Голод и роскошь на пути в лагерь смерти. Краткая история Варшавского гетто

Варшавское гетто было создано в октябре 1940 года под предлогом борьбы с эпидемиями. Новые оккупационные власти заявили, что евреи якобы являются переносчиками инфекционных заболеваний, поэтому их изоляция поможет защитить остальное население польской столицы от болезней. Еще одним аргументом служила «защита» еврейского населения от погромов со стороны соседей-поляков.

С территории еврейского квартала Варшавы, известного еще со времен Средневековья, были выселены поляки, а на их место заселены евреи из других районов города. Позже население гетто пополнялось за счет насильственного переселения евреев из других регионов Польши.

Несмотря на то, что изначально гетто было объявлено обычным жилым кварталом, довольно быстро его обнесли стеной и колючей проволокой. В отдельных местах были установлены КПП с вооруженной охраной. Первоначально выход без разрешения наказывался тюремным заключением, позже стала применяться смертная казнь.

Для обеспечения исполнения нацистских приказов и регулирования вопросов внутри гетто был создан юденрат — специальный орган самоуправления, состоящий из евреев, но находящийся под полным контролем немецких властей.

То, что территория гетто была объявлена фактически карантинной зоной, а его жители — источником заразы, не мешало нацистам использовать их как дешевую рабочую силу. Некоторые немецкие и польские предприниматели получили военные заказы и право нанимать еврейских рабочих. Возникшие таким образом предприятия называли «шопами». Некоторые из них находились за пределами гетто, и еврейских рабочих ежедневно водили туда под охраной.

Самое крупное предприятие такого рода принадлежало немцу Вальтеру Теббенсу, который выбился в коммерсанты благодаря не столько чутью и коммерческой жилке, сколько удачному стечению обстоятельств и «правильной» национальности. Первые магазины в Германии он приобрел еще в 1930-х в рамках программы так называемой ариизации, когда правительство Третьего рейха фактически конфисковало собственность евреев, а потом продавало немцам по бросовым ценам. С началом Второй мировой войны он объявился в Польше, где таким же образом прибрал к рукам швейные и кожевенные мастерские. Так в Варшавском гетто появилась фирма Теббенса — текстильное производство, выпускавшее немецкую униформу и другую одежду.

На Теббенса работали порядка 18 тыс. узников гетто, которые трудились по двенадцать часов, без выходных и праздников. Если рабочий ошибался, то в лучшем случае забракованную продукцию приходилось переделывать во внеурочное время, в худшем — провинившихся избивала заводская охрана.

Заработная плата составляла от полутора до пяти злотых в день, в то время как килограмм хлеба на рынке стоил 8–12 злотых. Также рабочим полагался скудный паек.

«Я скорняк. В гетто я работал у Теббенса. Мы шили куртки из овечьей шерсти для немецкой армии. Это были короткие куртки; сегодня мы назвали бы их куртками Эйзенхауэра. На обед нам давали хлеб и суп. Вечером мы получали еще один хлеб и кофе. Когда поляки приходили в магазин, мы могли обменять что-то на дополнительную еду. Мы давали им несколько рубашек в обмен на кусок салями и немного хлеба или картошки, чтобы приготовить суп», — вспоминал Соломон Радаски, чья семья погибла в холокосте.

Однако в общей сложности менее трети жителей Варшавского гетто были обеспечены официальной работой, а значит, и скудными средствами существования. Остальным приходилось искать другой выход. Очень быстро гетто превратилось в «город в городе», где были открыты десятки нелегальных производств, а теневая экономика играла ведущую роль.

«Изобретательность и фантазия населения гетто, казалось, не знали границ. Тайные фабрики, ютившиеся в замаскированных помещениях, в подвалах, работая по ночам, поставляли на широкий польский рынок ткани, крестьянские куртки, носки, рукавицы, щетки, различную галантерею и бесчисленное множество иных товаров», — резюмирует Валентин Алексеев в своей книге «Варшавского гетто больше не существует».

В гетто тщательно собиралось всё, что могло послужить сырьем для переработки: из тряпья шили одежду, из старых труб делали миски, ложки и прочую утварь, а конторские книги шли на папье-маше для чемоданов и голенищ обуви на деревянной подошве. «Находили применение» даже предметы культа. Так, из молитвенных покрывал изготовляли шали. В самом гетто можно было найти не так много, поэтому большая часть сырья для производств поставлялась извне.

Контрабандисты ввозили в гетто сырье и еду, а вывозили товары для черного рынка. Поток контрабанды шел по крышам, по подземным тоннелям и канализации, через отверстия, пробитые в стенах домов и стенах, граничащих с «арийской» частью города. Иногда товары попросту перекидывали через стену. Говорили, что опытные контрабандисты могут перебросить сотню мешков за пятнадцать минут. Действовали в основном ночью, однако самые смелые и отчаянные умудрялись проворачивать операции и днем, прямо под носом жандармов, въезжая в гетто вполне легально. Для этого все конные подводы и автомобили оборудовались двойным дном и тайниками, а разовые разрешения на въезд использовались по многу раз.

Работа контрабандистов в гетто была бы похожа на авантюрную комедию в духе 1950-х годов, если бы цена за ошибку не была слишком высока — пойманных расстреливали.

Непосредственно контрабандой занимались как поляки, так и евреи из гетто. Больше всего возможностей было у тех, кто мог приезжать или покидать гетто легально, — это были работники «шопов», расположенных на «арийской» стороне, и сотрудники разного рода коммунальных служб. Немалую роль играли члены юденрата и еврейская полиция, при посредничестве которых давались взятки немецким жандармам, чтобы те закрывали глаза на происходящее. Наверху этой цепочки находились владельцы товара — собственники подпольных предприятий в гетто и их польские коллеги, которые также неплохо наживались на торговле. По подсчетам исследователей, общая стоимость нелегального экспорта из Варшавского гетто составляла порядка 10 миллионов злотых в месяц, в то время как «шопы» производили продукции всего на 0,5–1 миллион в месяц.

В гетто выделялась прослойка жителей, чья деятельность обеспечивала им относительно благополучную жизнь, — коммерсанты, контрабандисты и члены юденрата. Эти люди могли позволить себе то, о чем другие и мечтать не могли, — мясо, рыбу, фрукты, деликатесы и вина. При желании можно было достать даже кошерные продукты, стоимость которых, правда, была заоблачной.

Однако тех, кто смог освоиться с чудовищной обстановкой и сумел извлечь из нее выгоду, было немного. Только 5% жили в достатке, остальные голодали — половина жителей гетто буквально умирала от голода, треть «просто голодала», еще 15% регулярно недоедали.

Зажиточные люди предпочитали селиться в так называемом «малом гетто», которое было отделено от «большого» улицей Хлодна — немцы не стали включать ее в гетто из-за того, что та соединяла восток Варшавы с западом. Обе части еврейского квартала соединялись пешеходными мостами. В отличие от «большого гетто», где люди умирали нередко прямо на улицах, в «малом» не было видно нищих, а по улицам, как до войны, небрежно прогуливались модно одетые женщины в драгоценностях. Особой популярностью пользовалась Сенная улица, которая была застроена современными домами с центральным отоплением. До немецкой оккупации там в основном жили ассимилировавшиеся евреи, считавшие себя больше поляками, чем евреями.

Довольно быстро в гетто появились десятки заведений, рассчитанных на самую разную публику, где можно было поесть или провести время. Самыми доступными были так называемые народные кухни — что-то вроде столовых, организованных и субсидируемых благотворительными организациями, в том числе за счет контрабанды. Неимущие могли здесь бесплатно или за несколько грошей получить тарелку супа, состоящего главным образом из воды и каких-нибудь обрезков корнеплодов. Для многих это нехитрое блюдо было единственной доступной пищей.

Были и заведения другого рода, куда вход для большинства был, что называется, заказан. Цена за обед или ужин в них могла доходить от нескольких десятков до нескольких сотен злотых — роскошь для среднестатистического жителя гетто.

«Рой нищих собирается у ворот этих Эльдорадо, облизывается, прижимаясь лицами к окнам, и ожидает выхода «новых господ», чтобы клянчить и молить (о куске хлеба. — Прим. ред.). А они, наевшиеся и довольные, развлекаются, получая от жизни всё — гусятину, бифштексы, омлеты, рыбу, вино, салаты, коньяк, торты и фрукты«,— вспоминал один из узников гетто Станислав Ружицкий.

В кафе «Лурс» в центральной части гетто, писал Ружицкий, собирается «лучшая клиентура» — владельцы продуктовых магазинов, спекулянты, полицейские, врачи и буржуазия, живущая за счет капиталов. Они заказывают сладости, фрукты, бутерброды с ветчиной, кофе или какой-нибудь алкогольный напиток.

Стоимость обеда в кафе «Хиршфельд» на углу Сенной и Сосновой могла доходить до двухсот злотых. По выражению Мэри Берг, автора дневника о жизни и взрослении в Варшавском гетто, здесь гость мог купить всё что душе угодно: самые дорогие наливки, коньяки, маринованную рыбу, консервы, уток, кур и гусей.

«Это кафе — место встречи крупнейших контрабандистов и их подружек. <…> Шестнадцатилетние девушки приходят со своими любовниками, какими-то негодяями, работающими на гестапо. Они не думают о том, что с ними будет в будущем — слишком молоды для этого. Они приходят сюда, чтобы как следует поесть», — писала она.

Время от времени кого-нибудь из постоянных клиентов «Хиршфельда» обнаруживали убитыми, нередко вместе с подружкой, — дело рук тех, кто не испытывал жалости к своим сородичам-изменникам.

По иронии судьбы члены Сопротивления собирались тут же — в «Хиршфельде», — считая заведение с репутацией места свиданий для криминальных элементов идеальным убежищем.

Заведением с сомнительной репутацией считалось и кафе «Современник», куда приходили спускать деньги те, кто промышлял спекуляцией и контрабандой. Некоторое время там работал пианист и композитор Владислав Шпильман, чья автобиография легла в основу фильма «Пианист» Романа Полански.

«Туда приходили богачи, увешанные золотом и бриллиантами; там же, за столиками, уставленными яствами, под звуки стреляющих пробок от шампанского „дамы“ с ярко накрашенными губами предлагали свои услуги военным спекулянтам. Здесь я утратил две иллюзии: одну — о человеческой солидарности и другую — о музыкальности евреев. Нищим не разрешалось стоять перед „Современником“. Толстые швейцары прогоняли их палками. В колясках прибывающих сюда рикш сидели, раскинувшись, изящные господа и дамы, зимой одетые в дорогие шерстяные костюмы, летом — во французских шелках и дорогих шляпах. <…> В „Современнике“ на мою игру никто не обращал внимания. Чем громче я играл, тем громче разговаривали посетители, и каждый день я соревновался с публикой — кто кого сумеет заглушить. Дошло до того, что как-то раз один из посетителей через официанта попросил меня ненадолго прерваться — я мешал ему оценить подлинность золотых двадцатидолларовых монет, минуту назад купленных у кого-то из сидящих за соседним столиком. Он собирался ударить монетой о мраморную столешницу и вслушаться в звук этой единственно важной для него музыки», — писал Шпильман.

Некоторые из заведений имели откровенно дурную славу, как, например, гостиница «Бретань». Ее в воспоминаниях описал один из лидеров восстания в Варшавском гетто Марек Эдельман.

«На Новолипье, напротив скверика, стоит довоенная гостиница „Бретань“, где немцы устроили ночной клуб. <…> Немцы развлекаются здесь каждую ночь. У них свои женщины; неизвестно, клуб это или бордель. На улице пусто. Слышна музыка. Вероятно, немцы танцуют. А возле скверика стоят дети. Ждут: может, кто-нибудь бросит из окна окурок. А под утро снова приедет повозка и заберет несколько детских трупов», — писал он.

Поговаривали, что кроме немцев в «Бретани» встречаются и члены «Тринадцати» — немецкой агентуры, возглавлял которую Абрахам Ганцвайх. Официально он числился как организатор целого ряда общественных организаций вроде «Секции охраны труда», «Покровительства писателям и художникам», «Экономической взаимопомощи» или «Отдела по борьбе с преступностью и нищенством среди молодежи», однако по факту вся его деятельность сводилась к написанию доносов в гестапо и взиманию поборов с контрабандистов.

Среди заведений гетто были и те, которые не зазорно было посещать небогатой, но образованной публике. В них ходили ради культурной программы. Многочисленные артистические кафе такого рода располагались на улице Лешно, из-за чего ее в шутку называли «Бродвеем Варшавского гетто». Так, в доме номер два, почти у ворот гетто, расположилось кафе «Искусство», где выступала Вера Гран. Еще до войны она была признанной звездой варшавских кабаре, выпускала пластинки и успешно гастролировала по Европе. Ее дуэты с Владиславом Шпильманом собирали невероятно пеструю публику — от интеллигенции до контрабандистов и членов юденрата. Даже немецкие офицеры заглядывали туда. В воспоминаниях Гран писала, что завсегдатаями «Искусства» были не только «небольшой процент счастливчиков, которые могли себе такую роскошь позволить», но и те, кто «отказывался есть, чтобы при стакане газировки на два часа забыть об окружающем нас аде».

Кроме кафе и ресторанов, в Варшавском гетто функционировали пять театров, в репертуаре которых были как серьезные пьесы, так и легкомысленные эстрадные номера с танцами и скетчами. Один из них, театр «Фемина», располагался на улице Лешно. Здесь выступала одна из самых любимых публикой исполнительниц гетто Диана Блюменфельд с песнями на идише, написанными ее подругой и композитором Паулиной Браун. Она также перевела на идиш и сделала песню из «Маленького контрабандиста» Хенрики Лазоверт — пожалуй, самого известного стихотворения, написанного в Варшавском гетто.

«Сквозь стены, заборы, ограды,стремясь не попасться врагу,не дрейфя при виде засады,как черная кошка, бегу <…> Мой долг — не спать ночамии в сотый раз рискнуть,чтоб можно было мамепоесть хоть что-нибудь <…>А если я буду однаждыза шиворот схвачен судьбой —застреленным может быть каждый,не жди меня, мама, домой», — пела Блюменфельд со сцены театра (перевод Игоря Белова).

В «Фемине» впервые вышла на большую сцену недавняя школьница Марыся Эйзенштадт, которую называли «соловьем гетто». Под аккомпанемент своего отца, композитора и педагога Довида Эйзенштадта, она исполняла как народные песни, так и сложные оперные арии.

«Восемнадцатилетняя девочка пела „Ave Maria“ Шуберта. У нее был сильный и чистый голос, который, казалось, пронизывал стены зала и возвышался над миром с его всеобщим страданием. Люди плакали в темноте, и я тоже плакала. Певицу звали Марыся Эйзенштадт. Она не пережила войны», — писала Янина Бауман в «Утро было зимой».

Марыся погибла в августе 1942 года, пытаясь спасти мать и отца от отправки в лагерь смерти Треблинка. Пианист Владислав Шпильман считал, что она «стала бы известна миллионам благодаря чудесному голосу, если бы ее не убили нацисты».

Так как кафе и театры посещали в том числе и «власть имущие», там нередко проходили благотворительные вечера, выручка с которых шла на покупку на черном рынке еды и лекарств для самых нуждающихся жителей гетто — в сложившихся условиях это был один из немногих способов собрать средства.

В целом, по подсчетам историка Эммануэля Рингельблюма, в Варшавском гетто существовало более шести десятков самых разных развлекательных заведений — от кафе, ресторанов, театров до игорных домов с борделями.

Ликвидация Варшавского гетто началась летом 1942 года. К тому моменту население еврейского квартала сократилось до 380 тысяч жителей, за два года порядка 80 тысяч человек умерли от голода и болезней.

22 июля началась транспортировка жителей в лагерь смерти Треблинка под видом «переселения на Восток». Первыми жертвами «переселения» стали самые неимущие жители гетто, которые под воздействием голода купились на обещание оккупационных властей выдать добровольно пришедшим по «три килограмма хлеба и килограмм повидла». Вскоре, когда поток «добровольцев» иссяк, нацисты стали устраивать облавы на улицах. Сначала на беженцев, больных и бездомных, а затем и на тех, кто официально числился безработным.

По оценкам института Яд Вашем, в рамках «большой акции» с 22 июля до 21 сентября 1942 года в лагерь смерти было отправлено примерно 265 тыс. человек, 11 тыс. были переведены в рабочие лагеря, еще около 10 тыс. умерли или были убиты.

В январе 1943 года нацисты приступили ко второй фазе ликвидации гетто. Поскольку уже ни у кого не оставалось иллюзий, что представляет собой «переселение на Восток», то жители предпочитали прятаться в укрытиях, спасаясь от облав. 19 апреля 1943 года в Варшавском гетто вспыхнуло восстание, которое впоследствии нарекут восстанием обреченных — повстанцы изначально понимали тщетность своего положения и отсутствие шанса на победу. Семьсот пятьдесят бойцов еврейских подпольных организаций вступили в схватку с врагом, превосходящим в вооружении и в численности, и оборонялись почти месяц. В ответ нацисты использовали тактику выжженной земли — методично взрывали и поджигали дом за домом, чтобы заставить людей выйти из укрытий. Окончательно восстание было подавлено 16 мая 1943 года. Почти все защитники гетто погибли, лишь единицам удалось перебраться в «арийскую» часть Варшавы, чтобы потом присоединиться к польским партизанским отрядам. Оставшиеся жители гетто — более 50 тысяч человек — были либо расстреляны, либо отправлены в Треблинку.