Зачем мы поем Мандельштама: как поэтические трибьют-альбомы меняют традиционное восприятие поэзии

Меня зовут Михаил Павловец. Я филолог, изучаю поэзию ХХ — начала XXI века. Как преподаватель литературы и ее популяризатор я интересуюсь поэтическими трибьют-альбомами, собираю небольшую коллекцию — и для себя, и в профессиональных целях. Моим научным интересам ближе проблема пастишей и поэтических каверов, когда другие поэты пишут свое стихотворение как бы поверх знаменитого текста, вступая с ним в диалог, а иногда и в жесткую полемику. Например, в 2020 году в издательстве «Кабинетный ученый» вышла даже очень интересная книжка «Некрасивая девочка: Кавер-версии», содержащая несколько десятков стихотворений и эссе, посвященных одноименному шедевру (для многих сомнительному) Николая Заболоцкого.

В целом, говоря о «нетрадиционных поэтических формах», можно выделить две их основные группы. В первую входят те, где поэзия вступает во взаимодействие с другими видами искусства: живописью (визуальная поэзия), музыкой и вокалом (аудиопоэзия), театром (перформативная поэзия), медиа (медиапоэзия) и др. Поэзия из второй группы строится на предельном усложнении правил ее создания (так называемая поэзия формальных ограничений — например палиндромы, строгие поэтические формы и пр.) и, напротив, где используются минимальные средства для создания поэтического текста (поэзия минимализма).

Продукт литературоцентричной культуры

Насколько я знаю, поэтические трибьют-альбомы — явление преимущественно русскоязычной культуры. Мне известен единственный такой альбом не на русском языке. Он посвящен Маяковскому — там его стихи поют русские и итальянцы. Впрочем, вспоминается интересный акустический альбом Il volo di Volodja, в котором песни Владимира Высоцкого поют на итальянском языке. Однако о существовании других иноязычных поэтических трибьют-альбомов я ничего не знаю. Популярными бывают отдельные треки — например, солист группы a-ha Мортен Харкет в 1995 году выпустил песню на стихотворение Иосифа Бродского Bosnia Tune.

Думаю, то, что такие альбомы существуют преимущественно на русском языке, связано с литературоцентричностью нашей страны. Традиция превращать популярные стихи в песни существует со времен дореволюционного поэтического кабаре. Природа этого явления сложна.

С одной стороны, это оммаж — способ признаться в любви. Так делал Вертинский: если ему нравилось стихотворение, он его не только клал на музыку, но еще и переписывал.

Например, он взял стихотворение Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья // Милый мой, ты у меня в груди» и превратил его в «До свиданья, друг мой, до свиданья // Мне так трудно жить среди людей». Получается, он к своему любимому есенинскому стихотворению добавил кусочек себя и таким образом проинтерпретировал его.

С другой стороны, добавление музыки к стихотворению — это способ его популяризации. В нашей стране, например, всего примерно 2% людей читают стихи постоянно — это не так много. Поэтому перекладывание стихов любимого поэта на музыку — это еще и способ рассказать о нем тем, кто, может быть, иначе никогда бы о нем не узнал. Лет десять назад школьники знали в основном те стихи Есенина, которые как раз были положены на музыку. Раньше поэзия передавалась исключительно из уст в уста. И рифма, и ритм были мнемоническими средствами, способствующими запоминанию. Но мелодия — куда более сильный инструмент запоминания текста. В ХХ веке особая заслуга в этом принадлежит творческому дуэту Микаэла Таривердиева и Аллы Пугачевой. Именно Пугачева познакомила советских слушателей с Мандельштамом, которого тогда ни в школах, ни в вузах не изучали. Для Таривердиева с Пугачевой это был и способ «подключиться» к мощной энергии поэта, и рассказать о нем довольно широкой аудитории. Более того, сделать так, чтобы люди потом еще и запомнили эти строчки.

Крутить Крученых

Есть предположение, что благодаря современной адаптации — например, когда певица IOWA «спела» Мандельштама, — стихи поэта могут стать «понятнее» молодой аудитории. Однако для начала необходимо разобраться в том, что значит это «понятнее». С какой точки зрения: с точки зрения того, какую интенцию, какое намерение автор закладывал при создании произведения? Или «понятнее» в значении более простого «присвоения» текста, то есть вычитывания в тексте тех смыслов, которые важны для тебя самого — пусть даже они далеки от авторских. Как педагог я скорее поддерживаю второй вариант. Мне гораздо важнее, чтобы тексты, которые я читаю со школьниками и студентами, присваивались, чтобы каждый имел возможность увидеть в них что-то свое. Чтобы они помогали молодежи интерпретировать то, что с ними происходит.

А вот как литературовед я смотрю на тексты, конечно, иначе. Пытаюсь реконструировать в них авторское — те смыслы, которые существовали в тексте в момент его создания.

Понятно, что стихи, которые писал Мандельштам в 1920-е годы, и то, как они понимаются через сто лет, — это разные стихи. И превращение их в песню — это очень сильный инструмент интерпретации. Мелодия привносит в произведение тональность, расставляет акценты, зачастую даже искажает текст.

Помню, «Сплин» в своей интерпретации Маяковского вместо оригинального «Комната — глава в кручёныховском аде» (имеется в виду Алексей Кручёных, поэт-футурист) спели «Комната — глава в кручены́ховском аде». У них, видимо, была своя ассоциация с каким-то кручением в аде. Литературовед за это пальцем погрозит, а педагог доволен, ведь читатели что-то свое услышали, что-то вообразили — видимо, ад их времени, их жизни, а не тот, который имел в виду Маяковский.

Исследовать эту интерпретацию можно с помощью концепции рецептивной эстетики. Сейчас исследователям важно не просто то, как текст сделан, а то, что с ним происходит, когда он воспринимается совершенно другим сознанием, когда попадает в другой контекст — культурный, временной, исторический. В московском пространстве «Хлебозавод» сейчас во всю стену портрет Маяковского. Но это уже не Маяковский-революционер и не Маяковский-футурист, это уже какой-то другой Маяковский. Его лицо состоит из пикселей. Между этим Маяковским и мной нет дистанции. Этот Маяковский — мой современник, как и Маяковский на ТЦ «Атриум» на Курской.

Бесконечный перевод

Поп-культура — это вовсе не простое явление, хотя о ней часто думают иначе. У нее альтернативная сложность. Для ее восприятия нужен соответствующий слушательский, читательский опыт. Нужно быть внутри этой культуры. В случае с теми же IOWA и Мандельштамом мы говорим не об упрощении содержания стихотворения, а о переводе его на другой язык. Культура так устроена, что вся она состоит из бесконечного обмена и перевода.

Есть известный спор между Михаилом Гаспаровым и Михаилом Бахтиным. Бахтин говорил, что восприятие текста — это диалог с ним. Гаспаров же утверждал, что текст — это всего лишь черные значки на белой бумаге. Ты не задаешь стихотворению вопрос и не получаешь ответ, ведь оно не может тебе ответить (у стрит-артиста Тимофея Ради есть даже такая инсталляция — «Я бы обнял тебя, но я просто текст»). Ты скорее слышишь в тексте то, что близко тебе, созвучно, резонирует с твоим состоянием. То, чего нет в твоем опыте, ты там никогда не увидишь. Поэтому ты как бы «переводишь» прочитанное на свой язык.

Берешь непонятного Мандельштама, зная, что сам по себе он обладает невероятной культурной, символической ценностью, но не понимая, почему. Затем переводишь его на язык, на котором говоришь сам, который тебе понятен и близок. И так сам Мандельштам становится тебе ближе.

Александр Блок, например, часто спрашивал других, как они понимают его стихи. Ему это было гораздо важнее, чем самому пытаться объяснить, что же там он написал. Мне кажется, что возможность перевода поэзии на язык современной культуры способствует сохранению имен великих поэтов прошлого. Интересно, что только сейчас появилась музыка, адекватная поэзии Маяковского, потому что в поэзии раньше произошло то, что потом стало происходить в музыке. Современные рэперы и панки абсолютно аутентичны Маяковскому.

Большая картина из сотен эскизов

Эпоха модерна началась с того, что поэтам стало скучно писать отдельные стихотворения. Они захотели создавать большие синтетические тексты, в которых каждое стихотворение было бы лишь частью целого. Борис Пастернак говорил, что для него стихотворение — это эскиз, а вот роман — уже большая картина, которая собирается из сотен эскизов.

Логика эволюции жанра поэтического трибьют-альбома такая же. Сначала появился поэтический альбом — точнее, поэтическая книга. Созданием таких книг занимались Блок, Пастернак, Мандельштам. Они не только писали отдельные стихотворения, но «монтировали» их, выставляли в определенном порядке, что-то, возможно, отбрасывали. Каждое из таких стихотворений можно воспринимать по отдельности, но, собранные в книгу, они приобретали дополнительные смыслы.

По тому же принципу строились и музыкальные альбомы. У Led Zeppelin, Pink Floyd, the Beatles. Альбом последних под названием Sgt Pepper’s Lonely Hearts Club Band — настолько целостное высказывание, что иногда в нем даже нет разбивки на треки, одна песня перетекает в другую. Совершенно естественно, что эти две традиции — музыкального альбома и поэтической книги — встретились в поэтическом трибьют-альбоме.

Другое дело, что сейчас мы видим и обратную тенденцию тоже. Современные слушатели, во многом благодаря новым технологиям, предпочитают слушать музыку не альбомами, а собирать плейлисты из отдельных композиций. Поэтому поэтический трибьют-альбом — это, по сути, усложнение формы.

Ты жив, пока тебя поют

Принцип создания трибьюта таков: исполнитель берет хорошо известный текст (музыкальный или вербальный) и преподносит его в собственной интерпретации (музыкально-исполнительской), рассказывая тем самым о значении, которое для него имеет творчество этого автора или хотя бы этот конкретный текст. Сам подбор таких текстов — это своего рода «избранное» автора, способ канонизации. Способ рассказать о том, что в его творчестве наиболее значимо или хотя бы примечательно. Возраст автора тут не имеет значения, особенно если автор рано ушел из жизни, как, например, Цой (28 лет) — в музыке или Есенин (30 лет) — в положенной на музыку поэзии.

Не имеет значения и возраст аудитории. Если автор текстов — из поколения классиков, он вольно или невольно будет старше своих нынешних поклонников и интерпретаторов; если это современный автор — он может быть и моложе последних. Вспомнить хотя бы трибьют «Как хорошо мы плохо жили» семьи Никитиных на стихи уральского поэта Бориса Рыжего, покончившего с собой в 26 лет.

Что касается трибьютов, созданных вскоре после преждевременной смерти исполнителя, не уверен, что тут сложились какие-то каноны того, что принято или не принято делать в таких случаях. Ясно, что есть традиция бережного воспроизведения авторской манеры исполнения и аранжировок — но это ближе к конкурсу серьезных пародий (этим славятся поклонники Элвиса Пресли, Майкла Джексона или группы The Queen), мне же гораздо интереснее трибьюты, собирающие самых разных исполнителей, в том числе работающих в жанрах, далеких от исходного, и стремящихся дать как можно более неожиданную интерпретацию известных хитов.

Позицию поэта по поводу адаптации и интерпретации его стихов, как мне кажется, при создании трибьюта принимать во внимание не стоит. Например, Иосиф Бродский не любил, когда его стихи читали вслух. Михаил Казаков, несмотря на дружбу с поэтом, запрет нарушил. Благодаря этому появилось много людей, которые впервые полюбили Бродского именно в исполнении Казакова.

После того как поэт написал стихи, они ему больше не принадлежат. Пока ты пишешь, оно твое, ты — первый читатель и можешь уничтожить стихотворение. Но если ты отдал его в чужие руки, стоит с ним попрощаться. Слово — не воробей, а стихотворение — тем более.

Интерпретация поэзии — это один из инструментов канонизации поэта. Он канонизирует себя не сам, это делают читатели. Пока вокруг поэта есть движение, его стихи живут. Как только он превращается в томик с комментариями и становится на полочку — всё, он становится «литературным памятником». Иными словами, если тебя поют — ты живой современный поэт.

Рецепт, которого нет

Если говорить о том, как создать коммерчески успешный и художественно ценный поэтический трибьют-альбом, готового рецепта, как и всегда, нет, но рискну дать несколько советов тем, кто хочет за такой проект взяться.

Созданием поэтического трибьюта должен заниматься, на мой взгляд, харизматичный, творческий, умный человек. В таком случае проект получится хорошим. Чтобы хорошо собрать альбом, нужно вложиться в него эмоционально. Успешные проекты с этого и начинаются — со страстного желания что-то сделать. Хотя бы для того, чтобы самому послушать, что из этого получится.

Если говорить о содержании, наполнении поэтического трибьюта, очевидно, что стоит брать популярные стихотворения или стихотворения, которые звучат актуально. С другой стороны, найти малоизвестное стихотворение, услышать его и «вытащить» — тоже сильный ход. Каждая выбранная стратегия будет обладать своими закономерностями. Лучше всего, как мне кажется, гибридный подход. Действовать стоит согласно логике создания джазового или блюзового альбома: ты исполняешь стандарт, но добавляешь в него и малоизвестные композиции.

Я думаю, что социально-политическая актуализация в произведении тоже важна. Это еще один инструмент сокращения дистанции между автором с его текстом и сегодняшним днем. Тем самым можно показать, что вечное — это не то, что не поддается изменениям, а то, что способно в разные времена по-разному звучать. Главное — чувство меры, такта и вкуса, тогда вас ждет успех.