Назад в викторианское будущее: чем современные техномагнаты обязаны ученым XIX века

Техномагнаты вроде Илона Маска и Джефа Безоса уверены, что от них зависит будущее человечества. По мнению поклонников, главное достоинство подобных личностей — это упорное стремление к успеху. А то, что они порой склонны к эффектным жестам (Маск запустил в космос Tesla Roadster при помощи ракеты Falcon Heavy, а Безос на ракете Blue Origin отправил на орбиту капитана Кирка) — не что иное, как выражение амбиций и способ продемонстрировать контроль над ситуацией.

Представление о тесной связи между личными качествами и техническим прогрессом пришло к нам из Викторианской эпохи. Именно тогда люди стали думать, что утопия находится в будущем, а изобретатели и предприниматели знают, как этого будущего достичь.

Наши представления о человеческих добродетелях с тех пор очень изменились, но мы по-прежнему считаем изобретателей ответственными за будущее человечества. В основе этого лежит идея, что новаторство — дело харизматичных личностей.

В Викторианскую эпоху дисциплина и самоконтроль были главными ценностями среднего класса США и Великобритании и считались залогом развития промышленных и коммуникационных технологий. Именно этим темам американский писатель Луис Граткап посвятил книгу «Неизбежность будущей жизни на Марсе», вышедшую в 1903 году, на закате Викторианской эпохи.

Эта история об отце и сыне, проводящих эксперименты с беспроволочным телеграфом, изобретенным несколькими годами ранее Гульельмо Маркони. В ней сочетались мотивы героического индивидуализма, технооптимизма и утопизма с примесью спиритуализма. По сюжету сын получает телеграфные сообщения от покойного отца, который теперь живет на Марсе, где после смерти оказываются души благородных землян, чтобы начать следующий этап духовного путешествия. По мысли писателя, телеграф — это путь в рай.

Описанная в книге утопия казалась по меньшей мере странной: марс Граткапа населяли духи, перешедшие на следующий план бытия и поддерживающие контакт с землянами при помощи новых технологий. За всем этим просматривалась свойственная викторианской культуре вера в связь между личными добродетелями, технологиями и светлым будущим.

Викторианцы видели в будущем утопию, а в личных качествах человека — путь к коллективной добродетели.

Были и другие авторы, которые исследовали взаимосвязь между добродетелью и техническим прогрессом еще до Граткапа. Например, шотландец Сэмюэл Смайлс в своей знаменитой книге «Самопомощь», вышедшей в тот же год (1859), что и «Происхождением видов» Дарвина, писал: «Биографии великих и достойных мужей полезны и ценны как наставления и руководства к действию. Лучшие из них равнозначны евангелиям, поскольку учат нас благородной жизни, высоким мыслям и решительным действиям на благо самим себе и всему миру».

Для викторианской Британии это были удивительные слова, поскольку они фактически приравнивали людей вроде Джеймса Уатта, изобретшего паровой двигатель и сделавшего возможной промышленную революцию, к Христу. Смайлс настаивал, что биографии великих людей служат «ярким примером саморазвития, целеустремленности, трудолюбия и непоколебимости, являющихся качествами истинно благородного и мужественного человека». Создание утопии, писал он, требовало определенных личностных качеств. Как и Граткап, он считал, что таковыми были те качества, что способствовали техническому прогрессу. Героями отныне становились властелины технологий.

Смайлс посвятил изобретателям значительную часть своей книги. В ней он восхвалял целеустремленность таких людей как Уатт и Джордж Стефенсон, один из «отцов» железных дорог. По его словам, они стали успешными изобретателями исключительно благодаря личным достоинствам, а их успех, в свою очередь, делал их примерами для подражания.

Они продемонстрировали, что «самых высоких результатов достигает не тот, кто от природы наделен энергией и талантом, а тот, кто настойчиво совершенствует свое мастерство, приобретенное в результате трудов и опыта».

Подобный взгляд стал возможным благодаря радикальной политике начала XIX века. «Лучше человеку вовсе не иметь никакого образования, чем получить образование от своих правителей. Ведь в таком случае его образование — всего лишь примерка нового хомута, дрессировка охотничьего пса», — писал в 1832 году Томас Годскин в «Журнале механики».

Еще одним примером благородного человека, который всего добился сам, был физик-экспериментатор Майкл Фарадей. Как отмечал Джон Тиндаль, преемник Фарадея в Королевском институте и один из его первых биографов, Фарадей «имел вспыльчивый нрав, но благодаря строгой самодисциплине сумел преобразовать эту вспыльчивость в целеустремленность». Дисциплина именно такого рода в Викторианскую эпоху считалась неотъемлемым качеством всякого изобретателя и представляла собой образец мужественности.

Акцент на дисциплине в описании личности Фарадея служит ярким примером склонности викторианских авторов отводить характеру ключевое место в жизни изобретателей. Биография Фарадея подтверждала, что личные качества и самодисциплина играют важнейшую роль в построении будущего. Непрестанные самосовершенствование и экспериментаторство ученого преподносились как две стороны одной медали.

Будущее принадлежало таким людям, как Стефенсон, Уатт и выдающийся изобретатель Изамбард Кингдом Брюнель, поскольку они разделяли те же ценности. Технологии могли создаваться людьми исключительно целеустремленными и волевыми.

Томас Эдисон, прозванный газетой New York Daily Graphic «волшебником из Менло-Парк», прекрасно знал, что если он хочет добиться успеха, то должен развивать в себе качества, присущие, как тогда считалось, всякому подлинному изобретателю — суровость, самодостаточность, самоуверенность. Инженер-практик, не доверяющий интеллектуальной элите, занимающийся собственным делом и тем самым закладывающий основы технологий будущего, Эдисон очень сильно повлиял на воображение американцев конца XIX века. Сутью изобретательства были новаторство и непоколебимое стремление к успеху. Добродетели Эдисона были добродетелями человека, находящегося на границе двух миров, с той лишь разницей, что в его случае эта граница отделяля прошлое от будущего.

Никола Тесла не умел подать себя столь же умело, как Эдисон. Но он олицетворял другой тип изобретателя будущего. В прессе писали, что он немного не от мира сего. Тесла был отшельником, которого не интересовал окружающий мир, мечтателем, который «слишком много думал» и хотел, «чтобы его оставили в покое».

У образа одинокого мудреца не менее долгая история. Именно так ученые преподносили себя на заре современной эпохи. И сам Тесла, и писавшие о нем журналисты намеренно старались подстроится под этот образ.

В данном случае главной добродетелью ученого была его отстраненность: он мог построить лучшее будущее именно потому, что был безразличен к настоящему.

Международные выставки, регулярно проводившиеся в Европе и Северной Америке на протяжении второй половины XIX века, в некоторой степени позволяли взглянуть на будущую утопию, которую пытались построить героические изобретатели. Кэндис Уилер писала о «сияющем видении, безмятежно ожидающем восторга целого мира». Красота Города Мечты, писала она, «превосходила даже неземное обаяние сновидения». Другой автор из Harper’s Weekly назвал Всемирную колумбову выставку 1893 года в Чикаго «величественным творением, которое должно оказать просветительское и облагораживающее влияние на нынешнее поколение».

Утопия теперь располагалась в будущем. От данности ее отделяло не пространство, а время.

В утопической литературе более раннего периода, например, в «Утопии» Томаса Мора (1516) или в «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона (1627), идеальные государства находились в далеких краях, но в настоящем времени. Даже сатирические утопии, вроде летающего острова Лапута из «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта, находили место на карте. Но к концу XIX века, в таких романах, как «Хрустальный век» Уильяма Генри Хадсона, «Вести ниоткуда» Уильяма Морриса и «Современная утопия» Герберта Уэллса, утопия переместилась в будущее. В свою очередь технологии, наподобие тех, что создавались выдающимися людьми и демонстрировались на всемирных выставках, прокладывали к этому будущему путь.

Викторианские представления о том, что личностные качества, технологии и будущее как-то взаимосвязаны, актуальны и по сей день, даже несмотря на то, что на изобретателей мы смотрим иначе, чем прежде. Сегодня Эдисон воспринимается как практичный бизнесмен, своевременно скупавший патенты в огромных количествах, в то время как Тесла считается отшельником, ломающим стереотипы и отказывающимся подчиняться требованиям рынка. Тесла сам выставил себя в таком свете, поскольку настойчиво преподносил себя как человека, способного в одиночку построить будущее, в котором люди будут подобны богам. Неслучайно Илон Маск назвал свою компанию в его честь.

Особое внимание следует обратить на то, как Тесла стал ассоциироваться с альтернативным будущим, в котором технологическая утопия уже отделена от породившей ее викторианской экономической и политической культуры. В некоторых нарративах (в частности, подобную историю можно услышать в американском ситкоме «Теория большого взрыва») злодей Эдисон представляет крупный бизнес, думает только о прибыли и противопоставляется отрешенному Тесле, мечты которого о бесплатной энергии разрушены жаждущими сохранить свою прибыль промышленниками.

Тесла преподносится одновременно как изобретатель мира, в котором мы все сейчас живем, и как изобретатель, способный создать технологическое будущее без недостатков промышленного капитализма XX века, но лишенный такой возможности.

Современные предприниматели вроде Маска и Безоса вызывают столь же противоречивые чувства, как и Эдисон. В этом есть нечто парадоксальное, ведь для Маска Тесла — один из героев. Недоброжелатели видят в целеустремленности техномагнатов главный их порок. Однако тем самым они признают, что личные качества сильных мира сего — это двигатель глобальных перемен.

Элизабет Холмс — отличный пример, чем еще может быть чреват викторианский взгляд на изобретателей как на творцов будущего. В случае Холмс оказалось, что за маской прогрессиста и технооптимиста скрывался аферист. Бывшая исполнительный директор компании Theranos скорее играла в ниспровержение ценностей, нежели ниспровергала их на самом деле. Но даже в случае с теми, кто способен подкрепить свои слова делом, чрезмерный акцент на их личности отвлекает внимание от значимости их достижений.

Придерживаясь викторианского взгляда на то, как и кем творится будущее, мы лишаем влияния на это будущее самих себя и вместе с тем признаем, что оно принадлежит не нам.