Любовь или колониализм? Центральная Азия в русской поэзии Серебряного века

Интерес к Востоку

Увлечение Востоком в широком его понимании было популярно среди деятелей искусства Серебряного века. Мода на «восточное» в то время охватила не только Россию, но и всю Европу. Модернисты изучали религию и историю стран Азии, вдохновлялись их поэтами как экзотикой, чем-то далеким, предлагающим ценности, принципиально не похожие на западные. Пессимизм и неудовлетворенность тем, к чему пришла европейская культура, заставляли модернистов искать новые смыслы на другом конце света. От рационализма Запада они отказывались в пользу мистицизма Востока.

Однако представители русской культуры иначе относились к противопоставлению Востока и Запада. Если европейцы видели в культуре Азии нечто чуждое и новое, то русские чувствовали близость с ней.

Значительно повлияли на культуру Серебряного века идеи философа-мистика Владимира Соловьева: он считал Россию страной, объединяющей в себе черты Востока и Запада. Именно это, по его мнению, и делало ее путь уникальным. Эта философия получила название «евразийство». В стихотворениях поэтов начала XX века можно найти отголоски этой концепции. Например, у Александра Блока в «Скифах»:

Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас — века, для нас — единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!

В начале XX века многие русские поэты обращаются к восточной культуре, изучают ее. Например, в известной «Башне» Вячеслава Иванова проводились встречи общества «Друзей Гафиза». Гафизом в Турции называют тех, кто знает Коран наизусть. Это был литературный кружок, в котором обсуждались в том числе религиозные темы. Встречи они называли вечерями, а город их проведения — Петробагдадом.

Туркестан в Российской империи

К изучению Центральной Азии русских литераторов подталкивали и геополитические изменения, произошедшие в конце XIX века. В 1890-х годах было завершено присоединение этого региона к Российской империи. Земли нынешних Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана, называемые тогда общим словом «Туркестан», образовывали Туркестанское генерал-губернаторство. Российская империя стала изучать и использовать эти территории.

Многие увлеченные Востоком поэты в этот период отправились в Центральную Азию, надеясь увидеть воочию то, о чем читали. Туркестан оказывался самым близким, «своим» регионом Востока, потому его и выбирали для путешествий.

Другие литераторы ссылались сюда как политически неблагонадежные. Ссыльных Российская империя использовала для колонизации региона. Однако в результате часто сосланные поэты проникались любовью к Туркестану и вспоминали его потом на протяжении всей жизни.

Так в русской литературе появилось множество «туркестанских писем» и посвящений Центральной Азии, свое видение которой было у каждого из этих поэтов.

Николай Гумилев

Экзотика всегда привлекала Николая Гумилева. В ее поисках он отправлялся на другие континенты и изучал философию и искусство множества культур. Образы Азии и Африки заняли особое место в его поэтическом творчестве.

Стоит отметить, что Гумилев не был в Центральной Азии. Однако увлекался литературной традицией этого региона.

Обращаясь к восточным мотивам, Гумилев чаще всего искал их в трудах таджикско-персидских авторов. Поэта привлекала мистическая лирика, важнейшая часть этой культуры. В своих стихотворениях он использовал традиционные для нее образы и смыслы. Поэт даже создал рукописный сборник «Персия», который готовил для продажи в книжном магазине издательства «Петрополис».

В стихотворении «Персидская миниатюра», вошедшем в этот сборник, он пишет:

Когда я кончу наконец
Игру в cache-cache со смертью хмурой,
То сделает меня Творец
Персидскою миниатюрой.
И небо, точно бирюза,
И принц, поднявший еле-еле
Миндалевидные глаза
На взлет девических качелей.

Под «персидской миниатюрой» здесь понимается искусство мусульман-шиитов, мистиков. В этой традиции миниатюра служила изображением рая, прекрасного места. А упомянутая бирюза в персидской поэзии всегда была символом любви.

Гумилев напрямую обращался к творчеству отдельных поэтов Востока. Например, его стихотворение «Пьяный дервиш» написано на основе «Песни» персидского поэта и философа Насира Хосрова. Он родился на территории современного Таджикистана, и его поэзия сейчас считается культурным достоянием этого государства.

При восхищении древней персидской культурой, отношение Гумилева к современному ему Туркестану было неоднозначным.

Оно проявилось в стихотворении «Туркестанские генералы». В нем поэт описывает военных, присоединивших эти территории к Российской империи:

Они забыли дни тоски,
Ночные возгласы: «к оружью»,
Унылые солончаки
И поступь мерную верблюжью;
Поля неведомой земли,
И гибель роты несчастливой,
И Уч-Кудук, и Киндерли,
И русский флаг над белой Хивой.
Забыли? Нет! Ведь каждый час
Каким-то случаем прилежным
Туманит блеск спокойных глаз,
Напоминает им о прежнем.
«Что с вами?» — «Так, нога болит». —
«Подагра?» — «Нет, сквозная рана».
И сразу сердце защемит
Тоска по солнцу Туркестана.

В этом произведении Гумилев восхищается теми, кто установил «русский флаг над белой Хивой», завоевал восточный народ в кровавых боях. При этом он подчеркивает: он убивали врагов, но любили Восток и долгие годы не могли его забыть. Так в поэзии Гумилева совмещается взгляд восторженного гостя и колонизатора.

Максимилиан Волошин

Максимилиан Волошин, путешествуя по Центральной Азии, размышлял о событиях, которые описаны Гумилевым в «Туркестанских генералах», и приходил к совершенно другим выводам. После посещения развалин Геок-Тепе (крепости, осажденной русскими войсками в 1880–1881 гг.) он оставил заметку в дневнике:

«Длинные глиняные стены, развеваемы ветром. В музее примитивные кремневые ружья рядом с солдатскими берданками. И это „блестящая страница“ русской истории. Эта „грозная крепость“ производит впечатление страшной пощечины национальному самолюбию России. И это геройство брать такие беззащитные твердыни! Всюду печать бесполезной и бесцельной жестокости. Зачем нам эта пустыня и этот бедный живописный народ, который вырос на этой земле и один умел справляться и культивировать эту землю».

Для Максимилиана Волошина Туркестан стал местом не русской колонизации, а личного духовного перерождения. Сюда молодого поэта сослали в 1900 году за участие в студенческих беспорядках. Однако пребывание в Центральной Азии стало для него не наказанием, а способом найти цель в жизни. В стихотворении «Пустыня» Волошин писал:

И я был сослан в глубь степей,
И я изведал мир огромный
В дни страннической и бездомной
Пытливой юности моей.

В Туркестане поэт решил, что хочет узнать и Европу, и Азию, потому что только так можно понять жизнь:

«Полгода, проведенные в пустыне с караваном верблюдов, были решающим моментом моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры … Здесь же создалось решение на много лет уйти на запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы».

Желание познать две мировые культуры для Волошина связано и с евразийством. Он видит в России и европейские, и азиатские черты. О восточном элементе в собственном народе он писал в стихотворении «Россия (Истоки)»:

На западе язык, обычай, право
Сложились розно в каждой из долин,
А мы — орда. У нас одна равнина
На сотни верст — единый окоем.
У нас в крови еще кипят кочевья,
Горят костры и палы огнищан,
Мы бегуны, мы странники, бродяги,
Не знавшие ни рода, ни корней…
Бездомный ветр колючий и морозный
Гоняет нас по выбитым полям.

Волошин воспринимает Восток как место древней мудрости, где можно познать тайны жизни. Поэт во время ссылки много жил в юртах, путешествовал по пустыням нынешнего Узбекистана.

Главным образом его поэзии стала именно пустыня: она символизирует спокойствие и тишину, в которую погружается странник, чтобы познать себя во время скитаний в бесконечных песках.

Эти пустыни перемежаются старинными крепостями, домами и монументами, хранящими память веков, всю мудрость Востока. А иногда одно перетекает в другое:

Застывший зной. Устал верблюд.
Пески. Извивы желтых линий.
Миражи бледные встают —
Галлюцинации Пустыни.
И в них мерещатся зубцы
Старинных башен. Из тумана
Горят цветные изразцы
Дворцов и храмов Тамерлана.

Тема Востока навсегда осталась одной из важнейших в творчестве поэта. Волошин писал о Центральной Азии даже спустя пятнадцать лет после того, как побывал там. И чем больше он осмыслял свой опыт, тем больше приходил к выводу, что пустынные пейзажи этих мест — колыбель мировой культуры, которую надо любить и уважать. Он писал: «Мне было дано почувствовать в пустыне материнство Азии».

Константин Липскеров

Путешествие в Центральную Азию значительно повлияло на творчество еще одного поэта — Константина Липскерова. В 1914 году он отправился в Туркестан вместе с Лилей и Осипом Бриками. Вероятно, они путешествовали по территориям нынешних Узбекистана и Кыргызстана, так как известно, что компания добралась до Оша и Бухары. Липскеров и до этого многое знал о культуре Азии. Об этом писала Лиля в воспоминаниях:

«Мы даже свезли как-то одного поэта в Туркестан оттого, что он очень любил Восток».

Однако после этой поездки образы гор и степей Туркестана заняли главное место в творчестве Липскерова. Первым его сборником стал «Песок и розы» — поэтический дневник поездки в Туркестан. В рецензии на книгу Владислав Ходасевич описал поэта и его произведения:

«Он любит Восток и в особенности Туркестан. У него зоркий глаз и любовь к вещам, умение их видеть и осязать. Внутренним содержанием своим стихи его обязаны мудрости восточной, старой, спокойной. Они полновесны, медлительны, важны, и мы не обидим автора, если скажем, что они похожи на возлюбленных им верблюдов … Приехав в Туркестан, поэт не сделал из него „своей страны“, не превратил в „Туркестан Липскерова“, а, наоборот, сам постарался сделаться как можно более „туркестанским“ поэтом, однако же пишущим сонеты классическим пятистопным ямбом с цезурой на второй стопе… Но как бы то ни было, стихи К. Липскерова — очень хорошие стихи».

Это точное описание подчеркивает главные черты подхода Липскерова к стихотворениям о Центральной Азии.

С одной стороны, поэт проявляет огромную любовь к предмету описания, с другой — старается быть объективным к нему, не предаваться собственным иллюзиям.

В этом Липскерову помогает его прошлый опыт: до того, как начать писать стихи, он занимался живописью. В его поэзии чувствуется взгляд художника. Он будто не пытается выразить собственных мыслей, а только рисует картины гор, степей, пустынь:

На коврике багряном пьем мы чай.
Ряды купцов, вожатай каравана
Сидят вокруг, не разгибая стана.
Река звенит из под высоких свай.
Верблюд на мост, перил задевши край,
Из солнечного двинулся тумана.
Там на горе — гробница Сулеймана!
Там за снегами горными — Китай!

Липскеров показывает в стихах ту красоту Азии, за которую он полюбил ее, однако не пытается использовать восточную традицию стихосложения — он так уважает эту культуру, что не хочет пародировать ее. Он использует европейские формы и приемы. Например, это стихотворение использует жанры западной поэзии — сонет и триолет — смешивая их:

Азия — желтый песок и колючие желтые травы…
Азия — розовых роз купы над глиной оград…
Азия — кладбище Битв, намогилье сыпучее Славы…
Азия — желтый песок и колючие желтые травы,
Голубая мечеть, чьи останки, как смерть, величавы,
Погребенный святой и времен погребальный обряд; —
Азия — розовых роз купы над глиной оград…
Азия — желтый песок и колючие желтые травы,
Узких улиц покой, над журчащими водами сад…
Азия — розовых роз купы над глиной оград,
Многопестрый базар, под чалмою томительный взгляд,
Аромат истлеваний и ветер любовной отравы; —
Азия — желтый песок и колючие желтые травы…
Азия — розовых роз купы над глиной оград…

Может показаться, что Липскеров держит дистанцию между собой и азиатской культурой, не впускает ее в себя до конца. Однако время показало, что это не так. После революции поэт отошел от авторского творчества и стал одним из главных переводчиков классической восточной поэзии. Этой работе он посвятил всю жизнь.

Евгений Яшнов

Евгений Яшнов вошел в историю в первую очередь как ученый-статистик. Его главным научным вкладом считается подробный экономический очерк о китайском крестьянском хозяйстве в Северной Маньчжурии. Там он оказался в эмиграции. Однако до революции Яшнов прожил несколько лет в Туркестане. В этот период он изучал хозяйство кочевых кыргызов и близко познакомился с местным бытом. И уже тогда Яшнов совмещал научную деятельность с литературным трудом. В его творчестве можно найти немало стихов о путешествиях по современным Казахстану и Кыргызстану.

Например, в одном из стихотворений описана река Коксу на территории современного Казахстана:

Рассказывая про былое,
Как встарь, течет-кипит Коксу.
Заката око
Позолотило золотое
Твою осеннюю красу.
Превращены мои желанья
В прозрачный золотистый свет.
И издалека
Едва доносится дыханье
Умчавшихся в былое лет.
Их буйный хмель невозвратимый
Как будто воротить спеша,
Надеждой хрупкой
И страстью острою томима,
К тебе, голубка,
Любовно тянется душа.

В образе этой реки выражена природа Востока в целом: он древний, но при этом вечный, кипучий, но несет в себе мудрость веков. Именно глубина, разнообразие и богатство Азии привлекают поэта.

Развивая эту идею, Яшнов пришел к выводу, что именно Восток с его тысячелетней историей главенствует над всеми цивилизациями, именно здесь происходят коренные изменения, здесь начало и конец всему.

И поэтому на культуру Востока следует опираться. Яшнов напрямую проговаривает это:

Колыбель и надгробье,
Пракультура, праглушь, —
Ты глядишь исподлобья
На сумбур наших душ.
Возрастила ты злаки,
Оседлала коней,
Пролила ты во мраки
Тихий свет алтарей.
Обрела ты в пустыне
Изначальный закон,
Написала на глине
Начертанье имен.
Наполняла ты тропы
Гулом конских копыт,
Потрясала Европы
Зарождавшийся быт.
И с невольным вопросом
До сих пор мы в твоем
Древнем взгляде раскосом
Новых замыслов ждем.

Более того, Яшнов ждет, что мир изменится, и эти изменения начнутся именно на Востоке. По его мнению, то, что кажется отставанием от Европы — лишь затишье перед настоящими свершениями:

Чувствую я, из Европы беглец,
Отпрыск культуры постылой,
В гаме верблюдов, коней и овец
Потенциальные силы.
Слышу, как в творческом акте Отец
Пружит набухшие жилы.
Вижу, мужает скуластый творец.
Жатва — на западе, в Азии — жнец!

Ни в чем не противореча собственной поэзии, Яшнов навсегда остался на Востоке. Туркестан оказался под влиянием Советского Союза, с которым поэт не захотел иметь ничего общего. Поэтому он перебрался в Китай. Хотя даже там Яшнов иногда писал произведения, посвященные Центральной Азии.