Перформанс как утопия: почему в будущем, которое придумывают современные художники, останутся приключения, но исчезнут отчуждение и труд
Важнейшим материалом для современного искусства давно стали не краски и не гранит, а сама жизнь и отношения между людьми. Но не стоит думать, что художники, устраивающие самые неожиданные перформансы, делают это для того, чтобы снять видео и продать его потом какой-нибудь галерее или коллекционеру: на самом деле они опытным путем создают будущее, в котором все будут равны, свободны и беззаботны. О самых интересных участниках этого самоорганизованного арт-движения рассказывает Павел Митенко.
Содержание:
Утопия внутреннего освобождения стала популярной в стабильных 2000-х с приходом в Россию нью-эйджа и являлась частью сложившегося тогда общественного консенсуса, который состоял в обмене публичных свобод на доходы. Под внутренней свободой принято понимать нечто вроде суверенитета индивида в отношении общества. Суверенного индивида считают основанием общественной жизни, поэтому, полемизируя с революционерами, рекомендуют начинать изменение мира с себя, то есть с основания, и хватит об этом. Что ж, возможно, и стоит начать с себя, но не стоит на этом заканчивать, иначе почему остатки публичных свобод стремительно исчезают? Согласно идеям Ханны Арендт, быть свободным — значит в первую очередь действовать среди свободных: преодолев личные интересы и интересы корпорации, приобрести способность к публичным действиям в общих интересах. Это соревнование в даре сообществу. Свобода не бывает для одного.
Но сегодня публичное действие опасно, всегда есть риск случайно задеть хрустальную субстанцию чьих-то интересов, чувств или тел в форме Росгвардии. И свобода иногда спасается внутри сообществ. Возможно, поэтому наиболее независимые и изобретательные современные перформансисты так много внимания уделяют внутренней жизни своих групп, находя в ней область непосредственной реализации освобождения. В этой статье я хочу рассказать о явлении, которое называю «утопическим перформансом».
Художники из Нижнего Тагила устраивают независимые аукционы и вводят в процесс обращения искусства и денег воспетый Малларме бросок игральных костей. Они проводят перформансы под камерами видеонаблюдения, иногда вовлекая горожан в свои представления перед неизвестным зрителем.
Движение «Ночь» приглашает участников БДСМ-сообщества, чтобы связать их в мастерской и оставить на ночь освобождаться; или пускается в ночное плавание на надувных лодках и самодельных плотах по огромному водохранилищу, закаляя дружеские связи. «Н и и ч е г о д е л а т ь» упражняются в ничегонеделании, чтобы разработать новую трудовую этику и развернуть агитацию за мир без трудовой повинности. Они превращают выставочные пространства в уютные зоны сна, отдыха и намеренной прокрастинации. В чем смысл создания параллельной системы искусства в масштабе одного города, организации ночей для ближайшего круга или уютных сенсов прокрастинации? Эта сосредоточенность на внутреннем процессе — является ли она способом освобождения или, напротив, коллективной версией индивидуалистической утопии, фикцией революции, столь популярной в искусстве?
Движение «Ночь». «Ночная маза», 2017. Фото: движение «Ночь»
Начиная с 1960-х на Западе и в политике, и в искусстве ищут смысл в творчестве отношений. Мы до сих пор учимся различать вопросы большой политики — еще пару столетий назад относившиеся к сфере божественного — в нашей мирской, конкретной жизни. В России этот поворот дал о себе знать в искусстве в 1970-е: например, в акциях КД, перформансах группы «Гнездо» или Юрия Альберта. Советский концептуализм 1970–1980-х существовал в подполье, для «своих». Их внутренние взаимодействия были лишены непосредственно политического и антикапиталистического измерения, а современные радикальные перформеры восполняют эти вынужденные упущения.
Современные вопросы отношений в искусстве программно раскрывает книга Николя Буррио «Реляционная эстетика».
Согласно Буррио, передовое искусство наследует модернистскому просвещенческому проекту эмансипации людей и народов. Оно вовсе не обречено вечно обитать в тени сталинизма: авангард меняется вместе с новыми социальными, философскими и культурными предпосылками.
«Современная эпоха не страдает от отсутствия политического проекта»: мы знаем, что атаковать нужно господствующую социальную форму обмена «поставщик — клиент». Но проблема этого проекта заключается в том, что он еще не имеет своего конкретного воплощения. Действенная критика наличной реальности возможна только посредством другой реальности, которую Николя Буррио ищет в произведениях, создающих не объекты для рынка искусства, а пространства собственной экономики. Согласно Буррио, внутри этих пространств смещается власть денег и ценностей неолиберализма ради установления экологичного взаимодействия участников. Эти территории жизни растут изнутри, они инициируют «обмен, форма которого определяется формой самого объекта [искусства] и только затем внешними детерминациями» создают «отношения между людьми и миром через посредство эстетических объектов». Художественные произведения как «поры общества» раскрывают новые возможности жизни посреди унифицированных общественных форм. Художники теперь заселяют обстоятельства, предоставленные настоящим, а не пытаются изменить настоящее, исходя из идей исторического прогресса, как авангардисты начала ХХ века.
Вот и нижнетагильские художники, «Ночь» и «Н и и ч е г о д е л а т ь» заняты производством критических реальностей, однако, неправильно было бы представлять российскую культурную жизнь так, как будто она вечно догоняет Запад. Поворот к политике от первого лица в западной теории 1980-х произошел не без влияния диссидентского движения в социалистическом лагере, в частности, он программно описан в тексте Вацлава Гавела «Сила бессильных» (1978). Действительно, современные радикальные перформансисты пустились в последнее большое приключение в истории интернационального авангарда, описанное в книге Буррио, но совершают следующий шаг относительно «эстетики отношений», формируя очертания новой утопии.
Этот текст призван рассказать об утопическом перформансе на примере трех групп (об остальных я уже писал или планирую писать в дальнейшем). Метафорически выражаясь, в процессе написания текста я высаживаю одно за другим три растения в плодородном и живописном теоретическом ландшафте Буррио и фиксирую, как они, распространяясь в пейзаже, меняют его. Таким образом я культивирую общее пространство для диалога между самими перформерами и нами и показываю, какие возможности освобождения они создают для всех нас. Прежде чем начать освобождение с себя, посмотрим, как делают это они.
Периферия становится центром
Сегодня «экспозиционным пространством является (…) вся совокупность каналов распространения и приумножения информации», — пишет Буррио. Нижнетагильская группа «Жизнь как перформанс» (ЖКП) интересна тем, что ей удалось почти с нуля создать сцену современного искусства, превратив в экспозиционное пространство весь город. ЖКП организовали в 2012 году студент_ки и преподаватели местного худграфа: Ксения Кошурникова, Алексей Токмаков, Анна и Виталий Черепановы, в нее также входили около десяти непостоянных участников. Вот что об этом рассказывает Ксения Кошурникова:
«В 2000-е годы мы познакомились с московской тусовкой, которая приехала участвовать в местном фестивале искусства. Это произвело на нас глубокое впечатление. Мы окончили университет, а в реальности не было ничего, что напоминало бы об этих впечатлениях юности, подогреваемых университетскими легендами о художественном сообществе. В Тагиле тебе с рождения говорят: „выучишься и поедешь в Москву, Питер…“ А мы не хотели ехать куда-то, играть по чужим правилам, вписываться в чью-то тусовку… Мы решили создать ее сами и работаем в регионе как маяк».
ЖКП начали в 2012-м с рисования на улице и в заброшках, а в 2014-м открыли свою галерею «Кубива» (от «курение убивает»). «Кубива» стала местом для встреч и размышлений о будущем, способом жить иначе, входом в другой мир, например, для Анны Минеевой и Виталия Черепанова, которые устроили там «Женитьбу как перформанс» в 2015-м. «Все гости выставки были объявлены художниками, а их появление в галерее — художественным актом». ЖКП «работали в „Кубиве“ как в мастерской, понимая в определенный момент, что нужно оставить всё как есть и открывать выставку». «Они представляли, какими могли бы быть церковь, больница или школа в свободном мире в рамках серии выставок „Институты“», — описывает «Кубиву» Анна Киященко в своем еще не опубликованном исследовании по истории художественных самоорганизаций Среднего Урала. Уже через год после открытия «Кубива» стала параллельной площадкой 3-й Уральской биеннале, и в Тагил привезли 2 автобуса кураторов со всего мира: из Японии, Англии, Китая… Постепенно стали появляться новые художники, группы, пространства искусства.
Галерея Кубива, Нижний Тагил
Чтобы понять масштаб творческого мышления ЖКП и их способность использовать городскую инфраструктуру, стоит описать «Театр под камерами» (начиная с 2014 года). В Нижнем Тагиле очень много наружного наблюдения, поэтому рисовать на улице сложно. Сначала художники выбрали технику маскировки, а потом поняли, что камеры установлены просто для них. Рассказывают Анна и Виталий Черепановы:
«Местную съемку отличает высокое качество (иногда VHD), и бывают очень интересные ракурсы. К тому же изображения транслируются на легко доступный официальный сайт города, в сервис которого встроена запись. Мы разыгрывали элементарные действия, лишь слегка выбивающиеся из размеренного хода городской жизни. Сначала уличные портреты под любимой камерой рядом с домом, под ней же мы сняли „Бокс“ и „Писающего мальчика“, стоящего в характерной позе, но под фонарем. Меня завораживает в нашем театре расслоение времени: на время перформанса, время трансляции на сайт (с задержкой иногда в несколько минут) и временем просмотра записи».
В 2017-м Виталий и Анна устроили хеппенинг «Свободное время строителей мира». Они сложили циферблат со стрелками из досок на большом перекрестке с кольцевым движением и организовали коллаборацию горожан, чтобы в течение 24 часов те перекладывали стрелки в соответствии с ходом времени. Кто не мог участвовать, наблюдали за действом со своих компьютеров. Горожане, конечно, передвигали стрелки с большими паузами. и к технологическому лагу видеотрансляции добавлялся лаг трансляции человеческой. Осуществленная усилиями сообщества демонстрация тагильского времени запаздывала, сообщество отклонялось от униформы общественных отношений. Акт сообщества совпадал с его высказыванием, бытие — с его представлением. За транслируемой через камеры слежения жизнью брезжил вопрос: способны ли мы сами регулировать свое существование? «Мне особенно нравится, когда работа ловит поток городской жизни, приобретая дополнительные смыслы, как парус», — говорит Анна Черепанова.
В этом театре есть что-то от шоу «За стеклом», но если в шоу на всеобщее обозрение были выставлены жизни нескольких человек, то здесь несколько человек, актуализируя трансляции с камер слежения, выставили на обозрение город.
В 2015-м году Алексей Токмаков и Александр Баталов создали «Банкомарт» — автомат для продажи искусства. «Пользовательский интерфейс лаконичен: вставляем любое количество купюр любого номинала, нажимаем на кнопку и вне зависимости от суммы получаем оригинальное произведение искусства. «Банкомарт» беспристрастен, он выдает работы последовательно, выбирать невозможно. И художник не знает, кому будет продана работа и как ею распорядятся. ЖКП планируют устанавливать «Банкомарты» в самых различных местах, пока же они стоят в галерее «Народная» в Нижнем Тагиле, в екатеринбургском «Ельцин Центре» и в самарской галерее «Виктория». «Банкомарт» позволяет участникам проекта и их друзьям из городов региона приобрести частичную экономическую независимость.
Ксения Кошурникова особенно чувствительна к жизни сообщества:
«Четыре года в Тагиле бурлила жизнь, а потом все разъехались по цепной реакции, всё высосал центр. Всё время, что мы работали в Тагиле, самым важным был процесс отношений между нами, отношений внутри нашей группы, сообщества. Это было очень искренне и — я не знаю, корректно ли такое слово, — волшебно. То, что меня вдохновляет, — это особенный образ жизни. Работа в системе искусства, участие в биеннале забирает это волшебство и становится для меня источником акедии: синдрома потери смысла».
Поддержку своей позиции Ксения находит в общении с акционистами 1990-х. Например, она оформляет книгу Дмитрия Пименова и говорит, что «в текстах Бренера нашла отражение своих мыслей». В июле ЖКП открыли галерею «Народная» и продолжают рисовать на улицах. «Мне нравится наблюдать изменения, которые происходят со стенами, некоторые из них я фотографирую год за годом, это бесконечный диалог с городом», — говорит Ксения Кошурникова.
Анна и Виталий видят перед собой другую задачу. После разрыва с товарищами по ЖКП в 2017-м, они образовали свою группу Cick in Dunt. Для Анны, например, Нижний Тагил не был родным городом, она приехала в него как в своего рода центр:
«Мы всегда были „связными“, „сеятелями“, пауками, плетущими свои нити через города. Мы с Виталей никогда не замыкались на Тагиле, нам нравилось красиво опутывать сетями связей весь мир, но нашими главными слушателями были жители Тагила, и мы привозили им истории о мире. Мы и сейчас регулярно приезжаем туда наводить шорох и возим тагильских авторов с „Акционом“ в другие города».
«Акцион Кости» (2017) — это инициатива Анны и Виталия Черепановых по самоорганизации и кооперации художников для формирования рынка искусства без посредничества галеристов и арт-дилеров. В «Акционе» уже участвуют около двухсот человек:
«Мы выбираем город и площадку, знакомимся с арт-средой этого города, приглашаем участвовать художников, которые отдают одну работу в дар и получают возможность выставить на игру 3 работы. Вместо цены на произведение художник назначает количество кубиков, которые нужно бросать, определяя количество нулей в сумме. Затем покупатели играют „в кости“ в соответствии с правилами, а ведущий рассказывает о выставленных работах и их авторах, регистрирует покупки, заполняет паспорта произведений. В случае продажи автор работы забирает деньги. Непроданные работы остаются для следующей игры».
Cick in Dunt, «Акцион Кости». Фото: Cick in Dunt
Переданные «Акциону» работы составляют коллекцию, которая ездит по России: Екатеринбург, Нижний Тагил, Краснодар, Красноярск, Пермь, Саратов… Этим летом во время резиденции в московском «Гараже» они провели три «Акциона». На ярмарке «Да-Москов» им удалось отстоять свои правила продажи искусства и не отчислять проценты устроителям, сами они также не берут проценты. «Я считаю искусством алеаторные сделки. А среда вокруг меня думает, что надо покупать и продавать картинки. На „Акцион“ мы всегда предлагаем выставить перформанс, музыку, хвост собачий», — говорит Виталий Черепанов.
Экономический эксперимент продолжается в эксперименте искусствоведческом. «Участвуя в „Народном искусствоведении“, зрители могут оставить анонимный комментарий о выставленной работе, а также взять произведение из коллекции в аренду за посуточную плату либо бесплатно при условии написания текста о нем», — цитирует Анна Киященко один из уже отключенных за неоплату ресурсов. Анне «Акцион» вместе со всеми его участниками напоминает профсоюз. Отношения Cick in Dunt с музеем не окрашены меланхолией: «Мы сильнее любых биеннале. Я хочу пользоваться системой, когда мне надо, и брать дистанцию от нее, когда мне надо, всего в меру», — говорит Анна.
Идея Буррио об отклонении от неолиберальной логики в произведениях сегодня вызывают недоумение: сфера искусства находится в авангарде эксплуатации неоплачиваемого и анонимного труда, этой «невидимой, темной материи, благодаря которой культурная сфера еще существует», по выражению Хито Штейерль.
Но в Нижнем Тагиле больше других преуспели в отклонении от рыночной логики при обмене искусства на деньги. Отсутствие институций заставляет художников превращать саму жизнь в перформанс, перепридумывая систему с нуля. Нижнетагильским художникам пока удается сохранить чувство сообщества и витальность игры при встрече с музеем. Они всегда были связаны с созданием рисунков или объектов — еще дальше продвинулось в дематериализации искусства движение «Ночь».
Магия ночи против музея и офиса
«Ночь» — это движение, чье искусство совпадает с творчеством сообщества. Такой подход особенно ценен, когда в художественной среде господствует «идеология, поддерживающая изолированное существование авторов за счет восхваления „оригинальности“ их мельчайших отличий. Она вытаптывает все ростки сообщества. (…) Спектр возможностей сокращается с каждым днем, но на поверхности этой скудеющей реальности множатся имена», — пишет Буррио. Отказ от вынужденной общинности (и ее советских версий) не обязательно ведет к необходимости персонального проекта: навязанная групповщина в общественных структурах или в андеграунде полноценно преодолевается только «самостоятельно созданными сетями отношений», что видно и в истории российского концептуализма.
Ко мне в гости заехали Варвара Геворгизова, Лена Клабукова, Никита Левицкий и Анастасия Рябова, чтобы рассказать о «Ночах». Ядро движения составляют Варвара Геворгизова и Анастасия Рябова. На орбите находятся два-три десятка богемных элементов, не вполне находящих себе место внутри системы искусства, неудовлетворенные или просто интересующиеся, хотя в большинстве и признанные ею. Движение возникло в 2015-м, когда эти выпадающие из институций тела «решили заполнить запас свободного времени по ночам». Поэтому слово «ночи» нравится им больше, чем «перформанс», «акция» или «ситуация» — последний термин соответствует ночам лучше остальных. Так что же такое ночь?
«Кто любил залезать в шкаф в детстве, тот знает, что ночь — это место. У нас была одна идея про это. Мы хотели разбиться на маленькие группы и совершать мелкие правонарушения в пределах юрисдикции одного ОВД, чтобы всех потом доставили в одно отделение. Так мы планировали провести „Ночь в ментуре“».
Признаться, мне было непросто узнать у них что-то определенное, потому что у «Ночей» особенные отношения с достоверностью. Они стараются развивать «пересказы, слухи и прочие неформальные способы архивации», противопоставляя эти маргиналии победному шествию пиара. Они считают, что «сплетни — это очень важный способ документации, она хранится непосредственно в памяти».
Не желая мешать распространению слухов и сплетен о движении «Ночь», я всё же захотел внести ясность в некоторые вопросы их существования, насколько вообще ночь может быть ясна.
Обычно они устраивают свои действа в независимых пространствах — на природе, в мастерской, квартире или на съемной даче. В приглашении на одно из событий организаторы писали: «„Ночь“ приглашает отплыть в ночь Темной воды (с 4-го на 5-е июня) от берегов Учинского водохранилища в путешествие без конца и края в составе бравой флотилии на разнообразных плавсредствах, связанных друг с другом в бесконечный караван».
«Мы все мечтали о морской пучине, что она нас поглотит, а мы ей отдадимся… Нас было 20 человек и 10 плавсредств. Мы надували лодки под шквалом sms о штормовом предупреждении. К тому же водохранилище находится под контролем вооруженной охраны и защищено огромным забором. Шторм в итоге спас нас и от охраны, и от возможной трагедии — ветер дул на берег. Мы пытались уплыть изо всех сил, но ничего не получалось».
Движение «Ночь». «Ночь темной воды», 2018. Видео: Наталья Серикова
«Ночь» создает условия для существования сообщества «на крыльце музея». Как писал Жорж Батай, сообщество есть шаг в неизвестное. В этом смысле их шалости можно назвать возвышенными, тем более что в классических текстах возвышенное связано с наблюдением за могуществом стихии. И хотя трагедии не случилось, сложность их положения заключается в том, что сообщество не может существовать в укрытии институций: «жанр „ночь“ не укажешь в заявках». Правда, иногда «Ночь» может существовать и в рамках музейного выставочного проекта, такого как «Формы художественной жизни», совместно разработанного и реализуемого Гете-Институтом в Москве и ММОМА. Тогда зрители выставки отправляются в путешествие в ночь на электричке, постепенно погружаясь в темноту и неизвестность.
«На выездном фестивале „Арт-овраг“ в Выксе мы нашли 25-метровую раздвижную лестницу. Это была спонтанная выходка. Ночью мы раздвинули лестницу, каждый — нас было человек 10–12 — встал в нишечку, и мы шли так по городу, было очень удобно. Во время торжественной процессии лестницы все менялись местами, как в детской игре „Ручеек“. А вечером, когда организаторы устроили закрытую вип-пати, мы с помощью этой лестницы перелезли через забор».
Участни_цы движения «Ночь» продолжают институциональную критику лестницей в своих размышлениях о профессионализме, согласно идее Жоржа Батая о том, что в основании капиталистической экономики лежит «отказ от жизни в обмен на функцию».
«Само слово „профессионал“ пришло в 1990-е с Запада, весь этот стиль бюрократов, специалистов — это скорее что-то голландское, немецкое, протестантское. Современное искусство пропиталось этим духом на Западе и распространяет его по всему миру.
В Средние века стала появляться такая мистическая алхимическая зона, скорее женская, которая противостояла христианской патриархальной церковной иерархии. Каждый мог присоединиться к этой зоне и начать практиковать что угодно вне институционального контроля. Каждый мог обладать магией. Это рассыпающееся, демократичное низовое движение создавало территорию, непрозрачную и опасную для власти, было подавлено. Сегодня я наблюдаю то же самое: любые институции имеют свою власть и свой распорядок, в основном существуют днем и поддерживают делание дел — они не подвластны магии ночи. Но мы можем войти в контакт с конкретными людьми институций. Например, главный куратор Ширяевской биеннале Неля Коржова никак нам не давалась, ее должность плотно связана с рутиной, в которой есть дедлайн, и обязательно нужно понимать, что происходит и чем закончится. Но мы не сдавались и, наконец, благодаря воле случая столкнулись с ней на улице. Тогда с помощью своих чар нам удалось ее зажечь и сделать нашей союзницей».
В Ширяево просмотр работ традиционно принимает форму «номадического шоу». Посетители, предварительно пересекая широченную Волгу на катере, гуляют по сельскому пейзажу и смотрят работы. «Ночи» предлагали посетителям участие в антиаукционе «Жертвы пейзажа». Среди лотов были: «обратный билет» — сразу же переплыть реку обратно и ничего не увидеть; «заплыв в залив» — кто переплывет мерзкое болото; также предлагалось поцеловать неизвестн_ую или сесть голым задом в крапиву. Устроители предлагали вознаграждение, а согласившийся на один из лотов за меньшую сумму срывал куш.
Движение «Ночь», «Жертвы пейзажа», 2018. Фото: движение «Ночь»
«Институции-монополисты отгораживаются, отстраняются, не доверяют и боятся вместо того, чтобы открыться и довериться художнику и искусству. На самом деле, они фильтруют удобное и понятное. Для них просто немыслимы сюрприз, непредсказуемость, чудо, удивление, а для нас они очень важны, ведь это наш художественный материал. Когда кураторы смотрят на нас с позиции институции и не доверяют, ничего не выходит. Но если куратор играет с нами и верит нам, готов защищать наш проект перед институцией, то получается ночь».
Хотя Буррио и пишет, что «речь идет не об изображении ангельских миров, но о создании условий для них», указанные им практики обещают счастье лишь в зоне художественной рекреации. «Ночам» ближе миры бестиария. Независимость движения делает эти миры без художественной условности действительно витальными. Глубокое воссоединение «Ночей» с жизненными силами питает оригинальность их стиля. Но этот стиль жизни расходует их страстные тела без достаточного восполнения из-за нехватки чувства горизонта. Эта боязнь горизонта чем-то напоминает магическое противостояние тьмы и света. Чтобы остаться бестиями, нужно ли лишить себя перспективы?
Безработная революция
Но как же в искусстве борются на передовой, освобождаясь от захвата функциями поставщика и потребителя? Буррио пишет о целой культуре остановки, «стоп-кадре конвейера неолиберального производства: парализующих забастовках; фри-пати или рейвах, длящихся по нескольку дней; компьютерных вирусах, блокирующих сразу тысячи производящих устройств; или выставках, экспериментирующих с временным параметром». Участни_цы «Н и и ч е г о д е л а т ь» выбрали схожую тактику. В агитационном буклете они вспоминают Вальтера Беньямина, сравнившего восстание со стоп-краном летящего в пропасть поезда исторического прогресса. Мне рассказали о «Н и и» его инженеры: Син Аут, Мария Дмитриева, Хельга Зензивер, Катя Иванова, Александра Пистолетова, Наталья Рыбалко, Марина Русских, Йожи Столет, Илья Фирдман.
«Н и и ч е г о д е л а т ь» — это серия горизонтальных лабораторий, программно выступающих за мир без необходимости отчужденного труда.
Движение было создано в 2016 году студентами «Школы вовлеченного искусства „Что Делать?“». Однажды они получили задание объединиться в группы по примеру политических партий или общественных движений, придумать для условного движения повестку и разработать агитационные материалы. Однако долгое время никто ничего делать не хотел, и несколько человек с курса решили, что эта общая пассивность и может стать основой для объединения, так и появилось «Н и и ч е г о д е л а т ь». Вскоре движение приняло участие в конгрессе «Коинсидентального интернационала», а затем, благодаря притоку новых участни_ц, уже широко заявило о себе на первомайской демонстрации. Среди шествия они выделялись остроумными слоганами типа «Не вставай с кровати ни для какого дяди», изобретательно изготовленными транспарантами и футуристически-пролетарским стилем одежды. Первомай стал для движения структурообразующим элементом, они участвуют в манифестации каждый год.
«Мир не всегда был построен на ценности труда, это не всегда было так и не всегда должно быть в будущем».
«Н и и ч е г о д е л а т ь» участвуют в первомайском демонстрации в Санкт-Петербурге, 2016–2019. Фото: «Н и и ч е г о д е л а т ь
В 2018 году «Н и и» предложили сделать выставку в ДК «Розы», но получилась «невыставка» под названием «Уют и пропаганда».
«Формат выставки изначально очень ограничивает. Мне не хотелось оказаться участницей еще одной художественной группы.
Тогда же появилась концепция „Уюта и пропаганды“. Задача была одна — не устать. Поэтому мы не делали какие-либо объекты, только Катя сшила одеяло для уюта, но зато мы до сих пор им пользуемся. Для пропаганды были нарисованы маленькие нежные граффити мелками и поклеены обои с березами. Мелки легко стираются, обои самоклеящиеся: одним движением руки наклеил, вторым снял. Никакой краски, никаких валиков…
Мы просто расписали стены приятными словами, типа „лень“ и „базовый доход“, расстелили одеяло и, лежа на нем, пообсуждали левый взгляд в будущее. Марина Шамова, не вставая с одеяла, провела по невыставке воображаемую экскурсию».
«Уют и пропаганда», 2018. Фото: «Н и и ч е г о д е л а т ь»
Экспозиция вызвала резонанс в питерской культурной среде. Люди стали постепенно присоединяться к движению, и сейчас в горизонтальном, открытом и спонтанном ядре «Н и и» состоят около двадцати человек: художники, философы, люди разных специальностей и направленностей. Каждый может вступить в «Н и и», тогда его добавят в чат, и он по мере желания и возможностей будет присоединяться к воплощению возникающих в чате идей.
«Н и и» проводит регулярные ридинг-группы и издает «Инструкции для выжатых лимонов» по ничегонеделанию. «Мы развиваемся изнутри, потом стараемся выносить идеи вовне на наших публичных ивентах». Мягкая и ненасильственная агитация нацелена на то, чтобы нести идеи людям в уютной форме.
«Н и и ч е г о д е л а т ь». «Вирус Посттруда». Съемка, монтаж: Надежда Ишкиняева
Когда расчет прибылей и издержек проникает во все сферы жизни, прокрастинация становится самой распространенной реакцией. Манифест общественного движения «Н и и ч е г о д е л а т ь», ссылаясь на размышления Йоеля Регева, предвидит новый революционный класс в массе прокрастинаторов.
«И вот мы взываем к тебе, ты, желающий ничего не делать, давай ничего не делать вместе! И возможно, наше совместное бездействие, совместная тупость, растерянность и прокрастинация станут колыбелью новой Революции и нового прекрасного будущего!»
«Н и и ч е г о д е л а т ь». «Астрологические новости». Ульяна Быченкова, Ирина Бутковская, Анна Аверьянова, 2018. Видео: «Н и и ч е г о д е л а т ь»
«Одна из задач нашего института — снятие стигматизации и тревоги с современного безработного субъекта, с самого процесса ничегонеделания.
Когда нам нужно готовить проект, вдруг кто-то занимает пустующее место лидера: „Так, давайте, ребята — вы сюда, вы сюда, сделаем быстренько…“ А у других не возникает доверия. И мы как лебедь, рак и щука тянем „воз“ в разные стороны. Но это натяжение, побуждение и сопротивление — не личность и не группа, а именно этот „воз“, который никуда не едет, — создает очень питательную среду в тот момент, когда вдруг все понимают, что он нам не нужен.
Проект может называться вполне привычно: спектакль, биеннале… но важно постоянно отслеживать, устал ты или нет. Так и реализуется идеальное будущее».
Однако «Н и и ч е г о д е л а т ь» понимают, что для реализации желаемого необходима стратегия. Они разделяют идеи Ника Срничека и Алекса Вильямса о борьбе за безусловный основной доход как дополнение к государственному социальному обеспечению. Для достижения этой цели в революционном ключе необходима автоматизация труда, разработка новой трудовой этики, объединение и создание контргегемониальных инфраструктур.
«Депрессия — это симптом трудового процесса, и поэтому важно танцевать, отдыхать и вообще не работать на работе. Танец — это протестная и революционная деятельность, которая может рассматриваться как ничегонеделание».
Правда, для инженеров «Н и и» идеи автоматизации связаны не столько с трудовой сферой, речь идет скорее об «автоматизации психической, социальной и политической жизни через систему искусственного интеллекта и больших данных».
Ссылаясь на киборгическую онтологию Донны Харауэй, в своем агитационном буклете они пишут о разработке «интимных интерфейсов», которые могут сближать группы и объекты, не связанные естественным образом. А также о «спаривании с машинами», которые должны пройти через наши тела, избавляя их от депрессии.
Это становится возможным через феминизацию всего ансамбля: «Н и и ч е г о д е л а т ь» призывает найти свое тело в ворохе трудовых будней и станцевать его.
«Н и и ч е г о д е л а т ь». «Практика медленных движений». Марина Русских, 2018. Съемка: Надежда Ишкиняева
«Нами движет утопия неработы и цель быть вместе. Но важно, что это не просто разговоры, а прикосновение к будущему, хотя бы в одном отдельно взятом коллективе. Если мы будем убедительными и привлекательными в своем безработном существовании, тогда идеи всеобщего основного дохода станут более легитимными и обсуждаемыми».
«Я по любви попала в „Н и и ч е г о д е л а т ь“. Моя девушка говорит: „Пойдем на предсимпозиум! Это постоянно не случающийся симпозиум, он в планах, но мы никак не можем его сделать, а предсимпозиум — да.“ Я такая: „Пойдем“. Там обсуждали проект по захвату торгового центра „Галерея“. Сидят девушки и говорят — здесь мы, значит, пустим растяжки с четвертого этажа и до пола с лозунгами, здесь мы, значит, в лифте будем что-то делать. Я подумала, что это вообще за…?! Потом решила рискнуть, и получились такие нежные и аккуратные серии ивентов в „Галерее“! Надя мимикрировала под человека-бутерброда, который раздает листовки, в лифте была лекция. Это было таким аккуратным входом».
«Н и и ч е г о д е л а т ь». Сеанс новогодней магии от сотрудниц «Н и и ч е г о д е л а т ь» Марины Русских и Саши Абакшиной на балу транс-локальностей/прокрастинации, 2018. Видео: «Н и и ч е г о д е л а т ь»
Утопия, выбранная группой, рождается из качества их внутреннего взаимодействия, которое входит в противоречие с миром искусства, и в этом «Н и и» близки движению «Ночь».
«У нас нет портфолио. Мыслить себя как художественную группу значит накладывать какие-то обязательства, оказаться зависимым от художественной системы.
Важно, что у каждого есть какая-то своя собственная идентичность, наше объединение можно назвать политическим, активистским, художественным, философским, теоретическим. Нам интересно поддерживать неопределенность.
Следует различать производства. Когда ты производишь что-то чужое или делаешь на выставке то, что и так бы делал по жизни. Дома лежишь на одеяле и на биеннале ты лежишь на одеяле, тогда не нужно себя заставлять. В этом и счастье, если угодно».
Для Буррио тактического замедления уже достаточно, нужно только обжить существующий мир художественными средствами. «Н и и ч е г о д е л а т ь» сочетает внутригрупповой драйв замедления со стратегией забегания вперед неолиберализма. Действительно, тактическая аскеза Буррио больше не убеждает, поскольку отказ от стратегического мышления располагает нас в горизонте, определяемом технократами. Однако чтобы сделать свою стратегию привлекательнее стратегии интеграции, недостаточно избавиться от тревоги и выказывать равнодушие к художественной системе. Нужно непосредственно расположиться в социальном пространстве и найти способ замещения неолиберальной экономики.
Утопия как перформанс
Все описанные группы как будто по-своему развивают эстетическую программу Буррио, однако есть между ними и еще что-то общее. Мне представляется, что их дополнения к эстетике отношений — экономическая кооперация, стратегическая перспектива и совпадение творчества сообщества с художественным творчеством — воплощают иную утопию. Эту утопию можно назвать внутренней, поскольку она дает полноценное звучание расхожей идее о внутренней свободе, расширяя ее за пределы личного. Свобода не бывает для одного. Эта утопия ищет основание в автономии коллектива: попытке приобретения экономической свободы, а не только «свободы художественного выражения» (художники из Нижнего Тагила); в телесном интимном обживании утопии, а не галереи («Н и и ч е г о д е л а т ь»); в заботе о форме сообщества, а не произведения (движение «Ночь»). Выражение «внутренняя утопия» не означает ничего более парадоксального чем, во-первых, создание особой формы жизни, особого качества сосуществования внутри группы. И, во-вторых, распространение этого качества среди других.
Эта утопия уже существует, она отложена не во времени, а в масштабе, как сказала одна из инженерок «Н и и», «это не просто разговоры, а прикосновение к будущему, хотя бы в отдельно взятом коллективе».
Поэтому ее носителем является не архив воображения, состоящий из текстов, фотографий или видео, но сами тела участников, несущие качество со-присутствия, приобретенное в общем становлении: «сплетни — это очень важный способ документации, она хранится непосредственно в памяти» (движение «Ночь»). Произведением утопического перформанса является не отдельная экспозиция, брошюра или ситуация, где бы они ни были показаны, а коллективная форма жизни, регулярно запускающая всё это в обмен: Ксения Кошурникова называет самым важным «процесс отношений», Виталий Черепанов считает искусством «алеаторные сделки» «Акциона», а не то, что обменивается в ходе этих сделок. У внутренней утопии нет ни символа, ни доктрины, которые можно передать, но только ее исполнение, или, выражаясь на американский манер, — только ее перформанс.
Однако загадка заключается в том, как именно нечто внутреннее может стать общим, как эта дематериализованная утопия может распространятся за пределы групп. Согласно Буррио, искусство всегда являлось чем-то вроде интерфейса: в древности — для связи с божеством, в эпоху Ренессанса — с предметным миром, а в 1990-х превратилось в интерфейс взаимодействия между людьми. Но радикальный перформанс являет не интерфейс, а портал. Как будто мы теперь можем войти в возрожденческий пейзаж и обжить его, проведя там часть жизни.
Войти в произведение — значит войти в сообщество, установить долгосрочные отношения, изменить форму собственной жизни. Но также и наделить это произведение своей формой.
Это значит взять в аренду произведение в сервисе «Акциона Кости» и написать о том, как изменилась ваша жизнь благодаря этой встрече. Или ездить с группой «Ночь» на электричке, плыть в темную неизвестность водохранилища, быть связанным и провести ночь вместе. Или уютно прокрастинировать с «Н и и ч е г о д е л а т ь» и, возможно, стать их инженером, приобретая перед лицом прекарности спокойствие как ресурс для борьбы за «мир без труда». В этой открытости произведения, возможности длительно обитать в нем и влиять на его базовые параметры и заключается его основное отличие от эстетики отношений.
Утопический перформанс радикален тем, что преодолевает метафизику репрезентации, преодолевая таким образом и наследие тоталитаризма, и неолиберальное отчуждение. Он не репрезентирует никаких целей: идею, состояние отношений, форму участия или возможный мир, но предлагает форму жизни для заселения. Что еще кроме суеверной сакрализации изображений заставляет нас видеть прекрасные и свободные миры за выставленной в белых стенах картиной, инсталляцией или перформансом?
Произведение, расположенное в музее, отсылает к чистоте музейных стен, за которыми расположен музейный офис, напоминающий офис в любом домене неолиберального производства. Где производственные отношения заданы развитием технологий, менеджментом корпораций и курсом правительств, на что сложно влиять тем, кто, работая в музее, пытается изменить ситуацию. Перед лицом корпоративной организованности любой области персональное освобождение ограничено в возможностях. Но сообщества, подобные описанным в этом тексте, способны склонить взаимодействие к амелиорации новых ценностей и возможностей жизни. Они могут обживать окружающий мир, превращая его в свою «жизненную территорию» (Гваттари), и в коллективном становлении брать силу и способности для создания собственных жизненных перспектив. Они способны выпутаться из парадоксов дара бедняка (как это сформулировала Александра Новоженова), отдающего музею свою работу и вне зависимости от суммы сделки остающегося в неоплатном долгу. Они совершают дар сообществу, то есть поступают свободно.
Экономическая кооперация, культивация сообщества и стратегическое мышление составляют необходимые части утопии освобождения, до сих пор не встречаясь вместе ни у одной из групп. Для реализации этой утопии нужно объединить усилия. Эта статья написана в попытке создания такой связи.