Первое лицо. Что такое человек и как ответ на этот вопрос формирует смысл жизни

У группы «АукцЫон» есть песня «Уши», где у героя последовательно пропадают части тела: уши, нос, лоб, руки и так далее вплоть до члена, после чего песня заканчивается. Видимо, по сюжету после потери детородного органа герой, этот метастазирующий майор Ковалёв, вконец исчезает.

Чему учит нас судьба несчастного? Самое горькое тут не в самой кончине героя Олега Гаркуши, а в том, как именно он погибает: растворившись в пустоте, оказавшись побочным продуктом работы своего члена, одноразовой биологической машиной, механическим прибором по доставке сперматозоида из прошлого в будущее. Мне кажется, здесь поднят вопрос, мучающий людей с глубокой древности.

Человека пугает его животная природа, потому что он робеет перед беспощадной эффективностью процесса жизни. Человека окружают рождение, размножение и смерть, подчиняющие своему космическому циклу всё: от пшеницы до короля.

Человек не видит в этом всё сминающем колесе существования места самому себе.

Планета вот уже миллиарды лет находится во власти густо ветвящегося мицелия жизни, ползущего из прошлого в будущее через половые органы людей, животных и растений. Глядя на то, как идеально вписываются наши тела в ее биологические интересы, трудно не заключить, что этими интересами жизнь и исчерпывается. Мы живем, чтобы поесть и воспроизвестись, причем едим, чтобы лучше воспроизводиться.

Как жить со знанием того, что ты — расходный материал на пути окружающего тебя бессмертия? Как смириться с тем, что ты — шестеренка в механизме, несущем вперед живую материю? Как найти себя в бесконечном чередовании поколений? Что остается, если убегают уши, рот и позвонок?

Этот троп — если всё убрать, то что останется от человека? — не Олегом Гаркушей, конечно, придуман. Тот же, в сущности, вопрос, хоть и без репродуктивной конкретики, задает Кафка в «Превращении», заигрывает с ней и гоголевский «Нос», а в отдалении видятся и Кант, и Шопенгауэр, и даже Платон, а там и древние индусы. В фильме Романа Полански «Жилец» вопрос сформулирован несколько зловеще, зато подробно и прямым текстом.

«Я вот думаю, зуб — это часть человека, часть нас. Я читал в газете, человек потерял руку и хотел ее похоронить, зарыть на кладбище, а власти отказали. Руку сожгли, и всё. Интересно, если ему отказали отдать прах, тогда — по какому праву? Скажи, в какой именно момент человек перестает быть тем, чем он себя считает? Отрежь мне руку, получится я и моя рука. Отрежь другую, получится я и две руки. Вытащи желудок, почки, допустим это возможно, будет я и мои внутренности, понимаешь?

Теперь, если отрезать голову, что будет — я и моя голова или я и мое тело? Почему моя голова зовет себя мной? Почему?»

Вопрос наполнен отчаянием по той же причине, по которой печальна судьба героя песни «Уши». Человеку страшно оказаться ничем. А когда он начинает перебирать части своего тела, выясняется, что все они — не он, а что-то другое.

Отсюда происходят все бесчисленные художественные эксперименты, в которых части тела осознающего себя как личность человека убегают, отрезаются и превращаются в насекомых.

Отсюда дуализм: философская идея о том, что телесное и духовное представляют собой две разные, независимые субстанции.

Отсюда интуитивно понятная идея души и мифологизация ее внетелесной жизни.

Вопрос о местонахождении первого лица пропитывает мировое искусство, философию и религию.

Казалось бы, бессмысленно писать про проблему, над которой веками бились лучшие умы человечества. У наших современников есть, правда, козырь, которого не было у Канта и Сиддхартхи. Те ничего не знали о генетике и эволюции, а значит, не могли в своих умозаключениях опереться на самый грандиозный процесс во вселенной: жизнь на земле.

О штуках и идеях

Рассмотрим спираль ДНК. Это две сплетенные цепи нуклеотидов, «букв», коих имеется четыре. Последовательность этих букв носит название «ген».

ДНК — это молекула. Физический объект, предмет, штука. Когда, например, формируется зародыш, в каждой клетке такие штуки штампуются, как на фабрике, а старые чинятся или выкидываются. Штуки в принципе долго не живут, так уж устроена вселенная.

Но в штуке, ДНК, содержится нечто другое: в ней записана идея. Фрагмент информации, называемый геном.

Ген — это не нуклеотиды. Ген — это их последовательность. Разница принципиальная: это отличие стопки бумаги с обложкой от великого романа Л. Н. Толстого «Война и мир».

Роман может быть записан в форме бумажной книги, а может быть скопирован на другой носитель или вообще выучен наизусть (удачи). Идея — это не штука. Идея — это состояние штук. Их взаимоотношение, расположение, закономерность, паттерн.

Возвращаясь к теме философских четвертований, человек ищет себя в своем теле — и не находит. Отрезает руки, ноги, голову, хоть эпифиз (туда пытался спрятать душу Декарт) — и всё равно получается «я и мой эпифиз». Становится страшно: а я-то где?

Проблема в том, что тело — это штука. Прибор, который течение жизни на Земле порождает для собственных задач. Для этой штуки прогноз, действительно, не очень оптимистичный (напомню, любая штука в конце фильма умирает).

Отчаявшись, человек придумывает душу — другую, неуловимую, невидимую штуку, которая якобы и есть он сам и в которую так хочется верить.

Но что, если мы путаем ДНК с геном, а увесистую книжищу — с романом? Что, если человек, это его неуловимое «я», — не штука, а идея?

Собственной жизни развитие

Идея «я» должна, подобно гену в ДНК, заключаться в состоянии мозга, потому что фармакологическим воздействием именно на мозг (или медитацией) ее можно убрать, в виртуальной реальности ее можно видоизменить, а при болезнях мозга таких идей может быть несколько. Эта идея должна включать в себя тысячи под-идей: очертания собственного тела, геометрия собственного лица, фонетика собственного имени, густые наслоения эмоций и ассоциаций на всем, что я считаю собой. А те идеи, в свою очередь, должны быть составлены из всего того, что привело их в этот момент. Воспоминания о том, как я выгляжу в зеркале. Выученный в детстве язык, на котором я знаю, как меня зовут. Ситуации прошлого, оставившие в моей голове эмоциональный след. Настроение, с которым я вышел на улицу. Конфета, которую я только что съел.

Идея «я» состоит из всего, что со мной когда-либо происходило — и продолжает происходить. В последнем заключается главное отличие «я»-штуки от «я»-идеи.

Человек-штука не любит перемены почти по определению. Всякая штука имеет начало и конец, и любой штуке понятно, в какую сторону несет ее река времени. У человека-штуки есть теоретическая идеальная форма, «нулевое состояние», к которому он постоянно стремится, — в физиологии это называется гомеостаз. Человек-штука всегда пытается в эту идеальную форму прийти, но ему это никогда не дают сделать постоянно происходящие с ним изменения, от которых рано или поздно человек-штука умирает.

Человек-идея и есть эти изменения.

Человек-идея — это всё, что выводит человека-штуку из биологического равновесия. У человека-идеи нет четко очерченных границ: он всегда в движении, в водовороте опыта и мышления, в него всё время вливаются новые элементы, а старые затухают. Его составные части дрейфуют в культурном пространстве, его содержание меняется ежедневно, как погода, и обновляется, как лента новостей. Он и есть это движение чувств, несущее человека-штуку из прошлого в будущее. Человек-идея не может бояться времени, потому что только во времени он и существует.

В чем отличие ДНК от гена? ДНК — это просто прозрачная слизь. Ген — это частица жизни на Земле, то, что, собственно, живет, размножается, эволюционирует. Так и с нашим «я». Моя учительница химии говорила, что человек — это коллоидный раствор белка на костях. Но это человек-штука.

Человек-идея — не сами молекулы в растворе, а жизнь этих молекул, все слои их прошлого, отраженные в их настоящем. Это и есть то, что живет, что воспринимает мир, что принимает решения. Но каждое утро это сплетение сегодняшних идей смотрит в зеркало и говорит себе: «Вот эта штука — я».

Сложно быть человеком-идеей и не думать всё время про человека-штуку. Во-первых, без тела разума нет. Во-вторых, бурление идей постоянно находится под влиянием тела, которое, в свою очередь, руководствуется логикой, его породившей: поел — размножился — молодец. Мозг обливается то гормонами похоти, то гормонами голода, то гормонами страха. Тело всё время пытается повлиять на собственные идеи, чтобы не провалить свою задачу по доставке сперматозоида.

Но чем больше мы отождествляем себя с собственным организмом, тем сложнее нам смириться с конечностью и бесполезностью его существования. Этот извечный экзистенциальный узел развязывается, если смотреть на себя не как на предмет, который что-то делает, а как на процесс, который с этим предметом происходит.

Как бы ни начиналась штука, рано или поздно ей придет конец. Но где начало и конец человека, состоящего из идей?