Ненормальный клоун Шура, референдум по вопросу колбасы и леденящий душу дохленький мальчик: 5 книг Эдуарда Успенского, которые вы наверняка не читали (а зря)

«Вниз по волшебной реке» (1972)

Сегодня фантазий на тему русских сказок хватает с избытком: например, есть фильмы вроде «Конька-Горбунка» с Антоном Шагиным, анимационная санта-барбара про богатырей от студии «Мельница», славянское фэнтези про Таню Гроттер от Дмитрия Емца и тому подобные пляски на курьих ножках. Но пятьдесят лет назад подобные заигрывания с Бабой Ягой, Кощеем и другими встречались нечасто. Конечно, существовал незабываемый «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких — но это для взрослых, а детишки продолжали читать и перечитывать одни и те же сказочные сборники. Вот, видно, и решил Успенский апгрейднуть всё это фольклорное дело на новый лад.

Наш герой, обычный советский школьник Митя Сидоров, проводит летние каникулы в деревне у бабушки.

Как-то раз ему дается поручение — навестить бабушкину двоюродную тетку, Егоровну: «А то она одна живет. Старая совсем стала. Того и гляди в Бабу-ягу превратится».

Добравшись до Егоровны, Митя обнаруживает избушку на куриных ногах — разумеется, не из-за того, что Егоровна, как опасалась ее племянница, от одиночества выжила из ума и привинтила к жилищу гигантские птичьи лапы. Просто она, так уж получилось, всамделишная бабка-ёжка.

Знакомя Митю с Егоровной, Успенский задает правила веселой постмодернистской игры — сказочные герои, привыкшие к повторяющимся фольклорным схемам, не сразу понимают, как им взаимодействовать с реальностью XX века. Баба-яга жалуется:

«Будь ты Иван-царевич, я бы тебя чаем напоила и спать уложила. Будь ты мальчик Ивашка, я бы тебя в котле варить стала. А что мне с Митей делать, я и ума не приложу!»

Но узнав, что Митя принес ей гостинцы и что вообще он ей родня, Яга меняет гнев на милость и оказывается вполне доброжелательной старушкой. И в дальнейшем все герои повести, в том числе сюжетные антагонисты, не кажутся читателю неприятными. Кащей, Соловей-разбойник и Лихо Одноглазое — злодеи условные, «детские», почти безвредные и даже симпатичные.

Змей Горыныч не отказывается покатать желающих по воздуху, а Кот Баюн «с белой звездочкой на груди», который ездит на тележке с лошадью, — вообще какой-то няш-мяш.

При этом проблематика книги вполне «взрослая»: в центре истории — государственный переворот и переход от либеральной монархии к авторитарному диктаторскому режиму. Всё начинается с того, что царь сказочной страны, добрый, но мягкотелый Макар, не имея возможности развлечь себя мытьем полов — «не царское это дело, неприлично!» — подумывает отречься от престола, чтобы «пахать как все люди», рыбачить, а вечерами сидеть на завалинке.

Царский писарь Чумичка прикидывает, что из-за этого страну ждет анархия, а кроме того — и это для него главное — он может остаться без работы. Стране нужна сильная власть и твердая рука, как бы решает для себя писарь и приводит на трон «самого сильного человека в стране», Кощея Бессмертного. То, что при этом корону получает государственный преступник № 1, его не смущает. Главное самому продолжать относиться к «элите» и жить со всем комфортом.

Обнаружив, что его место занято, Макар приказывает армии навести порядок.

Но Кощей быстро переманивает военных на свою сторону, умело играя на самолюбии главнокомандующего, резко повышая его в должности с десятника до «миллиардского».

Большинство гражданских также принимают новую власть, поскольку не могут или не хотят иметь своего мнения, дистанцируясь от политики. Наглядный пример — главный царский прислужник Гаврила. Стараясь быть хорошим для всех, он, сам того не сознавая, делается предателем:

— Эй, Гаврила, — обратился к нему царь, — ты за кого? За него или за меня?
— Я за вас, ваше величество.
— Значит, ты против меня? — сурово спросил Кощей.
— Нет, почему же? — сказал Гаврила. — Я, конечно, за него, но я не против вас.
— Ну-ка скажи мне, Гаврила, я тебя кормил? — спросил Макар.
— Кормили, ваше величество.
— Одевал?
— Одевали, ваше величество…
— Так иди ко мне!
— Слушаюсь, ваше величество!
— Погоди-ка, Гаврила, — остановил его Кощей. — А ты хочешь, чтобы тебя и дальше кормили?
— Хочу, ваше величество.
— Одевали?
— Хочу, ваше величество.
— Так иди ко мне!
— Слушаюсь, ваше величество!
— Значит, ты, Гаврила, за него? — грустно сказал царь. — Значит, ты против меня?
— Почему? — ответил Гаврила. — Я, конечно, за него. Но и не против вас, ваше величество.

Итак, Макар свергнут. Довольно быстро новый режим проясняет установившиеся правила игры — мыслящие люди государству не нужны, и в этом смысле способный думать Чумичка менее выгоден, чем готовый слепо подчиняться приказам «миллиардский»:

— Ну, а что мы будем делать с царем? — спросил Кощей.
— Казнить бы его надо, ваше величество! — сказал Чумичка. — Спокойнее будет в государстве.
— А тебе не жалко его? — усмехнулся Кощей.
— Жалко. Еще как жалко! Я ведь его как отца родного любил, пока он царствовал. Но для дела надо!
— А ты как думаешь, миллиардский?
— Как прикажете, ваше величество!
— Умница, светлая голова!

Как водится, мужчины всё прошляпили, теперь вся надежда на женщин. И они не подводят: Василиса Премудрая и Баба-яга, которой помогает верный Митя, собирают по стране сказочных богатырей. Разумеется, воевать или нет — дело добровольное, своего рода служба по контракту. Иначе действует Кощей, который проводит среди населения насильственную мобилизацию. Как говорит об этом дядюшка Домовой:

«Он ведь, бессовестный, всех мужиков окрестных собрал и воевать заставляет. Кто, говорит, не пойдет, у того семью погублю».

Но в итоге — ведь это не спойлер, правда? — как и принято в сказках, добро побеждает зло. Тем не менее финал повести скорее открытый, чем безоговорочно «победный». Игла со смертью Кощея утеряна положительными героями в стогу сена, поэтому диктатор хотя и свергнут, но остается жив и многозначительно произносит: «Значит, наше время еще не пришло».

«Гарантийные человечки» (1974)

«Кто тикает в часах? Кто звенит в телефоне?» — наверняка многие в детстве задавали себе такие вопросы, а потом вырастали и успокаивались. А вот Эдуард Успенский не успокоился и, хорошенько пофантазировав, пришел к выводу, что в приборах, которые есть у нас дома, обитают крошечные люди с высшим техническим образованием.

Правда, не во всех, а только в тех, на которые еще действует гарантия. Когда она заканчивается, гарантийный человечек возвращается на родной завод, и там его распределяют в новый прибор. Но пока гарантия действует, человечек обязан следить за порядком на вверенном ему объекте, чтобы всё работало как следует и ни в коем случае не выходило из строя.

Если вам кажется, что это напоминает «Фиксиков», то вам не кажется.

Популярный мультсериал действительно считается экранизацией повести Успенского, хотя и очень вольной. Осталась основная идея, а вот сюжет и герои — это всё уже новодел.

Персонажи мультфильма повернуты на технике до такой степени, что даже внешне напоминают разноцветные технические агрегаты. А вот для гарантийных человечков машины, к которым они прикреплены — это именно что работа. К механизмам они не прирастают, оставаясь совершенно живыми людьми, которые любят пить чай, болтать о том о сем и путешествовать.

А иногда им — Холодилину, Ивану Ивановичу Буре, жителю радиоприемника по имени Новости Дня и другим — приходится даже воевать.

Причем не по своей воле, просто у мышей, которые обитают с ними в одном доме, оказывается, такая традиция:

— Мы пришли объявить вам войну! — Тут мышонок поменьше и потолще важно забарабанил дробь.
— Почему? — спросил Холодилин.
— Мы всегда воюем с гарантийными! Это наш дом, — ответил высокий мышонок. — Мы здесь главные!
— Ну и пожалуйста. А воевать-то зачем?
— Понятия не имеем. Такие обычаи сложились здесь за века. А наш солдат не думает: у нас, мышей, солдат выполняет обычаи веков. Таков наш серый герой.

Но выполнить обычай веков в случае с Холодилиным и компанией оказалось непросто. Человечки вместо того, чтобы ответить на агрессию, как говорится, симметрично, стали угощать «врагов» сыром и сосисками. Мышиные военачальники растерялись и, не зная, что с этим делать, объявили протест:

— Мы пришли заявить страшный протест. Почему вы поступаете не по-военному? Почему вы кормите пленных сосиской?
— А что? Что в этом плохого?
— А то. Слухи об этом проникли в наши ряды, и теперь вся армия собирается сдаваться в плен. Какой смысл переносить лишения, идти в атаки и питаться старым сапогом, когда у противника запросто выдают сосиски? Видите ли в этом какую-нибудь толковость?
— Не видим.
— И я не вижу. И все не видят. И поэтому мы категорически требуем пленных не кормить! Корочка хлеба, немного воды. И то через день! Хватит с них, а то полопаются!
— А если мы не выполним ваши условия? — спросил Холодилин. — Если мы им, например, сала дадим? Тогда что?
— А у вас есть?
— Есть, конечно.
— Тогда не знаю что. Это нарушение всяких правил! Это военное преступление! Вся наша армия разбежится. И будет права. Желудок солдата важнее головы полководца.

Практикуя толстовское непротивление злу, гарантийные задавили военный конфликт в зародыше. Те, кто еще вчера рвался в бой, устроили в мышиной столице антивоенный митинг с лозунгами:

НЕ ХОТИМ СРАЖАТЬСЯ, А ХОТИМ СДАВАТЬСЯ, ПОТОМУ ЧТО СОСИСКИ ВКУСНЕЕ СНАРЯДОВ!

ДОЛОЙ ПОРОХ, ДА ЗДРАВСТВУЕТ ТВОРОГ!

КАКОЙ ЖЕ ОН АГРЕССОР, ЕСЛИ ОН ПРОФЕССОР!

ЗА КАЖДОГО ГЕНЕРАЛА НАМ ДАДУТ КУСОЧЕК КОЛБАСЫ ИЛИ КУСОЧЕК САЛА!

Но здесь мышиный король решил схитрить. Он вынес на «референдум» вопрос: что для подданных важнее, королевство или колбаса? Мыши предсказуемо ответили, что колбаса. Король согласился и предложил отправиться к гарантийным и отвоевать у них всю колбасу, раз она, по мнению народа, основная скрепа. И мыши, которые только что ратовали за мир, не заметив, что их провели, отправились в поход за колбасой.

Что было дальше, узнает тот, кто прочитает книгу.

Но — осторожно, спойлер — мир во всем мире у них там все-таки наступит, причем довольно быстро. А как иначе — это же сказка такая.

«Школа клоунов» (1981)

При первом знакомстве с книгой может показаться, что ее написали вдвоем писатель из группы ОБЭРИУ и сценарист «Летающего цирка Монти Пайтона». Однако это всё тот же Успенский, который и в других своих текстах не демонстрировал особой приверженности реализму (разве что магическому). Ну а «Школа клоунов», если назвать вещи своими именами, — это настоящий панк и угар, нескончаемая игра в слова и словами.

В Москве открылась школа клоунов, а точнее — ДЛЯ клоунов.

То есть это не то место, где учат клоунской профессии, а то, где клоунов обучают грамоте. Выходит, клоуны — это вроде как дети, но нигде в тексте об этом не говорится. Впрочем, и то, что это некие особенные взрослые, сказать тоже нельзя.

Вообще любая попытка поверить текст «Школы клоунов» бытовой логикой разрушит эту хрустальную цирковую историю. Поэтому будем пользоваться термином, к которому прибегает один из персонажей книги, корреспондент Жувачкин: клоуны — это «любимые цветы города». Под определение любимого цветка попадают и более-менее традиционные циркачи, и завхоз средних лет с фамилией Помидоров, угодивший в школу по ошибке, и обладающий сверхъестественными способностями Шура, который сам о себе говорит, что он «немножко ненормальный, со сдвигом».

— Интересно, интересно, — сказала Василиса Потаповна. — В чем же ваш сдвиг?
— Если я о чем-то сильно подумаю, это сразу появляется. У меня такое свойство.

Все задумались над таким свойством. А Ирина Вадимовна попросила:

— Подумайте, пожалуйста, о мороженом. Чтобы оно было с кремом. В стаканчиках.

Шура стал думать так сильно, что даже волосы у него на голове зашевелились. И уши тоже. Бац! И на столе перед ним появилась вазочка для мороженого. А в ней — две щетки. Одна зубная, другая сапожная. И два тюбика — черный и белый. С пастой для зубов и кремом для обуви.

— Так я и знал! — воскликнул Шура. — Это всё потому, что я сегодня зубы и ботинки не чистил.

Затем прилетевший из тайги клоун Саня просит Шуру сильно подумать о шишках — он хотел привезти их всем в подарок, да вот забыл. Шура думает — и у Сани на лбу вырастают две шишки, совсем не кедровые.

Подобными языковыми трюками клоуны и преподаватели занимаются на каждом уроке.

Поскольку одним словом могут быть названы самые разные предметы и явления (и, конечно, предмет не тождественен слову: конфета — совсем не то же, что «конфета»), они переходят к интерпретации. Оказывается, любой текст может обратиться в свою противоположность в зависимости от того, кто и как его читает.

Вот главный завхоз, товарищ Тараканов, прислал в школу клоунов телеграмму — он требует, чтобы «цветы» освободили помещение и отдали его завхозам, им, дескать, нужнее. Ирина Вадимовна объясняет:

…приказ можно понимать по-разному. Можно так: «Оставаться в школе! Не разрешаю никому покинуть помещение». А можно так: «Оставаться в школе не разрешаю никому. Покинуть помещение». Всё зависит от того, как читать. Между какими словами сделать остановку.

— Мы сделаем остановку так, чтобы ничего не покидать! — закричала Наташа.

С этого начинается довольно распространенный в детской литературе конфликт: «непрактичный = возвышенный = хороший» и «практичный = приземленный = плохой». Следить за ним не так интересно, как за постижением клоунами языковых механизмов и приложениями в формате лирических отступлений, где автор обращается к читателю.

В одном из таких приложений появляется фото «Незнакомки» Крамского. Чуть раньше мы узнаем, что эту картину Саня увидел в журнале и главным образом для того и прибыл в Москву, чтобы разыскать девушку, познакомиться и завязать переписку. Видимо, в журнале не был указан год создания произведения. Успенский пишет:

Это, ребята, фотография из журнала «Огонек». Портрет той девушки, с которой хочет переписываться охотничий Саня. Что вы можете о ней сказать? Сколько ей лет? Кем она работает? Почему сидит в этом кресле на улице? Есть ли у нее дети? Как они себя ведут?

Пусть мама запишет ваш рассказ. А лет через двадцать вы его прочитаете. И будете очень радоваться.

А вот Сане не до радостей: во время похода в Третьяковскую галерею он встречает «Незнакомку» и понимает, что переписываться ему не с кем, и вообще всё было зря.

Но грустит он недолго, ведь его по-прежнему окружают буквы — неиссякаемый источник лингвистического озорства.

Как можно унывать, когда откуда ни возьмись в школе вырастает Ш-отделительная машина? В нее кладут слова или вещи, в которых есть буква «ш», а машина ампутирует «ш», превращая слово во что-нибудь другое:

Например, бросили в машину ШТОПОР. А вылетел ТОПОР. Потом отдельно выскочила буква Ш.

Залетела в машину МУШКА. Раз! Машина загудела, и, пожалуйста, МУКА посыпалась.

Тут прибежал пожарный. СтарШина. Из Управления товарища Тараканова.

— Что это за машина такая? Кто позволил строить? А как она у вас в противопожарном отношении?

И в машину залез.

И что, ребята, получилось?

Правильно. Из машины буква Ш выпала, и старичок вылез — потому что он СТАРИНА.

— Што вы шо мной шделали? — зашамкал он.

«25 профессий Маши Филипенко» (1988)

Маша Филипенко — третьеклассница, непосредственная и гиперактивная. Однажды в ее класс пришел некий профессор Баринов и предложил написать сочинение на тему «Что бы я сделал, если бы я был председателем горсовета». Лучшие сочинения будут отправлены непосредственно в горсовет и «выполнены».

От неожиданно свалившихся на них свободы слова и плюрализма мнений дети прибалдели.

Но перестройка есть перестройка: стали писать. Вот что написала Маша:

«Если бы я была председательница городского совета, я бы сделала так, чтобы электрички и метро по ночам ходили в один вагон. А то они идут длинные и пустые. И еще. Я перенумеровала бы все станции Киевская. А то их много, и я в них с мамой путаюсь. Надо, чтобы была Киевская 1, Киевская 2 и Киевская 3. И еще. В больших домах дети много пользуются лифтами без толку. Особенно вниз. Надо сделать специальные детские винтовые съезжалки на ковриках».

Машу похвалили, объявив, что среди всех детей — людей с незамутненным мышлением — она самая незамутненная, и пригласили на работу в Институт Улучшения Производства. Это контора, которая рассылает по предприятиям «незамутненных» школьников, и они свежим взглядом сразу находят недостатки, которые мешают рабочим работать завтра лучше, чем вчера.

Маша с головой ныряет в новые обязанности. Тем временем Успенский — как-никак, не только у детей, но и у взрослых эпоха перемен — решает поэкспериментировать с композицией. В начале седьмой главы он неожиданно объявляет:

Ребята, когда я начинал седьмую главу, я думал, что она будет небольшая. Такая же, как и все другие. Но она размахалась. Получилась большая — как отдельная повесть.

Так я и решил: сделать отдельную небольшую повесть внутри книги. Чтобы была нарисована обложка, было написано, кто автор, какое издательство, было свое название.

И получилась «Повесть о том, как девочка Маша работала геологом в научной экспедиции».

И вот, начинается книга в книге, она же повесть в повести. Мы заново знакомимся с Машей, опять узнаем про Институт Улучшения Производства. Институт решает отправить Машу помогать геологам, которые в духе приключений Индианы Джонса разыскивают легендарный источник с водой, способной сделать любого человека самым сильным, быстрым и умным — короче говоря, самым-самым.

Любопытная деталь: один из геологов — самый бородатый — носит имя Юра Лоза.

Не такая уж распространенная фамилия, чтобы не заподозрить отсылку. Тем более что Успенский и автор песни «Плот» были знакомы. В сети можно найти отрывки из программы «В нашу гавань заходили корабли» с участием «плотоводца» Лозы, ведущим которой был Эдуард Николаевич.

И это не единственный раз, когда писатель подобным образом передавал приветы знакомым. В боярской думе из книги «Вниз по волшебной реке» помимо бояр Демидова, Морозова, Афонина, Чубарова и других состоял также боярин Кара-Мурза — явно не случайный однофамилец историка, журналиста и участника арт-группы «Мухоморы» Владимира Кара-Мурзы — старшего.

«Красная рука, черная простыня, зеленые пальцы» (1990)

В начале «лихих» 1990-х Успенский решил попробовать себя в жанре триллера, одновременно исследуя детский мистический фольклор — так называемые страшилки. Для этого он обратился к слушателям некогда популярной радиопередачи «Пионерская зорька» и попросил присылать ему истории, которыми дети пугают друг друга.

Интересно, что в «Красной руке…» точно также поступает главный герой — студент-милиционер Виктор Рахманин.

По всей видимости, полученные персонажем детские письма — не выдумка, а подлинная корреспонденция из архива Успенского. Некоторые рассказы цитируются в повести явно в авторской редакции:

У нас в городе одна семья получила новую квартиру. А там было красное пятно на стене. Его не успели замазать. И вот утром девочка видит, что мама ее умерла. А пятно стало еще ярче. На другой день ночью девочка спит и чувствует, что ей очень страшно. И вдруг она видит, что из красного пятна высовывается рука и тянется к ней. Девочка испугалась, написала записку и умерла. Потом пришла милиция и ничего не нашла. Один милиционер выстрелил в красное пятно, и оно пропало. А потом милиционер пришел домой и видит, что у него над кроватью на стене появилось красное пятно. Он ночью спит и чувствует, что кто-то хочет его задушить. Он стал стрелять. Прибежали соседи. Видят, милиционер лежит задушенный и никакого пятна нет.

Порой Успенский откровенно прикалывается над детской манерой изложения и фразами типа «написала записку и умерла». Когда в детдоме, который Виктор посещает в ходе расследования, один из воспитанников делится с ним историей про зеленые глаза, Рахманин, выслушав, решает потроллить рассказчика:

…раздался звонок в дверь. Девочка заглянула в глазок, но никого не увидела. Девочка всё же открыла дверь, прямо перед ней стояли огромные от пола до потолка Зеленые Глаза. Они сказали: «Ты не послушала мать и погибнешь сама». И Глаза задушили девочку.

В комнате висела гробовая тишина.

— Интересно, — спросил Рахманин, — а чем они ее задушили?
— Не знаю, — сказал мальчик. — Наверное, руками.
— Есть такое выражение: «штучка с ручкой», — рискнул сказать Рахманин.— Но чтобы глаза были с ручками!
— А может, они ее гипнозом задушили, — сказала девочка с первого ряда. — Ведь такое может быть?
— Может быть, — согласился Рахманин. — А как они на кнопку нажимали, тоже гипнозом?

Тем не менее назвать эту повесть полностью юмористической или пародийной было бы ошибкой. Особенно если читатель по возрасту ближе не к Успенскому или Рахманину, а к тем школьникам, с которыми общались герой и автор.

Начнем с того, что не все книжные школьники — живые.

Первая же страница сообщает, что в пионерлагере под Голицыном один мальчик с утра «не проснулся, а остался лежать в своей кровати тихенький и дохленький».

Назвать погибшего по неустановленной причине ребенка дохленьким — конечно, тоже ирония, но достаточно черная, чтобы стало не по себе.

И дальше Успенский щекочет читательские нервы как может — например, помещая все найденные им ужасы в «именные» географические точки. К тому, что произошло «однажды в одном городе», тянет отнестись как к выдумке и условности. А вот если возникает конкретный, пусть даже и неизвестный читателю Голицын — от такой «документальности» мурашки сразу же начинают беготню по спине.

Словно Стивен Кинг, который вывел в качестве столицы американских ужасов родной штат Мэн, Эдуард Николаевич настаивает на том, что «источник», из которого в наш мир проникают разноцветные руки и другие загадочные сущности, находится в Калининской (в наше время Тверской) области, а конкретно в Торжке.

Чем уж так не угодил — или, наоборот, угодил — Успенскому старинный русский город, неизвестно.

Но именно там сюжет переходит к кульминации, а Рахманин, пройдя все стадии отношения к черной простыне и ее товарищам, в конце концов, перестает их бояться. Он обращает внимание на то, что поступки потусторонних сил не всегда так плохи, как кажется. К примеру, старинное пианино фирмы «Блютнер» приносит несчастье тем своим хозяевам, которые нечисты на руку, обеспечивая их попадание в милицию. Рахманин мечтает:

«Этому бы пианино впору погоны приделать и звание давать. Например, пианин-лейтенант».

В конце концов, Рахманин приходит к выводу, что нечистая сила вообще-то не очень стремится контактировать с людьми, и лучший способ защититься от этих загадочных форм жизни — оставить их в покое.

Точно так же если не хочешь, чтобы оса тебя укусила, надо стоять спокойно и не махать на нее руками — хотя махать, понятное дело, очень хочется.

Правда, сам Эдуард Николаевич не последовал собственному совету и продолжил «лезть» в ужасы. В 1991 году в соавторстве с Андреем Усачевым он выпустил книгу «Ужасный фольклор советских детей», куда вошли письма, собранные с помощью «Пионерской зорьки» откомментированные составителями. Встречаются издания, где этот сборник публикуется вместе с «Красной рукой…» — прекрасное подспорье для тех, кто интересуется позднесоветскими городскими легендами.