Ведьмы против Одина: гендерные и расовые дебаты в нацистской Германии
Одни нацисты восхваляли мифологические мужские союзы древних германцев, другие же противостояли им и видели в сожженных инквизицией ведьмах «матерей расы» и «наследниц религии предков». Писатель и антрополог Нестор Пилявский — о том, как нацисты конструировали и использовали гендерные мифы прошлого, а также о том, почему современные исследовательницы считают Одина квиром.
Реабилитация ведьм: от фольклористики до зондеркоманды
В конце 1930-х годов в Шлезвигском соборе начались ремонтные работы. Во время их проведения реставраторы обнаружили необычные рисунки, процарапанные на средневековых стенах. Научно-популярный журнал «Германия», выпускаемый небезызвестным исследовательским обществом «Аненербе» («Наследие предков»), откликнулся статьей, в которой утверждалось, что рисунки 1300 года изображают… германских ведьм. На одном из них красовалась фигура с посохом и спиралью, а рядом — рогатые существа и полустертые рунообразные знаки — вероятнее всего, подпись мастера.
Там, где христиане увидели бы чертей и колдовские сюжеты, автор статьи в «Германии» различил «символы поворота от зимы к весне».
Другой рисунок являл женскую фигуру, летящую на некоем звере. Рог в руках женщины автор охарактеризовал как «символику луны» и богини Фригг. Если в академической науке подобные рисунки было принято считать чем-то вроде шуточных проделок строителей, то нацистские гуманитарии воспринимали их куда серьезнее.
Ведьмы, по мысли некоторых историков того времени, были «носителями тайного народного знания», наследницами древних германских культов. Герман Вирт, первый руководитель «Аненербе», позднее изгнанный из немецких академических кругов из-за его откровенной паранаучности, утверждал даже, что ведьмы — сниженный и оболганный образ мудрых «германских матушек», правивших в древности нордическими народами, которые, по его мысли, изначально жили в условиях матриархата. В образе рогатого бога он видел «световое календарное божество» древнегерманского монотеизма в момент его летней кульминации. Не будет преувеличением считать, что на подобные построения повлияла знаменитая британская исследовательница Маргарет Мюррей, создавшая гипотезу о существовании на территории Европы языческой религии рогатого божества. Уже во времена христианства, по версии Мюррей, ведьмы, жрицы этой «старой веры», действовали подпольно. Они были демонизированы и репрессированы служителями церкви.
Спорная гипотеза Мюррей со временем стала одним из краеугольных камней неоязычества и викканства.
В Третьем рейхе же развитие получили представления о ведьмах — хранительницах древнего знания и «расового духа». На страницах той же «Германии» в 1936 году профессор из Гейдельберга Альберт Бедер анализировал изображения священных оленей, которые сражаются с драконами, описывая, как рогатый бог Кернунн сросся со временем с католическими святыми.
Немецкие филологи и историки искали всевозможные свидетельства в пользу существования в прошлом нордического ведьмовского культа. Этим поискам предшествовал всплеск всеобщего интереса к руническим символам, народным сказкам, археологическим и историческим артефактам… Зародившись в вильгельмовской Германии, такой романтический интерес особенно обострился во времена Веймарской республики, а в период нацизма стал едва ли не определяющим в развитии историко-филологических наук. Ведьмовство было только одним из вопросов, попавших в политизированное поле этнологии и фольклористики.
Романтизация ведьм, как и многие другие проявления того времени, коренится в разношерстном движении фёлькише, объединявшем ностальгию по «древним традициям» с германской филологией, вагнеровские оперы с политическим антисемитизмом, а культ природы с расизмом и социал-дарвинизмом. Один из представителей движения, театрал Эрнст Вахлер, к примеру, был занят созданием особых «ведьмовских танцевальных площадок» близ горы Броккен в Гарце — немецкого аналога Лысой горы. Гора Броккен описана в знаменитой сцене шабаша в гетевском «Фаусте». В конце XIX века здесь возрождался древнегерманский праздник Вальпургиевой ночи, имевший в языческом календаре важное значение — наступление весны и пробуждение природы. В возрождении культа принимал участие и небезызвестный Петер Гаст, композитор и друг Фридриха Ницше.
Если для магически ориентированных неоязычников Гарц был историческим местом ведьмовского культа, то для сторонников полковника Карла Марии Вилигута, подвизавшегося позднее на службе у рейхсфюрера СС, эта местность являла собой центр ирминизма — древней нордической религии, якобы предшествовавшей культу Одина/Вотана. В учении Вилигута фигурировали странные образы, близкие ведьмовским и далекие от официального нацизма: двуполые существа пери и кимбры, наделенные сверхъестественным даром девы альбаруны.
Один из энтузиастов возрождения ритуалов Вальпургиевой ночи, Вилибальд Хенчель, писал, что, несмотря на «ожесточенную борьбу» католиков с германскими жрицами, они смогли передать свою традицию через мистерию Вальпургиевой ночи, и в этом «содержалась священная идея, которой следовал народ, осуществлявший расовый отбор».
Искусствовед и писательница Маргарита Курльбаум-Зиберт винила в уничтожении «миллионов нордических женщин» евреев и космополитных католиков. Баварский историк Антон Майер утверждал, что все индоевропейские религии коренятся в древнегерманском культе матери-земли. «Нордическая феминистка» Матильда Людендорф считала борьбу христиан с ведьмами одним большим человеческим жертвоприношением мстительному библейскому богу Иегове. Нацистская писательница Мария цур Липпе, ратовавшая за возрождение «нордической веры», уверяла, что истребление ведьм было первым шагом к покорению и унижению германских женщин. Фольклорист Арнольд Руге описывал ведовские процессы как способ церковников вести политическую борьбу против немецкой нации и народного самосознания.
Из книг эти идеи перекочевали в официальные заявления и бюрократические документы: гауптамтсляйтер НСДАП Вальтер Штернеке в своем рапорте указывал, что «ведьмы были гарантом германской веры» и практиковали натуропатию. 16 ноября 1935 года на Имперском съезде крестьян рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер заявил, что ведьмы — это «германские мученицы», ставшие жертвой иудео-христианской церкви и «терроризма гомосексуалистов». При этом Гиммлер не был готов дать современным немкам больше прав и призывал не делать из них «интеллектуальный инструментарий». Возможное господство женщин он считал столь же катастрофичным, сколь катастрофичным было «господство гомосексуалистов в мужских союзах» — монашеских орденах и инквизиционных коллегиях.
В том же 1935 году Генрих Гиммлер распорядился сформировать при СД (службе безопасности СС) отдел особого назначения (Sonderauftrag) — исследовательскую группу, целью которой было расследовать репрессии в отношении ведьм. В 1939 году СД была интегрирована в Главное управление имперской безопасности (РСХА). Зондерауфтраг работал именно в рамках СД, а не в «Аненербе», как иногда пишут в современных популярных источниках. По мнению историка Э. Курландера, главной задачей Гиммлера было понять, как «доминантная ариогерманская религия природы» могла проиграть декадентскому иудео-христианству, а также извлечь из этого опыта уроки, которые позволили бы новому Рейху эффективно противодействовать ведущим подрывную работу евреям и христианам. С большой долей вероятности можно утверждать, что работа велась с заделом на будущее — после победного завершения войны убежденные антихристиане вроде Гиммлера и Бормана планировали организовать преследование церкви.
Ведьмы-мученицы стали бы одним из предлогов обвинить христианские деноминации в «исторической порче германской расы».
История эсэсовской работы по изучению ведьм получила научное освещение уже в XXI веке, когда на смену тенденциозным мистификаторским работам вроде «Утра магов» Повеля и Бержье пришли академические статьи и монографии. В 2007 году появилась работа Феликса Видемана «Матерь расы и мученица: образ ведьмы в романтизме, фёлькише, неоязычестве и феминизме». Большая часть документов, оставшихся от деятельности ведьмовского зондерауфтрага, который ради красного словца иногда именуют зондеркомандой, находится в архиве польского города Познань. Там же хранится так называемая «колдовская картотека» СС, содержащая скрупулезно составленные 30 тысяч формуляров, каждый из которых повествует о деле той или иной ведьмы. Картотека охватывает период с IX по XVIII века и 3621 географическое название, из которых 3104 находятся на территории Германии. Ее источниками стали 12 архивов, 9 библиотек и 2 музея, в которых эсэсовские исследователи собирали свои материалы на протяжении девяти лет. Иногда они изымали документы, иногда просто копировали и выписывали нужную информацию.
Идеологическая трещина: расовый матриархат Германа Вирта против гомоэротического патриархата Отто Хёфлера
Грезы о ведьмах, пропитавшие культуру фёлькише, тесно связывались с теорией праисторического матриархата, основу которой составляли изыскания швейцарского правоведа и историка Иоганна Бахофена (1815–1887). Его анализ римского права и классической мифологии, позволивший говорить о гинекократии и «материнском праве», как бы прибавлял веса гиперборейским теориям Германа Вирта, который, в свою очередь, основывался на поддельном историческом источнике «Хроника Ура Линда». Признавая, что попавший в его руки манускрипт является фальшивкой, Вирт тем не менее указывал на «древнейший и истинный пласт», якобы содержавшийся в рукописи, ставшей, по мысли профессора, продолжением подлинной фамильной хроники фризского семейства Линден. Вирт доказывал истинность самого содержания и «подлинность протографа» этой хроники с помощью сравнительного анализа различных языков и систем письменности, появление которых он сводил к нордическому истоку — древнему монотеизму, в коем философия выражалась через календарь и связанные с ним рунические символы.
В «Хронике…» рассказывается о создании божеством Вральдой трех дев — «Лиды из раскаленной пыли, Финды из горячей пыли, Фрейи из теплой пыли». Эти праматери в свою очередь произвели человеческие расы, из которых самой светлой и упорядоченной была раса Фрейи — нордическая. Она же, в отличие от сумбурных, хитрых и жестоких потомков Финды и Лиды, долго сохраняла общественное устройство, где первые роли отводились «мудрым матушкам». Расовое смешение, римское завоевание и христианство упразднили древнюю культуру, но полностью она не исчезла. Священную руну годовой солярной мистерии Вирт нашел, к примеру, в форме рождественских хлебцев — ее «через тысячелетия сохранила нам нордическая женщина и домоправительница».
Хотя культ Иртхи, сакральной Белой Дамы, остался в прошлом, в германской повседневности, как считал профессор, всё еще живет священное наследие, которое необходимо собрать по крупицам, чтобы возродить «мировоззрение предков»…
Построения Германа Вирта выглядели скорее фантастическими, чем научными. Его «открытия» не подтверждались ни археологией, ни письменными источниками, ни лингвистикой. Генрих Гиммлер, хотя и презирал «академическую узколобость», всё же не желал, чтобы его детище — исследовательское общество «Аненербе» — ассоциировалось исключительно с фёлькише-профессорами вроде Вирта. В итоге популяризатора «Хроники Ура Линда» отправили в отставку, а в «Аненербе» произошла серьезная реорганизация. Однако, будучи подчиненной идеологии, гуманитарная наука в Третьем рейхе не смогла избежать политических скандалов — и один из самых ярких касался как раз ведьм и связанных с ними гендерных теорий. Он вошел в историю германистики как спор Отто Хёфлера, историка и сотрудника «Аненербе», с Бернардом Куммером, работавшим в Бюро Альфреда Розенберга — официального идеолога НСДАП.
Куммер известен своими трудами, посвященными германской семье и сексуальности, а также культу богинь и других мифологических женских фигур. Мир древних германцев Куммер преподносил как дуалистический универсум, пронизанный напряжением между своим и чужим, борьбой между жизнеутверждающим Митгардом и опасным Утгардом. Такой акцент неплохо вписывался в параноическую, озабоченную поиском врагов и «очищением» от расово чуждых элементов нацистскую риторику. Подобно мистикам вроде Вилигута или «народникам» вроде Вирта Куммер полагал, что культ Одина является поздней и грубой формой древнегерманской религии, а эддические поэмы слишком подвержены христианскому влиянию — то есть чуждому, враждебному Утгарду. Подлинная и древняя религия германцев виделась Куммеру в почвеннических тонах — как нечто вроде архаического варианта идеологии крови и почвы. Важную роль в жизни древнегерманских общин, по его мнению, играли женщины, а женских божеств Куммер выводил едва ли ни на передний план, полагая их не атрибутом сельскохозяйственных культов, существовавших параллельно воинским, а наиболее репрезентативными образами «древнего и благородного расового мировоззрения».
Совсем другая картина германской древности вырисовывалась в трудах Отто Хёфлера, развивавшего теорию германских маннербундов — тайных мужских союзов, социальной структуры, хорошо известной этнологам по полинезийским и африканским материалам. Подобные воинские союзы, имеющие свои обряды инициации и придерживающиеся культа предков, обычно управляют жизнью племени, являются его патриархальной элитой, одновременно воинской и религиозной. В ряде сообществ, например у народов эве и йоруба, они также занимаются борьбой с ведьмами.
Хёфлер обнаружил следы тайных мужских союзов в братствах неистовых воинов-оборотней берсерков, в культе павших воинов эйнхериев, пирующих после смерти в Вальхалле, а также в различных средневековых литературных источниках, включая легенду о Дикой охоте.
Дикая охота в северно-европейском фольклоре представляет собой группу разъяренных призраков, вышедших на охотничий гон и возглавляемых демонической фигурой, в которой легко опознается Один, неистовый воин-колдун. В христианские времена Дикую охоту вели Теодорих Великий, датский король Вальдемар IV, иногда Ирод, Каин или даже сам Дьявол. Дикая охота убивает безо всякой пощады и собирает души ленивых, порочных людей, а во многих источниках — конкретно ведьм. По мнению Хёфлера, образ является мифологическим отражением полузабытых ритуалов тайных мужских союзов.
В экстатических инициациях берсерков, демоническом культе предков, служении Одину, богу войны и смерти, Хёфлер увидел истоки нордической души, германских этических и политических сил, германского героизма. Его концепция входила в острое противоречие с «кругом жизни» и абстрактной почвеннической религиозностью Куммера, а кроме того, преподносила ведьм не как жертв «расово чуждого» христианства, а как элемент внутреннего гендерного противостояния, в котором верх обретали вовсе не идиллические расово-семейные гармонии, связанные с образами размножения и селекции, а жестокие практики воинственных тайных обществ. Для большого числа адептов фёлькише мужские ордена ассоциировались скорее с иезуитами, христианским монашеством и инквизицией, «гомосексуалистами, преследовавшими германских женщин», а не с германскими язычниками.
Бернхард Куммер предсказуемо ополчился на «свирепых воинов и танцоров в масках», эйнхериев и берсерков Хёфлера. Он раскритиковал эти образы как «колдовские, иррациональные» и «несвойственные германской идее», заметив, что маги в исландских сагах обычно преподносятся в негативном ключе. Куммер настаивал, что истоком германского общества является крепкая семья, а вовсе не «тайные мужские союзы». Он обвинил Хёфлера в воссоздании под видом германского мира «типично христианского мировоззрения», пронизанного экстатикой и магизмом. В то время как, согласно Куммеру, германских ведьм надлежало освободить от исторического навета, Хёфлер подсовывал в обертке нордической культуры «инквизиторский садизм» и патологическую жестокость христианских правителей. Разве это не предательство национал-социализма, вопрошал розенберговский профессор, обвиняя своего оппонента в тайном католичестве.
Однако на стороне Хёфлера были не только исторические и этнологические материалы, но и отдельные аспекты нацистского мировоззрения: с его героическими маннербундами отлично сочетались гитлерюгенд, СА, СС и в целом маскулинный и воинственный дух Третьего рейха.
В ответной публикации Хёфлер указывал на то, что в германских сказаниях больше говорится о судьбе и трагедии, а не об обильных урожаях и мирном процветании. Куммеровские реконструкции древнегерманского мира сотрудник «Аненербе» уличал в спекулятивности и антинаучности.
За фасадом научной полемики крылось соперничество ведомств и борьба компетенций, помноженные на несочетаемость отдельных фрагментов синкретического нацистского мировоззрения: «Аненербе» давно конфликтовало с Бюро Розенберга — рейхсляйтер не желал отдавать культурную политику в руки Гиммлера. Кроме того, у Розенберга нападали на «излишнее увлечение оккультизмом» некоторых партийных деятелей (речь в первую очередь о Рудольфе Гессе и Генрихе Гиммлере) и считали магизм характерной чертой «восточного мира», чуждой нордическим народам. Соответственно ведьм в Бюро воспринимали скорее как жертв магического воображения христиан, унаследованного ими от иудеев, этрусков и римлян. Поскольку культ Одина, как его описывал Хёфлер, был проникнут магическим началом, у сотрудников Розенберга он вызывал откровенное отторжение.
В ход пошли интриги. Куммер искал доказательства католических симпатий австрийца Хёфлера (последнему пришлось доказывать товарищам по партии, что он не имеет никакого отношения к церковной жизни), а Хёфлер искал и нашел компромат на Куммера. Последний, как выяснилось, в годы Веймарской республики публично критиковал Гитлера — также из антикатолической паранойи узрев в нем «опасного субъекта, ориентированного на Рим». Научные статьи дополнялись кляузами. К экспертным запискам подшивались выдержки из персональных досье. Германоведческий спор Хёфлера и Куммера, к которому присоединились и другие специалисты, продолжался до тех пор, пока под нажимом Гиммлера Куммер ни принес свои извинения, опубликовав их в журнале «Нордический голос».
XXI век: определить гендер Одина
Был ли жестокий и воинственный бог Один врагом ведьм или, напротив, их покровителем? Являлся ли его культ исключительно маскулинным или захватывал иные идентичности? Эти вопросы вновь ставит перед собой германистика XXI века. На волне гендерных исследований возникла гипотеза о квир-составляющей Одина. Ее авторка Эми Джеффрод Франкс в доказательство своего неожиданного тезиса приводит эддические свидетельства о том, что Один был знатоком запретной, преимущественно женской магии сейда, а также найденную в 2009 году в Дании серебряную статуэтку, по-видимому, изображающую Одина — в одежде, похожей на женскую.
По мнению Франкс, образ Одина не столь однозначен: будучи не только богом войны, но и богом магии, не только патриархом и отцом семейства, но и парадоксальным странником, он вполне может вмещать в себя разные гендерные роли.
Дефицит доказательств своего тезиса исследовательница пытается компенсировать критикой «устоявшихся взглядов» на культ Одина, которые сформировались, по ее мнению, в тени национал-социалистической германистики — во многом благодаря всё тому же Хёфлеру. В отличие от идеологических фантазеров Вирта и Куммера Хёфлер стал признанным классиком, плодотворно работал после войны и оказал большое влияние на науку.
Изыскания Франкс — новый и интересный пример того, как господствующая в обществе идеология оказывает влияние на постановку задачи и поиск решений в гуманитарной науке. Если во времена нацизма германистика была увлечена поиском «арийской религиозности», подчас идя на поводу у фантазий и грез, так что эддическая картина древнегерманской действительности целому ряду интеллектуалов претила из-за ее «примитивности», и культ Одина ради памяти «нордических жриц» и мудрости «гиперборейского календаря» приходилось объявлять «позднейшим явлением», обусловленным расовым и культурным упадком, то в эпоху новых гендерных поисков Один становится объектом модной квир-экспертизы.
Полярные идеологии могут действовать схожим образом — в этом нет ничего странного, ведь человек всегда остается человеком.
К слову сказать, гиммлеровский проект по реабилитации ведьм, сопровождавшийся историческими изысканиями и расовой квазифеминистской риторикой, оказался в некотором смысле созвучен самым передовым инициативам современности. В конце прошлого года в Шотландии стартовала подготовка масштабного процесса по посмертному оправданию 4000 женщин, осужденных за колдовство в XVII–XVIII веках. По завершении процесса, как надеются современные ведьмы и правозащитницы, государство принесет официальные извинения и установит памятник жертвам ведовских процессов.