Главный враг. 12 анимационных документалок о государственном насилии
Документы о преступлениях против человечества и об авторитарных режимах — частый жанр в анимадоке. Если задаться вопросом, что именно служит предметом изучения в документальной анимации, ответить бывает трудно. Но жанровые рамки его вполне конкретны: анимадок не ограничивается историческими событиями, раскрывая личный опыт и переживания. Рассказываем об анимационных документальных фильмах, повествующих о страшных событиях, которые травмировали не только конкретных людей, но целые поколения и страны.
Начинать подобный список с «Персеполиса» — дурной тон, но дело в том, что именно эта экранизация одноименного комикса дала начало последующим фильмам, посвященным травматическим переживаниям о жизни в странах с деструктивными режимами. Вскоре после «Персеполиса» в 2008 году вышел мощный манифест против рабства «Рабы», и тогда же — «Вальс с Баширом». Производство последнего началось почти одновременно с «Персеполисом», так что влияние тут неочевидно, но «Персеполису» повезло выйти раньше — и создать уникальный в истории анимации прецедент.
«Персеполис» отличается от последующих мультфильмов про жизнь человека в тоталитарных условиях тем, что углубляется в личность протагониста; по сути, это автобиография девушки с непростой судьбой и непростым же характером. Она не только жертва режима, но также сравнительно привилегированная персона, человек, застрявший между европейской и мусульманской культурами. Но государству все-таки отводится одна из основных линий повествования, по мере которого оно становится все более разрушительным и убийственным для всех, кто от отличается от его норм.
Можно ли считать «Персеполис» анимадоком? Сама Сатрапи так его не позиционировала. Чистота жанра — это всегда вопрос дискуссионный, но если кого и благодарить за расцвет анимадока, то именно «Персеполис» — вне зависимости от того, к какому именно жанру нам его причислить.
«Побег»
Йонас Поэр Расмуссен, 2021
Речь идет про: Афганистан, СССР и перестроечную Россию
«Побег» посвящен миграции, причем такой, которая кажется бесперспективной и вместо избавления от прежних проблем добавляет новые: ксенофобия, разлучение с семьей, необходимость выживать на нищенскую зарплату, риск умереть при переезде. Вдобавок ко всему юный герой сталкивается с проблемами поиска сексуальной ориентации.
Персонаж «Побега» не идентичен повествователю: опыт Амина Наваби передается убедительно, но все же ощущается как опосредованный рассказ человека, который с этими проблемами не сталкивался. Впрочем, над производством фильма работал в том числе Риз Ахмед, неоднократно обращавшийся к теме ассимиляции мусульман в европейском обществе и привнесший в фильм оптику человека из мусульманской страны.
Некоторая проблематичность «Побега» не делает его неискренним — особенно для жителей России, находящихся в одном из проблемных периодов в жизни страны. Главное при интервьюировании своего героя — быть чутким и внимательным не только к его словам, но и душе, а с этим у Расмуссена все хорошо.
«Детские голоса»
Хаиро Эдуардо Каррильо, Оскар Андраде, 2011
Речь идет про: Колумбию
Детские голоса в рассказе о жизни при войне или в авторитарных странах всегда выделяются в любой форме искусства, будь то литература, кино или живопись. Сложность в том, что эти голоса передаются опосредованно, через медиума-взрослого, который встраивает их свидетельства в цельное повествование. Есть форматы, в рамках которых просто записываются детские интервью, но даже в таких случаях не дети выступают автором произведения. С другой стороны, это не лишает их убедительности, а зрителей — переживания за страдания детей, самой слабой части любого сообщества.
Стиль «Детских голосов» имитирует рисунки детей, хотя фигуры центральных персонажей скорее ближе к флэш-анимации начала нулевых. Простота стиля воспроизводит восприятие ребенка окружающего мира и контрастирует с ужасающей действительностью войны. Это частый прием в анимации (он же, например, используется в «Мальчике и мире»), но в истории про уничтожение людей и политический хаос он особенно впечатляет.
При этом «Детские голоса» не манипулятивны, не давят на жалость слезинкой ребенка: им хватает такта показывать детей уважительно, как если бы показывали взрослых. Просто у детей меньше понимания происходящего — и от того ужас ситуации еще сильнее.
«Дом волка»
Кристобаль Леон, Хоакин Косинья, 2018
Речь идет про: фашистскую Германию, Чили
Этот пример немного выбивается из нашей подборки, потому что повествует не о стране, а о конкретной фашистской ячейке, прячущейся в дебрях Чили. Нам пришлось отказаться от значительного пласта мультфильмов про тоталитарные секты, так почему же мы решили взять «Дом волка»?
Эта история причудливо вплетает человеконенавистническую культуру одной страны в условия другой, создавая страшный, уродливый гибрид.
Главная героиня Мария находится в своего рода деструктивном государстве внутри государства. «Дом волка» сосредоточен не столько на фактических событиях, сколько на метафорическом отображении травм и переживаний героини. Из биографического материала вышла сказка — страшная, невыносимая, опасная. Это, конечно, ставит под вопрос, можно ли вообще считать «Дом волка» документальным фильмом — но, как уже говорилось выше, границы анимадока весьма условны и по большей части зависят от того, насколько сам автор считает свою историю документальной. А уж о чем она — эмоциональной жизни, отношениях с людьми или побеге из лагеря сумасшедших фанатиков — вопрос второстепенный.
«Исчезнувшее изображение»
Ритхи Пань, 2013
Речь идет про: Камбоджу
Про режим красных кхмеров снят только один документальный мультфильм; куда меньше, чем про страны Африки или СССР. Впрочем, про нацистскую Германию их тоже немного и обычно в коротком метре, а это — полнометражная картина… которую не всякий назовет анимацией — разве что в самом широком смысле слова.
По сути, Ритхи Пань просто сделал множество фигурок и композиций с декорациями и заснял их. Фигурки — не совсем куклы, скорее статуэтки; монтаж показывает их в разных декорациях и состояниях, живыми и мертвыми. Использование статических изваяний в качестве иллюстрации притеснений и зверского садизма кажется закономерным — как еще должны выглядеть люди в месте, где время остановилось? Одна техника уже делает работу Ритхи Паня выдающейся, но этого, разумеется, недостаточно.
Композиция фильма в целом традиционная: это воспоминания протагониста, идущие от времен, когда все было хорошо, через времена, когда все плохо, к травме и дальнейшему высвобождению. «Персеполис» задал довольно конкретную форму подобного повествования, но личное свидетельство делает каждый такой фильм уникальным.
«История бабушки Зори»
Александра Кононова, Юрий Михайлин, 2018
Речь идет про: СССР
Еще один фильм, использующий стилистику детских рисунков. Как и в «Детских голосах», это в первую очередь способ передать образ мышления ребенка и его восприятие происходящего. Но если в «Детских голосах» была компьютерная перекладка, то в «Истории бабушки Зори» она ручная. Это, конечно, связано с метражом: делать ручной перекладкой полнометражный фильм проблематично, а вот выполненная таким образом короткометражная история может быть трудоемкой, но возможной.
Яркость колумбийской природы сменяется черно-белыми изображениями людей с едва намеченными контурами и слабыми внешними отличиями. Это не только взгляд самой бабушки Зори, но и людей, смотрящих на историю через века, из-за чего персонажи кажутся далекими и смутными.
Рассказываемая история типична для целого поколения, но в же время обладает личными чертами — за счет оптики ребенка.
Это далекие воспоминания несформировавшегося человека о чем-то ужасном, о катастрофе семьи, которую пыталось раздавить государство. Страшные черные руки, тянущиеся из двери, хаотично хватают людей, как в детских кошмарах — это одна из лучших иллюстраций государства, занимающегося уничтожением инакомыслящих.
«Моя любимая война»
Илзе Бурковска Якобсен, 2020
Речь идет про: Латвийскую ССР
Это тоже компьютерная перекладка, но уже не имитирующая детский рисунок — хотя детей в истории очень много. Рисованный материал сочетается с реальными кадрами — прием, который часто считается дурным тоном: подснять реального человека в реальных обстоятельствах в сочетании с рисованными флешбеками — слишком прямолинейное решение. Однако иногда оно единственно возможное, и уж лучше в сочетании с анимацией, чем имитацией через съемки с актерами, что было бы совсем вопиющей пошлостью.
Если бы не необходимость обращаться к воспоминаниям героини, вероятно, «Моей любимой войне» не пришлось бы быть анимацией вообще. Мультфильм мало использует возможности анимации, ограничиваясь иллюстрацией событий, происходящих с героиней. Но перепутать его стиль с любым другим невозможно: грустные большеголовые человечки с жучиными глазами в одежде приглушенных тонов как-то выживают на индустриальных территориях, лавируя между угнетающими домами серого кирпича и контрастируя с реалистичными живыми лицами героев, которых пропаганда сделала посмешищами.
Наверное, в «Моей любимой войне» показана самая дружелюбная версия СССР, в которой все трагедии произошли в прошлом, на смену которому пришел душный режим лицемеров, воров и дуболомов, которые ради ничего не значащих лозунгов будут скрывать все самое неудобное и страшное в истории страны.
«Плывущие к свободе»
Оливия Мартин Макгуайр, 2023
Речь идет про: Китай
«Плывущие к свободе» тоже рассказывают о побеге из ужасной страны, где нет возможности жить. Маленькая семья решается на отчаянный шаг, несмотря на шторм и страх воды. Государство в истории практически отсутствует, его выражением служит шторм, атакующий героев, и темнота, которая за них цепляется. Герои показаны белыми силуэтами с редкой цветной штриховкой на черном фоне.
Это еще один фильм, сочетающий живую съемку с рисованной и документальными кадрами. Ощущение недостоверности и чрезмерной иллюстративности компенсируется фрагментарностью монтажа и крупными планами. Не лиц, нам не показывают героя: им мог быть кто угодно из бежавших во время культурной революции. Но так сложилось, что это были конкретные люди, чей личный опыт важен.
«В Европу с бидоном»
Самюэль Альбарик, Тома Трише, 2022
Речь идет про: Нигер
В этом фильме гнета государства над конкретным человеком нет. Есть страна, из которой невозможно выехать. Жить в ней можно ужасно плохо, но все-таки можно. А тем, кто не хочет… ну, удачи. Берите бидоны с водой и вперед в путешествие, в котором умереть легче, чем добраться до пункта назначения.
Визуальный язык «Европы» не самый выразительный, но очень фантазийный. Главное в этой истории — нарратив: жесткий, сухой, лишенный надрыва и чувствительности.
При этом без драматизма и сюжетных поворотов не обошлось — ведь это история про нелегальных мигрантов. Здесь тоже присутствует элементы детского восприятия: слон, которого видит герой в критический момент своей жизни, не большой и величественный, а маленький и как будто игрушечный. Даже в таком брутальном фильме обращение к детским элементам выглядит естественным и оправданным. Ведь что еще светлого осталось в мире?
«Жизнь внутри „Исламского государства“»
Скотт Коэлло, 2017
Речь идет про: Исламское государство
«Жизнь внутри „Исламского государства“» поразительна прежде всего стилистикой: это двухмерная анимация, стилизованная под акварель, кроме самих персонажей. На состаренной бумаге возникают контуры города, предметов и людей, чтобы затем исчезнуть в ярких пятнах краски — все неустойчиво в этом мире, все может в любой момент исчезнуть. Не только люди, но и вещи: продукты в магазине, здания, окружающий мир… Это впечатляет даже больше, чем сцены пыток и убийств.
Тоталитарные режимы занимаются не только уничтожением людей, но и буквально стиранием их из истории.
«Жизнь внутри „Исламского государства“», как и любой анимадок про воспоминания, выполняет роль капсулы для стертых из истории людей. Сама история мало отличается от прочих подобных. Это ни в коем разе не принижает ее — нельзя сортировать людскую боль по оригинальности. Но это показывает, насколько однотипны методы притеснения людей вне зависимости от идеологии и региона. Какая разница, почему тебя убивают — по расовым или религиозным причинам? Формат дневника и методичного занесения в него каждого пережитого ужасного дня подчеркивает, насколько эти ужасы повседневны и распространены.
«Запрещено собакам и итальянцам»
Ален Угетто, 2022
Речь идет про: фашистскую Италию
Еще один фильм, который в меньшей степени касается государства и в большей — выживания людей в невыносимых условиях. Фашистская Италия не в центре истории: она появляется ненадолго, хотя и успевает оставить монструозный отпечаток на жизни крестьян. Бабушка главного героя рассказывает о том, как в молодости дедушку гоняли сначала на одну войну, потом на другую, потом пришел Дуче и жить стало совсем невозможно, только трудясь как папа Карло и имея по луковице в день на семью из восьми человек. Но даже в такой жизни находится повод для маленьких радостей… когда их не отнимают пастор, солдаты или чернорубашечники.
Стоп-моушн «Запрещено собакам и итальянцам» — редкий пример прямого взаимодействия создателя с героями: он не просто их интервьюирует, но помогает выживать, выполняя божественную роль в их маленьком мирке. Возможно, в свое время они считали, что им помогал бог — в рамках же мультфильма эту роль выполняет режиссер.
Насколько человек, не сталкивавшийся с травматичными событиями напрямую, способен показать их ужас? Жизнь в тоталитарном государстве — совсем не то же самое, что эмоциональные травмы, ее сложно показать умозрительно, без характерных для культуры и эпохи деталей. Это сложный вызов, и «Запрещено собакам и итальянцам» с ним справляется как следует.
«Нос, или Заговор „не таких“»
Андрей Хржановский, 2020
Речь идет про: СССР
Свой фильм Хржановский не позиционировал как анимадок. Однако речь в нем идет не только о переживаниях Шостаковича при постановке «Носа», но и о сталинских репрессиях в принципе. «Нос» стремится к фактичности, даже если интерпретирует факты в сюрреалистическом ключе. «Эйзенштейновские» львы, Булгаков и персонажи Гоголя перемещаются по Москве и Питеру вместе с Шостаковичем, пока генсек и партком проводят безумные пьяные оргии в брейгелевском духе. Перед титрами экран пересекают дирижабли с именами погибших в чистках людей — что это, если не документальное стремление к сохранению памяти?
Поэтому «Нос» — вполне анимадок, хоть и особенный. Хржановский вот уже пятьдесят лет рассказывает о потрясении, нанесенном тяжелым прошлым; тем же занимается его сын. Попытка осмыслить прошлое для Андрея Юрьевича более важна, чем проводить аналогии с настоящим. Его право и его выбор: кто-то должен обращаться к прошлому. Иначе его осмыслят другие — и результат может быть совсем иным.
