Пространства света и чистоты: как борьба с туберкулезом повлияла на модернистскую архитектуру

Чистота — залог здоровья

Одна из основных идей модернистской архитектуры — идея «очищения»: от излишнего декора, исторических отсылок, стилистической неразберихи. Но в это понятие очищения вложен и фактически прямой смысл — гигиена. Авангардный минимализм в интерьерах был призван не только воплотить передовую художественную мысль, но и минимизировать распространение различных инфекций.

Начало XX века сопровождалось всеобщим помешательством на здоровом образе жизни. Эпидемии отступили благодаря прорывам в медицине. Болезнь больше не была синонимом смерти, но стала частью обыденной жизни человека. В обществе начали активно пропагандировать здоровое окружающее пространство. А врач занял место священника, который указывает человеку его жизненный путь.

Здоровье теперь не определяется отсутствием болезни, это нечто более общее, отсылающее к утопии тела, полной жизни, социальному и психологическому балансу.

Читайте также

Кухонная революция: как дизайнеры-феминистки создали рациональное жилье

Каждый элемент дизайна был призван реконструировать мир и создать счастливое «новое». Идеальные атлетичные мужчины и идеальные загоревшие женщины, одетые в идеально сшитую одежду и живущие в идеально спроектированных белоснежных домах-коробках, — это будущее, продуманное до мелочей, где всё под контролем.

Как начать контролировать то, что контролю не подлежит? Как регулировать количество пыли? Как поселить солнечный свет в комнатах? Как правильно дышать, чтобы не задыхаться? Ответ был один — чистота и гигиена. Убирай, три, мой, протирай — и будет тебе счастье. Каждый второй писал о том, как правильно организовать быт, интерьер, больницу, школу, чтобы люди идеально жили, учились, работали и лечились.

«Надо создавать простые вещи, чтобы их было легко чистить! Убирайте ковры, уничтожайте обивку, сжигайте резную мебель, выбрасывайте фигурную посуду, — пропагандировали сторонники реформ. — Ваш инвентарь теперь: металлическая кровать, квадратная тумба и белая чашка!»

Помещения должны быть такими, чтобы грязь бросалась в глаза сразу — и тогда хозяйка, вооруженная тряпкой и щеткой, немедленно побежит на место преступления.

Появление пылесоса в обществе восприняли как подарок небес, ведь машина не только смахивает пыль — она ее всасывает, поглощает. Продавцы обещали напуганным домохозяйкам «полное избавление от пыли и микробов».

Хоть пылесосы были габаритными, трудными в использовании и стоили как путевка в санаторий, они стали символом веры в то, что можно до скрипа и блеска вычистить квартиру и обезопасить себя и семью от болезней.

Машины открыли путь высоким стандартам гигиены, а производители убедили всех, что пренебрежение этими нормами недопустимо.

Может быть интересно

Кровь за кровь, психоанализ архитектуры и механика головного мозга: какие психотехники 1920-х объединяли ученых и художников, создававших нового советского человека

В богатых домах ванные комнаты не были редкостью, первоначально они обставлялись в викторианском стилем — с коврами, шторами и деревянной отделкой, но в начале 1900-х годов уборные преобразились. Коммерсанты принялись извлекать выгоду из идей, что непроницаемые гладкие поверхности полезнее для здоровья, чем ворсистые, текстильные.

Санитарное движение захватило и архитекторов: в самой известной постройке XX века — вилле «Савой» — на входе стоит раковина для мытья рук.

Чистота стала тождественна красоте, и комнаты сделались похожими на операционные — с блестящими стульями из стальных трубок, стеклянными столиками и ярким электрическим освещением, наборный паркет и привезенные из английских колоний ковры заменил беспыльный линолеум, стены покрыли белой краской и легко моющейся плиткой. Готово — стерильность!

Почему вообще возникла идея тотальной дезинфекции? По миру ходила чахотка, которая быстро распространялась в разрастающихся городах. Всю первую половину XIX века из-за вспышек холеры решали проблемы с плохой водой и неэффективной канализацией. Но после 1882 года (года открытия туберкулезной палочки) настало время бороться с источниками респираторных заболеваний — перенаселенностью, недостатком солнечного света и захламленностью жилых пространств.

К тому моменту урбанизация шла полным ходом, количество рабочих в городах постоянно росло, поэтому было необходимо сформулировать новые гигиенические правила. Особенно часто болели бедняки, и стало ясно, что виновны в этом неадекватные условия жизни и работы.

Как воздушно-капельная инфекция, туберкулез нашел оптимальные условия для распространения в тесных тусклых многоквартирных домах, где бедняки жили, и на плохо проветриваемых фабриках, где они работали.

К решению проблем был привлечен архитектурный модернизм, эксплуатирующий новые материалы и технологии, такие как железобетонные и стальные каркасные конструкции. После Первой мировой войны архитекторы-модернисты предложили прогрессивные решения в области недорогого социального жилья. Для выставки Die Wohnung в Штутгарте (Германия, 1927) было построено несколько экспериментальных домов, в которых отрабатывались принципы «гигиенической архитектуры» в условиях городского жилья. Даже рекламная кампания выставки подчеркивала стремление архитекторов к «очищению» интерьеров: на плакатах была изображена переполненная вещами комната, ода буржуазной сытости — всякая всячина на столах, картины в роскошных рамах, тяжелая запыленная мебель; но модернисты перечеркнули красным крестом этот образ жизни и подарили миру новый.

Архитектура здоровья

После открытия в 1882 году туберкулезной палочки Робертом Кохом и до изобретения стрептомицина в 1940-х Зельманом Ваксманом методы лечения туберкулеза были относительно простыми. Целебные свойства приписывались свежему воздуху в сочетании с длительным отдыхом и богатой питательной диетой.

Больные хоть и добивались определенной степени ремиссии, редко выздоравливали, так что такие методы были призваны облегчить болезнь, но не исцелить от нее.

В конце XIX века было организовано много специализированных учреждений для борьбы с туберкулезом. Результатом стало социальное явление, известное как санаторное движение. Оно подразумевало многомесячное, а порой и многолетнее пребывание в санатории, где лесной ландшафт, хорошая еда, отдых и легкие физические упражнения приводили к ослаблению болезни. Наполовину гостиница, наполовину больница, типичный санаторий располагался в пасторальной обстановке вдали от городской скученности. Определенный жизненный уклад определял проектирование лечебниц: глубокие веранды и балконы, крытые коридоры и садовые навесы с раскладными кушетками стали частью процедуры Luftku — обязательных двухчасовых солнечно-воздушных ванн в тишине.

Первый туберкулезный санаторий США был основан врачом Эдвардом Ливингстоном Трюдо в 1885 году. Особенностью центра Трюдо стала застекленная веранда, которую называли лечебным крыльцом. Больные проводили там большую часть своего времени, даже в зимние месяцы — под слоями теплых одеял.

Доминировало мнение, что гармоничная архитектура и регулируемый образ жизни приведут к оздоровлению общества, и следовательно, человека можно излечить с помощью среды пребывания. Этой идеи придерживался австрийский архитектор Йозеф Хоффман при проектировании санатория в Пуркерсдорфе (1904). Помимо физиотерапевтических приспособлений, в пансионате нашлось место для зон отдыха со столами для бильярда и пинг-понга, с комнатой для чтения и музыкальным залом (всё-таки в этом санатории богатые клиенты лечились от «модных» тогда депрессии, невроза и истерии).

По всей Европе и Америке строились новые инфекционные больницы, где лечились больные туберкулезом. Появились клиника «Клавадель» (1931–1933) в «чахоточной столице» Давосе (Швейцария), санаторий «Паймио» (1929–1933) недалеко от Турку (Финляндия) и санаторий «Зоннестрааль» (Хилверсюм, Нидерланды, 1928–1931). Все они возводились по классической схеме — с фокусом на открытом пространстве и свежем воздухе.

Немаловажными чертами дизайна были белые стены и окна от пола до потолка, чтобы максимально увеличить количество света, который, как считалось, убивал туберкулезные бациллы (как говорится, тридцать лет в темноте, но тридцать секунд на солнце).

Читайте также

Лихие 1990-е, сытые 2000-е, потерянные 2010-е. Как менялась новейшая российская архитектура

Голландец, представитель De Stijl Ян Дюкер, пламенный энтузиаст авангарда, спроектировал санаторий «Зоннестрааль» (в переводе «Солнечный луч»), старательно избегая навязчивого декора и однокорпусной структуры. Архитектор расположил здания по кругу так, чтобы у каждого пациента был балкон для светотерапии, а стены сделал почти полностью стеклянными. Это могло привести к перегреву здания, но Дюкер пошел на такой риск, установив внутри систему охлаждения. Он также попытался освободить внутреннее пространство от темных, вызывающих клаустрофобию комнат, покрасив стены в бледно-голубой и кремовый оттенки.

Планировка «Зоннестрааля» произвела впечатление на финского архитектора Алвара Аалто, который спроектировал туберкулезный санаторий в Паймио. Его корпуса раскинулись посреди финского леса. Из огромных окон холла открывалась великолепная панорама — пейзаж как лечебный элемент был важен для модернистов. Непрерывная терраса на крыше «Паймио» позволяла сотням пациентов проводить время на открытом воздухе в течение всего дня. Ориентированные на юго-запад окна каждой из 145 палат простирались от пола до потолка, наполняя их солнечным светом и видом на окружающий сосновый лес.

При этом никто не собирался держать пациентов, как заключенных, в палатах. Аалто обустроил и зону вокруг больницы: проложил извилистые тропинки по живописным уголкам леса и вдоль водоемов, чтобы люди больше гуляли. Двор между крыльями санатория тоже стал зоной отдыха: здесь организовали сады, вырыли пруды с цветочными клумбами вокруг. Такой вариант общественной зоны был безопасен для межличностных контактов, которых в помещениях приходилось всё-таки избегать.

Аалто продумал оригинальные детали интерьера. Например, идея тотальной санитарии воплотилась в мебели, с которой легко убрать пыль: все предметы настенные, без углов, с гладкими поверхностями. На полы стелили линолеум, и даже «дереволюбивые» финны понимали, что новые материалы более гигиеничные. По заказу Аалто были изготовлены безопасные и бесшумные раковины, чтобы всплесками не распространять бациллы и не беспокоить соседа по комнате. Палаты прекрасно освещались днем солнечными лучами, вечером же постояльцы пользовались специальными лампами и люстрами, направленными в потолок — так свет становился более мягким и рассеянным. Скандинавы вообще не любят навязчивое освещение, слепящее глаза.

Может быть интересно

Город как пользовательский интерфейс. Какой будет архитектура будущего

Эмоциональное значение цвета помещений тоже было учтено: намеренно использовались пастельные и успокаивающие зеленые и синие оттенки.

Кроме того, были спланированы залы для медитативного дыхания, где легочные больные проводили по несколько часов. Там архитектор разместил специальные кресла «Паймио». Их форма такова, что у откинувшегося на спинку кресла пациента раскрывается грудная клетка, он может использовать весь доступный ему объем легких и дышать глубоко. Аалто знал, что периодическое сильное потоотделение является характерным симптомом заболевания, поэтому прорези в верхней части спинки обеспечивала вентиляцию шеи. Материалом для кресла послужила популярная в то время гнутая березовая фанера, которая к тому же хорошо чистилась.

Алвар Аалто спроектировал здание санатория как своего рода физиотерапевтический прибор, призванный компенсировать несовершенство медикаментозной терапии. В нем было всё: доступ к природе, «умная» меблировка, корпусное решение, балконы и веранды для солнечных ванн.

Мой дом — моя крепость! Или мой лазарет?

Гелиотерапевтическая архитектура оказалась недолговечным явлением, так как появилось лекарство от туберкулеза, но она серьезно повлияла на конструкцию жилых домов эпохи модернизма. Символические ассоциации с целебными светом, воздухом и солнцем оказали влияние на модернистские гигиенические идеи и ввели в моду террасы, плоские крыши и кресла с откидными спинками. Беатрис Коломина в книге X-ray Architecture показывает, что модернистские архитекторы находились под влиянием санаториев, возникших в таких городах, как Давос (Швейцария).

К 1920-м годам модернисты всё чаще концептуализировали дом как «машину для жилья», которая влияет на благополучие своих обитателей.

Технологический прогресс в строительстве и массовое промышленное производство материалов освободили архитекторов от структурных ограничений, которые на протяжении веков определяли форму зданий.

Эта новая свобода позволила им в первую очередь заняться функцией здания. Вилла «Савой» Ле Корбюзье, построенная в 1931 году, отражает «пятиточечную» теорию архитектора. Свободная планировка и фасад, узкие ленточные окна, плоская крыша и колонны, которые поднимали здание над землей, распространились по всему миру.

В книге «Лучезарный город» (La Ville radieuse, 1935) Ле Корбюзье настаивает на том, что нужно приподнять здания с помощью пилонов от «влажной земли, где размножаются болезни», и использовать крышу в качестве сада для принятия солнечных ванн и упражнений. По его мнению, это обеспечит постоянную циркуляцию воздуха в помещении, очистит его от пыли и подготовит к потреблению легкими. Также он утверждал, что нужно убрать открывающиеся окна, а стены фасадов сделать из стекла. Один за другим все характерные черты современной архитектуры (пилоны, сад на крыше, ленточные окна и т. д.) оказываются на страже здоровья.

Архитектурные идеи Ле Корбюзье, связанные с гигиеной, были направлены не только на богатых клиентов. В 1953 году он спроектировал жилой дом в Марселе — «Жилую единицу». Каждая квартира (при небольшой площади) имела собственную террасу, а на крыше дома была проложена километровая беговая дорожка, «по которой можно бегать на свежем воздухе». Там также размещался солярий, который считался успешным средством в борьбе с туберкулезом. Ни один приличный модернистский дом не мог обойтись без террасы или балкона. Часто к верхним этажам пристраивали спальное крыльцо, чтобы ночи можно было проводить на воздухе. Именно такую спальную зону заказал для себя в 1922 году фанатик здорового образа жизни Филипп Ловелл. И это требование было воплощено Рудольфом Шиндлером в пляжном доме в Ньюпорте.

Филипп Ловелл — сторонник безлекарственных, естественных методов лечения — провозглашал пользу вегетарианской диеты, гелиотерапии, прогулок и хороших природных видов.

Свои взгляды он пропагандировал в авторской колонке в газете Los Angeles Times. Архитектура, по Ловеллу, должна сближать человека с природой: больше не нужны разделяющие стены между «внутренним» и «внешним», комнаты прирастают к земле, а сад становится частью дома.

Несколько лет спустя Ловеллу удалось воплотить идею дома «целительной силы». И на этот раз заказ был отдан австрийцу Ричарду Нойтре. Архитектор потратил целый год, собирая у Ловеллов информацию об их образе жизни, и спроектировал дом под девизом «Здоровье прежде всего». Эта архитектура не была новшеством — тот же стальной конструктор. Но, согласно пожеланию клиента, появились спальные веранды и открытая обеденная зона, а вокруг дома разбили сад, где выращивались фрукты и овощи для вегетарианской диеты семьи Ловелл. Подобно саду на крыше виллы «Савой», сад «Дома здоровья» Ловелла обеспечивал возможность отгородиться от шума и суеты современной жизни. Идеи Ловелла были отражением представлений о калифорнийском образе жизни: на протяжении десятилетий «искатели здоровья» в огромном количестве отправлялись в Золотой штат, надеясь пожать плоды его теплого сухого климата, обильного солнечного света и нетронутой природной красоты.

Сообщества вегетарианцев, нудистов и натуралистов-протохиппи расселились по долинам и каньонам Лос-Анджелеса и его окрестностей. Репутация Калифорнии также привлекала тех, кто лечился от туберкулеза.

Модернистский облик дома требовал и новой мебели. Алвар Аалто, Марсель Брейер, Ле Корбюзье, Шарлотта Перриан и многие другие создавали расслабляющие кресла, откидные стулья или шезлонги. По образцу мебели для больных туберкулезом кресла делались с регулируемой спинкой и подставкой для ног, удобными и практичными. Рама таких конструкций могла быть как из популярной металлической трубки, так и из гнутого бука или фанеры. Например, кресло «Паймио», разработанное для пациентов, вскоре стало проникать в домашние интерьеры. Ведь и сам санаторий Аалто задумывал как «дом для больных», поэтому мебель делал более уютной и теплой, чем обезличенные больничные сиденья.

Иконой модернизма стал шезлонг LC4, спроектированный Ле Корбюзье и Шарлоттой Перриан для виллы Ла Рош (Париж). Хромированная стальная рама и черное кожаное сиденье были сделаны так, чтобы обеспечить идеальное расслабляющее положение. Но на самом деле это кресло сложно назвать удобным: чтобы изменить угол наклона шезлонга, нужно с него встать и осуществить целую серию действий.

Дома и стены лечат

Необходимой мерой для предотвращения распространения заболеваний, от которых еще нет приемлемой вакцины, становится изоляция (мы это прочувствовали на себе с появлением COVID-19). Она не только пространственный буфер между здоровыми и больными, но и временная подушка безопасности, которая позволяет подготовиться к столкновению с неизвестным.

Конечно, в случае с чахоткой никто не ждал быстрого изобретения лекарства, а болезнь воспринималась как часть обыденной жизни. Так, изоляция позволяла предотвратить распространение туберкулеза. Ее варианты не отличались от сегодняшних: удаленные от города лечебные заведения, дачи, загородные дома и курорты. Принцип уединения в лечебных целях в архитектуре проявился в раздельных корпусах, перегородках, отсутствии смежных и общественных зон. Например, в церкви при больнице «Сальпетриер» (Париж, 1670) разделили потоки людей по капеллам, расположенным в виде цветка. В XX веке больницы делали многокорпусными, а внутреннее пространство членили так, чтобы избежать заражений. Мы помним, что у каждого постояльца санатория «Паймио» было свое отдельное место со всеми необходимыми бытовыми предметами, чтобы лишний раз ни с кем не контактировать.

Иногда возникала необходимость изолировать на время члена семьи, и для этого предоставлялось отдельное помещение в самом доме. Например, на вилле Мюллера (архитектор Адольф Лоос) в Праге имелась карантинная комната для больных детей.

Была еще одна любопытная практика благоустройства жизни заболевшего. В Европе в крупных имениях часто встречались чайные павильоны, где проводили встречи, костюмированные вечера и прочие увеселительные мероприятия (особенно это было распространено в Голландии XVII века). Но постепенно такие домики «наслаждений» перестали объединять, а стали отделять: в них селились больные родственники, нуждающиеся в присмотре, которым было опасно находиться постоянно в окружении семьи. Такая хижина сохранилась в саду нидерландского музея Заансе-Сханс.

Недалеко от главного дома стоит небольшая темно-зеленая деревянная постройка, которая сначала служила чайным домиком, а потом — последним приютом для туберкулезного больного.

В статье Маргарет Кэмпбелл рассказывается, что на рубеже веков стали массово производить небольшие домики с окнами, которые открывались в любую сторону и даже могли вращаться, чтобы воздух не застаивался. Домики на любой вкус и цвет были доступны людям с разной толщиной кошелька. Даже небогатые чахоточники могли приобрести себе такое «убежище» со всем необходимым для жизни и поселиться на свежем воздухе. Собственно, такой простой дом можно было построить для себя самостоятельно, что многие и делали.

По мере того как антибиотики и противовирусные препараты становились всё более совершенными, использование «стерильной» архитектуры для лечения заболеваний сходило на нет, но сохраняло за собой профилактические свойства. Архитектурный код, заложенный медицинскими учреждениями, нашел воплощение в жилых постройках. Появились «прозрачные, как рентгеновский луч», дом Эдит Фарнсуорт Миса ван дер Роэ и «Стеклянный дом» Филипа Джонсона.

Некоторые неравнодушные надеются, что COVID-19 тоже положительно повлияет на наши города. Например, будут проводиться дни без автомобилей, станет больше велосипедистов, рядом с входными дверями появятся полки для пакетов доставки. Может быть, наступит конец эпохи мегаполисов и огромных общественных пространств. Предсказать сложно, но ясно одно: серьезные преобразования в архитектуре и дизайне не происходят в один миг. Люди XX века верили, что туберкулез живет с ними в городах и никуда не собирается уходить. Сегодня же мы наивно ждем, что болезнь испарится благодаря научным открытиям, а мы продолжим жить как прежде. Ну, узнаем…