Кавай с двойным дном: почему природа и культура заставляют нас умиляться

Ощущение умиления — то, с чем регулярно сталкивается каждый. При этом категория милого редко рассматривается в традиционной научной оптике. Рассуждаем о том, как природа защищает детенышей психологическим оружием, почему все плакали на моменте гибели Ходора и насколько мало расстояние от Hello Kitty до ягуара-людоеда.

Что такое неотения и педоморфоз

Любовь к милым и трогательным существам глубоко заложена в наши психические структуры и присуща не только человеку, но и многим животным.

Некоторые виды застревают на стадии развития организма, которая прежде считалась личиночной. Так устроены, например, аксолотли, личинки хвостатого земноводного амбистомы, которые так и не вырастают, проживая всю жизнь «детьми». Это никак не мешает им размножаться, просто внешние признаки такого животного не соответствуют взрослой амбистоме. Подобное отсутствие внешнего взросления называют неотенией, а «младенческие» признаки — педоморфными.

Неотения свойственна домашним животным, которые имеют менее грубые морды, меньшие клыки и более безобидный нрав, чем дикие родственники. Это потому, что люди, одомашнивая зверей, выбирали максимально покладистых и безопасных для себя.

Некоторые ученые предполагают, что спокойный характер и послушность этих особей были связаны с генетическими мутациями, вызывающими дефект нервного гребня. Благодаря тем же мутациям у одомашненных животных разных видов проявляются похожие признаки, такие как пятнистый окрас, вислые уши и закрученные хвосты.

Своеобразную неотению, то есть проявление детских черт у взрослых особей, демонстрирует и человеческий вид. У наших ближайших родственников, человекообразных обезьян, куда более обширный и грубый волосяной покров, меньше глаза, больше и грубее челюсти, а также раньше происходит окостенение черепа. Со временем ювенильные признаки проявляются всё сильнее — люди становятся нежнее и грацильнее. И, возможно, в будущем мы все станем выглядеть, как эльфы-подростки.

Яркий пример торжествующей неотении описан в романе Герберта Уэллса «Машина времени». Правда, там она соседствует с обратным процессом, огрублением и морфологической бестиализацией в другой ветви — человеческая раса разделяется на крупных шерстистых морлоков и изящных невысоких элоев.

Описывая то, как морлоки безжалостно пожирают педоморфных наземных жителей, Уэллс не дает им проявить к милым элоям хотя бы немного сочувствия. Казалось бы, что с морлоков взять, дикие звери. Однако в природе животным иногда свойственно заботиться о детенышах, принадлежащих к другим видам. По некоторым версиям, отчасти доместикация связана с тем, что наши дальние предки просто не могли убить детенышей и выкармливали их. Таким образом вполне вероятно, что трогательная внешность элоев могла бы стать своего рода психологическим оружием, защищающим от каннибалов, которые к тому же приходятся им близкими родственниками.

Для защиты эволюция наградила детенышей практически всех развитых видов характерными чертами, которые ассоциируются у нас с детскостью. Все новорожденные существа слабы физически и не умеют быстро бегать. Силовых методов, чтобы защитить свои интересы, у них нет, поэтому в дело идут психологические: нужно вызвать симпатию и умиление. По сути, внешность детенышей — это способ защититься от инфантицида, а также получить поддержку.

По этим же причинам людям (по крайней мере, многим) кажутся милыми младенцы и дети.

В целом же чем более педоморфен вид, тем сильнее он нас умиляет. Именно с педоморфными чертами связана особая привлекательность кошек — большие глаза, большая голова, не слишком длинные лапы и мягкие формы.

Или панды: чем больше жировой прослойки, придающей округлость, тем очаровательнее (и приятнее на ощупь). То же касается пород собак, умилительные черты которых закрепили с помощью селекции: вы только посмотрите на пухленькие тела и короткие лапки мопсов и корги.

Как животные играют в слабость

Педоморфным может быть не только внешний вид, но и поведение. Животные демонстрируют его, чтобы проявить дружелюбие. Этот прием используется для блокировки агрессии других представителей своего вида.

Этолог Конрад Лоренц выделял несколько видов умиротворяющего поведения, один из которых — «жесты покорности», симулирующие инфантильность.

В особенности они развиты у псовых и восходят к тем же жестам, которые щенок использует в общении с матерью, когда просит накормить: животное тычется мордой, теребит лапой, пытается лизнуть в область рта. Собаки схожим образом проявляют симпатию к людям, как бы говоря этим: «я твой друг, а еще я чертовски мил, дай что-нибудь вкусное».

«Точно так же, как учтивые люди могут выражать друг другу взаимную покорность, хотя в действительности между ними существуют вполне однозначные отношения иерархии, так и две взаимно дружелюбные собаки исполняют друг для друга инфантильные жесты смирения, особенно при дружеском приветствии после долгой разлуки».

— Конрад Лоренц, «Агрессия»

Элементы детскости демонстрируют в рамках умиротворяющего поведения и птицы, изображая птенца, который просит корм. Таким образом, детское поведение используется в качестве защиты и жеста доброй воли. Запрет на причинение вреда детенышам переходит на тех, кто использует определенные жесты в ходе ритуального поведения.

Схожие виды демонстрации встречаются в брачных играх, когда партнеры дают понять, что не намерены причинять друг другу вред и настроены на любовь, а не на войну. В ритуалы ухаживания включены те же элементы, что и в детско-родительские отношения тех же видов.

У серых сорокопутов в момент сближения пары ювенильное поведение демонстрируют оба участника процесса. Условным знаком служит многократное трепетание крыльями и особые «птенцовые» голосовые сигналы. Этими знаками и самец, и самка не только предваряют копуляцию, но и сопровождают строительство гнезда — очевидно, чтобы не забыть о том, что строят новую ячейку птичьего общества.

Как правило, если уровень агрессии самцов и самок примерно одинаков, а половой диморфизм (анатомическое различие между ними) не слишком сильно проявлен, умиротворяющие жесты показывают оба партнера. Однако самцы многих видов во время сезона размножения весьма агрессивны, и тогда самкам требуется проявлять умиротворяющее поведение, чтобы те на них не напали. Например, кошачьи катаются по полу, как котята, демонстрируя отсутствие агрессии и подчинение.

Слабость — звучит на редкость бесполезно с точки зрения эволюции, ведь беспомощная самка не сумеет позаботиться о потомстве. Да и нашим далеким предкам, охотникам и собирателям, было куда выгоднее, чтобы все члены племени вне зависимости от пола были сильными и здоровыми. На деле каким бы выраженным ни был половой диморфизм, самки достаточно приспособлены, чтобы благополучно справляться со всеми задачами, которые встречаются в природе, и чувствовать себя не хуже самцов. А иногда проявляют превосходящую выносливость, пусть и при меньшей силе, как показывают некоторые эксперименты на людях.

Однако нужно учитывать, что, привлекая внимание противоположного пола, самки разных животных именно демонстрируют слабость, а не в самом деле ее проявляют. Таким образом показная беззащитность, включающая в себя педоморфное поведение, — это своего рода ролевая игра в доминирование и подчинение.

Кстати, любовь к играм — это тоже ювенильный признак. У взрослых диких животных эта практика по свободному исследованию окружающей среды обычно сходит на нет после появления реакций опасности и страха. Тогда как, например, домашние кошки играют всю жизнь (как доказал Йохан Хейзинга, люди — тоже).

Эстетика и этика кавайного

Явления, которые способны обезоружить и вызвать слезы умиления, встречаются и в культуре, в особенности массовой. Правда, изучение таких ощущений пока не слишком развито. Классические категории эстетики — прекрасное, возвышенное, иногда безобразное или ужасное. А вот милое, умилительное и трогательное редко становится предметом изучения эстетики или искусствоведения.

Возможно, дело в том, что с умилительным мы чаще сталкиваемся в низких жанрах, которые не относят к высокому искусству и куда реже рассматривают в серьезных работах.

Однако чувство умиления определенно связано с эстетическими переживаниями, а «милое» по свой сути — выразительная форма, то есть предмет изучения эстетики.

Также можно предположить, что умиление как тип переживания распространилось не так уж давно. В классических произведениях обнаружить его достаточно трудно. Однако в ХХ столетии традиционное разделение на высокое и низкое в искусстве дрогнуло. Травматический опыт глобальных катастроф века заставил и философию, и искусство обратиться к переживаниям субъекта. И чем более частные, личные ощущения оказывались в фокусе, тем больше возрастала вероятность, что внимание обратят на то, что прежде казалось незначительным или недостойным.

Симпатичные кошечки на шкатулках, открытки с ангелочками и изображения пухлых младенцев долго считались предметом дурного вкуса: люди из общества таким не увлекались. Однако сегодня мемы и стикеры со смешными животными наводняют соцсети, проникая даже в рабочие чаты.

«Новая искренность» кидалтов позволяет вполне взрослым людям открыто обожать своих домашних животных, носить футболки с большеглазыми персонажами и признаваться в любви персонажам мультфильма «Дружба — это чудо».

Вплотную теоретическим осмыслением милого занялись японские исследователи, в частности исследователь культуры Инухико Ёмота. Что неудивительно, ведь Япония — страна победившего кавая. Сегодня термином «каваий» там обозначают не просто что-то миленькое, а всё подряд, что кажется говорящему хорошим и прелестным, заслуживающим восхищения. То есть полудетское слово за несколько десятилетий мутировало чуть ли не в главную категорию культуры, не только эстетическую, но и этическую.

Кавайное поведение — трепетное, предупредительное, направленное на заботу о ближнем и демонстративную безопасность. После столетий самурайской культуры и милитаризма середины ХХ века Япония вошла в новую эру, где уровень брутальности (и в первую очередь это касается мужского самоощущения) резко снизился. В нулевых в обиход вошел термин soshoku danshi, «травоядные мужчины». Так называют молодых японских мужчин, которые отказываются от какой-либо завоевательной позиции в отношениях с женщинами, да и в целом от традиционной гендерной роли.

Популярность в японской культуре всего, что можно обозначить словами «каваий» или cute, некоторые художественные критики связывают с подавленными завоевательными амбициями, замешанными на кризисе идентичности.

На смену глобальным амбициям пришли чудеса «экономики мыльного пузыря», активно производящей симпатичные маленькие вещицы, украшенные изображениями милых животных. Тем не менее местные исследователи отмечают, что этика и эстетика кавайного — это своего рода тонкая пленка, за которой скрывается национальная драма, связанная с поражением во Второй мировой войне.

Между нежностью и страхом

Таким же образом, как и в японской культуре кавайное скрывает мрачные глубины, само по себе чувство умиления содержит внутренний конфликт. Даже природный импульс защищать детенышей имеет мрачный подтекст, ведь это механизм, направленный на то, чтобы помешать животным бросить или съесть собственный приплод.

В умилении есть и уничижительный элемент, обусловленный взглядом сверху вниз. Милое связано с инфантильностью, детскими чертами. А чувства взрослого по отношению к ребенку часто содержат подтекст «несмышленый глупыш» («не то, что я»). Что уж и говорить о щенках, которые попадают в забавные ситуации.

Это вызывает вопрос: как можно считать что-то очаровательным и в то же время смотреть на него сверху вниз? Ощущение умиления вступает в противоречие с уважением. В самом деле, ну как можно уважать, скажем, детеныша панды, когда его хочется затискать?

Иногда культурные нормы предписывают считать умилительным даже взрослого человека. Именно поэтому многие японки сегодня отвергают эпитет «кавайная», считая его оскорбительным и не желая казаться беспомощными. Инфантильность, безыскусность, некоторая недалекость и бестолковость, пусть даже при внешней симпатичности — вряд ли подходящие для полноценной личности качества.

Также умиление граничит со страхом. Объявляя что-то милым, мы символически делаем это безопасным, ведь трогательное не может нести угрозы. Если принять гипотезу о том, что таким образом происходит снижение уровня агрессии, станет понятно, почему существует отдельный вид переживания, связанный с опасными существами, которые выглядят и ведут себя мило.

В массовой культуре существует, например, типаж «добрый гигант» — существо огромное, сильное и потенциально жуткое, но с добрым сердцем и внутренней инфантильностью. К «добрым гигантам» можно отнести Хагрида из «Гарри Поттера», Ходора из «Игры престолов» или Джеймса Салливана из мультфильма «Корпорация монстров». Умиление от добрых, детских поступков (к детскости порой относится и слабость ума) резко контрастирует с большой физической силой и пониманием, что персонаж может раздавить почти кого угодно голыми руками.

Таким же образом, как Эрос в каких-то моментах способен смыкаться с Танатосом, умиление, ключевой элемент которого безопасность, парадоксальным образом тяготеет к чувству опасности.

Даже кошки, которые почти официально признаны милейшими из животных и представлены в популярной культуре целым кавайным иконостасом (туда входят, например, Hello Kitty и Pusheen), не так просты. Крупные кошачьи никогда не были безопасными, а ягуар и вовсе по своей биологической специализации профессиональный убийца обезьян, в том числе голых. От собачьих приматы всегда могли укрыться на деревьях. Но ягуар выбрал удачную нишу, научившись преследовать их на ветвях. Возможно, мы сможем взглянуть другими глазами на кота, вспомнив, что это окаваенная, уменьшенная и укрощенная версия людоеда, который наводил страх на поколения наших предков.