чтобы многострадальное земноводное снова оказалось одним из воплощений наиболее животрепещущих тем, волнующих человечество.