«Гомер ведет Троянского коня в библиотеку имени меня». Конструктор жизни Романа Тягунова — поэта и рекламного эзотерика

Роман Тягунов — один из поэтических лидеров перестроечного Свердловска, человек, использовавший поэзию как универсальную валюту, с помощью которой можно было зарабатывать символический, политический, любовный или любой другой капитал: дело было только в правильной комбинации слов и предложений.

Тягунов — старший товарищ и адресат стихов Бориса Рыжего, автор полемической поэмы «Письмо к Генсеку», рекламщик и политический пиарщик, погибший в 38 лет в новогоднюю ночь, настоящий человек-комбо. Его экспериментальная судьба совмещала сложные рекламно-эзотерические построения с законами бандитского рынка, необоримые богемные брожения с возвышенной деконструкцией, галантное общение с грубым мордобоем.

Чтобы рассказать об этой фигуре, мы разделили жизнь Тягунова на маленькие блоки-кубики, которые можно стыковать один с другим и смотреть, что получится. А получится каждый раз разное.

Стихотворения и наказания

Поэзия не была бы обнаружена Тягуновым как невероятная сила комбинации, если бы его отец не был математиком и отцом. Сын тоже учился на математика. Отец — первичная машина порождения отличий. Она впервые активировалась и зарифмовалась с поэзией, когда старший Тягунов придумал маленькому сыну состязание:

«…кто проштрафится, обязан сочинить стихотворение. Папа много курил, дал себе установку дымить пореже, а когда срывался, брался за стихи. А Роме полагалось не мусорить и не приходить с улицы в грязной обуви. Одно из первых его четверостиший в этой тетрадке звучит так: „Грязь под ногами хлюпает, / Иду домой, смеясь. / И больше не пойду я / Прогуливаться в грязь“. В тетрадке есть и стихотворная переписка, когда Рома и папа дополняют друг друга».

Эта машина могла бы работать стабильно и инерционно, лишь для воспроизводства готовых форм, как в случае с переписанным из детской книжки текстом: «Там такие революционные патриотические строки — точь-в-точь как из учебника. Это стихотворение папа перечеркнул крест-накрест и вывел под ним: „Стыдно! Плагиат!“». После этого постыдного жест совпадения с чужим словом (равное возможному совпадению сына с отцом) Тягунов-младший во время одной из детских ссор разбивает зеркало со словами:

«Я не могу тебя ударить, потому что ты мой отец, но я разбил зеркало, потому что ты в нем отражаешься».

Надежда Герасимова. Коза Ностра и Брайтон-Бич. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 14–15

Так с помощью отца и зеркала Тягунов запустил бесконечную сеть движения поэтических отличий, комбинирования изощренных вариантов:

* * *
Всё — зеркало, всё — свет, всё — отраженье.
Я — цель, И — путь, Т — средство, Ы — движенье
В кругу шыпящих просыпаться спящим
Без страха И, без И, без выраженья
«Оборони мя от чюжаго круга,
От недруга, от яда, от недуга.
От сих до сих я наполняю стих:
Пью за себя, за всех, за пятый угол.
Обереги мя от дурнаго глаза,
От азбуки, от буки, от заразы.
Иди от СИХ: я — идиот, ты — псих.
Безумцы принимают ум за разум».
Ё — зеркало, М — след, Я — отраженье.
Не двинуться, не сделав одолженья
Тому-другому: оба — Иеговы
Без имени, без мя, без продолженья…
…юродивый баюкает благое.
Всё — зеркало. Но зеркало не всё.

Письмо Генсеку

Впервые новое измерение силы размножающихся слов Тягунов ощутил, когда написал и отправил поэму «Письмо Генсеку» в газету «Правда» и ЦК КПСС 19 декабря 1987 года. Для усиления эффекта размножения он использовал ксерокс «Эра», на котором сделал множество копий. Поэма была дополнительно заряжена воспроизводимостью: поэтические тексты ждали мест, где бы еще можно было воспроизвестись, следуя берроузовской теории языка как вируса.

Поэма Тягунова состояла из отдельных стихотворений, написанных специально для нее и между делом. Часть из них были злободневными, критиковавшими политический строй, часть критиковала отношение к искусству, часть — вообще перемены, не отличающиеся от застоя. Там были, например, такие строки:

Искусство отстает от Горбачева
В умении базарить отвлеченно.
Метафора о гласности прекрасна!
Она развяжет руки КГБ.
Искусство, утверждающее гласность,
Таит в себе реальную опасность:
Где говорится «А» — там будет «В».

Тягунов не получил прямого ответа от ЦК, но комбинирующиеся слова поэмы, попав в Москву и оттолкнувшись от необъятного генератора перестроечной власти, рассеялись по взбудораженному Свердловску. Строки его стихов стали обнаруживаться на улицах и копироваться, слегка сохраняя властное сияние в зрительских восприятиях. Роман Тягунов стал запоминающимся поэтом, обильно выступающим.

Реклама — мама речи

В 1990-е, когда разрослось частное предпринимательство, Тягунов стал искать в стихотворном слове не только символический капитал и генерацию откровений. Теперь слово стало учиться продавать. Тягунов, используя сцепку между словом и слоганом, стал конструировать универсальную валюту. Так, чтобы она могла из личного высказывания перемещаться в рекламное: зарабатывать деньги, отдавать их создателю, возвращаться обратно в личное словесное пространство.

Тягунов стал придумывать емкие звонкие строки, часто полные созвучий и палиндромов, и предлагать их разным компаниям.

Но сияние блестящего слова-слогана могло быть для компаний опасно: если поставить его на витрину, оно могло работать само по себе, в обход названия компании и ее основной деятельности. Сияющие слова-слоганы просто превратились бы в генераторы денежных знаков: держатель денег, отправляющийся в фирму, увидел бы сияющий знак, одновременно поэтичный и рекламный, и понес бы свои дензнаки в обмен на тягуновзнаки… И так до бесконечности! Такая схема была бы нерентабельна. Поэтому часто тягуновские слоганы не становились слоганами — компании от них отказывались. Были среди рекламных фраз, например, такие::

HITACHI — круг твоей удачи

---

NISSAN — путь, угодный небесам

---

SANYO — это твое

Иногда сила непринятых слоганов при возвращении к Тягунову порождала побочные эффекты, как в случае с палиндромом на картинке выше. По слухам, после того как «ОНИ ЗА КАЗИНО» отверг владелец казино, его убили. Семантическая сила была приложена к владельцу, потому что он, отказав Тягунову, был против сращивания денежных и поэтических знаков и, соответственно, «ПРОТИВ КАЗИНО». А это — совсем нежизнеспособный слоган.

«Пользуясь современным термином, Рома был копирайтером-фрилансером. Он ходил по городу с кожаной папочкой, в которой лежали листочки со слоганами и картинками, выполненными каллиграфическим почерком Романа — Рома был аккуратист, и всегда чернилами, хорошим пером, а не карандашом или ручкой. С этой папочкой он запросто заходил в магазины, автосалоны и казино и предлагал свои услуги:

Подари мне изумруд — камни никогда не врут
Наше радио — только радует
Доброе имя — у всех на устах
У льва — шоколадное сердце
Энергия покоя в каждом доме
По всем правилам Большого города

Все это делалось абсолютно серьезно, но все его проекты, даже прожекты, были больше поэзией, искусством, чем бизнесом».

Олег Дозморов. Реклама слова. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 36

Нам бог обман

Для того чтобы слова эффективнее сияли вширь и вдаль, Тягунов учился эффективнее аккумулировать в них энергию. Он работал со словами как с генераторами, копаясь изнутри. Накопив достаточно энергии, можно было обратить слова к окружающим. Тягуновым производилась «кристаллизация поэтического высказывания до состояния формулы. Он умел найти точную структуру речевого оборота и заставить его вращаться в этом состоянии». Известный антинаркотический слоган «игле не лги» протыкал семантической иглой, заполненной поэтической жидкостью, настолько насквозь, что не оставлял возможности чем-то еще наполнить кровь.

А на этой картинке Тягунов взламывает изнутри булгаковского персонажа с помощью трех процедур и делает его еще сильнее и действеннее. Теперь таким словом можно было расправляться с самыми ненавистными врагами и приручать самых неожиданных друзей.

Россия — родина чего?

Если слова вытекают из языка и в него же возвращаются, как в лунку, то могут ли они располагаться еще где-то, особенно если речь о словах русского языка? Тягунов для этого прозондировал понятия «Родина» и «Россия». Эти понятия переключают внимание на разные смысловые части рывками, неравномерно, противоречиво. Чтобы собрать эту противоречивость, Тягунов подступается к «России» с помощью перечисления:

* * *
Россия — родина слонов,
Велосипедов, бумерангов…
В любой стране иного ранга
Не мог родиться Иванов.
Россия в поисках врага:
Привычка выросла в обычай.
Почуя лёгкую добычу,
Зверь опустил к земле рога.
Россия! Родина!.. слонов,
Велосипедов, водорода…
Что ни любовь — любовь до гроба.
Что ни поэт — то Тягунов!

«Россия» здесь оказывается семиотической империей, которая называет собой всё, что захочет, а изобретение чего угодно переадресовывает себе. И ведет себя как хищное животное. Только вот слоны, порожденные ей, — травоядные. Звероподобная «Россия» порождает существ иных, противоположных ей. Они становятся вражескими. Идеология работает не как человеческое изобретение, а как животный механизм, связанный с самосохранением.

А изобретение водорода (если исключить намек на водородную бомбу как возможную губительницу всего человечества) вообще опрокидывает причинно-следственную связь: если химический элемент порождается позже того места, где он мог бы располагаться, значит«Россия-родина» нематериальна настолько, что лежит в основе Вселенной — в основе творения материи как таковой.

Все объекты, созданные человеческой цивилизацией (российской): велосипед, водородная бомба — оказываются лишь случайными (организованными по принципу бессознательного) вспышками в ареале «Родины», ищущей свою вражескую добычу.

Порядок, установленный идеологией, позволяет собрать «Родину» только в «правильной последовательности», как в стишке со словами «…речка, каждый колосок…». Тягунов же вскрывает внутреннюю шизофреничность, составляющую понятие.

В финале стихотворения происходит унификация. Там пространство «Родины» заполняется уже не отделившимися самостоятельными предметами, а массивными группами — бесконечными поэтами Тягуновыми. Как будто это «Родина» ищет врага в разности — в изобретениях, в Ноевых слонах, сохранивших индивидуальность. Теперь, видимо, победив предметную разнородность, «Родина» обратится к комбинаторным, повторяющимся моделям, которые ей предложили поэты Тягуновы. Теперь разнообразие будет иметь иной исток.

Братки, друзья и братья

Мир бытования Тягунова был заполнен не только словами и их комбинациями. Вращались там и живые существа. В круг общения Тягунова входили представители различных социальных групп. Среди них и криминальные деятели, и политики, и поэты, и художники, и математики, и многие другие. Сквозь них он курсировал примерно так же, как сквозь толщи Екатеринбурга: образуя разнообразные комбинации коммуникативных успехов и неудач, откровений и ускользаний. Вот ситуация, когда Тягунов с супругой был в отдаленном районе города:

«Спросили прикурить, смотрели на нас прицельно, как на свою добычу. Рому выручило знание блатных привычек, которых он набрался от своих свердловских друганов. В его круге общения попадались персонажи, сплошь синие от татуировок. Иногда он приводил их в дом, чем пугал меня до полусмерти. А сам веселился, пил с ними чай, читал стихи, они его внимательно слушали. Один из таких братков у нас как-то ночевал, после чего в доме появились клопы… В общем, перед аборигенами Зеленого Острова Рома не сплоховал. Присел на корточки, достал папироску, а когда те попытались его задеть, что-то обидное сказать, ответил им какой-то стихотворной фразой, и они отошли».

Надежда Герасимова. Коза Ностра и Брайтон-Бич. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 18

Здесь, порывшись в своем комбословаре, Тягунов извлек соответствующий инвентарь и, предъявив «друганам» нечто знакомое, увлек их в просторную связь. Чтобы достичь восхищения, он добавил другой уровень сборки — стихотворный. Поэзия как будто смазала шестеренки коммуникативного механизма, позволила разровнять сложные речевые углы и шероховатости.

Долги и деньги

Социальное пространство Тягунова дополнительно динамизировалось отсутствием денег и наличием долгов. В один из случаев, когда одолжившие пришли выбивать из него отсутствующее, он продемонстрировал, как на самом деле функционирует система долга:

«Денег у Ромы точно так же категорически не было, поэтому он взял нож, располосовал руку и, забрызгав кровью посетителей, сообщил им, что это все, что они могут с него получить. В рассказе дополнительно содержался посыл и в адрес лично моих финансовых претензий. Я проникся и исчез из его жизни примерно на год. А появившись после, застал Рому после очередной пертурбации. На сей раз его лицо и руки были усеяны множеством порезов и царапин. „Гранату, — говорит, — в меня кинули, осколками от стекол припаркованной рядом машины посекло“».

Владимир А. Кузьмин (Red) Интервал. С. 73

Здесь нематериальность денежного уравновешивается жидкой материальностью крови. Сами же долги — особо неестественная разновидность экономических отношений. Это нечто ницшеанское, непрерывно требующее возвращения. И когда они возвращаются туда, откуда вернулись, то оказываются уже несколько измененными. Так получается некоторое упоение в повторении, удвоении, усилении долгов, особенно если они сопряжены с острыми процентами и насильственными обстоятельствами. Тягунов понимал их мистическую силу:

у меня одни долги
у тебя другие
у тебя одни враги
у меня один

Это отрывок из стихотворения, посвященного Евгению Ройзману (в ту эпоху он описывался эвфемизмом «авторитетный предприниматель», ныне же он обладатель статуса иноагента. — Прим. ред.), близкому другу Тягунова. В стихотворении долги/друзья/враги образуют ряд циркулирующих пересекающихся бинарностей, которые поддерживают друг друга в равновесии. Дающий в долг оказывается в неизбежной связи с берущим, друг — в связи с другими, одинокий — с единственным в своем роде. Эти неустойчивые оппозиции наполняют друг друга в поэзии, в жизни — вероятно, лишь истощают.

Деньги — как то, что существует лишь символически, а материально — лишь бумажно, — являются странной мерцающей материей. Создание, увеличение долгов оказывается практикой, позволяющей исследовать подробнее их темные свойства. Неслучайно Тягунов ритуально заговаривает:

* * *
Когда-нибудь, когда-нибудь
Я заработаю все деньги
И как-нибудь тебя одену
В последний путь,
В последний путь…

Когда деньги обратятся из множеств в тотальность «всего», тогда можно будет слиться с мирозданием в последнем пути. Путь тоже удваивается, потому что увеличенная плата обеспечивает более надежный переход в иное измерение.

Найти тайники

Пространство дорог города для Тягунова было в неразличимости между желательными и нежелательными встречами, между фланированием и поиском, между перемещением сквозь знакомые дворы и беспросветные пути. Поэтому воспоминания о поэте полны указаниями на неожиданные встречи. Город — схема, в которой можно исчислить возможные места встреч разных субъектов. Тягунов использовал эти вероятности, чтобы встречаться, чтобы избегать, чтобы снова встречаться:

«Как-то Рома рассказал, что вышел из дома, направился к автобусной остановке, а ему навстречу — Леонид Сергеев, известный бард. «Я с ним поздоровался, он кивнул, а я вижу — все равно мрачный. Идет сам Леонид Сергеев по Свердловску, а его никто не узнает. И тогда я бегом свой дом обратно обогнул и опять ему на пути встретился. И опять сказал „Здрасьте!“ Вот тут он уже улыбнулся…»

Андрей Кулик «Тогда он пел, много и охотно». С. 76

Домашнее пространство тоже было организовано для циркуляции вероятностей. Но домашние вероятности встречались более аккуратно, столкновения и встречи приводились скорее к радостным откровениям. Вот как вспоминает супруга Тягунова Надежда:

«В день рождения, когда мне исполнилось 34 года, я пришла с работы домой и обнаружила, что все жилище по периметру обвешано плакатами: „Коза (так Тягунов называл жену Надежду. — Прим. авт.) ходит по квартире — Три-четыре, три-четыре. Таких маленьких семейных стишочков, написанных по поводу и без, у Ромы было множество. Например: Коша (так Надежда называла Тягунова. — Прим. авт.) Козу покрывал, Ничего не обещал. Коза Кошу покрывала, С благодарностью кивала“. Эти записочки со стихами я часто находила по утрам на кухне».

Особенность создания таких поэтических тайников — существование их сквозь время:

«Он очень любил загадки и сюрпризы. Один такой сюрприз я получила года через два после его смерти. У нас на стене висела в рамочке фотография Ульки. Я сняла ее, чтобы заменить снимок и прочитала на обороте посвящение Уленьке:

В плену у красоты
Я верю только чуду.
Плохое позабуду,
Хорошее верну

Надежда Герасимова. Коза Ностра и Брайтон-Бич. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 27

Размещение стихотворного тайника в пространстве дома позволяло высвободить свою энергию в другое время, потому что время тоже приобретало черты поэтического отличия: вот настоящее, в котором создан текст, двигаясь по инерции вперед, должно отличиться в будущем, срифмоваться, и вот — ранее спрятанное обнаруживалось.

Дари календари

Такого названия у Тягунова нет, но я придумал его, чтобы указать на попытку Тягунова связать день с даром, время с утратой, месяцы как длительности — с находкой. В 2000 году он придумывает перекидной календарь на следующий год. На каждой странице — стихотворение со словами, имеющими временное значение. Название календаря — «Апострофы». Это греческое слово означает «обращенный назад». Учитывая, что Тягунов не дожил до 2001 года и остался обращенным назад, а календарь-таки сумел перекинуться в будущее, то слова, отсылающие ко времени, должны были стать для Тягунова якорями, удерживающими его в настоящем. Но получилось, что слова и стихи смогли прикрепиться к текущему времени, а он сам не смог.

Текст на календарном листке гласит:

* * *
Перекрестись на сон грядущий,
Чтоб утром завтрашнего дня
Живым проснуться, не браня
Вчерашний день, свой хлеб насущный
И беспробудного меня.

Драки и браки

Тягунов верил в числовую символику человеческих отношений. Так, он считал, что трое его отношений подряд по 3 года — это значение их естественной длительности. И только последние отношения длились 8 лет, до его смерти. Это выпадение из троичности он объяснял тем, что сменил место жительства — а значит, оно задает новые числовые последовательности.

Чтобы сохранять возможность смены длительностей, в домашнем пространстве отношений требовалась регулярная реконфигурация. Для этого использовались скандал, уничтожение и восстановление мебели:

«…Рома орет громким голосом: „Любимая! Я же люблю тебя!!!“ — и рушит все вокруг. Швыряет пишущую машинку, телефон, крушит мебель. Потом все успокаивается, мы обнимаемся и миримся. Начинается восстановление: Рома звонит каким-то мастерам, чтобы сколотили нам мебель, — в основном это были художники, умеющие делать рамки для картин».

Надежда Герасимова. Коза Ностра и Брайтон-Бич. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 18

В этих следующих друг за другом разрушении и восстановлении есть комбинаторная сила. Тягунов в эмоциональном аффекте разрушает/разбирает имеющуюся конфигурацию и потом упорно работает над возвращением статус-кво.

Обращение к внешним повторяющимся структурам тоже нужно было для усиления внутренней семейной длительности:

«Примерно за полгода до его смерти вышла дикая история с одним литератором. Тот непонятно за что на меня разозлился, позвонил и начал по телефону оскорблять. Я растерялась, Рома выхватил у меня трубку, немного послушал и убежал из дома. Через полчаса вернулся очень довольный: „Я его побил. Знаешь, у этого негодяя замечательная жена. Я прибегаю, начинаю бить ее мужа, а она держит марку и светским тоном предлагает попить чаю“. Но избиение оскорбителя не принесло Роме спокойствия, он решил наказать врага еще и материально. Заявил, что велит ему приготовить сто рублей и передать через Касимова. Иначе, мол, убьет. Через пару дней Касимов действительно передал нам деньги. В порядке моральной компенсации я потратила их на колготки. И этого показалось Роме мало! Он распечатал листовки, на которых была фотография и домашний телефон того литератора. Все это было снабжено шапкой „Слова любви“. Подобным образом выглядела в то время реклама публичных домов. Расклеивать их Рома ходил, как на работу, успел облепить этой печатной продукцией все окрестные столбы и заборы. Пока не сообразил, что от звонков пострадает не только недруг, но и его жена, так понравившаяся Роме, и ни в чем не повинные дети. Так что мы с ним потом довольно долго ходили по улицам и отдирали со столбов эти бумажки. И после, когда у Ромы что-то не ладилось, он порой вскакивал и бежал — бить этого несчастного литератора. Возвращаясь, возмущенно рассказывал: „Он не мужик! Открывает мне двери и сразу орет, зовет детей. Прячется за них от меня!“»

Надежда Герасимова. Коза Ностра и Брайтон-Бич. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 12-13

Обратите внимание, с каким удовольствием психической компенсации Тягунов повторяет и повторяет избиение безымянного литератора, открывая всё новые грани наслаждения. Это наслаждение от насаждения повтора в чужую семью, тогда как в своей — сохраняются иные закономерности. Неслучайно повторяющееся избиение было незадолго до смерти Тягунова.

Имени меня

Чтобы утихомирить всё разрастающиеся силы поэзии и уровни стихотворной деструктивной власти, нужно было придумывать ограничивающие структуры-контейнеры. Они временно могли задержать разрастание. И Тягунов придумал библиотеку:

***
В библиотеке имени меня
Несовершенство прогибает доски:
Кариатиды города Свердловска
Свободной кистью делают наброски
На злобу дня: по улицам Свердловска
Гомер ведет Троянского коня
В библиотеку имени меня.
В библиотеку имени меня
Записывают только сумасшедших.
Они горды своим несовершенством:
Читая снизу вверх и против шерсти,
Жгут мои книги, греясь у огня
Библиотеки имени меня.
Библиотека имени тебя
Стоит внутри моей библиотеки.
Здесь выступают правильные греки:
Круги, квадраты, алефы, омеги
Внутри себя вычерчивают греки
И за руки ведут своих ребят
В библиотеку имени тебя…
Внутри коня горят библиотеки.

В стихотворении имя, не называясь, проваливается то в созвучное ему, то в смежное, образуя многоуровневую структуру. Чтобы имя сияло, но не разрушало окружающее, его нужно осторожно извлечь: Троянский конь должен был стать конем имени Тягунова. «Матрешечные» понятия, скрываясь друг в друге, отказываются встать в один уровень, добиться чистоты сияния, поэтому только сгорание, разрастающееся изнутри, может сравнять все уровни и обратить всё в единый пепел забвения.

У Тягунова при жизни не вышло ни одной книги, и его слова как будто были готовы остаться пеплом.

Но, сохраняя первичную силу отталкивания, каждая частица пепла, постепенно отзеркаливая черноту от черноты, превращалась обратно в слова. Характерно, что при жизни Тягунова его поэтическая книга хоть и была подготовлена, но не смогла состояться, потому что слова пытались сравняться друг с другом. Как описывал создание сборника тягуновский товарищ Евгений Касимов:

«Я работал над первой его книгой. Все было собрано и сложено, я написал небольшое предисловие, которое очень понравилось Роме за исключением слов „золотая искорка авангарда“. Уменьшительное „искорка“ показалось ему уничижительным. Мы вроде договорились на этот предмет, но тут вмешался главный редактор издательства Уральского университета Федор Еремеев. Мое предисловие он назвал ерундой, и Рома, человек очень мнительный, ему поверил. Федор присоветовал Роме написать предисловие лично. Через пару дней Рома принес мне ужасно пафосный текст, сделанный им самим. Он там писал о себе от третьего лица что-то вроде „великий русский поэт Роман Тягунов…“. „Подпиши“, — сказал он. Я отказался: это не мои слова, не мои мысли, как я могу поставить под этим свою подпись? „Без подписи нехорошо“, — волновался Рома. Я сказал ему, что, если такое помпезное предисловие подписать его именем, будет вовсе глупо. Рома понял, что происходит что-то не то, психанул, пообещал Еремеева заколбасить, а мне наговорил всяких гадостей и глупостей».

Евгений Касимов «Роман был дитя времени…». Азбука имени. C. 55

Слово «искорка», предваряющее огонь и пепел, привело к тому, что Тягунов сам описал книгу Тягунова, тем самым нивелировав отличия на поверхностном уровне. Только смерть разрешила эту тавтологию и позволила проявиться словам о Тягунове вместе с его посмертными книгами.

Я — мрамор самому себе

Последний рекламно-поэтический акт Тягунова тоже оказался тавтологичен:

«Один из друзей Ромы работал в фирме, занимавшейся изготовлением надгробий из разных долговечных природных материалов, в том числе, если у заказчика или у родственников „клиента“ был бюджет, из благородного белого мрамора. Образцы малых архитектурных форм, уже готовые заказы с выгравированными именами и датами, а также те, что были в работе, живописно лежали и стояли там и сям во дворе фирмы, терпеливо ожидая владельцев. Территория фирмы в самом центре города выглядела как репетиция небольшого, но богатого сельского кладбища. Рому же этот вид навел на мысль о литературной премии в области поэзии».

Олег Дозморов. Реклама слова. Азбука имени. Кабинетный ученый. Екатеринбург. 2017. С. 38

Тягунов придумал конкурс на лучшее стихотворение о вечности, победитель которого получил бы мраморную книгу с выгравированными победными строчками. А еще изданную книгу избранных стихотворений.

В жюри премии Тягунов позвал нескольких екатеринбургских поэтов, включая Бориса Рыжего. Поиск автора лучшего стихотворения должен был сопровождаться пышной рекламной кампанией, но сам Тягунов в то время участвовал в выборах как пиарщик и не смог уделить этому достаточно внимания. Владелец фирмы был не очень доволен ходом конкурса. Тем не менее конкурс состоялся, и выиграл его даже не Тягунов, а другой поэт. Учитывая, что наш герой неожиданно погиб в тот момент, мраморное надгробие со стихами о вечности установили именно ему:Уснувший вечным сном

Уверен, что проснётся,
Когда его коснётся
Наш разговор о нём.

Тягунов последнее посвящение отправил самому себе: это поэзия, которая из смерти рекламирует саму себя, вернувшись к своему источнику. Теперь мраморный камень с надписью — эта идеальная реклама инобытия, которая бесконечно комбинирует внутренние значения для посмертных тягуновских стихотворений.