Диссиденты на колясках. Как люди с инвалидностью боролись за свои права в СССР
В советское время борцов за права людей с инвалидностью клеймили как «тунеядцев», порочащих строй. Им угрожали, их избивали, КГБ проводил у них обыски. Автор телеграм-канала «Работник культуры» Степан Ботарёв рассказывает о «жизни в виде исключения» людей с инвалидностью в СССР, о том, как их и отношение к ним государства изображала пропаганда, об инвалидах-политзаключенных и об истории сопротивления советских людей с инвалидностью, которая началась еще в 1956 году с полулегендарной акции на мотоколясках у здания ЦК КПСС и не прекратилась в 1990-е.
«То, что происходит в Москве, — это островок. А в стране не меняется ничего»
В октябре 1982 года по Украине в сторону западной границы СССР ехал старенький инвалидный «Запорожец» с ручным управлением. В машине были Валерий Фефёлов, сломавший в 1966 году позвоночник, его жена Ольга Зайцева и двое ее детей от первого брака. Под угрозой уголовного преследования они согласились на предложение КГБ оставить маленькую квартиру под Владимиром и уехать за границу. Провожала их в этой поездке подруга — двадцатидвухлетняя диссидентка Елена Санникова.
Валерий, Ольга и Елена были не просто друзьями. Вместе с колясочниками Юрием Киселевым из Москвы и Файзуллой Хусаиновым из Чистополя они уже несколько лет нелегально издавали информационный бюллетень, в котором рассказывали о жизни людей с инвалидностью в Советском Союзе.
Писали о нищенских пособиях для инвалидов детства, о неповоротливых и непрочных креслах-колясках, об инвалидных машинах, которые выдавали раз в пять лет и ломались через год, о домах инвалидов, называемых их обитателями «живыми могилами», об инвалидах-политзаключенных и многом другом.
Кроме того, авторы бюллетеня публиковали письма читателей о жизни с инвалидностью и обращались с открытыми письмами к высшему руководству СССР и зарубежным правозащитным организациям. Своей же главной задачей они считали создание независимого всесоюзного движения в защиту прав и интересов людей с инвалидностью — «со своим бюджетом, страховой кассой и т. д., которое взяло бы на себя функцию разрешения экономических, социальных и культурных запросов своих членов». Важной вехой на пути к этому обществу Юрий Киселев и Валерий Фефёлов с соратниками считали свое объединение, возникшее в 1978 году: Инициативную группу защиты прав инвалидов, сокращенно ИГЗПИ.
Властям СССР образование независимой общественной организации не понравилось. Вскоре после ее появления активистами заинтересовались в КГБ. Когда в органах убедились, что уговорами и обещаниями личных поблажек Фефелова и его друзей не остановить, последовали репрессии. Многочисленные обыски с конфискацией всех материалов об инвалидности в СССР, угрозы заключением в тюрьму или психбольницу и обещания поместить детей Ольги Зайцевой в детдом — лишь немногое из того, с чем столкнулась группа.
Угрозами не ограничились: Юрию Киселеву дважды повредили автомобиль, а после одного из обысков его избили в подъезде неизвестные. Позже — снова неизвестные — сожгли в Крыму его дом-мастерскую, который он построил вместе с друзьями.
Работа группы постепенно стала сходить на нет. Летом 1982 года был готов последний, четырнадцатый выпуск бюллетеня ИГЗПИ, но при обыске его изъяли, так что распространить этот выпуск не успели. После обыска в том же году от участия в группе практически отошел Файзулла Хусаинов. Елена Санникова, редактировавшая и печатавшая бюллетень, осенью 1982-го проводила Фефелова и его семью до Белой Церкви под Киевом: «Мы попрощались, они повернули резко на запад, а я поехала в Умань».
В 1984 году Санникову арестуют — уже не за причастность к ИГЗПИ, а за работу над другим нелегальным изданием — бюллетенем «В». Ее десять месяцев продержат в Лефортово, в «каменной коробке», без права переписки и свиданий с близкими, а затем на четыре года отправят в ссылку в небольшое село в Томской области.
Юрий Киселев в одиночку продолжит в Москве распространять отдельные документы о положении инвалидов — «клевету», как ее называли в КГБ. А Валерий Фефёлов, обосновавшийся в Западной Германии, опубликует в 1986 году основанную на бюллетенях ИГЗПИ книгу о советских людях с инвалидностью — «В СССР инвалидов нет!».
Вскоре после выхода книги Фефёлова в Советском Союзе началась перестройка. Информация о трудной жизни людей с инвалидностью, вчерашняя «клевета», станет все чаще появляться на страницах прессы. В «Известиях», одной из главных газет страны, в 1988 году заявят, что «государство еще в очень большом долгу перед инвалидами».
Чуть раньше, в конце 1987-го, освободят из ссылки Елену Санникову. Но, вернувшись в Москву, она осознает, что правозащитная борьба далека от завершения:
«Это была другая Москва, которая на меня произвела гнетущее впечатление. Потому что люди были в эйфории. <…> А я еще не отошла от всего, что я пережила в ссылке и знала, что то, что происходит в Москве, — это островок. А в стране не меняется ничего, и в стране остаются политические заключенные».
В 1988 году Фефёлов в статье к десятилетию ИГЗПИ, хоть и признавая достижения гласности, напишет: «Произошли ли какие перемены в жизни инвалидов за прошедшее время? Со времени создания Инициативной Группы ситуация с инвалидами не менялась ни во время, как сейчас принято говорить, „брежневского застоя“, ни во времена коротких правлений Андропова и Черненко. Не меняется она и при Горбачеве».
А Юрий Киселев, спустя ещё пару лет, уже после распада СССР, опишет жизнь людей с инвалидностью в новой России как «ежечасную борьбу за существование» и добавит: «Империя рухнула, но положение инвалидов не только не улучшилось, их жизнь стала попросту трагически непредсказуема». Бороться за права людей с инвалидностью он не перестанет до самой смерти в 1995 году.
Но что это была за жизнь, подтолкнувшая участников ИГЗПИ к их борьбе под угрозой тюрьмы?
«В виде исключения»: как люди с инвалидностью жили в позднем СССР
Передвижение
«Союз Советских Социалистических Республик, который, как известно, был сверхдержавой и держал в страхе весь мир, выделял моему отцу, которому сломали в армии позвоночник, в качестве компенсации машину „Запорожец“, ЗАЗ-986М, — рассказывает публицист Станислав Белковский в интервью Александру Горбунову. — Она выдавалась один раз в семь лет. Но качество машины „Запорожец“ было такое, что ее корпус сгнивал через три года. Поэтому последние четыре года она держалась на соплях».
Но даже «Запорожцы» выдавались по льготам — инвалидам войны и армии. Остальные же довольствовались мотоколясками, которые можно было получить бесплатно или по льготной цене на пять лет. «Это небольшая двухместная машина с мотоциклетным двигателем, работающим в режиме постоянного перегрева, — поясняет Валерий Фефёлов в книге „В СССР инвалидов нет!“ и добавляет: — Мотоколяска ненадежна и дорога в эксплуатации. <…> Как правило, в среднем через год, а то и раньше, они начинают ломаться и инвалиды задумываются над тем, как дальше жить и передвигаться, так как запасных деталей в свободной продаже нет, их нужно заказывать и ждать несколько месяцев».
Несмотря на плохое качество, за мотоколясками всегда была очередь, ведь кресла-коляски — единственная альтернатива — были, по словам Фефёлова, громоздки, неудобны и тяжелы (до 37 кг). Они не пролезали в лифт и не складывались для транспортировки. Несколько ступенек, а тем более лестница, были для них «непреодолимой преградой».
Юрий Печалин, герой перестроечного документального фильма 1988 года «Каждый десятый», оказавшийся в коляске в тридцать лет из-за рассеянного склероза, на вопрос, бывает ли он на улице, ответил:
«Нет. Два года нет. Даже не вылезал. А как я здесь марш-то пройду лестничный — до лифта? И после лифта? Как? Не в Америке».
Те же, кто вовсе лишился ног, как это произошло с Юрием Киселевым, использовали для передвижения на небольшие расстояния малогабаритные коляски-платформы. Кроме того, по словам Фефёлова, были известны случаи, когда парализованные люди, недовольные качеством советских инвалидных кресел, передвигались на «самодельных колясках, переделанных из стула».
«Если говорить об общественном транспорте — а это относится к железнодорожному, трамвайному, троллейбусному, автобусному, речному транспорту, метрополитену и аэрофлоту — то инвалиды с поражением двигательных функций не могут воспользоваться их услугами», — продолжает Фефёлов.
Только в центральных городах платформы на вокзалах делали на уровне пола вагонов. «В остальных местах инвалид не может без посторонней помощи двух, а иногда и трех здоровых мужчин оказаться в вагоне, — говорит он. — Инвалидов приходится переносить на носилках при всеобщем любопытстве».
Когда Фефёлов спросил в отделе соцобеспечения родного Юрьева-Польского под Владимиром, может ли он поехать по туристической путевке в одну из социалистических стран, заведующий ответил:
«Туристические поездки Вам противопоказаны, и специальных средств для Вашего переезда не предусмотрено».
Читайте также
О том, чтобы самостоятельно заехать в библиотеку, кинотеатр, музей или даже магазин, речи тоже не шло: «До сих пор [людям с инвалидностью] не уделяется внимания при градостроительстве: улицы, общественные или административные здания <…> не приспособлены для проезда в них инвалидов на колясках».
Образование, трудоустройство и пенсии
Однажды западный корреспондент спросил одного советского чиновника, почему в СССР инвалидов не видно на улицах. По утверждению Фефёлова, чиновник объяснил это так: «Здоровые люди не привыкли к виду инвалидов».
А вот история Геннадия Головатого, с трех лет страдавшего миопатией, из фильма «Каждый десятый»:
«Мы приехали в Большой театр. Нам нужно было открыть дверь в ложу <…> Он [сопровождающий] пошел попросить: „Вот там инвалид на колясочке, надо открыть, чтобы заехать“. Администратор [ответил]: „Как инвалид? В Большой театр? Вы понимаете, что это безнравственно?“»
Другой герой этого же фильма, Юрий Астахов, в два года заболевший туберкулезом позвоночника, рассказывает, как он, отучившись на редактора, попытался устроиться по специальности:
«Прихожу в издательство «Недра». «Вот диплом, я могу работать редактором». Мне говорят: «Вы понимаете. Да, вы можете работать редактором, но мы вас не можем взять. Понимаете, вы будете отпугивать у нас авторов».
Сам факт, что ему удалось отучиться на редактора, — скорее, везение, поясняет Астахов: «Инвалид живет как исключение. <…> Он хочет поступить в институт? Значит, надо дойти чуть ли не до министерства и до руководителя этого министерства — для того чтобы в виде исключения тебе дали разрешение [сдавать] вступительные экзамены».
Если человеку с инвалидностью все-таки удавалось отучиться в вузе, то получить работу, которая позволила бы ему обеспечивать себя, он не мог. Чаще всего доступна была только низкооплачиваемая надомная работа, например: клейка пакетов, нанизывание бус, сборка форточных петель. «Расценки таковы: к примеру, операция прикрепления (вручную) металлического шпенька к пряжке для обуви оплачивается по расценке 47,3 коп. за 1000 штук», — поясняет Фефёлов.
Поэтому основным источником существования для людей с ограниченными возможностями здоровья была пенсия. Она, однако, зависела от трудового стажа. И если люди с инвалидностью, имевшие опыт работы, могли рассчитывать на пенсию до 120 рублей, то для инвалидов детства, по словам Фефёлова, пенсия составляла всего 25–30 рублей — ведь у них трудового стажа не было. При этом средняя зарплата в СССР в середине 1980-х составляла 177 рублей в месяц, а, к примеру, одно только мужское пальто стоило 150 рублей.
«Как можно прожить на эти деньги? — спрашивает Фефёлов. — Хорошо, когда есть родственники, а если их нет, остается одно — идти в дом инвалидов».
Может быть интересно
Дома инвалидов
В одном из писем Инициативной группе человек с инвалидностью Иван Гайда так описал интернат, в котором ему довелось жить: «Это был не дом инвалидов, а живая могила, зверинец». Автор другого письма рассказывала: «Особенно трудно мне сейчас, когда я одна (умерла моя мама), а в дом инвалидов я не хочу. Это же живая могила — доживать свой век в сознании своей ненужности, это выше моих сил».
«Условия в советских домах инвалидов были — где хуже, где лучше, где-то могли лучше кормить, или чаще менять постельное белье (а где-то люди жаловались на голод и грязь), но практически всюду была атмосфера безнадежности, вгоняющая людей в депрессию. Людям как будто давали понять, что они никому не нужны», — рассказывает в интервью «Ножу» Елена Санникова, посещавшая несколько таких учреждений. Санникова добавляет: в домах инвалидов у постояльцев не было личного пространства, жить приходилось по четыре-пять человек в комнате, а смены белья «месяцами не дождешься».
«Очень о многом могут сказать слова Юрия Романовича Шухевича, — рассказывает Санникова, упоминая диссидента, с которым она познакомилась во время ссылки в Сибирь: ослепнув в Чистопольской тюрьме, он попал в дом инвалидов „Лесная дача“ в Томской области. — Он говорил, что, когда заканчивался его тюремный срок, он думал, что судьбы хуже, чем сложилась у него, вообще не бывает. А ведь он отбыл в местах заключения 31 год, причем главным образом — в очень суровых тюрьмах: Владимирской, Чистопольской… И вот, попав в дом инвалидов, он вдруг увидел, что бывают судьбы гораздо страшнее, чем его судьба».
В подобных заведениях для детей был «как-то худо-бедно организован быт, обучение в школе, кружки какие-нибудь, самодеятельность». Но когда подросткам исполнялось 18 лет, их «автоматически переводили» во взрослые дома инвалидов, где человек «не может сам, своими силами пересесть с кровати на инвалидную коляску — никто ему не поможет. Так и будет лежать и ничего не видеть, кроме четырех стен. И не получать самого необходимого ухода. Действительно, „живая могила“».
Читайте также
«С отеческой заботой»: как отношение к людям с инвалидностью в СССР изображала пропаганда
Совсем иначе жизнь советских инвалидов представала в официальных документах, речах чиновников, газетах и кинематографе. Хотя на протяжении всей советской истории образы людей с инвалидностью появлялись в кино, еще долгое время после Великой Отечественной войны они служили всего лишь метафорами героической жертвенности и силы преодоления.
Как замечают социологи Елена Ярская-Смирнова и Павел Романов, авторы исследовательской работы «Герои и тунеядцы: иконография инвалидности в советском визуальном дискурсе», эти киногерои были своего рода «супер-калеками», нашедшими в себе силы преодолеть недуг «благодаря силе духа и патриотизму». Чаще всего это были инвалиды войны. При этом среди таких персонажей вплоть до перестройки не было ни женщин, ни детей, ни людей с психической болезнью.
В документальном же кино демонстрировался «размах и совершенство общественного устройства — предоставление семьям новых квартир, возможность для инвалидов выбрать себе творческую профессию…». Снимались пропагандистские фильмы об успехах протезирования. Например, «Возвращение в жизнь» 1966 года, в котором итальянский маляр Гофредо, лишившись обеих рук, обращается в Ленинградский институт протезирования, где ему изготавливают «механические руки».
С изображением инвалидов — героев войны и заботливого государства соседствовала репрезентация инвалидности как последствий собственных прегрешений человека — например, на плакатах 1980-х, где люди с ОВЗ предстают в образе пьяниц, безответственность которых и стала причиной их инвалидности.
В газетах же, если и появлялись статьи на тему инвалидности (Фефёлов упоминает, например, «Горечь» в «Известиях» от 30 ноября 1983 года и «Эхо милосердия» в той же газете от 3 марта 1984-го), чаще всего эти публикации «во многом были лояльными властям, не вступая в противоречие с устоями советского строя».
Официальные формулировки же, которыми описывали свое отношение к людям с инвалидностью чиновники, по утверждению Фефёлова, звучали примерно так: «в нашей стране постоянно уделяется большое внимание нуждам инвалидов», «систематически совершенствуются формы и методы социального обеспечения инвалидов», «им предоставлены большие льготы». При этом официально не называлось даже общее число людей с инвалидностью в СССР.
А вот отрывок из статьи министра социального обеспечения РСФСР Домны Комаровой для газеты «Труд»: «…Забота об инвалидах осуществляется не только органами социального обеспечения, она находится в центре внимания партийных, профсоюзных организаций, предприятий службы бытового и жилищно-коммунального хозяйства, торговли». Название статьи красноречиво — «С отеческой заботой».
«Это не входит в наши обязанности»: с чем люди с ОВЗ сталкивались в действительности
Когда же люди с инвалидностью сталкивались с советской государственной системой лично, то встречали совсем другое отношение. Юрий Астахов в фильме «Каждый десятый» рассказывает такую историю:
«Когда мы были как-то более молоды, мы пришли в Министерство соцобеспечения и сказали таким образом: „Ну вот почему инвалиду детства нету пенсии? Как ему вообще существовать без пенсии? Вот он с детства парализован. Он еще не смог себе ни заработать, ничего. Как ему быть вообще?“ Они говорят: „Вы понимаете, это же принцип социализма — от каждого по способностям, каждому — по труду“».
А когда Валерию Фефёлову нужно было попасть в суд в родном Юрьеве-Польском в феврале 1982-го, на просьбы помочь ему преодолеть десять ступенек на входе служащие суда отвечали: «В наши обязанности это не входит».
В итоге до дверей Фефёлову пришлось добираться ползком.
Точно такими же формулировками на любые просьбы отвечали чиновники Файзулле Хусаинову, когда он в одиночку поехал из Чистополя в Москву добиваться, чтобы ему выдали жилье на первом этаже. Даже когда в Приемной Президиума Верховного совета СССР Хусаинов попросил вызвать ему скорую помощь, дежурный ответил: «Это не входит в мои обязанности — вызывать инвалидам „скорую помощь“».
Впрочем, иногда похожее отношение проскальзывало и в официальных заявлениях. В 1984 году уже эмигрант Фефёлов разговорился в Англии с одним из организаторов паралимпийских игр в Сток-Мандевиле Айвором Элмсом. Тот сказал, что организаторы каждый год посылают властям СССР письма, в которых приглашают советских инвалидов к участию в Олимпиаде. Однако всякий раз советское руководство либо отмалчивается, либо под разными предлогами отказывается прислать инвалидную команду. Однажды объяснение было таким: «В СССР инвалидов нет».
«Инвалидность как диссидентство»: о работе Инициативной группы
О многих из вышеописанных проблем советской действительности стало известно как раз благодаря бюллетеням Инициативной группы. Содержание номеров варьировалось от коротких перепечаток из других газет и справок на тему инвалидности до обращений к международной общественности. Например, в бюллетене № 1, который вышел 20 мая 1978 года, было опубликовано открытое письмо участника ИГЗПИ Файзуллы Хусаинова к Брежневу. В бюллетене № 3 — открытое письмо Фефёлова к инвалидам Запада. В шестом номере — обращение Юрия Киселева к Президиуму Верховного Совета и Совету Министров СССР. Приложением к третьему номеру стала анкета для читателей, а в других номерах регулярно появлялись читательские письма. Когда же на группу стали оказывать давление КГБ и милиция, на страницах издания печаталась и хроника этих репрессий.
Бюллетени печатали на машинке примерно в шести экземплярах и распространяли подпольно. Составляли их Фефёлов и Киселев. Жена Фефёлова, Ольга Зайцева, выполняла «функции передвижения — съездить, привезти, отвезти». Хусаинов состоял в группе номинально, а Санникова присоединилась к ней весной 1981-го, взяв на себя редактирование и набор на печатной машинке. «Один или два экземпляра отдавала для передачи на Запад, — говорит Санникова. — Но внутри страны расходилось больше экземпляров, с моих экземпляров еще кто-нибудь перепечатывал».
В группе были теплые, дружеские отношения. «Это была именно дружба, а не знакомство, так сказать, по работе. Мы встречались все вместе, когда Валерий и Ольга приезжали в Москву. Они и у меня дома иногда останавливались. Также и я приезжала к ним в Юрьев-Польский. Первый раз я к ним приехала летом, и помню радостный момент, когда мы все вместе поехали на какой-то пляж и плавали в реке. Валерий хорошо плавал», — вспоминает Санникова в разговоре с «Ножом».
Валерий Фефёлов работал электромонтером и оказался в инвалидном кресле после падения в 1966 году с вышки ЛЭП, не обесточенной по вине начальства. «Он редко улыбался, — говорит Санникова. — Мне кажется, что Валерий до конца своих дней не излечился полностью от психологической травмы, полученной вместе с травмой физической».
Впрочем, у него было хорошее чувство юмора и, например, рукописи группы он иронично называл «клеветой», пародируя КГБ.
«Юрий Киселев в личностном плане являл собой противоположность Валерию Фефёлову. Всегда в отличном настроении, всегда с улыбкой на лице, словоохотлив, душа любой компании». Именно Киселев, по профессии художник-декоратор, по словам Санниковой, был явным лидером группы. Попавший под трамвай в 1948 году, когда ему было шестнадцать лет, и потерявший обе ноги, Киселев не сдавался и уже с середины 1950-х начал бороться за права людей с инвалидностью.
В 1956 году он участвовал в демонстрации инвалидов на мотоколясках перед зданием ЦК КПСС с требованием создания союза инвалидов. Это была первая подобная акция. Тогда пятерых протестующих, включая Киселева, даже приняли члены правительства: «Нам много обещали — и, конечно, ничего не сделали».
Нужно отметить, что еще с 1920-х в СССР существовали два больших инвалидных объединения: Всесоюзное общество слепых (ВОС) и Всесоюзное общество глухих (ВОГ). Они, однако, были подконтрольны власти. Вот как пишет о них Фефёлов: «Используя эти общества в своих пропагандистских целях, государство старается убедить население СССР и международную общественность в своем „гуманном“ подходе к инвалидам вообще». Тем не менее, это было «лучше, чем ничего. Лучше заброшенности, одиночества, окончательной нищеты», потому что на одних только предприятиях для незрячих работали 58 тысяч человек.
«Люди с инвалидностью по слуху и по зрению находились в лучшей ситуации. Государство ими занималось, помогало, — подтверждает Санникова. — Они организованно могли добиваться у государства каких-то преференций, выделения помещений, оборудования и так далее. Вступив в такое общество, человек мог иметь хорошую поддержку, включая обучение, работу в специализированных мастерских. В организациях ВОС и ВОГ было самоуправление. Инвалид мог реализовывать какие-нибудь инициативы, быть активным членом этого общества. И не чувствовал себя за бортом, никому не нужным человеком. ИГЗПИ как раз и добивалась создания общества инвалидов опорно-двигательной системы по аналогии с ВОЗ и ВОГ».
Вероятную причину неготовности властей создать такое общество предлагает Пол Реймонд в статье «Инвалидность как диссидентство: Инициативная группа защиты прав инвалидов в СССР»:
«В отличие от других групп, которые добивались более абстрактных политических прав, религиозной свободы или национальной автономии, повестка Инициативной группы подразумевала потенциальные гигантские бюджетные затраты».
И тем не менее создать такое общество активисты пытались не раз.
«Например, в 1973 году в Иваново такую попытку предприняли Ирина Виноградова и Василий Голубев, — рассказывает в беседе с „Ножом“ историк Алексей Макаров. — Однако Инициативная группа была первой правозащитной группой, которая занималась положением инвалидов, выпускала бюллетень и передавала информацию за границу».
Среди этих сведений была информация и о политзаключенных с инвалидностью. В бюллетене № 4 появился список из 17 таких узников. А в одном из документов рассказывалось об условиях, в которых, предположительно, содержались такие арестанты — по свидетельствам самих заключенных или уже освободившихся. Бывший заключенный Михаил Хейфец, отбывавший срок в лагере № 19, например, сообщал, что в зоне, где он сидел, был обязательным труд инвалидов первой и второй группы.
«Это же подтвердил перед строем инвалидов зам. нач. по режиму 35 лаг. Пермь ст. лейтенант Поляков: „Все без исключения будете работать там, куда направят“», — сообщалось в документе.
Помимо этого, в документе сообщалось о недостаточном питании, для улучшения которого узники устраивали голодовки протеста, плохом медицинском обслуживании и смертях инвалидов-политзаключенных.
Позднее в книге «В СССР инвалидов нет!» Фефёлов сообщит еще и о специальных лагерях для больных и инвалидов: например, о Спасской инвалидной колонии под Карагандой на 15 тысяч заключенных. Эмигрант Юрий Белов, который сотрудничал с Фефёловым уже в Германии, в интервью для французского телеканала INA в 1986 году скажет:
«Известные специализированные лагеря для инвалидов находятся в Казахстане, близ города Караганда. <…> Нам конкретно известно о 55 инвалидах, которые находятся в самых различных лагерях и психиатрических тюрьмах».
В том же документе, в котором ИГЗПИ рассказывала об условиях содержания инвалидов-политзаключенных, Киселев, Фефёлов и Зайцева выступили с требованием амнистировать советских инвалидов-политзаключенных.
При этом группа еще в первом бюллетене заявляла: «Имея достаточно лояльное отношение к власти, мы не претендуем на какую-то оппозицию или „самодеятельность“, как это может показаться при первом впечатлении». В пятом номере группа повторяет, что «…занимается только правовыми вопросами инвалидов и их непосредственными нуждами в рамках советской законности, не имея под своими действиями никакой политической подоплеки». А Валерий Фефёлов в своей книге рассказывает, что даже передал властям Юрьева-Польского письмо, в котором сообщил о создании группы; там же содержалась просьба переслать это письмо в Президиум Верховного Совета для официальной регистрации ИГЗПИ.
«С моей точки зрения, это была, с одной стороны, лукавая „защита“ от возможного давления КГБ, с другой — чтобы не отпугнуть потенциального читателя», — комментирует Алексей Макаров.
Однако эта хитрость активистов не уберегла. После ссылки Сахарова в 1980-м году по стране прокатилась волна предупреждений диссидентов, а давление на группу усилилось*.
* Историк Алексей Макаров в интервью «Ножу» приводит такой перечень репрессий против Юрия Киселёва и Валерия Фефёлова: «Юрий Киселёв: обыск (1979), запрет выезжать из дома в дни Олимпиады (1980), повреждения автомобиля (1980, 1981), обыски (в Москве и Крыму, 1980), привод на допрос (1980), угрозы, поджог и снос дома, лишение права на участок (1981, выживали [из дома] с 1978), „предупреждение“ по „Указу от 25.12.1972“ (1982), травля в печати (1986). Валерий Фефёлов: лишен водительских прав (1977), обыски (1978, 1979), „беседы“ (1978, 1979, 1980), задержание, штраф (1979), обыск (1979) и допрос по делу В. А. Некипелова (1980), „предупреждение“ по „Указу от 25.12.1972“, травля в печати, угроза возбуждения уголовного дела, обыск, изъятие корреспонденции (1980), обыск по делу Н. С. Павлова (1981), обыски (в т. ч. по делу Н. И. Иванова, И. П. Копысова, и „негласный“ обыск в санатории, г. Славянск, Донецкая обл., УССР, 1982), возбуждено дело о „сопротивлении“ представителям власти (1982). В 1982 вынужден был эмигрировать».
«Были первыми»: разгром Инициативной группы и итоги ее борьбы
В это время в дом к Фефёлову пришёл полковник Управления КГБ города Владимира А. И. Шибаев. Держа в руках парижскую газету «Русская Мысль» с напечатанной там статьей Фефёлова, он заявил: «Это последнее вам предупреждение. В случае дальнейшей вашей антиобщественной деятельности против вас будет возбуждено уголовное дело».
За этим последовала кампания травли в местной печати. В номере районной газеты «За коммунизм» от 13 мая 1980 года появилась большая статья под названием «Что же вы хотите, Фефёлов?». В ней активиста называли «антисоветчиком», «тунеядцем», «психически больным», человеком, «порочащим советский общественный и государственный строй» и «популярной личностью западных радиостанций». Затем в той же газете стали появляться похожие «отклики общественности».
В 1981 году Фефёлову впервые предложили уехать из страны. Через год, в мае 1982-го, после пятого обыска, на него завели дело по статье 191 УК РСФСР за «сопротивление властям». Осенью он решился на эмиграцию. 19 октября он с семьей добрался до украино-венгерской границы. После долгого обыска таможенники проводили эмигранта такими словами: «Вы уж, Валерий Андреевич, напишите нам, как устроитесь на Западе, — а может быть, еще и вернетесь?»
Уехав, Фефёлов станет работать в Международном обществе защиты прав человека и прочтет доклады о советских людях с инвалидностью в Англии, Швеции, Австрии, Франции, Голландии, Германии, Португалии. В статье 1988 года к десятилетию ИГЗПИ он расскажет:
«Чувствовалось, что тема положения инвалидов в Сов. Союзе была для многих слушателей новой. Случалось, что некоторые факты воспринимались с недоверием, особенно о содержании инвалидов в местах лишения свободы. <…> К местам лишения свободы я относил и дома инвалидов, что тоже не укладывалось в голове у западного слушателя. А уж [создание] специальных лагерей для инвалидов — тем более».
Киселев тоже продолжит правозащитную работу, но теперь — преодолевая некоторое огорчение. В 1988 году советская власть впервые официально сообщит о более чем 4,5 миллионах людей с инвалидностью в одной только России. В том же году по инициативе «ряда союзных и республиканских министерств, ведомств, общественных организаций» образуется Всероссийское общество инвалидов, которое к 1998-му объединит 2,5 миллиона участников.
Казалось бы — это именно то, за что боролась ИГЗПИ. Киселев, однако, отреагирует на новость раздраженно: «Большая часть инвалидов этому не верит. <…> Не верят, что указания сверху могут иметь положительные решения». В статье 1992 года он напишет, что созданные в период перестройки группы «не обладают никакой реальной силой», и заявит о необходимости принятия в странах СНГ декларации прав инвалидов.
В другой статье того же года, он заметит, что «стоит включить радио или телевизор, как слышишь слова „милосердие“, „гуманизм“, „нравственность“». При этом в городах не появились ни приспособления для посадки в транспорт, ни подъемники, ни пандусы. Медицина в это время «меняется только к худшему», а чтобы заработать на мотоколяску, которые перестали выдавать бесплатно, нужно «10 лет не есть, не пить, не лечиться». «Наверное, это — болезни роста, наверное, „это все переменится“, [но] уже без нас. Мы не доживем. Но мы не теряем надежды», — подытожит Киселев.
Чуть раньше Киселев так ответил на вопрос Фефёлова для упомянутого материала к десятилетию ИГЗПИ о значении той работы, которую проделала группа: «Пока никакого».
Историк Алексей Макаров иного мнения: «Важно, что было привлечено внимание правозащитников и мировой общественности к положению инвалидов в СССР, а благодаря документам, бюллетеням и архиву Юрия Киселева мы сейчас имеем независимый комплекс источников по этой теме».
Похожую оценку деятельности ИГЗПИ дает Елена Санникова: «Группе удалось поднять важные вопросы, которыми могли руководствоваться все люди, создававшие впоследствии разнообразные общества инвалидов в России». Санникова добавляет:
«Когда я вижу в Москве пандусы для инвалидов в переходах, дорожки для слепых и т.д., я знаю, что Юрий Киселев и созданная им группа были первыми в стране, кто заявил, что все это обязательно должно быть».
Что еще почитать и посмотреть на эту тему:
- Книга Валерия Фефёлова «В СССР инвалидов нет!»
- Фрагменты из бюллетеней ИГЗПИ в сборнике «Вольное слово»
- Статья Льва Индолева «Краткая история движения инвалидов в России (1921 — 2000)»
- Очерк Льва Индолева «Мифы и действительность» из книги «Как это было»
- Интервью историка Алексея Макарова об истории ИГЗПИ: «Странные насекомые»
- Статья Ольги Каменевой «„Не везет им в смерти“? — судьба инвалидных кооперативов в России»
- Научная статья Елены Ярской-Смирновой и Павла Романова «Герои и тунеядцы: иконография инвалидности в советском визуальном дискурсе»
- Документальный фильм «Каждый десятый»
- Сборник статей под редакцией Уильяма Маккега и Льюиса Сигелбаума The Disabled in the Soviet Union: Past and Present, Theory and Practice