«Путь домой лежит через Мадрид!» Как белоэмигранты пытались вернуться в Россию, воюя против Франко

Внутрииспанский конфликт 1936–1939 годов между республиканцами и националистами был известен многим в Советском Союзе: война широко освещалась в прессе, в кинотеатрах демонстрировались кадры хроники. В страну эвакуировали детей-испанцев, а в моду вошли пилотки с кисточкой. Читатель старшего поколения вспомнит, что у героинь детских рассказов Л. Пантелеева — сестер Белочки и Тамарочки — однажды украли одежду. Поймавший вора милиционер отказывался вернуть именно испанские шапочки: «…такие шапочки могут носить только очень хорошие дети… А вы, как я вижу, не очень хорошие…». Спортивные болельщики знают «испанцев»: хоккеиста Харламова и футболиста Посуэло. Словом, Гражданская война в Испании для советского гражданина не была пустым звуком. Правда, о помощи, которую СССР оказывал республиканскому правительству, подробно не говорилось. Первые сведения — в основном мемуары советских военных специалистов — стали публиковаться лишь в годы оттепели. В них рассказывалось о героической борьбе коммунистов, социалистов и антифашистов всего мира (без преувеличения) против националистов, монархистов, фашистов и консерваторов, также съехавшихся из разных уголков планеты. Из всей массы изданного в СССР мое внимание привлек один эпизод.

Присланный в помощь республиканцам инженер-танкист Александр Ветров вспоминал, что однажды услышал на фронте русские песни:

«Кто может так душевно и в то же время залихватски, с присвистом петь? Ведь у советских добровольцев совсем другие песни».

Оказалось, что «пожилые усатые воины» — это бывшие белые, члены «Союза возвращения на родину» («Совнарод»). Эта организация возникла в 1925 году в Париже. Ее создателями были эмигранты, разочаровавшиеся в «белом деле» и борьбе с большевиками. К ним можно применить термин «покрасневшие белые». Современники называли их возвращенцами. Но почему же белоэмигранты начинали политически «краснеть»? Чтобы лучше понять, кем были эти люди и в чем заключались их взгляды, необходимо подробнее рассмотреть политическую сферу российского зарубежья.

«Совнарод»

После революции и Гражданской войны 1917–1922 годов за границами России появился целый мир — российское зарубежье. В нем были свои школы, магазины, институты, издательства, газеты, церкви, профессиональные союзы и землячества. В период между мировыми войнами столицами зарубежья были Берлин, Белград, Прага, Париж. Общественно-политическая жизнь в них кипела, словесные баталии шли буквально каждый день. Республиканцы обвиняли монархистов в поражении демократии в России. Монархисты-николаевцы спорили с монархистами-кирилловцами; казаки-националисты отказывались подчиняться русским военным; рядовое офицерство обвиняло генералов и т. д. Но большинство эмигрантов были едины в неприятии большевиков и не хотели мириться с их победой. Тем интереснее, что часть белых советскую власть признала.

В основном это была молодежь, не знавшая спокойной нормальной жизни в России. Юность этих людей пришлась на мировую войну, а молодость на гражданскую. Оказавшись в трудном положении за рубежом, перебиваясь тяжелым трудом рабочего или таксиста, молодые люди засомневались в прежних идеях и лидерах. «Весенний поход» в Россию для борьбы с красными не начинался, боевые товарищи старели, местные жители обзывали их «грязными иностранцами», а дома… А дома шло величайшее строительство, бился пульс новой жизни! Об этом можно было узнать как из советской, так и из возвращенческой прессы. Например, студент Алексей Кочетков, увлекавшийся попеременно то йогой, то скаутизмом, попал в «Совнарод» именно после знакомства с его прессой:

«Чудесно. Это как раз то, что мне нужно. Я тоже возвращаюсь на Родину».

Надо учитывать, что через железный занавес сведения из дома просачивались нечасто, а коммунистическая пропаганда, подкрепленная словами советских дипломатов, не оставляла сомнений: да, в России идут уникальные процессы, страна изживает все отрицательные стороны капиталистической экономики, создается нечто настоящее. Но как же попасть домой? Для этого надо записаться в «Совнарод» и попасть в группу на репатриацию.

Правда, к началу 1930-х годов возврат домой бывших белых фактически прекратился — в СССР людям «оттуда» не доверяли. Однако это не останавливало приток в «Совнарод» новых членов.

Попадали в «Союз» разными путями. Бывший офицер Александр Тверитинов искал приложения своей энергии: савинковская организация, Республиканско-демократическое объединение, масоны — всё не удовлетворяло молодого человека, и в итоге Тверитинов стал возвращенцем. Примечателен случай капитана Беневоленского. Антисоветский активист, нелегально побывавший в СССР, преобразился в агента НКВД. Дело в том, что в СССР Беневоленский общался не с заговорщиками, а с сотрудниками советских органов, которые в задушевных беседах убеждали эмиссара в крахе белой идеи. И человек постепенно осознавал, что народ «идет за большевиками! Значит, недовольных в России нет, а есть лишь брюзжащие злопыхатели — ретрограды, интеллигенты, фанатики». В таких условиях бывший офицер поневоле оборачивается к «Союзу», который обещает возвращение домой. Постепенно офицер втягивается в жизнь «Совнарода» — поет в хоре, играет в театральных постановках. Позже его просят распространить билеты на заводе, а потом рассказать об антисоветской организации, в которой он когда-то состоял или состоит. Так белый офицер становился красным. Как тогда говорили, переходил на «советскую платформу» и перетягивал на нее друзей. Тем более что в диаспоре все друг друга знали.

Отдадим должное: членов в «Совнароде» было не так много — в середине 1930-х вместе с семьями всего около тысячи человек. Но они были активны: устраивали собрания, кинопоказы, выставки, «чашки чая» и балы, издавали журнал, помогали советским спецслужбам в слежке за невозвращенцами, дрались с политическими оппонентами. И, наконец, воевали в Испании.

Разрешается возвращение?

Так как к 1936 году — началу войны в Испании — репатриация была свернута, то многие члены «Совнарода» полагали, что участие в конфликте позволит им вернуться домой. Выпускник кадетского корпуса, поэт и разнорабочий Алексей Эйснер вспоминал слова руководства, что «политически проверенные товарищи, которых организация допустит к участию в боях против фашизма в Испании, получат советский паспорт и визу в СССР». Не отрицали такую возможность и в Москве. Историкам известна шифротелеграмма главного военного советника в армии республиканцев Я.К. Берзина:

«…разрешается возвращение в СССР тем из бывших русских белогвардейцев, которые честно дрались на стороне республиканских войск в Испании и вследствие ранений или болезни сейчас не могут активно участвовать в дальнейшей борьбе».

В тексте стоит помета: «За. И. Сталин, Орджоникидзе, К. Ворошилов, Молотов».

Кроме желания вернуться домой у членов «Совнарода» были и иные мотивы. Гардемарин, шофер Николай Роллер позже вспоминал, что хотел «искупить свою невольную вину». Упоминавшийся ранее Эйснер говорил о «борьбе за правое дело». Друзья погибшего в Испании полковника-артиллериста Глиноецкого отмечали, что тот, «согрешив оружием, оружием же и искупит» участие в Белом движении.

Немаловажно, что война в Испании стала для многих добровольцев возможностью изменить свою жизнь, найти себя. Одними из организаторов отъезда членов «Совнарода» были Сергей и Ариадна Эфроны, отец и дочь. Последняя вспоминала, как на ее глазах преобразился безработный и временами голодавший Глиноецкий — «совсем другой, оживленный, помолодевший, распахнутый, оживший, а не оживленный». Однако в российском зарубежье отправка добровольцев спровоцировала скандал. Влиятельная леволиберальная газета «Последние новости» опубликовала расследование журналиста Андрея Седых. В цикле статей «Торговцы пушечным мясом» он писал, что вербовка велась среди эмигрантов, «высылаемых, безработных, завсегдатаев бесплатных столовых и ночлежных домов. В среде этих голодных людей, не имеющих ни крова, ни куска хлеба, велась усиленная пропаганда, и не без успеха».

В итоге на стороне республиканцев оказалось несколько сотен русскоязычных добровольцев (200–300 человек). Не всех из них можно отнести к русской эмиграции — к ней зачастую причисляли владевших русским языком евреев из Палестины, поляков или украинцев.

Если с белоэмигрантами на стороне Франко есть определенная ясность (150–170 человек), то этого нельзя сказать о «белых русских» в рядах республики. Многие из них не хотели, чтобы их выделяли по признаку службы у белых.

На фронте «покрасневшие белые» в основном воевали в знаменитых интернациональных бригадах. Проявили они себя по-разному. Это можно установить по анкетам, которые составляли испанские коммунисты. Например, в архивах есть сведения о пулеметчике Иване Трояне — «политически образованный и умеренный. Большое чувство ответственности, дисциплины и чести. Активный партийный активист. Хорошее поведение на фронте». Можно процитировать характеристику Митрофана Алтухова — «дисциплинированный, политически активный и верный». О Сергее Лебедеве отзыв иной: «пьяница, легко поддающийся дурному влиянию»; а бывший поручик Иван Остапченко признан «заурядным».

Лагеря беженцев

После поражения республики тысячи испанских беженцев перешли через Пиренейские горы во Францию. Вместе с ними отступили многочисленные бойцы интербригад. Французские власти разместили их на юго-западе страны в лагерях для интернированных. Постепенно лагеря пустели: иностранцы уезжали домой и/или в другие страны, бежали из-под нестрогого контроля или переводились в более оборудованные лагеря. Русскоязычные эмигранты — примерно 80 человек, «группа без гражданства» (sin nacionalidad) — летом 1936 года содержались в лагерях Гюрс и Верне.

Здесь они занимались политучебой, спортом, изучали языки, электротехнику, вели стенгазету и… писали в советское полпредство. Ощущая себя советскими людьми, доказав кровью преданность идеям коммунизма, бывшие белые надеялись на репатриацию. Однако медлительность дипломатов, бумажная волокита и заключение пакта Молотова — Риббентропа 23 августа 1939 года привели к тяжелым для возвращенцев последствиям. Во-первых, они не использовали возможность бежать из слабо охраняемых лагерей летом 1939 года. Во-вторых, общественность и власти стали относиться к ним как к союзникам Германии. Французская компартия и связанные с ней организации были запрещены, активисты преследовались по всей стране.

«Мы все были репрессированы французским правительством в „отместку“ за пакт о ненападении. Почти все мы оказались в концлагере в Пиренеях», — вспоминал Павел Пелехин.

В-третьих, условия содержания под стражей ухудшились: свидания были запрещены, письма цензурировались, питание сократилось, а администрация прибегала к побоям — сведения о тяжелом положении в лагерях попали в американские и швейцарские газеты.

Проигравшие эмигранты снова оказались перед вечным вопросом: «Что делать?» После споров и консультаций с коммунистами-солагерниками они приняли решение о выходе за проволоку.

Так как к 1941 году юг Франции контролировало союзное Германии правительство Виши, то интернированные получили возможность выехать на работы в рейх или в Африку.

Что и сделали многие русские эмигранты весной 1941 года. Для «покрасневших белых» начался новый этап в стремлении попасть домой.

В СССР

…Разумеется, разговор о возвращенцах будет неполным, если мы обойдем вниманием их дальнейшую судьбу. В 1943–1944 годах многие члены «Совнарода» участвовали в антинацистском Сопротивлении, помогали подпольному «Союзу русских патриотов» (СРП). В диаспоре за ними закрепилось прозвище «совпатриоты». В первые послевоенные годы несколько тысяч ностальгирующих эмигрантов, восхищенных победами Красной армии, получили советское гражданство. Многие из них смогли выехать на родину, в том числе бывшие возвращенцы. Расскажем о судьбах некоторых из них.

Случаи удачной интеграции в советскую систему и проживания в столицах были редки, но не сказать о них нельзя. Например, Николай Роллер после нескольких месяцев работы шофером в Боровском леспромхозе (Калужская область) получил должность электромонтера, а затем главного администратора концертного зала в Гнесинке.

Жизнь Николая Борисова сложилась иначе. Он примкнул к СРП в 1944 году, сидел в нацистской тюрьме. Вернулся в родное Царское Село — город Пушкин. Через несколько лет был арестован по обвинению в «измене родине и помощи мировой буржуазии». После 8 лет лагерей вернулся домой, бедствовал. Вынужденно жил с семьей сестры в коммунальной квартире. Воспоминания о подпольной работе во Франции, написанные Борисовым, ни одна редакция не приняла.

Через лагеря прошли и другие репатрианты, ставшие во время войны «совпатриотами»: И. Кривошеин, А. Угримов, К. Варягин, Г. Товстолес, М. Чавчавадзе и др.

Однако представление о повальных арестах в среде возвращенцев не совсем правильно. Чаще всего бывший возвращенец-подпольщик получал жилплощадь в провинции, но не в родном городе. Об этом свидетельствуют кейсы Георгия Шибанова, Николая Качвы и др. При этом зарубежный трудовой и партийный стаж среднестатистического возвращенца не учитывался — подтверждающие документы в условиях войн и арестов, как правило, не сохранялись. Соседи и «органы» к жившему долгое время за рубежом человеку относились подозрительно.

Можно сказать, что мечты возвращенцев в реальности не воплотились. Социалистическая родина их не оценила.