От семинарий к корпорациям. Как религиозные колледжи породили американский академический капитализм, а он завоевал мир
Колледжи американских религиозных общин превратились в университеты лишь в середине XIX столетия, а крупные лаборатории и исследовательские центры появились в американских вузах только во второй половине ХХ века. Философ, руководитель отдела культурно-просветительских проектов и программ ЦУНб им Н. А. Некрасова Александр Вилейкис и социолог, научный сотрудник лаборатории TANDEM СПбГУ Максим Ни совместно c Synopsis.group разбираются, как 1970-е и 1980-е годы породили капиталистическую модель американской науки — и как уже в XXI веке ее попытались перенять Британия и Франция.
Модели частного и государственного финансирования науки были опробованы в разных странах и исторических контекстах. Невозможно сказать, какая из них наиболее эффективна, всё зависит от конкретных институциональных условий. Россия является уникальным случаем, где на уровне общественного сознания считается правильным одновременно платить из бюджета за высшее образование и требовать от университетов самоокупаемости, бизнес-коммуникации и выхода в реальный сектор экономики.
Как складывалось подобное противоречие, мы подробно писали в предыдущем тексте.
С одной стороны, важно понимать, что российская система высшего образования во многом наследует советской традиции разделения академического труда, где научной работой занимались в основном в институтах РАН, а университетам отводилось преимущественно образование. В такой логике вузы буквально выполняют социальный заказ на подготовку специалистов для нужд государственной экономики.
Госплановский принцип субсидирования вузов теперь дополняет система «эффективного стимулирования».
Университеты могут довольствоваться минимальным финансированием от Министерства науки и высшего образования, а могут претендовать на дополнительные средства.
Для этого за последние 10–15 лет разработан целый ряд проектных инициатив: конкурсы на право обладать статусом университета федерального значения, опорного университета, научно-исследовательского университета; программа «5-100» и разрабатываемый сейчас проект «Приоритет 2030».
Если раньше основными критериями эффективности работы университетов были только качество образования и количество абитуриентов, то сейчас добавляются два дополнительных измерения. Во-первых, на вузы возлагается задача производства передового научного знания. Для его измерения разработаны особые наукометрические индексы, учитывающие количество публикаций в высокорейтинговых журналах и совокупный объем цитирований. А во-вторых, от университетов требуется выстраивание тесных связей с бизнес-сообществом и коммерциализация научных разработок. В идеале организация должна выходить на самоокупаемость и приносить прибыль, превышающую уровень государственных дотаций.
Такая модель управления внедряется для повышения конкурентоспособности российских университетов на международной арене. В этом плане отечественные вузы стремятся к соответствию лучшим институциональным образцам — американским исследовательским университетам. О том, какие проблемы возникают при адаптировании американских практик на российской почве, мы писали ранее. Данный же текст посвящен тому, как университеты США стали мировым стандартом и к каким последствиям в разных странах привела стандартизация университетской науки по этому образцу.
Американская мечта об эффективном образовании
Американские университеты с момента появления развивались как частные предприятия, обладая широкой автономией. Даже в формально-государственных университетах доля финансовой поддержки со стороны правительства составляет не более 30% от общего бюджета.
Каждый частный университет может сформировать собственную управленческую структуру, а в случае государственных университетов она определяется правительством конкретного штата.
В частных университетах основные административные функции выполняет президент, назначаемый советом попечителей. Фактически ему доступна вся полнота власти. Он отвечает за назначение деканов, наем новых сотрудников и несет ответственность перед попечительским советом за любые финансовые операции.
Бюджет формируется из четырех источников: плата за обучение, государственное финансирование, исследовательские контракты, пожертвования. За каждый из них идет открытая конкуренция между вузами, и важнейшее значение для привлечения новых ресурсов имеет научная репутация университетов. Подобного рода пиетет перед наукой кажется несколько парадоксальным в контексте культуры американского прагматизма, однако лишь на первый взгляд.
Первые американские колледжи появились в XVII веке. Они концентрировались вокруг конфессиональных сообществ католиков, пресвитериан и баптистов. Государственное регулирование ограничивалось лишь требованиями обязательной регистрации, на основе которой выдавалась образовательная лицензия, которая не предполагала финансирования. Большую часть преподавателей составляли священники, программа обучения состояла из базовой математики, гуманитарных дисциплин и богословия. Такое образование сложно было назвать ориентированным на получение профессии или старт научной карьеры.
Вплоть до 1860-х американская наука не была связана с университетами. Четыре года в колледже можно было расценивать как способ социализации отпрысков местных элит или социального лифта потомков нуворишей.
Переломный момент наступает в 1862 году с принятием федерального закона Morrill Act, согласно которому штаты получили большое количество земли, которую можно было использовать для открытия университетов. Это повлекло за собой стремительное увеличение числа высших учебных заведений и повысило качество поступающих студентов. Тогда зародилась идея нового образования, ориентированного на потребности рынка, — она потребовала привлечения в штат специалистов в передовых отраслях науки и технологии.
Естественно, что ученые и инженеры стоили дороже, чем священники. Поэтому первыми осуществили трансформацию университеты, ориентированные на состоятельные и влиятельные семьи: Гарвард, Йель, Принстон, Колумбийский и Чикагский университеты. Впоследствии их формат организации обучения стал образцом для остальных американских колледжей.
Рекламные буклеты, распространяемые для привлечения абитуриентов, нередко содержали лозунги вроде «Мы даем такое же хорошее образование, как в Гарварде!». Конкуренты стремились копировать программу обучения и административную организацию университетов-лидеров.
Однако в условиях нарастающего единообразия осталась нерешенной проблема дифференциации университетов. Если все учат одинаково, то какой университет выбрать? Тогда в ход пошли имена «звездных» профессоров. Их наличие стало рекламироваться как гарант качества образовательных услуг. Поэтому при приеме на работу в вуз важнейшее значение приобрели научный статус и профессиональные достижения профессоров. Лучшим стали предлагать самые комфортабельные условия работы вплоть до пожизненных контрактов и предоставления оплачиваемых творческих отпусков сроком до года (sabbatical leave).
Так из духа конкуренции сформировалась модель американского исследовательского университета, где научные достижения сотрудников вносят решающий вклад в бюджет через потоки абитуриентов, грантов и пожертвований. Подобно Голливуду, американская академия стала выстраиваться вокруг «звезд», которые, несмотря на астрономические гонорары, всё равно окупались.
Кроме «звездных» профессоров, эффективным способом налаживания отношений между академическим сектором и бизнес-сообществом было формирование исследовательских и технологических парков, объединяющих потенциал университета, бизнеса и инвестиционных организаций.
Начиная с середины XX века университеты формируют крупные технопарки и лаборатории, чтобы конкурировать с частными и правительственными исследовательскими центрами.
Если до 1960-х годов большая часть заказов на исследования распределялась между внутренними коллективами и научными группами, сформированными специально под эти задачи, то после развития университетских технопарков всё больше проектов отдавалось на реализацию университетам. Использующие передовые достижения фундаментальной науки и не требующие формирования нового коллектива под каждую конкретную задачу, вузы оказались эффективной и дешевой альтернативой собственным мощностям.
Вскоре после правительственных инвестиций университетами в качестве исследовательских центров заинтересовались и частные компании. Начавшийся в 1970-х процесс передачи университетам частных заказов к современности расширился до огромного спектра разнообразных грантов и отдельных исследований.
Результатом такого сотрудничества становится создание новых рабочих мест, отраслей промышленности и продуктов. К примеру, Стэнфордский университет имеет в распоряжении один из самых крупных технопарков, в рамках которого сотрудники университета проводят совместные исследования с такими компаниями, как Google, Cisco System и HP. Здесь, конечно, стоит иметь в виду, что привлечение подобных гигантов корпоративного сектора во многом определяется социальным капиталом университета.
Последним элементом, определяющим американские университеты, стала концепция «третьей миссии», сформулированная в Университете Висконсина в Мэдисоне в начале XX века, добавляющая к традиционным функциям вуза — образованию и исследованиям — дополнительный компонент — служение обществу.
Для реализации данной идеи в 1925 году была основана частная некоммерческая организация — «Исследовательский фонд выпускников Висконсина» (Wisconsin Alumni Research Foundation, WARF), аффилированная с университетом. Основная область работы фонда — поддержка перспективных исследований, помощь в их коммерциализации. Первым примером успеха WARF стало открытие витамина D Гарри Стинбоком и последующая разработка пищевых добавок для лечения рахита.
Как зародился американский академический капитализм
В 1970–1980-е наступает следующая переломная эпоха для американских университетов. Новая экономика знаний воспринимает университеты в качестве рыночных агентов, для которых главное — эффективность и прибыль. В академическую систему встраивается логика количественных показателей, характерная для любой крупной компании. Наукометрия зарождается как формализация тех KPI, по которым американские вузы уже конкурировали и наращивали свою эффективность задолго до появления рейтингов, то есть возникает снизу в ответ на естественную логику развития университетов в США.
Стимулируется поиск дополнительных источников дохода, начиная от активного участия в борьбе с уже существующими частными и государственными исследовательскими лабораториями за гранты и внешние заказы. Расширяется бюрократический аппарат: администраторов становится больше, чем преподавателей; вводятся краткосрочные эффективные контракты с сотрудниками — теперь большинство, за исключением обладателей пожизненных контрактов, вынуждены встречаться с кадровой комиссией раз в несколько лет, рискуя лишиться рабочего места в случае невыполнения показателей.
Финансовый успех и коммерциализация разработок в американской академии — прерогатива представителей технологических отраслей. Социальные и гуманитарные дисциплины отходят на второй план — как не вписывающиеся в технократический ландшафт.
Финансирование департаментов философии, социологии, антропологии, сравнительного литературоведения значительно ниже, чем естественно-научных направлений.
Превращаясь в корпорации, американские университеты стали достаточно эффективными рыночными агентами. Несмотря на негативные последствия, среди которых выгорание преподавательского и студенческого состава, упадок многих социогуманитарных дисциплин, в целом вузы смогли не только пережить процесс трансформации, но и повысить свою экономическую эффективность. Впрочем, это было возможно только потому, что американские университеты уже пережили первую рыночную трансформацию, обладали опытом выполнения контрактов и проектов в реальном секторе, свободно конкурировали при привлечении абитуриентов и практически полностью обходились без государственной поддержки. Академический капитализм и пришедшие с ним KPI стали просто развитием всех предыдущих особенностей академической системы США.
Как американская модель исследовательского университета стала международным эталоном
Глобальные рейтинги успешности университетов взяли за основу модель американского исследовательского университета и соответствующие KPI.
В разных пропорциях оценке подлежат четыре основных фактора:
- публикационная активность;
- качество образовательной среды;
- международные связи;
- вклад вузов в общественный прогресс («третья миссия»).
В большинстве стран, несмотря на иную историю формирования университетов, равно как и на базово другие предпосылки конкуренции между ними, требования международных рейтингов всё равно являются основанием для разработки локальных средств оценки и ранжирования собственных вузов.
Сложно не стать чемпионом в игре, к которой сам разрабатывал правила, поэтому традиционным лидером в плане показателей эффективности являются США.
Не менее 20% в первой сотне любого рейтинга занимают именно американские вузы. В первой тройке всегда можно обнаружить MIT, Стэнфордский или Гарвардский университет. В этом плане американская система высшего образования является недостижимым идеалом для правительств многих стран.
Лидерство американских университетов в международных рейтингах определилось уникальным историческим контекстом их становления.
Отсутствие государственной поддержки и постоянная конкуренция за привлечение студенческих масс сформировали особый тип образовательных институций, в которых научные достижения профессоров становятся символом для привлечения финансового капитала, а наукометрия — логичным следствием предпосылок и удобным инструментом измерения успеха. Те же причины изначально подталкивали американские университеты к диверсификации источников дохода за счет инвестирования доходов от образовательной деятельности и коммерциализации результатов исследований. Коммерциализация исследований происходит с помощью налаженного механизма взаимодействия с развитым корпоративным сектором, заинтересованным в производстве наукоемких инноваций. Таким образом, достигается реализация «третьей миссии» университета — видимый вклад в развитие регионов и национальной экономики в целом.
Как только наукометрия стала общемировой, открылась значимая проблема: в других странах университеты имели различную историю развития и зачастую выполняли иные социальные функции.
Поэтому, когда европейским вузам пришлось конкурировать с американскими по изначально чуждым правилам, они оказались в заранее проигрышной ситуации.
Далее мы рассмотрим примеры того, как университеты Великобритании и Франции развивались до внедрения новых систем оценивания и как они пережили встраивание в логику академического капитализма.
Каменные, краснокирпичные и стеклянные университеты Великобритании
В отличие от США британская система отличается высокой степенью неоднородности в плане распределения ресурсов и направленности. Такое положение вещей обуславливается «поколенческой» структурой местных вузов.
Лидерами являются Оксфорд и Кембридж, а также шотландские университеты в Эдинбурге, Глазго, Абердине и Сент-Эндрюсе. Это самые старые учреждения, сохранившие дух элитарного образования. Здесь, как в крупнейших американских вузах, развита практика фондов целевого капитала, пополняемого за счет пожертвований выпускников и филантропов. Данные вузы отличаются традиционно высокой степенью исследовательской продуктивности (Оксфорд и Кембридж регулярно попадают в верхние строчки международных рейтингов) и развитыми формами взаимодействия с бизнесом.
Вторая категория британских вузов — «краснокирпичные университеты», созданные в период индустриальной революции XIX века для обеспечения необходимости в квалифицированных инженерах и фабричных управленцах, что во многом схоже с американской промышленной революцией. К ним относятся Лондонский университет, Дарэмский, Бирмингемский, Манчестерский и Ливерпульский. Все они изначально задумывались как центры развития промышленного производства, поэтому сохранили тесные контакты с заводами и фабриками — Манчестер с химической промышленность, Бирмингем с горнодобывающим сектором и т. д.
Третья категория университетов — самая молодая, появившаяся в начале 1960-х в Ноттингеме, Сассексе, Уорвике, Кенте и некоторых других городах. Это «стеклянные университеты», созданные с целью расширить доступ к высшему образованию для широких слоев населения.
Формально все высшие учебные заведения Великобритании имеют государственный статус, но с 1980-х, с приходом академического капитализма, сокращается прямой поток государственных ассигнований, увеличивается доля самоокупаемости и одновременно ужесточаются механизмы отчетности.
KPI здорового человека
Для контроля качества и стимулирования продуктивной работы университетов британское правительство ввело две соперничающие процедуры. Одна призвана стимулировать научную работу, а вторая обеспечивает качество преподавания.
Для стимулирования исследований каждые пять лет проводится Research Assessment Exercise (RAE).
Оценке подлежат качество исследовательского продукта, исследовательская среда и влияние исследований на общество. Импакт-факторы журналов не используются для оценки качества.
Кроме того, в качестве исследовательских продуктов засчитываются статьи публицистического характера в СМИ.
RAE, в отличие от большинства рейтингов, учитывает дисциплинарные различия. В Великобритании национальные СМИ составляют на основе материалов проверок исследовательской продуктивности агрегированные рейтинги департаментов. Поскольку в сводную оценку включаются усредненные показатели по всем департаментам, это страхует социальные и гуманитарные науки от наукометрической дискриминации, так как они не способны производить такой же объем статей и патентов, как остальные.
Для стимулирования качества преподавания создано Агентство по обеспечению качества в образовательном процессе (Quality Assurance Agency for Higher Education, QAA). Оценке подвергаются документы, регламентирующие преподавательский процесс: программы, силлабусы, учебные пособия, финансовые ведомости. Кроме того, агентство занимается финансовым аудитом британских университетов и вырабатывает кодекс, регулирующий выполнение обязательств университета перед студентами.
В основе британской системы лежит баланс между относительной финансовой автономией и подотчетностью государственным структурам. Впрочем, у нее существуют недостатки. Так как большая часть финансирования университетов зависит от социального капитала, то самые молодые — «стеклянные» — университеты попадают в положение аутсайдеров. Впрочем, в некоторых случаях им удается вырваться. Например, Университет Уорвика, описанный Бертоном Кларком. Его администрация быстрее остальных успела приспособиться к новым правилам игры, установленным в рамках политики автономизации университетов. Как указывает Кларк, это произошло во многом благодаря двум компонентам: введению системы публичного управления с участием представителей бизнеса и общественности, а также активному поиску заказчиков для проведения прикладных исследований.
В случае Великобритании видно, что перестройка общемировых рейтингов под локальный контекст позволяет до определенной степени облегчить опыт встраивания в общемировую систему наукометрии, но для сокращения разрыва требуется разработанная политика и дотации.
Что касается социогуманитарного сектора, то здесь британская академическая система приспособилась лучше, нежели американский оригинал. В США эти факультеты финансируются по остаточному принципу. Пока речь не идет о департаментах политических наук, статистики и аналитической философии, на социогуманитарные исследования средства выделяются из бюджета правительства штата или частных пожертвований. До определенной степени это логика благотворительности, так как в американских правилах игры гуманитарный факультет не способен конкурировать с естественнонаучным или техническим.
Великобритания реализует иную модель, где гуманитарии конкурируют с гуманитариями, а не с другими областями знания. Это позволяет адекватно стимулировать развитие данных факультетов, не подчиняя их правилам, в которых они заранее проиграют.
От традиционной модели разделения образования и исследований к системам академического превосходства во Франции
В отличие от США и Великобритании подавляющее большинство французских университетов находится в государственном подчинении: сотрудники официально нанимаются на работу не в конкретный вуз, а в Министерство высшего образования и научных исследований. Бюджеты на 90% состоят из государственных ассигнований.
Распределением государственных субсидий для университетов занимается министерство, для большей части вузов при расчете размера финансирования используется модель Сан-Ремо, где учитываются такие показатели, как количество обучающихся, площадь аудиторий, затраты на реализацию образовательной программы, стоимость расходных материалов для лабораторий.
Образование в основном бесплатное, причем как для граждан, так и для иностранцев. Взимается фиксированная плата за поступление и за каждый документ о получении образования.
Долгое время, как и в СССР, во Франции существовала система разделения академического труда, закрепляющая за университетами функцию преподавания, в то время как исследовательский процесс по большей части был сконцентрирован в отдельных институциях (от Французской академии наук до Национального центра научных исследований). К середине 1960-х ситуация начала меняться. Появились первые попытки стимулирования исследовательской активности в высшей школе. Во всех университетских департаментах были созданы лаборатории или научные группы. Впрочем, карьерный трек преподавателей-исследователей не стал более привлекательным. Зарплаты оставались сравнительно низкими, а положение — шатким.
В 2007 году правительство страны, озабоченное низкими показателями результативности французских университетов в международных рейтингах, инициировало создание Агентства по оценке исследовательской и преподавательской работы (Agence de l’evaluation de la recherché et de l’enseignement, AERES). Деятельность AERES сосредоточена на стимулировании публикационной активности сотрудников французских университетов. Основной критерий оценки — количество публикаций в высокоранговых журналах (от A до C). Англоязычные журналы классифицируются исключительно по библиометрическим критериям. Французские журналы — в зависимости от их научной репутации, которую оценивает группа экспертов по отдельным дисциплинам.
Следующим шагом образовательных реформ стало внедрение государственных программ по наращиванию исследовательского потенциала через организационные изменения. В 2010 году по инициативе Николя Саркози были запущены программы IDEX и I-SITE. Идеология проекта IDEX заключается в создании небольшого числа многопрофильных исследовательских университетов путем слияния небольших специализированных высших школ и больших университетов. В свою очередь, IDEX предполагает поддержку университетов с уже подтвержденным потенциалом через выделение дополнительного финансирования для проведения исследований и расширения сетей международного сотрудничества.
В результате показатели французских университетов в международных рейтингах действительно улучшились. К примеру, университет Paris Sciences et Lettres, образованный путем слияния Высшей нормальной школы, Колеж де Франс и Высшей школы промышленной физики и химии города в 2020 году вошел в топ-50 рейтинга Times Higher Education.
Что происходит в России?
Современная Россия пытается применять американские KPI к университетам, чтобы максимально быстро получить высокие места в международных рейтингах. В середине нулевых, как только академия попала под серьезный государственный контроль, именно критерии международных рейтингов стали основным способом распределения средств между университетами.
Однако, в отличие от США, российские университеты практически полностью зависят от государства, не имея самостоятельных источников дохода и конкурируя друг с другом только в рамках правительственных программ финансирования.
Пытаясь создать диспетчерские вышки из пальм и ожидая настоящих самолетов, российское правительство никогда не задавалось вопросом: а в каком реальном состоянии находятся университеты и есть ли примеры успешной трансформации?
Поэтому существует массовое манипулирование наукометрическими показателями, стандартизированные KPI, в отличие от Великобритании, ставят под угрозу существование социогуманитарного сектора, а университеты, построенные на «пустом месте», приобретают всё те же черты российской академии, так как на самом деле не существуют в вакууме, а встраиваются в большую институциональную среду, которая быстро уничтожает любое возможное новаторство своей инерцией стандартизации.
Советская система высшего образования похожа на французскую. Это одновременно хорошая и плохая новость. Преимущество в том, что перед современной Россией существует пример успешной трансформации, намного более медленный, чем того ожидают современные образовательные чиновники, но всё же осуществимый; недостаток в том, что во Франции университеты не потеряли связь со школами и рабочими местами, замкнувшись в собственном пространстве наедине с государством.