Медицина при русском императорском дворе: как лейб-медики лечили царей

Медики дома Романовых

Как и во многих других странах, при всех русских дворянских фамилиях обычно состоял семейный врач, который лечил от самых разных болезней, и августейшие особы не были исключением. Часто лейб-медик, как старая няня или дворецкий, находился при дворе десятилетиями. Такой врач знал много персональной информации о представителях высочайшей фамилии, что требовало от него большой деликатности и осмотрительности.

Лечение монаршего окружения (придворных чинов и слуг) входило в обязанности гоф-медиков — дежурных терапевтов. При необходимости они вызывали врачей узкого профиля: дантиста, костоправа или акушера. Также Екатерина II ненадолго учредила специально для своего личного доктора М. А. Вейкарта должность камер-медика. Дословно это означает «комнатный медик». Он лечил саму императрицу и принадлежащих к «камере» — тех, кто имел привилегию входить к ней в покои.

Лекарей часто приглашали из-за границы. При первых царях из дома Романовых придворными медиками были голландцы и англичане.

При Михаиле Федоровиче на этой должности состоял выпускник Оксфорда Артур Ди, которого на русский манер называли Артемий Дий, — сын знаменитого английского алхимика и герметиста Джона Ди.

В период расцвета лекарского и аптекарского дела в Германии к царскому двору приглашали немцев. С ростом патриотических настроений после войны 1812 года лейб-медиками начали назначать русских специалистов, первым из которых стал Осип Каменецкий.

По мере того как институт отечественного здравоохранения развивался и совершенствовался, этот почетный пост всё чаще получали наиболее заслуженные и авторитетные терапевты — первые лица главных медицинских учреждений страны. Например, личным врачом Александра II и Александра III был Сергей Петрович Боткин, профессор Императорской медико-хирургической академии.

Загадочные обстоятельства: тайны царского здоровья

Записи о состоянии здоровья представителей царского рода (так называемые скорбные листы) делались редко, поскольку эта информация считалась секретной и врачи предпочитали держать ее в памяти. Тем не менее иногда они в частном порядке всё же вели такие дневники — например, сохранились конспекты Сергея Петровича Боткина и лейб‑медика Якова Васильевича Виллие, семейного доктора Александра I.

Информацию о состоянии здоровья царей не афишировали либо выдавали дозированно. Даже придворным не дозволялось знать слишком много. Скажем, чрезмерная осведомленность о самочувствии Елизаветы Петровны могла стоить им положения. В дело вступала Тайная канцелярия — политическая разведка, которая разбиралась в причинах такого интереса.

Со временем сложилась форма бюллетеня о здоровье монарха, он вывешивался во дворце и печатался на страницах газет. Впрочем, в этот документ, подписанный лейб-медиками, могли попасть только сведения, согласованные с первыми лицами.

Например, еще в бытность невестой наследника престола будущая Екатерина II страдала «лихорадкою от флюса» (больные зубы тогда часто становились причиной тяжелого воспаления, а иногда и вовсе сводили человека в могилу).

В «Санкт‑Петербургских ведомостях» публиковались отчеты о состоянии ее здоровья. То же происходило, когда Александр I слег из-за травмы ноги и когда Николай II заразился тифом.

«Государь Император провел прошедшие сутки вполне хорошо. Температура и пульс нормальны. Восстановление сил и вообще выздоровление продолжают идти правильно. Вес тела прибавляется. Измененные под влиянием тифозного процесса органы пришли к норме».

Бюллетень о состоянии здоровья Николая II (1900)

В случае смерти монарха также выходил особый документ — манифест, в котором говорилось о причинах случившегося. Само собой, он содержал не реальный медицинский диагноз, а официальную версию, что было особенно актуально, если царь погиб в результате дворцового переворота. Так, после убийства братьями Орловыми Петра III в Ропше Екатерина II подписала следующее обращение: «В седьмой день после принятия Нашего Престола Всероссийского получили Мы известие, что бывший Император Петр Третий обыкновенным и часто случавшимся ему припадком геморроидическим впал в прежестокую колику». Далее новоиспеченная вдова сетует на то, что, несмотря на все попытки помочь супругу средствами врачевания, тот скончался «к крайнему прискорбию и смущению» ее сердца.

В бюллетене о смерти Павла I, погибшего в результате офицерского заговора, шла речь о скоропостижной кончине вследствие «апоплексического удара» (то есть от инсульта). Как и «геморроидический припадок» Петра III, это заключение стало предметом небезопасных придворных острот: шутили, что царь умер от «апоплексического удара табакеркой». Золотое изделие, принадлежавшее одному из заговорщиков, графу Зубову, по сей день хранится в собрании Государственного Эрмитажа.

Также царю нанесли еще несколько ударов, в том числе пистолетом в висок. Дело довершили шарфом, который использовался в качестве удавки. В результате на лице и теле несчастного остались многочисленные синяки и кровоподтеки, а шею пересекала широкая полоса.

В задачи лейб-медика Виллие, которому ассистировали два врача, входило приведение трупа в такое состояние, чтобы его можно было показать войскам. Однако закамуфлировать повреждения не удалось, поэтому лежащему в гробу Павлу просто пониже надвинули на лоб треуголку, укрыв левый глаз и висок.

Врачебная помощь при покушениях

Придворные медики не только способствовали сокрытию насильственных обстоятельств смерти государей, но и боролись за жизнь жертв террористов. На Александра II покушались неоднократно, но в большинстве случаев доставалось царскому окружению. В ходе теракта на Дворцовой площади пуля попала в телохранителя, которому оказал помощь дежурный гоф-медик дворца. Спустя несколько лет в результате устроенного народовольцами взрыва в Зимнем погибло пять человек персонала, еще несколько десятков получили ранения.

1 марта 1881 года на набережной Екатерининского канала цареубийцы всё-таки осуществили свой план. Первая бомба, брошенная Рысаковым, нанесла не слишком большой вред: императора контузило и поранило осколками стекла кареты. Зато вторая, которую метнул Гриневицкий, раздробила Александру ноги. Истекая кровью, царь прошептал: «Несите меня во дворец… там умереть…» Этой фразой он лишил себя призрачного шанса на спасение. Императора повезли в Зимний, хотя совсем рядом, на Малой Конюшенной, располагался госпиталь придворной медицинской части с квалифицированным персоналом. На бедренные артерии даже не наложили жгуты, чтобы остановить сильное кровотечение.

Предполагают, что, если бы помощь была оказана более оперативно и в оборудованном учреждении, царь мог бы выжить. Правда, ног он, скорее всего, лишился бы: по воспоминаниям очевидцев, у раненого императора «мускулы составляли единственную связь между стопою и коленями обеих ног, так как кости голеней были раздроблены и вышиблены взрывом».

В Зимнем казаков охраны, несущих царя, встретил дежурный гоф-медик с лекарским помощником. К ним присоединились другие врачи, но надежды уже не было. Вскоре подписали бюллетень: «Состояние Его Величества вследствие потери крови безнадежно. Лейб‑медик Боткин, профессор Богдановский, почетный лейб‑медик Головин, доктор Круглевский».

Цари, инфекции и эпидемии

В средневековой Европе существовала легенда, гласившая, что король может лечить золотуху наложением рук. Однако на деле цари, так же как и простые смертные, были подвержены инфекциям: туберкулез, оспа, корь, брюшной тиф, сезонные респираторные заболевания не обходили их стороной.

Ранние источники не позволяют точно определить, о каких именно хворях идет речь.

В XIV веке московский князь стал жертвой загадочной «моровой язвы», а Екатерина II в дневниках упоминала «горячку» и «лихорадку с сыпью», которая могла быть и корью, и ветрянкой.

Юный император Петр II скончался в возрасте 14 лет от натуральной оспы, ее же перенес Петр III. От неясного инфекционного заболевания умер Александр I: император отличался крепким здоровьем, но внезапно простудился в Таганроге и слег. Сегодня исследователи склоняются к мнению, что виной тому стала крымская геморрагическая лихорадка.

В обязанности врачей входило обеспечение инфекционной безопасности. Как и сегодня, основной мерой пресечения распространения заразы становился карантин. До нас дошел указ конца XVII века, запрещавший появляться во дворце недужным и тем, кто контактировал с людьми, страдающими «огневой болью или лихорадкой и оспою или иными какими тяжкими болезнями». В последний раз санитарно‑карантинные меры в императорской резиденции ужесточили в 1907 году из-за дифтерита, который перенесла великая княжна Анастасия Николаевна. Всех, кто был вхож в Александровский дворец, обязали сообщать о случаях заразных заболеваний среди родственников и знакомых. Это относилось и к обслуживающему персоналу, и к поставщикам, снабжавшим высочайший двор платьем, бельем, игрушками.

На протяжении всего существования царского дома Россия неоднократно сталкивалась с масштабными эпидемиями. В Петербурге во второй половине XVIII века свирепствовала оспа, которая пугала тем, что оставляла рубцы в местах язв. Это явление было достаточно частым — оспенные шрамы регулярно упоминаются в мемуарах и художественной литературе. Императрице Елизавете Петровне повезло: перенесенная в детстве болезнь не изуродовала ее лицо.

Екатерина II, чтобы избежать опасности, сделала прививку от оспы и себе, и наследнику, великому князю Павлу Петровичу. Для этого из Лондона был выписан врач Томас Димсдейл. Процедура проходила в обстановке строжайшей секретности.

О ней объявили, только когда Екатерина и наследник полностью оправились от последствий. Затем вакцину получили многие придворные. Инокуляция стала трендом, а недоверчивые антипрививочники сдали позиции. Сама Екатерина писала: «Начиная от меня и сына моего, который также выздоравливает, нету знатного дома, в котором не было бы по нескольку привитых, а многие жалеют, что имели природную оспу и не могут быть в моде». Впоследствии отечественные врачи освоили методику, и впредь Романовых прививали уже придворные медики.

В 1830-х, при Николае I, в России разразилась эпидемия холеры, которая унесла множество жизней. На протяжении всего столетия такие вспышки случались регулярно — в 40-х и 70-х. Но при первом появлении холера, как и любые новые инфекционные заболевания, внушала ужас населению: недуг развивался быстро, в считаные дни приводя к смерти.

Изолировали Зимний дворец и все пригороды, Царское Село и Петергоф. Пропускали только тех, кто подвозил припасы и другие необходимые для двора вещи. Если кто-то выезжал, то по возвращении обязательно принимал теплую ванну и менял одежду.

Дворянство самоизолировалось в загородных резиденциях. В частности, так поступил Александр Пушкин, благодаря холерному карантину переживший наиболее продуктивный период творчества, знаменитую Болдинскую осень.

Однако простому люду, который не мог во время всеобщей паники развлечь себя написанием «Евгения Онегина», приходилось куда хуже. Росло количество заболевших и умерших, а вместе с ним и недовольство в разных городах, в том числе в столице. Оцепление на заставах пугало, карантинные меры вызывали непонимание и гнев. Стали распространяться слухи, что врачи и чиновники намеренно травят народ. Так начались холерные бунты — волнения с нападениями на представителей власти и медиков.

В Петербурге центром мятежа стала Сенная площадь. Собравшаяся там толпа вознамерилась громить холерную больницу. Против бунтовщиков стянули войска, а потом на место событий прибыл император Николай I, нарушив ради этого карантин.

По воспоминаниям Александра Бенкендорфа, «государь остановил свою коляску в середине скопища, встал в ней, окинул взглядом теснившихся около него и громовым голосом закричал: „На колени!“ Вся эта многотысячная толпа, сняв шапки, тотчас приникла к земле». Осадив таким образом бунтовщиков, Николай пристыдил их, напомнив, что за поступки народа отвечает лично перед Богом, и призвал помолиться за упокой пострадавших в ходе волнений. Слова царя и присутствие войск возымели действие — толпа разошлась.

ЗОЖ при дворе: диеты и спорт

Признаком сбалансированного питания, которое не мог позволить себе простой народ, можно назвать постоянное присутствие на столе монарших особ свежих фруктов, овощей и ягод. Их подавали даже зимой и ранней весной. Они служили источником витаминов, способствовали профилактике цинги и других заболеваний.

Естественной мерой по ограничению питания становились православные посты. Другое дело, что высочайший стол даже без скоромных яств был достаточно калорийным, а иногда и вовсе больше напоминал скатерть-самобранку и изобиловал деликатесами: например, в те дни, когда церковный устав разрешал есть рыбу, царям подавали осетрину, белужину и икру ценных пород.

Упоминание о том, что мы сегодня назвали бы «разгрузочными днями» или «лечебным голоданием», можно встретить в записях Екатерины II. Ощутив тяжесть и жар во время отдыха в Петергофе, будущая императрица сутки сидела только на холодной воде, после чего почувствовала себя лучше.

От «гастрических страданий» (то есть трудностей с пищеварением) лейб-медики прописывали титулованным пациентам естественные слабительные вроде кефира с черносливом и другими богатыми пектином продуктами.

Специфической диеты придерживалась Александра Федоровна, которая с 1900-х годов стала вегетарианкой. Например, меню императрицы на 1 января 1912 года было весьма аскетичным: манный суп на завтрак, суп из чечевицы на обед и перловые битки с шампиньонами.

Для страдавшего гемофилией цесаревича Алексея питание подбиралось с учетом его заболевания — подавались блюда, богатые железом и другими полезными веществами, стимулирующими кроветворный процесс, например пюре из шпината и английские бобы. Кроме того, на закуску дети Романовых часто получали фунт свежей белужьей икры, а на сладкое — фруктовое пюре и желе, «здоровые» сладости.

Требования к внешности (и обусловленные ими особенности рациона) диктовали доминировавшие в ту пору каноны красоты.

В XVIII веке дородность не считалась пороком и ассоциировалась с достатком и здоровьем. «Полный/ая» — классический комплимент, который можно встретить на страницах произведений Вольтера и других авторов того времени.

Императрицы Анна Иоанновна и Елизавета были в теле: обе любили вкусную и обильную трапезу и противились попыткам придворных врачей ограничить их в питании.

А вот в XIX веке стала цениться тонкая талия, которую подчеркивали корсетом. Причем подобные пропорции признавались эталонными не только у женщин, но и у мужчин. Канон джентльменской красоты, установленный английскими денди в начале XIX столетия и распространенный среди аристократов и военных, подразумевал подражание античным атлетам. Мужчины носили облегающие панталоны, утягивали талии и подкладывали вату в плечи мундиров, чтобы создать форму перевернутого треугольника. Выступающему животу в таком силуэте было не место, а вот выпуклая грудь и узкие бёдра вызывали восхищение.

К гвардейской стройности стремился и Николай I. С неудовольствием заметив признаки приближающейся полноты, царь перешел с калорийных блюд на жидкий немецкий картофельный суп. Кроме того, император ежедневно проделывал артикулы с ружьем — армейские приемы, которые не только помогали совершенствовать навыки обращения с оружием, но и служили физическими упражнениями.

Сын и внук Николая также боролись с лишним весом: Александр II занимался на тренажерах в Зимнем дворце, а Александр III от природы имел достаточно крупную комплекцию. Не зря после открытия его конного памятника были написаны обидные строки: «На площади комод, на комоде бегемот». Известна и более грубая эпиграмма Александра Рославлева, содержащая намек на размер царского седалища. Судя по всему, ограничивать себя в пище у царя не получалось, но работа на воздухе помогала не полнеть совсем уж до неприличия.

Александр III предпочитал физкультуре брутальный труд: занимался греблей, рубил дрова, колол лед и не чурался других «мужицких» занятий в своих резиденциях.

Спорту в семьях монархов и их окружения уделялось большое внимание. Со времен Екатерины II, которая прививала охоту к упражнениям великим князьям, физкультура стала частью программы обучения. Впоследствии для этих занятий при дворе появились штатные гимнасты, в основном шведские. У молодых Романовых были брусья, турники, качели, кольца, бревно, вышка со смотровой площадкой, беговая дорожка и кегельбан. При Николае I царских детей стали вывозить на курорты — на морские купания: пребывание в воде считалось лечебной процедурой.

Нетрадиционная медицина при дворе

Для того чтобы появилась нетрадиционная медицина, сперва должна была сложиться «традиционная» — то есть опирающаяся на доказательную базу. Многое для этого сделала Екатерина II, которая в духе века Просвещения покровительствовала наукам. Однако известны случаи, когда ее венценосные потомки всё равно обращались к народным средствам и магическим практикам. Да и при самой Екатерине состоял Качиони — греческий капер (пират в законе), промышлявший знахарством и лечивший императрицу соленой морской водой. При дворе заговаривали зубы и рожу (стрептококковое рожистое воспаление), активно использовали рецепты травников.

Симпатию к нетрадиционной медицине питала семья последнего русского царя — в духе иррациональных настроений эпохи. Императрица Александра Федоровна была склонна к эзотерической религиозности с элементами оккультизма, а Николай II прислушивался к ее советам. И первым мистиком — консультантом царицы в вопросах здоровья стал вовсе не Григорий Распутин.

Подарив государю четырех дочерей, Александра Федоровна переживала, что не может родить наследника. Чтобы решить эту проблему, она обратилась к французскому экстрасенсу Филиппу, который проводил гипнотические сеансы. Но его методы не сработали — последующая беременность оказалась неудачной. Филипп посоветовал императрице заручиться покровительством Серафима Саровского. После паломничества в пустошь, где подвизался старец, Александра Федоровна действительно произвела на свет наследника. Это укрепило веру четы в святость Серафима, которого спешно канонизировали, а его портрет с тех пор был в кабинете императора.

Гемофилия наследника еще сильнее отклонила Александру Федоровну от официальной медицины, бессильной перед заболеванием сына. Тогда-то при дворе и появился Григорий Распутин, который, судя по многочисленным свидетельствам современников (великих князей, министров и приближенных к императорской фамилии), действительно обладал выдающимися способностями к внушению.

«Он бегал по мне своими белесоватыми глазами, произносил какие‑то загадочные и бессвязные изречения из Священного Писания, как‑то необычно водил руками…

…Я понимал, что в этом человеке большая сила гипноза и что он на меня производит какое‑то довольно сильное, правда, отталкивающее, но всё же моральное впечатление».

Из воспоминаний П. А. Столыпина

Благодаря этим способностям Распутин облегчал гемофилические кризисы цесаревича, при которых начиналось внутреннее кровотечение и ребенок испытывал сильные боли. Старец находился у постели Алексея, рассказывал ему сибирские сказки и молился. Судя по всему, требовалось только присутствие Григория Ефимовича и вера окружающих в его силу (известны даже случаи, когда он исцелял по телефону!). Кроме того, старец «лечил» приступы мигреней и сердечные спазмы у самой Александры Федоровны.

Профессора, наблюдавшие наследника, были не в восторге от «деревенского знахаря», как назвал его лейб-медик Сергей Федоров. Однако, учитывая трепетное отношение императрицы к Распутину, с ним приходилось сотрудничать. Не веря в его магические таланты, медики отмечали, что присутствие чернобородого целителя оказывает на членов царской фамилии мощное психотерапевтическое воздействие.

***

Однако в последний путь с императорской семьей отправился не заграничный экстрасенс и не старец, а выпускник Военно-медицинской академии, лейб-медик Николая II Евгений Боткин, сын Сергея Боткина, происходивший из врачебной династии, потомственный придворный доктор. После того как монархия рухнула, он остался с семьей опального императора. По собственной воле приняв решение поехать с Романовыми в ссылку, Евгений Боткин, у которого были и свои дети, хорошо понимал, чем ему это грозит. И всё-таки предпочел не покидать пост. Его последнее письмо лишено монархического пафоса «жизни за царя», но проникнуто желанием следовать принципам академической чести и блюсти верность врачебной клятве:

«Надеждой себя не балую, иллюзиями не убаюкиваюсь и неприкрашенной действительности смотрю прямо в глаза… Меня поддерживает убеждение, что „претерпевший до конца спасется“ и сознание, что я остаюсь верным принципам выпуска 1889-го года. Если вера без дел мертва, то дела без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей…

Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».

После всех усилий, которые столетиями предпринимали лейб-медики, чтобы сберечь здоровье Романовых, жизни членов последней царской семьи оборвались в одну ночь 1918 года. Вместе с ними расстреляли Евгения Боткина. Так закончилась история взаимоотношений русских царей и их врачей — у общей стены в подвале Ипатьевского дома.