От древнегречневой каши до свинских финксов: краткая история «Трамвая» — лучшего в мире журнала для детей

Отправление

«Трамвай» встал на рельсы в 1989 году. Поначалу его маршрут был очень короток — всего несколько черно-белых страниц в еженедельной газете «Семья». Электротранспортом управляли поэт Тим Собакин (тогда еще скромно именовавший себя Андреем Викторовичем Ивановым) и художник Александр Артемов (известный также как Александр Гланц). В пути пассажиров развлекали веселыми стихотворениями, рассказами и фельетонами отечественных и зарубежных авторов. Пытливые умы шевелили извилинами, разгадывая хитросплетенные (иногда в прямом смысле) головоломки — например, пытались распутать провода нарисованного утюга. Творческие личности радовали попутчиков литературными опусами собственного сочинения. Например, трехлетняя Ника Соловьева придумала необычную сказку про Серого Волка («Семья» № 23, 1989):

«Жил был Серый Волк.
И вот однажды он пошел гулять по лесу. Шел, шел и вдруг увидел, как навстречу ему идет Сладкая Королева. Бросился к ней Серый волк и сразу лизнул.
„Что-то невкусно“, — подумал Серый Волк.
— Конечно, — говорит ему Сладкая Королева. — Я же сладкая!»

В то время будущий журнал звали «Трамвай № Мы». Почему? Отвечает Тим Собакин:

— Почему «Трамвай»? — иногда спрашивали нас.
— Потому что не дымит и сена не просит.
— А почему «№ Мы»? — снова спрашивали нас.
— Потому что Я + Я + … + Я = Мы.
— Логично, — соглашались те, которые спрашивали нас.

В 1990 году Советский фонд имени В.И. Ленина, которому принадлежала газета «Семья», решил, что транспорту нужен новый маршрут — подлиннее и поживописнее. Один вагон отцепили и поставили на отдельный путь: на нем собирались катать пассажиров постарше. Так появились детский журнал «Трамвай» (уже без номера) и журнал для подростков «Мы».

О том, что стало с отделенным вагоном, мы расскажем как-нибудь в другой раз, а сейчас вернемся в «Трамвай», с которым пришлось как следует повозиться, прежде чем снова выпустить его на линию.

Ремонтные работы производили уже знакомые нам Александр Гланц и Тим Собакин, ставший главным редактором нового журнала. Для начала они решили изучить опыт западных коллег. Знакомство с зарубежными журналами оказалось интересным, но бесполезным занятием. «…[мы] решили, что нужно идти своим путем», — сказал Собакин и уехал в «Артек». Работать. Не за деньги, а за идею. И идея не заставила себя ждать:

«В Артеке» я нередко выступал на разных мероприятиях. Когда все детские стихи были перечитаны, пришлось вспоминать взрослые. И смех зазвучал гораздо громче! Оказалось, дети прекрасно понимают юмор пап и мам. Значит, в журнале должны быть произведения для всех. Ведь покупают его родители. Да еще читают своим чадам. Если издание покажется скучным, они не станут выписывать его детям. А чтобы всех действительно заводило, нужно создавать вещь для себя. Впрочем, это были пока лишь смутные догадки. Я до сих пор толком не знал, как делать детский журнал, — только чувствовал, что он должен стать изданием нового типа«.

Осенью 1989 года редакции «Трамвая» дали отдельное помещение — маленькую комнату в редакции «Семьи». «Не беда, что в этой комнатке находились еще и сотрудники газеты, — вспоминал Собакин. — Важно, что она была нашей! И мы могли там собираться… И придумывать лучший журнал в стране».

Остановка «Центр занятости»

Для лучшего журнала в стране требовались лучшие в стране авторы. А еще художники, редакторы, верстальщики и прочие, прочие, прочие… Будучи еще в полуразобранном состоянии, «Трамвай» смог собрать под своей жестяной крышей замечательный коллектив. Одним из первых членов экипажа стал писатель Григорий Кружков. «Обычный детский журнал тогда (да и сейчас) был похож на детскую кроватку с прутьями — чтобы дите, не дай Бог, не вылезло, не расшиблось, — иронично замечал Кружков. — А нам хотелось другого — без прутиков и без слюнявчиков».

К сожалению, Кружков покинул редакцию еще до выхода первого номера. Почему — расскажем чуть позже. Зато он успел привести в «Трамвай» Татьяну Петросян (позже — Петросянц), поэтессу, художницу, певицу и вообще всесторонне развитого человека. Она учила читателей правильно питаться в условиях тотального дефицита и показывала, как делать из теста котов, а из шпагата — лошадей.

У Татьяны были очень аппетитные псевдонимы: Т. Эскалопьева, Э.Е. Шоколадкина, Тамара Креветко и др.

Тим Собакин называл Петросян мастерицей на все руки, восхищался ее прекрасным голосом и не менее прекрасным английским. Но однажды так разозлился, что чуть не уволил ценную сотрудницу:

«Дико вспомнить, но я даже пытался уволить… Таню Петросян. Не понимал тогда, что художник — существо ранимое. Нынче оно прыгает от восторга, потому что все получается, а назавтра впадает в отчаяние, потому что ничего не выходит. <…> С Таней одно время как-то не заладилось. Девушка она была с норовом. За что и ценил! В общем, пыталась увильнуть от работы. Или просто надоело… Я сказал: пиши заявление об уходе. Написала. Ее заявление я никому не отдал. Через неделю спросил по телефону:

— Стало легче?
— Да.
— Будешь завтра?
— Буду».

Наталия Алеева пришла в редакцию не по своей воле — деревенскую отшельницу замучили поучениями и упреками заботливые родственники. Устав от горестных восклицаний в духе «ты губишь себя» и назидательных советизмов вроде «только в коллективе ты станешь человеком», Алеева сдалась. Позвонила своей лучшей подруге и по совместительству известному литературному критику Лоле Звонаревой, которая уже через пару дней организовала Наталии собеседование с Собакиным.

«Переступая порог редакции, [я] еще долго-долго шагала словно в открытое окно», — признавалась Алеева.

Рокового падения не случилось — окно неожиданным образом превратилось в дверь, которая привела писательницу в «санаторий» для души, как она называла редакцию «Трамвая». «Здесь никого не угнетали ни подозрениями, ни чуждым пристрастием. Более того, каждому дана была фора открыть читателю то, что сам бы хотел прочитать в детстве…» — вспоминала она.

Алеева стала духовным наставником пассажиров «Трамвая», которым рассказывала о житиях святых и православных праздниках. Если вам кажется, что бумажному вестнику детской контркультуры такие тексты были не к лицу, то напомним, что Институт научного атеизма закрылся только после развала СССР. Поэтому в начале 1990-х религиозные странички в журнале для детей были таким же новаторством, как психоделические иллюстрации и не менее психоделические тексты, которыми прославился «Трамвай». Алеева рассказывала:

«Уже потом, через десяток лет, я, выступая в Элисте, Пезе или городе Заречном, слышала, что люди в те годы извлекали эту страничку, чтобы собрать книжицу о главных православных праздниках, почитаемых святых и чудотворных образах, потому что никакой другой христианской литературы у них не было. Кроме того, впервые в СССР слово Бог стало печататься с большой буквы на разворотах нашего журнала».

Правда, писать для «Трамвая» Наталия начала только в 1991 году, а до этого занималась поиском новых авторов, среди которых были скромные гении и самоуверенные графоманы:

«Помню своего первого автора с фигурой борца и мертворожденным миром на листах бумаги. Мне нужно было донести до него „нет“, не терпящее возражений, но ведь это был мой первый автор! И я так радостно открыла ему видение других горизонтов, что он заподозрил надежду на преображение своих опусов и обещал почаще наведываться.

Но были и другие сочинители, когда, взглянув на их первые абзацы, от радости играло сердце. Они приносили свои рукописи и, положив на угол стола, „чтобы кто-нибудь при случае заглянул“, растворялся за дверью. Так появился у нас Валерий Роньшин…»

Теперь расскажем о тех, благодаря кому страницы «Трамвая» радовали и удивляли читателей милыми, смешными, странными, а порой и жутковатыми рисунками. Собакин уделял иллюстрациям особое внимание:

«Тексты, как это ни печально звучит для Автора, материал вторичный. Художник — вот кто главный в детском журнале! Ибо „цепляет“ в первую очередь внешнее оформление. Какими бы ни были увлекательными сказка или стихотворение, мало кто станет читать их, если рисунки унылы».

С художником Александром Гланцем мы уже знакомы (кстати, это он нарисовал обложку для первого номера). Как известно, подобное притягивает подобное, и талантливый Гланц «притянул» в реакцию не менее талантливого Анатолия Дубовика. Дубовик знал, как нужно рисовать, чтобы журнал не только увлеченно читали, но и с удовольствием рассматривали:

«К моменту начала работы в „Трамвае“ у меня уже сформировалось стойкое убеждение, что для детей нужно рисовать так же, как и для взрослых… только лучше! Врать нельзя — не поверят. Надо фантазировать, открывать новое, удивлять. Халтурить для детей не получается. Они чувствуют, когда художнику скучно».

Анатолий Дубовик привел в «Трамвай» новых художников, которые тут же принялись щедро снабжать журнал превосходными иллюстрациями. Помните улыбчивого слона, «любящего отвечать на…»? Этот обаятельный представитель отряда хоботных был нарисован художницей Натальей Кудрявцевой. Можно бесконечно разглядывать «Носарию», а также «Ушарию», «Глазарию» и прочие «частителии», которые придумали Андрей Балдин и Владимир Богданов.

«Замрите, откройте рот и пускайте слюни — разрешаю, — хвалил рисунки творческого дуэта Дубовик. — Сам смотрел и ахал».

Нельзя не ахать и над иллюстрациями самого Дубовика — сказочными, бархатистыми, с приглушенными красками. Расписывали вагончики «Трамвая» и «мама» мультяшного Гоши Инна Пшеничная, и «папа» одной из заставок «Спокойной ночи малыши» Вадим Менжибовский. А еще Ольга Орехова, Игорь Олейников, Александр Лебедев, Виктор Чугуевский и многие-многие-многие другие отличные художники.

«До сих пор не понимаю, каким непостижимым образом мы ухитрялись делать чудесный журнал! Ведь „Трамвай“ создавался буквально на коленке», — удивлялся Собакин. Это не преувеличение: правом на отдельный стол мог похвастаться только художник, а всем прочим приходилось искать для работы другие горизонтальные поверхности. Увы, нехватка столов была не единственной проблемой. «…и кушать было нечего, и пить было нечего, и жить было нечего, — вспоминал Тим. — А мы — жили! И творили…»

И рассказывает жизнеутверждающую историю творческого подвига на голодный желудок:

«Вот заходит к нам писатель Сергей Шац. С порога бухается на стул и шумно восклицает: — Все люди рыщут, чем бы поживиться! — И что? — спрашиваем мы. — А вы тут сидите, будто вам все по ф… — А нам и есть все по ф… — отвечаем мы. — Прямо оазис какой-то! Не найдя подходящих слов, Сергей Шац незаметно уходит в далекую Америку. Мы же остаемся. Чтоб изготавливать «Трамвай».

Остановка «Площадь Дружбы народов»

Когда первый номер журнала был готов, «Трамваю» внезапно обрубили электричество. Точнее, финансирование. «Вопить „Слава КПСС!“ все способны, а вот на издание журнала денег нет», — с досадой вспоминал Собакин. Советский детский фонд выделил небольшую сумму, но ее не хватило для того, чтобы заплатить приличной типографии. «Правда» и «Гознак» стоили дорого, а других хороших вариантов в Москве не было.

Между тем «Трамвай» уже успел обзавестись подписчиками, атаковавшими редакцию письмами, в которых звучало нетерпеливое: «Когда же?» Редакцию мучил тот же вопрос.

Отчаявшись, решили было сэкономить на красках и выпустить журнал наполовину черно-белым. Но тут на помощь пришел глава Детского фонда, писатель Альберт Лиханов, который пристроил «Трамвай» в финскую типографию. Удивительно, но печатать журнал в Финляндии в те времена оказалось дешевле, чем в России. С тех пор и до конца своего существования «Трамвай» совершал ежемесячные рейсы из Страны тысячи озер в почтовые ящики ребят советского и постсоветского пространства.

Если вы прочитаете мелкий шрифт на задней стороне обложки первого номера «Трамвая», то узнаете, что разница между датами «сдано в набор» (21.11.89) и «подписано в печать» (2.4.90) составляет почти пять месяцев. Это и есть те самые месяцы мучений, раздумий и метаний по типографиям. Зато какой получился тираж — 2 118 500 экземпляров! Здесь же можно разглядеть другую интересную надпись:

«Журнал не литуется» — то есть издается без цензуры.

Стоит немного рассказать о сотрудничестве «Трамвая» с финской типографией. До 1993 года журнал издавала фирма «Юнайтед принт», представители которой — русский финн Лео Храмов и хозяин фирмы Стурэ Уд — ежемесячно наведывались в редакцию. Анатолий Дубовик с теплотой вспоминал о своей дружбе с Лео, который привозил ему из-за рубежа все, что попадалось под руку — от алкоголя до канцелярии. В благодарность художник угощал Храмова маринованным чесноком. На этом великодушие финнов не заканчивалось. Дубовик рассказывал:

«В начале 90-х CNN передавала на весь мир, что в Москве голод, и москвичи мрут прямо на улицах. Наши дорогие финны приехали с целой сумкой продуктов. Там был рис в пакетах, итальянские спагетти, еще что-то мучное и крупяное. В общем, они нас этим шокировали, а Лео встревоженно объяснил: „Нам показывают, в Москве в магазинах купить нечего… вы голодаете“. <…> Чтобы успокоить наших финнов, я пригласил их на обед, переходящий в ужин. Увидев стол, они были крайне удивлены. Они не представляли, как можно все, что есть в загашниках, тащить на стол. Поэтому они решили, что у нас все в порядке…»

Однажды зарубежные коллеги сильно проштрафились: забыли упаковать журнал в пачки перед отправкой тиража поездом. Всю дорогу «Трамвай» дрейфовал по грузовому вагону и прибыл в Москву в плачевном состоянии. В очередной раз вернемся к воспоминаниям Анатолия Дубовика:

«Я бегал по товарному двору Ленинградского вокзала, покупал у какого-то бойкого стрелочника бумажные мешки, нанимал суровых женщин с желтыми флажками, чтобы собрать и загрузить в мешки чудом сохранившиеся номера. <…> „Роспечать“ отказалась принимать журнал, насыпанный в мешки. Но у водителя оказался знакомый начальник почтового отделения, согласившийся за наличную плату упаковать журнал… <…> На следующее утро мы-таки доехали до почтового отделения. Это был симпатичный крохотный домик в глубине московского двора. Уцелевшие мешки внесли через дверь, а потом просто открыли все окна и засыпали домик оставшимися журналами до подоконников. <…> Потом мне позвонил тот самый начальник отделения и, используя ненормативную лексику, сказал все, что думает о нас и нашем журнале».

Тираж «Трамвая» в 1993 году уменьшился до 100 тысяч экземпляров, что не умаляет страданий сотрудников почтового отделения. «…если вам досталась потертая обложка — прошу прощения, — извинялся Дубовик. — Теперь вы знаете, что это эксклюзив, почти hand made!»

Остановка «Литературный институт»

Рассказывая о русско-финской дружбе, мы немного увлеклись и кое-что пропустили. Например, начинку самого первого номера журнала. Он начинался со статьи «Как нам помочь Марине» и фотографии лысой девочки с пронзительным взглядом. Статья рассказывала о деятельности Советского детского фонда и его планах на будущее. Изначально на этом месте должен был расположиться манифест «Трамвая», но Детский фонд решил иначе.

На самом деле никакой Марины не было. Следуя указаниям начальства, Тим Собакин отыскал в архивах «Семьи» фотографию незнакомой девочки и сочинил трогательный текст.

А дальше начинались чудеса. «Трамвай» первым освоил новую форму подачи материала, где художественный текст сопровождался информационными врезками. В рассказе Григория Кружкова (он же — Андрей Минералов, Борис Агатов и Олег Шпатов) после долгой разлуки встретились двое бывших коллег: Трамвай и Лошадь. Вспомнили, как возили пассажиров на конке, поговорили о Медном всаднике, Троянском коне и колеснице Аполлона на здании Большого театра. В конце Трамвай рассказал Лошади о пользе электричества, которое позволило «подметать без веника, перемножать большие числа и передавать мысли на расстоянии». Лошадь посетовала на то, что из-за этого люди совсем обленились:

«— Но зато они [люди] разучились запрягать, взнуздывать, седлать, петь ямщицкие песни, скакать галопом, умыкать прекрасных девушек и пасти лошадей у ночного костра.
— Вы думаете, они опомнятся? — спросил Трамвай.
— Поживем — увидим, — сказала Лошадь и исчезла».

Ямщицкие песни многие действительно позабыли, а вот «умыкать прекрасных девушек», увы, не разучились. Но не будем о грустном. Лучше посмотрим на изящные руки Ирины Петросян, которая показала читателям, как сделать собственного скакуна из синтетической веревки. Дальше — «Вредные советы» Григория Остера и заметка о населении Земного шара, которая завершалась пацифистским призывом: «…нам не будет тесно, если уже сегодня все люди в мире станут добрыми друзьями!»

А теперь внимание: перед нами материал, из-за которого «Трамвай» покинул Григорий Кружков. Это текст о родословном древе. «Никто из нас не свалился с луны, — гласил подзаголовок. — Все мы — ветви и листья огромного и переплетенного человеческого дерева».

Материал получился интересным, но спорным (разумеется, только с точки зрения начальства).

В нем рассказывалось об африканских предках Пушкина и о шотландском роде Лермонтов, происхождением от которого гордился Михаил Юрьевич. Весь кусок о предках Лермонтова попросили убрать. Кружков здорово разозлился:

«…получается: и Пушкин, и Лермонтов — иноземного происхождения, льем воду на мельницу космополитизма. Логика знакомая, советская: если один Пушкин с неправильной анкетой — это еще туда-сюда, а если двое — получаются уже не отдельные недостатки, а система. Я рассердился и решил сойти на первой остановке. Тим уговаривал меня остаться, я ему предложил: давай уж тогда упомянем и Жуковского, сына пленной турчанки, „скомпрометируем“ весь русский романтизм — вредить так вредить! — но он на это не решился».

Также в первом номере можно найти несколько лимериков, рассказ Олега Кургузова «Солнце на потолке» (год спустя автор получил премию Януша Корчака за одноименную книгу) и рисунок с пиратами, которые, вместо того чтобы бороздить просторы Карибского моря, гонялись за индейцами в джунглях. На закуску читателям предложили игру «Волки и овцы», рассказ Тима Собакина «Да здравствуют сиреневые облака, или История мировой сенсации», научпоп Кружкова о снежинках и незамысловатые вопросы от «Слона, любящего отвечать на…», на которые следовало придумать замысловатые ответы. Ответы появились в седьмом номере журнала за тот же год. Процитируем некоторые:

— Почему, когда дует сильный ветер, всегда что-то свистит?
— Ветер угоняет землю в будущее, и она от радости свистит.

Паша В., 9 лет, Донецк

---

— Откуда берутся мысли?
— Мысли берутся из зависти перед другими мыслями.

Лида З., 11 лет, Волгоград

---

— Как научить кузнечика плавать?
— Нужно лечь в лужу и показать, как это делается.

Катя М., 11 лет, Чебоксары

Остановка «Музей современного искусства»

Вспоминая о любимом журнале, многие называют 1990–1991 годы золотой эпохой «Трамвая». Вынуждены согласиться, что номера той поры выглядят живее и ярче. Чего стоят одни только уроки от «е программы» (вышеупомянутые авторы «частителий» Балдин и Богданов). В первом номере за 1991 год на занятии с пугающим названием «В круге первом» читателям рассказали «Сказку об изгнании е или о том, как один глаз превратился в восемь точек зрения».

Местом действия был некий остров в Океане Хаоса, созданный Богом по имени «-πолный -π».

На острове жила «семьЯ Алфавита», которая подвергла остракизму букву «е» за то, что у нее было два глаза. Несчастная е рыдала 73 дня и 3 ночи, выплакала оба глаза, один из которых сгинул в мусорной куче, а второй «шлИОпнулся в гладь Океана». Сказка заканчивалась пафосным: «И был вечер, и было утро: День Один».

Также в тексте урока встречались такие перлы, как «колбаса как продукт не является главным стимулом в творчестве», или «О — это что-то, О — это нечто, О — это ничто <…> О — это бессмертие, О — это вечность…» Отдельных похвал заслуживает оформление текста — эти страницы вполне могли бы оказаться в Нью-Йоркском MoMa.

Нельзя не упомянуть и апрельский номер 1991 года, когда «Трамвай», следуя традиции Дня дураков, сменил название на «Наш паровоз». А мог бы так и остаться «Трамваем», если бы не разговорчивый вахтер, который поздно вечером потревожил покой засидевшегося в редакции Тима Собакина:

«Тут снизу поднялся на этаж вахтер. <…> И вот, бряцая связкой ключей, кричит на весь коридор:

— Ну что, из паровоза все укатили?

Я выглядываю из комнаты:

— Вообще-то мы «Трамвай».

— А мне больше паровоз по душе, — улыбается вахтер. — Да и песня такая есть: «Наш паровоз, вперед лети…

«В этот миг я отчетливо понимаю: вот она, чумовая идея!»

«Паровозом» управляли машинист Дымов и кочегар Сажин-Бесноватый, а сам журнал еще до своего появления успел обзавестись Почетным Орденом Железного Рельса «за успехи в деле неуклонного воспитания подрастающего поколения». И было за что награждать! В этом номере напечатали невероятную статью Юрия Нечипоренко о картинах Казимира Малевича. Не можем удержаться от цитирования:

«Есть у художника картины, которые показывают смешных мужиков и баб без лиц. Присмотришься получше к картинам этим — и жутковато становится. Так бывает, когда в пропасть заглядываешь: и посмотреть хочется, и страшно смотреть. Вот и в картины эти долго всматриваться опасно, они вас вовнутрь затягивают. Как будто в зеркале свое лицо видится вместо пустого белого овала на картине».

К слову, обложку «Паровоза» тоже оформили в околосупрематическом духе. А завершался журнал «Распоряжением № 3», которое гласило:

§ 1. Будьте счастливы, дорогие друзья!

§ 2. Больше пока распоряжений нет.

Увы, подробно рассказать здесь о содержании всех номеров «Трамвая» у нас не получится. Об этом можно написать целую диссертацию (уважаемые аспиранты, кандидаты наук и все прочие — мотайте на ус!), а мы вынуждены втискиваться в узкие рамки удобоваримого лонгрида. Пробежимся по некоторым замечательным находкам журнала за 1990–1991 годы: «взрослое» стихотворение Заболоцкого и антивоенные рассказы в февральском номере 1990 года (как раз ко Дню Красной армии), рассказы забытой в советское время Елены Гуро (№ 3, 1990), экзистенциальная история о школьнике и репетиторе (№ 5, 1990), уроки квантовой механики (№ 9, 1990) и топологии (№ 11, 1990), проза Набокова (№ 1, 1991), детские верлибры и «Пуськи бятые» Петрушевской (№ 6, 1991), картины Кандинского (№ 7, 1991), стихи Виктора Шендеровича (№ 9, 1991), акция «Острова одиночества» (№ 11, 1991) и множество других удивительных вещей.

Остановка «Торговый центр»

А потом удивительные вещи кончились. Внезапно все телевизоры страны вместо программы «Время» начали показывать «Лебединое озеро». Четыре буквы СССР сменились на другие четыре — ГКЧП. Электричество у «Трамвая» снова пропало. Так бы и растащили железного коня по частям и сдали в утиль, если бы не таинственный благодетель из Кемерово, имя которого бывшие сотрудники редакции до сих пор держат в секрете. Известно лишь, что он был «плотным, но весьма бойким» молодым человеком, который носил одежду в стиле «сафари» и любил разглядывать фарфоровые чашки.

В 1993 году журнал ожил. Из-под крыши советского издательства «Дом» он переехал на собственную жилплощадь — так появилось частное издательство «Трамвай». Редакция обзавелась множеством помещений, метражу которых позавидовал бы любой современный торговый центр. Одна беда — находилось все это богатство под землей. Кругом стоял страшный шум, всюду сновали толпы незнакомых людей. Еще и плату за вход требовали.

А все потому, что художникам, авторам и редакторам приходилось встречаться в метро и обмениваться материалами на ходу, потому что собственного угла — и даже стола — у «Трамвая» теперь не было.

Руководить бездомным издательством взялся Анатолий Дубовик. «Наивный, как я мог, где были мои глаза?? — сокрушался он впоследствии. — Мало мне было радости быть главным художником…» Радости в директорской должности действительно было немного, особенно учитывая то, что на дворе были лихие 1990-е. Выдача зарплаты превратилась в опасное приключение: Дубовик шел в банк, снимал со счета часть денег, подаренных великодушным кемеровчанином, после чего осторожно пробирался в метро с кейсом руке и пистолетом в кармане. По прибытии домой обзванивал «заинтересованных лиц», назначал пароли и явки. И так каждый месяц.

Несмотря на материальную поддержку и экономию на аренде, выживать «Трамваю» было непросто.

По словам Дубовика, сотрудники редакции даже пытались торговать сливочным маслом, чтобы заработать на печать журнала.

Предприятие оказалось неудачным: поставка застряла на границе, масло растаяло на мартовском солнце, а деньги, вложенные в «бизнес», пропали. Из финансовой ямы «Трамвай» вытащила реклама. На обложке первого номера за 1993 год появился символ года — Петух, который нежно смотрел на золотое яйцо с красным логотипом. «Ко… ко… Кодак!» — кудахтал гордый отец. На задней обложке долгое время обитал умилительный большеглазый вагончик в галстуке-бабочке, восклицавший: «Господа! Ваша реклама на наших боках приведет нас к успеху!»

Остановка «Парк юрского периода»

Если номера за 1993 год были во многом похожи на прежний «Трамвай», то с 1994 года журнал начал стремительно меняться. К тому времени редакция обосновалась в небольшой комнате на Ленинградском проспекте. У Собакина наконец-то появился собственный стол, за которым он почти не сидел: Тим, как и два другие соучредителя журнала, Анатолий Дубовик и Олег Кургузов, встречались только в дни выдачи зарплаты, а также во время обсуждения или сдачи очередного номера. Номера получались интересные, но (по скромному мнению автора этого материала) уже не такие красочные. Тексты и рисунки теперь выстраивались согласно четкой структуре, которая практически не менялась вплоть до закрытия издания. Собакину новая оболочка журнала понравилась:

«…приятно было наблюдать, как Толя [Дубовик] полюбил, наконец, „воздух“ — пустые места на страницах. От этого журнал сразу начал „парить“. В нем появилось пространство! А раньше, бывало, мы воевали из-за каждого сантиметра неиспользованной площади. В общем, „Трамвай“ стал весьма стильным по оформлению (в наше время его, пожалуй, назвали бы гламурным)…»

Психоделические уроки «е Программы» и картинки с «Носариями», к сожалению, пропали.

В 1994 году их место заняли динозавры, которые красовались на обложках журнала, вооруженные лопатами, парашютными сумками, метлами и саквояжами.

Динозавров рисовал главный художник «Трамвая» Анатолий Дубовик, причем рисовал отлично — его древние ящеры вполне сгодились бы для детской энциклопедии. На первой странице Олег Кургузов посылал приветствие от имени героя номера, а на центральном развороте неизменно помещалась рубрика «Бюро знакомств динозавров», где одинокие диплодоки, трицератопсы и даже мамонты хвастались своими достоинствами. Одна из «клиенток» бюро писала (№ 5, 1994):

«Уверена, что меня можно полюбить хотя бы за одно только имя. Я — завроптерия. Каково?! Никаково, — скажете вы. А я скажу — каково!!! Почему? Да потому что я, во-первых, приспособилась к жизни в море, во-вторых, длина моего тела равняется 3 метрам <…>. Жду фото и т. п.»

В то время динозаврами заинтересовались не только создатели «Трамвая». Фильм «Парк юрского периода», вышедший в 1993 году, породил целое поколение юных палеонтологов-любителей по всему миру. Стремясь остаться на плаву (точнее — на рельсах), «Трамвай» решил последовать тренду и прокатиться по просторам Мезозойской эры.

Другое интересное нововведение 1994 года — «Неакадемический курс» по информатике академика Т.В. Хоботова (он же Тим Собакин, вспомнивший учебу в МИФИ). Лекции у Хоботова были довольно необычные. Например, принцип последовательной детализации алгоритма демонстрировался на следующем примере:

«Если внук не проснулся, то:

1. ВОЙТИ в ванную.
2. ПОДСТАВИТЬ ведро под кран.
3. ПУСТИТЬ воду.
4. СЛЕДИТЬ за наполнением ведра.
5. Если ведро полное, то ЗАКРЫТЬ кран!
6. ВЫЙТИ из ванной (с ведром)».

Кажется, здесь не хватает еще одного пункта. Впрочем, это не помешало ленивому внуку получить свою порцию холодной воды с доставкой до спального места.

Конечная

В 1995 году динозавров сменили животные восточного гороскопа — по одному на каждый номер. На январской обложке «Трамвая» расположился харизматичный Кабан. «Прости меня, Толя, но сей хряк чем-то напоминает тебя — в лучшем смысле этого слова», — признавался Дубовику Тим Собакин.

Мохнатое парнокопытное обращалось к читателям со словами «Привет, хрюшки!» и призывало их «похрюкать, почавкать и пошевелить ушами».

Далее шли «поросячий» тест с упоминаниями загадочных «хрюнчей» и «свинских финксов», стихотворения «Песенка поросят» Маршака и «Как откормить свинью» Собакина, русские народные загадки про свинью, афоризмы Пятачка, «Анкета для свиньи» и научные факты о свиньях от ученого Севы Ивановича Кулебякина.

Две последние рубрики, которые затем повторялись из номера в номер, заслуживают отдельного внимания. Анкета, на вопросы которой позже отвечали крыса, бык и тигр, была пародией на «человеческие» анкеты советской эпохи и содержала пункты «Партийная принадлежность», «Социальное происхождение», «Пребывание за границей», «Родственники за границей» и др. Больше всего нам понравилась анкета свиньи, любимым головным убором которой оказалась ермолка, а любимой книгой — «Справочник заведующего свиноводческой фермой» под ред. П.Н. Кудрявцева, М., 1949.

Рубрика «Кресло имени Кулебякина» — хаотичный набор всевозможных научных фактов о людях, животных, городах, реках и даже паразитах, имена и названия которых имели какое-либо отношение к герою номера.

Например, в «бычьем» номере Кулебякин рассказывал о помидорах сорта «Бычье сердце», бычьем цепне, архитекторе Быковском Михаиле Дормидонтовиче и поселке Быково. Свинья снова отличилась: помимо живописца Кабанеля, журнала «Свиноводство» и Менделеева, который открыл свинец, Кулебякин упомянул КПСС. Вместо традиционной энциклопедической справки аббревиатура сопровождалась таинственным «псс… сс… с…»

Восточный гороскоп, который должен был закончиться на собаке, резко оборвался на тигре. «Жизнь прекрасна, потому что разнообразна, переменчива, непостоянна, трепетна, коротка», — говорил читателям полосатый красавец, одетый в военную форму с шевроном «VENI, VIDI, VICI». Жизнь журнала тоже оказалась короткой. Неназванный спонсор неожиданно прекратил финансирование, и электричество у «Трамвая» снова кончилось. На этот раз совсем. Даже искорки не осталось. Зато осталось кое-что другое — бумажные и электронные номера журнала, которые можно найти в интернете, библиотеке или — если кому-то особенно повезло — на полках книжного шкафа. Тем, кто успел обзавестись пятью томами репринтного издания всех номеров «Трамвая», повезло еще больше: там есть воспоминания бывших сотрудников редакции и интересные примечания. К слову, материал, который вы почти дочитали, удалось написать только благодаря этим книгам.

Почему мы до сих пор помним, любим и с удовольствием перечитываем детский журнал, который скоропостижно скончался почти 30 лет назад?

«Психоделично», — скажет один. «Смешно», — добавит другой. «Там печатали Мандельштама и Заболоцкого», — заметит третий и многозначительно поправит очки. Мы согласны со всем перечисленным. И с Тимом Собакиным тоже. А говорил Тим Собакин вот что:

«Пусть это банально звучит, но мы оказались в нужное время и в нужном месте. Нам вдруг дали свободу — и мы не упустили случая ей воспользоваться! Кроме того, сотрудники журнала были весьма одаренными личностями <…>. И, наконец, нам было нечего терять. Вспомните те лихие годы: августовский путч, распад СССР, безумное повышение цен, расстрел Белого дома… Рушились все устои, в которых мы росли. Никто не знал, что будет завтра. Оттого и оставался единственный выход: ежели помирать, так с музыкой!

Тогда никто из нас не помер.

Зато музыка — осталась!»