Waldeinsamkeit, saudade, anemoia и другие непереводимые чувства

Непереводимые слова — это как?

На первый взгляд кажется, что определение «непереводимых слов» довольно прозрачно: это слова (или выражения) в одном языке, эквиваленты которых отсутствуют в других. На самом деле существует несколько видов подобных конструкций.

Первая группа — это одиночные слова, для которых нельзя подобрать альтернативу в других языках. Вторая группа будет «под звездочкой»: большинство выражений из нее можно перевести на желаемый язык, но для этого надо будет изменить одно из слов или оба, это — глагольные словосочетания. Проще всего привести пример из английского языка: pay attention можно калькировать и тогда получится «платить внимание», но такого выражения нет в русском (хотя по смыслу относительно логично), и поэтому мы изменяем его на «обратить внимание».

Ну а к третьей группе отнесем фразеологизмы. Конечно, многие устойчивые выражения совпадают в разных странах или их значение при знании языка может быть интуитивно понятно. Например, французская идиома «Quand les poules auront des dents» дословно переводится так: «Когда у курицы появятся зубы». Структурно это выражение похоже на русскую фразу «когда рак на горе свистнет», и значение у них тоже совпадает. А вот немецкое выражение «Tomaten auf den Augen haben», которое дословно переводится как «иметь помидоры в (на) глазах», вряд ли получится быстро расшифровать.

Интересно, что происхождение фразеологизма не чисто немецкое: помидор считался «плодом греха» в Испании вплоть до позднего Средневековья, и несколько значений фразеологизма образовалось именно из-за этого. В те далекие времена выражение «помидоры на глаза» часто означало приговор преступникам. В качестве публичного наказания осужденным приходилось неделями, а то и месяцами ходить с привязанными перед глазами помидорами, чтобы жители города знали об их преступлении. Побочным эффектом было то, что осужденные не видели, куда идут, и это постоянно приводило к несчастным случаям. В Германии и других европейских странах это выражение до сих пор используется в ситуациях, когда люди не видят очевидных вещей. Второе значение похоже на первое, но его происхождение связывают не с историческим контекстом, а с покрасневшими глазами. Они появляются у нас, когда мы устали или не выспались, а уставшие люди, как правило, менее внимательны и не замечают важных вещей.

Чаще всего для обозначения каких-либо чувств, состояний или эмоций используется первая группа, то есть одиночные слова. Именно их мы и будем рассматривать.

Как переводить непереводимое?

Непереводимые слова — беда всех переводчиков. Заменить синонимом или не переводить вовсе? На самом деле существует несколько способов, каждый из которых подходит тому или иному типу слов, не имеющих аналогов.

Первый способ — опущение. Если смысл высказывания не поменяется, слово можно опустить. В качестве примера возьмем тоску: если в предложении это слово стоит в ряду однородных членов («Тоска и печаль по прошлому нахлынули на нее с неистовой силой»), то слово, с которым возникли трудности при переводе, можно убрать, оставив второе, более понятное иностранцу.

Второй способ самый простой: если нет возможности опустить слово при переводе, стоит попробовать подобрать ему синонимы. Этот вариант плох тем, что точную замену найти сложно, так как непереводимые слова зачастую связаны с особенностями менталитета того или иного народа. Однако обычно переводчики так и поступают. Посмотрим на роман «Бесы» знаменитого почитателя русской тоски Федора Михайловича Достоевского. В оригинале видим реплику Марьи Тимофеевны: «А как же: маленький, розовенький, с крошечными такими ноготочками, и только вся моя тоска в том, что не помню я, мальчик аль девочка». В переводе английской переводчицы Констанс Гарнетт «тоска» переводится как grief, что не совсем точно. Кембриджский словарь предлагает нам «горе» или «печаль» в качестве возможных переводов этого слова. И действительно, в тех же «Бесах» мы находим предложение («И вот я тебе скажу, Шатушка: ничего-то нет в этих слезах дурного; и хотя бы и горя у тебя никакого не было, всё равно слезы твои от одной радости побегут»), которое при переводе на английский так же содержит слово grief, только теперь уже в значении горя.

Но так как тоски Достоевскому не занимать, можно найти еще одну реплику с ее упоминанием: «Тоска не скука». И неожиданно мы обнаруживаем, что переводчица решила отойти от привычного grief и заменить его на sadnes, что переводится тоже как «печаль» или «грусть», но чуть менее сильная.

Третий способ перевода добавит тексту загадочности — это транслитерация. Наверняка многим знаком язык надсат из романа Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин», который построен почти полностью по этому принципу. Автор использовал русские слова и записал их латиницей с небольшими изменениями в некоторых из них: например, shoom — «шум», zoobies — «зубы». Но упомянутые слова никак нельзя назвать непереводимыми, и транслитерация нужна была автору для достижения других целей, в том числе для манипулирования мозгом читателя, который спустя время неосознанно начинает запоминать диковинные слова. Если же записывать подобным образом тоску (англ. toska), автору придется или пояснять слово в примечаниях, что вряд ли полностью раскроет его значение, или пустить фантазию читателя в полет, не оставляя никаких комментариев.

Последний способ самый сложный, потому что это описательный перевод. Он не всегда подходит, потому что предполагает развернутое определение. То есть вместо предложения «Тоска и печаль по прошлому нахлынули на нее с неистовой силой» читатель увидит фразу «Душевная тревога, соединенная с тихой грустью и скукой, и печаль по прошлому нахлынули на нее с неистовой силой». Коряво звучит, не правда ли? К тому же с описанием тоски не всё так просто.

Широкая душа, или Какие слова в русском языке не имеют альтернативы

Вероятно, самое известное непереводимое слово в русском языке — это уже упомянутая тоска. У этого слова существует множество определений, и у каждого русского человека оно свое.

В качестве примерных описаний этого специфического чувства можно взять вариант лингвистки Анны Вежбицкой и версию Большого толкового словаря русского языка. Для Вежбицкой тоска — это когда человек чего-то хочет, сам точно не знает, чего именно, знает, что это не может произойти, и из-за этого нечто чувствует. Самое интересное, что лингвистка не объясняет природу чувства, а описывает ситуацию, при которой человек может испытывать тоску. При этом для определения самой ее сути использовано таинственное «нечто», которое каждый человек может заменить на слова, являющиеся для него частью тоски. А вот в трактовке Большого толкового словаря русского языка тоска — это тяжелое гнетущее чувство, душевная тревога, грусть, уныние. Автор словарной статьи, в отличие от Вежбицкой, делает упор не на ситуативность, а именно на составляющие чувства. Но такое ли оно на самом деле?

В Древней Руси использовалось слово «тъска», которое означало стеснение, горе, печаль, беспокойство и волнение. На первый взгляд всё просто, но в действительности древнерусское слово восходит к праславянскому языку, в котором тоска имела то же происхождение, что и слово «тощий». Когда мы говорим «тонкая душа», то имеем в виду, что человек обладает душевной восприимчивостью и впечатлительность, и это вовсе не значит, что он опечален.

Со временем тоска явно расширила спектр входящих в нее чувств, и во многом этому помог Федор Михайлович Достоевский. Как в страданиях он видел нечто прекрасное и нужное, так и тоска оказалась недалека от тихой печали, смешанной со специфической радостью или весельем. Это отчасти подтверждает Лебядкина Марья Тимофеевна, героиня романа «Бесы»: «Тоска не скука. Мне весело».

Удивительно, но достаточно многостороннее определение тоске дают медицинские источники.

Например, интересной особенностью оказывается внимание человека, которое сосредотачивается исключительно на прошлом или будущем. Кроме того, в источниках различают светлую и мрачную тоску: первая связана со смешанным чувством благодарности и грусти, например при расставании, а вторая вбирает в себя всевозможные отрицательные эмоции от печали до гнева и может даже привести к депрессии.

Не уходя далеко от великого знатока русской души Федора Михайловича Достоевского, вспомним его повесть «Двойник». В ней писатель впервые употребил слово «стушеваться» в значении «незаметно исчезнуть», «уничтожиться», причем сделать это, как бы не оставляя и намека о своем существовании. Сам Достоевский в «Дневнике писателя» сравнивает это слово с убывающей тенью на затушеванной тушью полосе в рисунке. Федор Михайлович вспоминает, что впервые услышал его в классе Главного инженерного училища, где он учился. Так как многие работы были связаны именно с использованием техники растушевки, слово перешло и в обычный разговор между товарищами: «Ну, — говорит один садящийся за книги другому, — ты теперь стушуйся».

Постепенно слово приобрело еще одно значение, не такое категоричное. Глагол «стушеваться» стали употреблять по отношению к оробевшему, смутившемуся человеку, причем это должно быть заметно внешне по закрытой позе и другим признакам.

Еще одно русское слово, альтернативу которому подобрать невозможно, — пошлость.

Сейчас оно широко употребляется в самых разных ситуациях, но чаще всего, когда надо охарактеризовать человека, который ведет себя слишком откровенно или вульгарно. Однако значений у этого слова гораздо больше

Это не совсем чувство, но определенное поведение и состояние души человека, которое вызывает у других множество различных эмоций. Прилагательное «пошлый» происходит от слова «пойти». В русских памятниках делового языка и грамотах до XVII века оно употребляется в нескольких значениях: исстари ведущийся, старинный, исконный; прежний, обычный. А ближе к началу XVIII века в него начинает закрадываться отрицательный оттенок, и «пошлый» уже употребляется по отношению к предметам низкого качества, весьма обыкновенным, маловажным.

Несмотря на популярность слова в академических кругах, оно не находит широкого распространения вплоть до середины XIX века, пока внезапно не начинает появляться в словарях в нескольких значениях. Оно всё еще характеризует что-либо низкого качества, обыкновенное, маловажное, но в то же время опускается до чего-то морально низкого и простоватого. И даже в примерах появляется формулировка: «Пошлый дурак. То же, что набитый или совершенный дурак». Примерно в этот же период от прилагательного образуется существительное «пошлость», которое сразу же входит в употребление среди писателей. Например, Гоголь вспоминает, как Пушкин отзывался о самом себе: «…еще ни у одного писателя не было этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в такой силе пошлость пошлого человека…».

Чем дальше, тем хуже: к 1850-м годам «пошлый» — уже не просто «обыденный» и «низкий», а «неприличный», «грубый», «подлый», «вульгарный» и «тривиальный». Но известный русский писатель и лексикограф Владимир Иванович Даль замечает, что во многих говорах это прилагательное эволюционирует по-своему, исходя из первичного древнерусского значения, то есть не имеет отрицательной коннотации и характеризует зрелого, возмужавшего человека.

Пошлость во всех вариациях оказалась такой «востребованной», что в XX веке к ней добавляются всё новые и новые определения.

В словаре Ушакова его конкретизируют, делая упор именно на моральной составляющей: «низкопробный в духовном, нравственном отношении, чуждый высших интересов и запросов».

До наших дней это слово дошло почти во всём многообразии своих значений. Нередко можно услышать, как кто-то критикует шутку за ее пошлость, то есть неприличность, или же комментирует судьбу героя-обывателя из фильма или книги словами «Как пошло он живет…». В основном такие высказывания характерны для старшего поколения, накопленный опыт и особенности жизни которого выстроили достаточно четкие границы между нравственно высоким, социально одобряемым и тривиальным, переходящим в неприличное.

«Словарь непонятных печалей» Джона Кенига

Что такое «Словарь непонятных печалей»?

Однажды, в 2006 году, юному поэту Джону Кенигу, который учился в колледже в Миннесоте, пришла гениальная мысль создать словарь, где содержались бы красочные слова, необходимые для его стихотворений. Он хотел, чтобы там были эмоции и чувства, которым никогда не давали определений. Вдохновившись выражениями необычных чувств, в 2015 году Кениг решил реализовать идею и создал сайт с двадцатью тремя непереводимыми словами. Особо сложным для восприятия словам требовалось более подробное объяснение, и Кениг решил дополнительно создать ютуб-канал. Туда он выкладывал видеоролики с более полным значением некоторых слов. Печатная версия «Словаря непонятных печалей» вышла совсем недавно, в 2021 году.

На первый взгляд кажется, что Кениг анализировал чувства, связанные только с грустью, однако название — ложный друг переводчика. Сам автор поясняет, что слово sadness (рус. «печаль») изначально имело значение наполненности, потому что произошло от того же латинского корня satis, что и satisfaction (рус. «удовольствие»), и sated (рус. «насыщенный»).

То есть для Кенига в слове «печаль» важна именно наполненность каким-то сильным чувством, а не отрицательный окрас.

Изобретение или находка?

В предисловии книги автор пишет, что это «сборник новых слов для обозначения эмоций». То есть он сам их придумал? И да, и нет.

Слова в том виде, в каком они представлены в «Словаре…», действительно не существовали до определенного времени. Но Кениг провел множество исследований в области лингвистики, сочетая между собой корни и суффиксы из латинских, германских и древнегреческих источников в подражание существующим английским терминам. Он исследовал их этимологию, выявляя наиболее удачные сочетания, и так получился «Словарь непонятных печалей».

Джон Кениг видит свою миссию в том, чтобы пролить свет на фундаментальную странность человеческого бытия, на боль и внутренних демонов, на наслаждение и счастье и на все другие чувства, которые бурлят на заднем плане повседневной жизни. И, как бы в подтверждение своей мысли, сразу после предисловия приводит несколько слов с их описаниями:

kenopsia — ощущение от места, обычно оживленного и многолюдного, но сейчас заброшенного и тихого;

dés vu — осознание того, что этот момент станет воспоминанием;

nodus tollens — ощущение, что сценарий твоей жизни больше не имеет для тебя смысла;

énouement — сладостно-горькое чувство от того, что побывал в будущем, узнал, какие изменения произойдут, но не можешь никому об этом рассказать;

onism — фрустрация от того, что вынужден находиться в одном теле, которое не может находиться в двух местах одновременно;

sonder — осознание того, что каждый прохожий является главным героем своей собственной истории, в которой ты лишь дополнение фона.

Интересно, почему именно эти слова были выбраны автором для упоминания сразу после предисловия? Возможно, одной из причин была двойственность их значений. Как Кениг указывает в предисловии, в жизни каждого сочетаются совершенно противоположные чувства, которые он и попробовал вместить в отдельные слова. Если раньше в каком-либо месте был вечный праздник, то сейчас гробовая тишина. Существование в очень счастливом моменте когда-нибудь станет воспоминанием. Можно жить на полную катушку, но нельзя быть в двух местах одновременно… Все эти смыслы не стоит рассматривать с позиций позитивного и негативного, они гораздо богаче и глубже подобного разделения.

Кениг убежден, что существование подобных слов может помочь человеку почувствовать себя не так одиноко в своих чувствах, ведь если для них есть название, значит, их испытывал кто-то еще.

Джон Кениг превращается в настоящего философа, высказывая идею о том, что слова программируют нас психологически и определяют наши общественные отношения, память и восприятие реальности.

Он предполагает, что мы даже не замечаем, как устаревают слова, которые уже не помогают описывать мир вокруг себя, а только чувствуем щемящую пустоту. Конечно, продолжает автор «Словаря…», в язык приходят новые слова, но они направлены скорее на общественно-социальную сторону жизни, а не на внутренний мир человека, и из-за этого возникают пробелы в сфере эмоций и чувств.

Он полагает, что печаль должна восприниматься людьми в ее исконном значении и не погружать их в отчаяние, а давать бурный прилив эмоций, который напомнит, что жизнь таинственна и чудесна.

Для некоторых слов Кениг указывает, от какой основы они были образованы:

Chrisalism — спокойствие от нахождения в помещении во время грозы (сравнимо с нахождением в утробе матери). От латинского chrysalis — куколка бабочки.

В этом случае даже не возникает вопросов, почему именно такое описание, ведь куколка бабочки — ее временный дом и защита, как и помещение для человека во время грозы.

Следующее чувство наверняка знакомо каждому карьеристу:

trumspringa — страстное желание сойти со своего карьерного пути к простой жизни, присматривать за маленькой фермой на лесной поляне, содержать маяк в уединенном месте или стать пастухом в горах (это своеобразный вид переключения внимания, который позволит вам разгрузиться, а потом вернуться в свой кабинет в городе).

Этот термин состоит уже из нескольких частей. Автор берет немецкое Stadtzentrum (рус. «центр города»), затем добавляет к нему слово Rumspringa на пенсильванско-немецком диалекте, обозначающее обряд инициации, во время которого подростки-амиши могут исследовать мир вокруг, нарушая традиционные для них правила поведения.

Для тех, кто постоянно испытывает ностальгию, Кениг придумал ее разновидность:

anemoia — ностальгия по времени или месту, которых ты никогда не знал.

Составлено слово из двух древнегреческих корней: ánemos (рус. «ветер») и nóos (рус. «разум»), из которых, в свою очередь, состоит английское anemosis, сотрясение дерева очень сильным ветром до состояния, когда оно начинает выгибаться.

Последнее слово из «Словаря непонятных печалей», которое мы рассмотрим, особенно актуально сейчас, когда времени катастрофически не хватает и хочется ускорить все жизненные процессы:

adronitis — разочарование из-за количества времени, необходимого для того, чтобы по-настоящему познакомиться, сблизиться с кем-то.

Кениг ссылается на латинское andronitis, что в древнеримской архитектуре означает коридор, соединяющий переднюю часть дома со сложным внутренним атриумом. Автор «Словаря…» приводит интересное сравнение: одной из особенностей римских домов является то, что парадные комнаты обычно имеют греческие названия, в то время как задние — латинские, что характерно для наших внешнего и внутреннего «я», говорящих на совершенно разных языках.

Джон Кениг создал удивительную вещь, которая действительно может показать людям, что то, что они испытывают, — нормально и они не одни в своих переживаниях, а это очень важно для внутренней гармонии.

Как «печалятся» в других странах?

Хоть Джон Кениг создал действительно уникальную вещь, сконструировав столько интересных и важных терминов, непереводимые слова существовали задолго до него. Их слишком много, чтобы рассмотреть все, но самые интересные точно не останутся без внимания.

Waldeinsamkeit (немецкий язык)

Слово Waldeinsamkeit — архаичный немецкий термин, дословно переводящийся как «лесное одиночество». С древних времен лес в Германии, а до этого в германских племенах, считался особым пространством, где происходили различные необыкновенные истории. Поэтому меланхолически-романтическое чувство одиночества в лесу, что и означает это слово, вполне характерно для немцев.

В современном мире, особенно во время и после пандемии COVID-19, когда люди больше времени проводили наедине с собой и своими мыслями, слово актуализировалось и стало употребляться как стремление к временному отшельничеству на лоне природы. Даже проводились специальные исследования, которые показали, что во время карантина в 2020 году количество посещающих лесные массивы сильно возросло. Но важно, что главной мотивацией для таких походов является желание не развлечься с семьей или друзьями, а именно почувствовать приятную атмосферу спокойствия и одиночества.

Кроме того, немецкие леса пронизаны историей: с ними связано множество народных сказок и легенд, которые позволяют почувствовать себя героем одной из них и испытать это древнее и таинственное Waldeinsamkeit.

Saudade (португальский язык)

Упомянув чувство anemoia из «Словаря непонятных печалей», нельзя не назвать saudade, тоже относящееся к ностальгии. Это португальское слово можно даже сравнить с тоской, но степень их сходства определить сложно, потому что saudade (рус. «саудаде»), как и тоска, основано на особенностях национальной психологии.

Традиционно термин расшифровывается как тоска (или ностальгия) по тому, что потеряно или изменилось навсегда.

Представим ситуацию, что вы приехали в дорогое вам место, например в родной город, но то, что вы видите, сильно отличается от сохранившегося в памяти, — примерно это и понимается под саудаде.

Оно обнаруживает отсутствие чего-либо на прежнем месте, делает эту пустоту видимой.

Сами португальцы считают эту эмоцию скорее положительной, поскольку она позволяет отрефлексировать прошлый опыт и переосмыслить его. Очень поэтично охарактеризовал ее португальский лирик Тейшейра де Пашкуайш: для него это «жажда чего-то любимого, обернувшаяся болью отсутствия».

Версий происхождения термина довольно много. По одной из них, слово образовалось от архаичного soidade, что в стихах трубадуров XIII века по ощущениям совпадало со страданиями возлюбленного в разлуке с невестой.

В начале XX века даже появилось литературное направление, которое назвали «саудадизм». Его представители хотели восстановить «былое великолепие» культурной жизни Португалии и установить главенство традиционных для страны ценностей.

Hygge (датский язык)

На мгновение переместимся в Финляндию и представим уютный рождественский вечер. Пройдемся по ярмарочной площади, выпьем ароматного глёга, попробуем душистую шафрановую булочку луссекатт… Всё это — hygge (рус. «хюгге»), ощущение уюта, душевности и благополучия, распространенное в Скандинавских странах.

Это понятие используется не только для описания какой-то внутренней теплоты.

Атмосферные и уютные интерьеры кофеен, различных творческих пространств тоже могут описываться словом «хюгге». Побольше свечей, гирлянд, подушек и пледов, комфортное общение с друзьями и семьей — и вот вы уже на шаг ближе к достижению хюгге!

У этого понятия тоже есть несколько версий происхождения, но все они вращаются вокруг слов, связанных с благополучием, сознанием и объятиями.

Duende (испанский язык)

Фламенко известно всем как танец, но на самом деле это целая культура, которая пошла от названия южно-испанской музыки и дала жизнь танцу, песне и стилю исполнения. В 2010 году ЮНЕСКО даже присудила фламенко статус объекта всемирного наследия, и не зря. У испанцев есть отдельное чувство, которое описывает ощущение от этого танца, — duende (рус. «дуэнде»).

В определенной степени дуэнде можно сравнить с катарсисом, так как это тоже нравственное перерождение после душевного потрясения, вызванного произведением искусства. Но для испанцев это особое состояние, душа танца, без которой он невозможен.

Duende дословно переводится как «дух» или «домовой». Дух танца поглощает выступающего, вводя его в своеобразный транс, и вслед за ним в транс входят и зрители, переживая многогранную гамму чувств от увиденного.

Можно ли «почувствовать» непереводимые слова?

Большинство слов без аналога относятся к культуре той или иной страны, и полностью понять их значения достаточно проблематично, так как они связаны с особенностями менталитета, психики, с историческим контекстом. Но все мы люди и интуитивно понимаем друг друга, даже если являемся представителями разных государств, поэтому как саудаде может найти отклик в душе русского человека, так и хюгге в душе португальца. Возможно, когда-нибудь появится еще один Джон Кениг и создаст еще один универсальный словарь со всевозможными чувствами и эмоциями, чтобы все могли разделить свои переживания друг с другом.