Рай как часть Вселенной: где жил Бог, пока не появились астрономы

Люди следили за атмосферными явлениями и движением небесных тел с древнейших времен, однако вплоть до изобретения телескопа они порой встраивали свои наблюдения в самые неожиданные модели. Так, христианские мыслители позднеантичной и средневековой Европы пытались определить, где именно физически находится рай, и приходили к выводу, что он на «третьем небе», за вторым небом, на котором располагаются звезды, и первым, которое нависает непосредственно над нами. Стивен Кейс — о том, как складывалось это представление и как христиане переосмыслили понятие рая после открытий Галилея.

Содержание книги астронома Конрада Аслаха «Описание рая», опубликованной в 1623 году, мало чем отличается от распространенных представлений о загробной жизни: небеса — это «величественный город, где мы будем в безопасности от всех бед», писал он. Праведники увидят там самого Бога и не только: «Мы увидим светлые сонмы ангелов, увидим сияющие собрания святых патриархов, пророков и апостолов, радостных и торжествующих мучеников и святых». Для Аслаха небеса были местом «мудрости без невежества, памяти без забвения, понимания без заблуждений и света без тьмы». Кроме того, Аслах не был согласен с утверждением, что небеса «нигде не находятся, но рассеяны повсюду». По его мнению, рай занимал во Вселенной особое место, и это имело решающее значение для астронома, работающего во времена, когда новые представления об устройстве космоса начинали оспаривать традиционные верования.

Представление о рае как о неком месте, где летают облака и живут ангелы, появилось в ту эпоху, когда ранние христиане интерпретировали свои священные тексты в контексте греческой культуры. Христианские авторы объединили идеи Платона о восхождении души на небо после смерти с представлениями Аристотеля о структуре Вселенной. Получившаяся комбинация позволила этим авторам подвести космологическую основу под такие религиозные термины, как «небо небес», а также интерпретировать в этом ключе вознесение Христа. В Средние века любой, кто произносил слова «Отче наш, иже еси на небеси…», имел четкое пространственное представление о том, где находятся эти самые «небеси»: Бог обитал на третьем небе, над небом воздуха и небом звезд. Это третье небо, эмпиреи, было частью христианской веры — до тех пор, пока космология Коперника и Галилея не поместила Солнце в центр нашей системы. После этого переворота рай перестал быть частью космоса.

Если бы я спросил своих студентов-астрономов, где находится рай, на меня, без сомнений, посмотрели бы с недоумением, даже несмотря на то, что я преподаю в христианском университете, где большинство студентов верят в загробную жизнь. Если я продолжу настаивать, они могут высказать предположение, что небеса — это другой план реальности или, может быть, другое измерение.

Они верят в рай, но не рассматривают его как реальное место, с их точки зрения он не является частью обозримой Вселенной.

Но на протяжении большей части истории христианства люди думали противоположным образом.

Первые упоминания о рае, представленные в Библии, в целом согласуются с культурой восточного Средиземноморья: в соответствии с ними, люди жили на среднем уровне плоской трехэтажной вселенной. Мир внизу — это подземный мир мертвых, а на небесах живет Бог или боги. В Ветхом Завете, несмотря на его монотеизм, сохранились некоторые намеки на небесный пантеон — например, в описаниях «небесного воинства». Люди лишь изредка отваживались отправиться в эти небесные края. Енох, предок Ноя, в книге Бытия (написанной примерно за 1000 лет до н. э.) был «взят» Богом — часто это интерпретируют так, что Енох отправился прямо на небеса. Пророк Илия в ветхозаветной книге Царств тоже вознесся на небеса в огненной колеснице — примерно в IX веке до н. э. Но оба они примечательны как исключения. В древности праведники не отправлялись на небеса. Добрый был человек или злой — всё равно после смерти он обитал в Шеоле, подземном мире.

Идея восхождения на небеса после смерти была распространена среди греческих философов, в том числе мы встречаем ее у Платона. Согласно его учению, человеческие души первоначально пришли со звезд и вновь возносятся к ним после смерти. Видимые небеса с их непрерывным, регулярным и последовательным движением были отделены от Земли, области физических изменений и распада.

Для Платона безупречно движущиеся небеса служили моделью идеально упорядоченного рационального мышления. С помощью изучения астрономии человеческая душа могла причаститься чистой рациональности небес и подготовиться к возвращению туда после смерти.

Аристотель, ученик Платона, формализовал платоновское разделение между землей и небом. В центре Вселенной, которую описывал в своих трудах Аристотель, была Земля, а четыре земных элемента — земля, вода, огонь и воздух — заполняли пространство под Луной. Небеса состояли из пятого элемента, эфира. Это разделение веществ объясняло, почему земные области были несовершенны и подвержены распаду, тогда как небеса были вечными и неизменными. В небесах семь блуждающих объектов (пять видимых планет плюс Солнце и Луна) двигались каждый по-своему, а звезды двигались вместе и сразу, словно заключенные в сферу. Эта сфера неподвижных звезд была последней внешней границей Вселенной с Землей в центре и имела важное значение для христианских представлений о местоположении неба.

Для Аристотеля область за пределами неподвижных звезд была всего лишь нефизической потенциальностью, не являвшейся «ни местом, ни пустотой, ни временем». Возможно, именно поэтому философы продолжали помещать царство мертвых внутри звездного неба, а не за его пределами. Например, Цицерон, римский философ и политик, описывает рай в своей книге «О государстве». Ее персонаж Сципион мечтает о загробной жизни:

«Доко­ле же помыс­лы твои будут обра­ще­ны вниз, к Зем­ле? Неуже­ли ты не видишь, в какие хра­мы ты при­шел? Всё свя­за­но девя­тью кру­га­ми, вер­нее, шара­ми, один из кото­рых — небес­ный внеш­ний; он объ­ем­лет все осталь­ные; это — само выс­шее боже­ство, удер­жи­ваю­щее и заклю­чаю­щее в себе осталь­ные шары. <…> А по низ­ше­му кру­гу обра­ща­ет­ся Луна, зажжен­ная луча­ми Солн­ца. Но ниже уже нет ниче­го, кро­ме смерт­но­го и тлен­но­го, за исклю­че­ни­ем душ, мило­стью богов дан­ных чело­ве­че­ско­му роду».

И когда ранние христиане, пытаясь осмыслить рассказы о жизни Иисуса и труды его последователей, формулировали свои взгляды на загробную жизнь, контекстом для их размышлений служили как раз греческая и римская философия.

Платон сформулировал идею вознесения душ на небеса, однако тексты, которые впоследствии вошли в христианское Священное писание (Новый Завет), подчеркивали именно физическое, телесное воскресение — самым главным в них было то, что Христос воскрес в своем физическом теле и в таком виде вознесся на небеса. Учитывая, что Иисус обитал на небесах, где к нему должны были присоединиться все верующие, христианам нужно было не платоническое царство рационального мышления, а конкретное место — материальный рай. Впоследствии взгляд Аристотеля на Вселенную с внешней сферой звезд дал христианам концептуальную основу, с помощью которой они определили местоположение небес на карте.

Однако рассказ о сотворении мира в книге Бытия внес некоторую путаницу, поскольку там говорится о сотворении небес дважды. Сначала описывается, как Бог сотворил небеса и землю. Затем Бог создал «твердь», отделив воды внизу от вод вверху. Разрешить это противоречие попытался Василий Кесарийский, каппадокийский писатель и епископ IV века. По его словам, первое из этих небес было звездным небом и обиталищем добродетельных умерших, тогда как второе было обычным небосводом, наполненным воздухом и облаками.

В рассуждениях Василия рай был перенесен с облаков на звезды, а впоследствии он переместился и вовсе за пределы звездной сферы.

Что интересно, концептуальной основой для этого перехода вновь послужила работа нехристианского автора — Марциана Капеллы, римского автора V века, который описывал «эмпирическое царство чистого понимания» за пределами звезд. Спустя несколько веков видные христианские писатели, такие как Исидор Севильский и Беда Достопочтненный, подхватили эту идею, и к XII веку отождествление христианского неба с эмпиреями (от греческого слова, означающего «огонь») закрепилось окончательно. В книге Glossa ordinaria, средневековом сборнике комментариев к Библии, эмпиреи — это третье небо, отождествляемое с небом, создание которого описывается в книге Бытия: «В начале сотворил Бог небеса и землю».

Введение понятия эмпиреев в христианскую космологию окончательно сделало рай частью материальной Вселенной. Разделение космоса на земные области (подверженные изменениям, смерти и распаду) и небесные области (совершенные и вечные) хорошо согласовывалось с теологическими представлениями о падшем мире внизу и совершенном Боге наверху. Эмпиреи, небо за небом воздуха и небом звезд, очевидно, было «небом небес» из Ветхого Завета. Кроме того, оно соответствует отрывкам из Нового Завета, где описываются небеса. Например, после воскресения Христос вознесся на место «превыше всех небес», а апостол Павел писал, что Христос был вознесен на «третье небо».

Итак, в соответствии с христианской космологией, первым небом было небо воздуха, которое простиралось от поверхности Земли до того места, где Луна разделяла земное и небесное царства. Над воздушным небом находилось второе небо — звездное, которое простиралось от Луны до сферы звезд, границы видимой Вселенной. А за этой границей находились эмпиреи — жилище Бога, святых и ангелов. Уже к 1240-м годам церковные власти Парижа утверждали, что теологически ошибочно помещать Пресвятую Деву Марию или святых на какие-либо небеса, кроме эмпиреев. Также некоторые теологи говорили, что отрицать существование эмпиреев — значит отрицать основы христианства. К XIII веку эту концепцию разделяли крупнейшие богословы средневековой Европы, включая Альберта Великого, Бонавентуру, Фому Аквинского и Дунса Скотта.

Тот факт, что эмпиреи нельзя увидеть, никого не смущал, поскольку их существование было вопросом веры.

Астроном XIII века Джованни Кампано признавал, что мы не можем установить с помощью рационального размышления, существует ли что-либо за пределами сферы звезд, однако «мы убеждены верой, и в согласии со святыми учителями Церкви благоговейно исповедуем, что за пределами звездной сферы находится неземное небо, в котором обитают добрые духи». Фома Аквинский признавал то же самое: существование эмпирей не могло быть доказано с помощью науки, но в них можно было поверить.

Эмпиреи как место обитания Бога и святых стали важной частью христианского мира. Теологи размышляли о том, как эмпиреи могли населять физические тела, простирались ли эмпиреи бесконечно и были ли они созданы Богом — или существовали до Бога, став отправной точкой для создания Богом нашего мира. Если бы вы спросили средневекового христианина, жившего до Галилея, где находится небо, упомянутое в молитвах, он бы указал вверх, на невидимые эмпирические небеса за пределами неба.

Для людей того времени смотреть в ночное небо не означало смотреть в бесконечную бездну. Глядя вверх, они видели сооружение огромной, но ограниченной протяженности, за которым находилось место обитания праведников и Бога.

Как выразился К.С. Льюис:

«Смотреть на ночное небо глазами наших современников — всё равно что смотреть на исчезающие в тумане морские дали или оглядываться по сторонам в непроходимом лесу — бесконечные деревья и ни намека на горизонт. В Средневековье же люди, глядя наверх, видели огромное и величественное здание. „Космос“ в понимании современной астрономии может вызывать ужас, недоумение или смутную тревогу. Средневековая астрономия описывает объект, в котором разум может отдохнуть, объект, подавляющий своим величием, но удовлетворяющий своей гармонией».

После коперниканского переворота земля больше не была в центре Вселенной, и «небо» перестало быть небом. Телескопические наблюдения времен Галилея показали, что звезды рассеяны в безграничном пространстве, а не размещены на сфере, окружающей Землю. Таким образом стало ясно, что у Вселенной нет границ, за которыми можно было бы поместить эмпиреи.

Начиная с XVI века многие астрономы, принявшие новый взгляд Коперника на Вселенную, продолжали верить в идею христианского рая. Иоганн Кеплер считал, что звезды расположены сферически вокруг Солнца, тем самым оставляя место для потустороннего мира.

Филип Лансберген утверждал, что звезды — это воинство божье и что эмпиреи — это третье небо. Томас Диггес, один из первых сторонников системы Коперника в Англии, тоже считал бесконечное звездное царство «двором небесных ангелов и обителью праведников».

С другой стороны, Джордано Бруно считал Вселенную бесконечной, а не помещал бесконечность за ее пределы, за что и был казнен церковными властями.

К XVII веку, после открытия телескопа, единого мнения о местоположении рая уже не было. Астрономия Коперника и Галилея в конечном счете разрушила представления об эмпиреях и посеяла сомнения относительно их местоположения и существования. По мере более глубокого понимания космоса идея трех небес оказалась полностью дискредитированной. Изданный в конце XVIII века католический теологический словарь отвергал идею, что рай может быть расположен где-то в физическом пространстве: «Он должен быть объектом наших желаний и наших надежд, а не наших спекуляций». Первое небо, воздушное, стало называться атмосферой — термином, введенным астрономами XVI и XVII веков. Второе, звездное, стало космосом. А третье небо, эмпереи — «небо небес» и обитель Бога, — просто перестало существовать.

Отделение эмпирей от физической Вселенной — это результат прогресса науки, разрушающего религиозные убеждения. Но вера и прогресс часто идут рука об руку, и когда было убедительно показано, что средневековый взгляд на природу неверен, представления о рае были соответствующим образом изменены. Астрономия заставила христианских мыслителей признать, что эмпиреи никогда не были центральным принципом их веры, и вернуться к тому, что современные теологи, такие как Н.Т. Райт, считают взглядом, более близким к первоначальному христианству: спасение — это не бегство на небеса за пределами Вселенной, а надежда на обновление и воссоздание этого, посюстороннего мира. Оказалось, что эмпиреи были не более важны для христианства, чем плоская Земля — несмотря на то, что Священное писание учило и тому, и другому.