Не музы и не мученицы. О чем писали женщины-философы и что о них думали Кант, Гегель и Ницше

Гегель, Кьеркегор, Маркс, Ницше — в философии XIX века хватает гениев. Для многих любовь к философии начинается с книг именно этих мыслителей. И это не удивительно: в своих сочинениях они поднимали глубокие экзистенциальные вопросы и в то же время анализировали современное общество с помощью острых, как бритва, категорий и концепций. Но XIX век не ограничивается только ими. Братья Шлегели разработали ультраавангардную эстетику задолго до появления современного авангарда. Фридрих фон Шеллинг разработал новаторскую философию природы. Фридрих Шлейермахер дал многообещающую философию индивидуальности и культурного разнообразия. А Фридрих Якоби и Иоганн Георг Гаман показали, как современная философия с ее отходом от мыслящего Я может привести к скептицизму. Казалось, про философию XIX века нам известно все.

Не нужно обладать особой внимательностью, чтобы заметить, что все вышеперечисленные имена — мужские. Неужели на протяжении одного из самых захватывающих и продуктивных периодов в истории философии женщины не написали ничего значимого?

Беглый взгляд на более широкое культурное поле все же выявляет некоторые знакомые фигуры. Лу Саломе и Роза Люксембург, пожалуй, самые известные из них. Действительно, про них даже сняли фильмы — в 2016 и 1986 годах соответственно.

Как правило, в популярной культуре Саломе изображается как роковая женщина, коллекционирующая гениев мужского пола. В нее были влюблены Ницше, Рильке и Фрейд; цикл Фрэнка Ведекинда «Лулу» — драматическая дань уважения Саломе. Иными словами, именно мужчины делают ее интересной. В самом деле, как следует из названия одной посвященной Саломе книги, перед нами «Своенравный ученик Ницше». Однако мало кто обращает внимание на ее книгу «Эротика» (1910) и другие ее новаторские работы.

С Люксембург все несколько иначе. Мы знаем ее не столько как политического философа, сколько как мученицу, оказавшуюся в заключении в преддверии Первой мировой войны. Также она известна своей трагической смертью: вскоре после того, как Роза Люксембург и Карл Либкнехт основали Союз Спартака, предшественника Коммунистической партии Германии, Люксембург ударили по голове, застрелили, а тело сбросили в Ландвер-канал.

Две очень разные женщины, две очень разные судьбы. Но в обоих случаях причина, по которой мы до сих пор знаем их имена, заключается в перипетиях их жизней, а не в их трудах. Тем не менее, обе они внесли значительный вклад в философскую мысль, и этот вклад заслуживает самого пристального внимания.

И поэтому мы спрашиваем снова: неужели среди светил философии мужского пола — от Канта до Ницше и далее по списку — женщины были лишь музами и мученицами? Неужели женщины в самом деле не внесли никакого вклада в философию?

Саломе и Люксембург не стояли на периферии философских дебатов своего времени. Напротив, они находились в их центре. Саломе обсуждала философию с Ницше, поэзию — с Рильке, психоанализ — с Фрейдом. Она опубликовала новаторское исследование философских героинь Генрика Ибсена (1892), а Мартин Бубер посоветовал ей написать эротический роман. Саломе выдвинула идею о том, что тело служит основой для самости и для интерсубъективных отношений. Действительно, она трансформирует и расширяет саму идею эротизма так, что его узкая связь с сексуальностью предстает как вершина существования, которое по своей сути является чувственным. Психоаналитические работы Лу Саломе предлагают радикальные интерпретации женского нарциссизма и исследует идею бисексуальности. Список можно продолжать.

Люксембург получила в 1898 году докторскую степень по экономике в Цюрихском университете. Ее деятельность изменила социалистическую политику в Германии и за ее пределами, а ее теоретические работы сильно повлияли на философию своего времени. В «Накоплении капитала» (1913) Люксембург проводит подробный анализ отношений между капитализмом и империализмом — причем как в их глобальных формах, так и более локальных (коммерциализация детства, образования: примеров предостаточно). Она утверждала, что капитализму нужен империализм, и что сам империалистический проект должен быть преобразован, дабы включить в себя капиталистическую составляющую. Именно «развивая» колонизированный мир, империализм служит потребностям капитализма. Ее идеи, а не ее жизнь, побудили немецких чиновников убить ее, тем самым заставив замолчать навсегда.

Нет необходимости делать акцент на жизни Саломе и Люксембург в ущерб их мыслям.

Хотя их жизни действительно были экстраординарными — вероятно, даже в большей степени, чем у упомянутых философов-мужчин, — из этого не следует, что их философский вклад был менее глубок.

И более того, имена Саломе и Люксембург — это только верхушка айсберга. Как только вы начинаете смотреть немного шире, становится ясно, что XIX век, век Гегеля, Кьеркегора, Маркса, Шопенгауэра и Ницше, действительно был особенно богатым периодом для женщин-философов. В этот век они внесли свой вклад во все без исключения области философии. Их работы были оригинальны и глубоки. Эту мысль может проиллюстрировать беглый взгляд на дебаты о человеческом призвании — о том, для чего нужен человек.

Многие философы XIX века, в том числе Кант, Шлейермахер и Фихте, активно обсуждали на эту тему. Но среди них были и женщины. И они не просто повторяли идеи философов-мужчин — скорее, они задавали новые вопросы, оспаривали основные предпосылки и в целом расширяли понятие призвания. Два примера таких мыслительниц — Амалия Хольст и Каролина фон Гюндероде.

В отличие от своих современников-мужчин, которые высмеивали саму идею женского «призвания» и утверждали, что женщины не обладают достаточной проницательностью для достижений на интеллектуальном поприще, Холст сосредоточилась на женском призвании и связи между призванием и образованием. В своей книге «О призвании женщин к более высокому интеллектуальному развитию» (1802) Холст утверждает, во-первых, что женщин не следует лишать способности достичь своего призвания из-за сексуальных «обязанностей» (как пытались продемонстрировать некоторые философы-мужчины); и, во-вторых, что женский взгляд на социальные отношения проливает уникальный свет на динамику власти между мужчинами и женщинами — в частности, он демонстрирует, в какой степени место женщины в обществе определяется не просвещением или разумом, а именно этими властными отношениями.

Другими словами, уже в первом десятилетии XIX века Холст выдвинула точку зрения (позже аффилированную с критиками Просвещения XX века), что мы не можем отделять социальные и политические вопросы от вопросов власти или определять призвание человека независимо от пола, истории и культуры.

А Гюндероде спорила о человеческом призвании с Фихте. В своей работе Фихте возводит суть человека к свободе как способности. Как, спрашивает он, можно реализовать свою свободу? Гюндероде, со своей стороны, отмечает, что сама возможность задать этот вопрос требует занятия позиции, из которой уже можно попытаться реализовать свое призвание — возможность, которая, как правило, недоступна женщинам. Вопрос, который задает Фихте, предполагает ситуацию, которая практически бессмысленна по крайней мере для половины людей.

С точки зрения Гюндероде, мировоззрение Фихте отражает особую позицию гендерных привилегий. Как таковое это мировоззрение не соответствует универсальности, хотя именно она является отличительной чертой философии.

Более ста лет женщины продолжали ставить под сомнение отождествление человека как такового с субъектом мужского пола. Деятельность Люксембург часто резонировала с деятельностью ее подруги Клары Цеткин. Обучаясь в женском институте, основанном феминистками Луизой Отто-Петерс и Августой Шмидт, Цеткин сосредоточилась на положении рабочего класса. Рабочие, отмечает она, — это не просто одна группа. В культуре, в которой доминируют и формируются рабочие мужского пола, есть и работающие женщины. На рынке труда, где доминируют белые, есть и небелые рабочие (например, в Соединенных Штатах). Есть рабочие, которых посылают на войну и которые жертвуют своей жизнью, в то время как их работодатели наживаются на вооруженных конфликтах. Идентификация рабочих как единой группы означает замалчивание проблем, связанных с интерсекциональностью.

Хедвиг Дом, писавшая в тот же период, что и Саломе, и бывшая активным членом ее круга, обратила внимание на то, как философы и политические теоретики говорят о женщинах. Ее работы показывают, что философская линия от Канта и Фихте до Ницше пронизана поверхностной риторикой женоненавистничества. Доум остроумна, а ее замечания касательно высказываний Ницше о женщинах весьма критичны.

Что происходит, спрашивает она, когда умные философы-мужчины обращаются к теме женщин? Неужели они просто теряют свой критический настрой и пускаются в гипертрадиционные разглагольствования о неполноценности женского интеллекта?

Многие из философов-мужчин, работы которых сейчас считаются каноническими, открыто отрицали интеллектуальный потенциал женщин, то есть, в сущности, отрицали интеллектуальный потенциал половины человечества. Кант, например, утверждал, что женщины больше заинтересованы в демонстрации своих украшений мужчинам, нежели в обучении. Очевидный парадокс, по-видимому, ускользает от Канта: если другие философы реагируют на ученых женщин так же, как и он, то вряд ли от их книг для женщин будет какой-то толк. Фихте, в свою очередь, отрицает, что женщины могут заниматься наукой, философией и универсальными темами, и утверждает, что женское чтение должно быть ограничено специальной женской литературой. В том же духе мы читаем у Гегеля, что женщины вполне могут быть образованными, но они не созданы для науки или философии. По его мнению, они безмятежны, как растения.

Шопенгауэр же заметил, что достаточно взглянуть на женщин, чтобы понять, что они не созданы для большого умственного труда.

Если женщины считают себя ценными, утверждает он, их лучше всего сравнить с обезьянами в храмах Варанаси. Ницше тоже за словом в карман не лез — он в целом противопоставляет женщин и истину и сравнивает первых с кошками и птицами или, в лучшем случае, с коровами.

Тщеславные, глупые, безответственные или даже не вполне люди — по крайней мере, не такие люди, как мужчины. Кажется, среди философов XIX века нет недостатка в уничижительных комментариях в адрес женщин. Это те философы, которых мы по-прежнему читаем (и преподаем) сегодня.

Ответ на подобные замечания обычно состоит в том, что эти философы были просто детьми своего времени; что они пассивно воспроизводили предрассудки эпохи и что эти разделы их работ лучше похоронить в пыли истории.

Но, как показывают примеры Холст, Гюндероде, Цеткин, Доум и других, это было не совсем так.

На протяжении всего XIX века велись всесторонние споры о роли женщин и их способности к наукам, и такие высокообразованные мужчины, как Кант, Фихте, Гегель и Ницше, вероятно, были знакомы с этими спорами и реагировали на них. (Как минимум, мы можем предположить, что Кант, Фихте и Гегель были знакомы с работами кенигсбергского юриста Теодора фон Гиппеля, который утверждал, что женщины способны учиться и что их учебе мешают мужчины.) С этой точки зрения взгляды, отстаиваемые этими философами, были их активной позицией, а не просто предрассудками эпохи: среди доступных им взглядов были как прогрессивные для того времени, так и нет, они выбрали именно эти. А как утверждает Доум, философы должны нести ответственность за свой выбор.

В целом же в начале XIX века у женщин было очень мало возможностей получить формальное образование. В прогрессивных семьях для дочерей могли нанять репетиторов. Иногда полагались на братьев, родителей, бабушек и друзей. Люксембург покинула родную Польшу и получила докторскую степень в Цюрихском университете, где это было возможно. Саломе тоже училась в Цюрихском университете. Анна Тумаркин, первая женщина — профессор философии в Европе, устроилась в Бернский университет в 1909 году. Несмотря на то, что Тумаркин имела право консультировать аспирантов, она была «экстраординарным профессором» и не полностью разделяла академические привилегии обычных профессоров.

В Германии дела обстояли хуже.

Только после апелляции Эдит Штайн, которая не смогла пройти хабилитацию (защита второй диссертация, которая требовалась для получения академической должности в Германии), прусское министерство в 1920 году постановило, что «принадлежность к женскому полу» не должна быть препятствием для хабилитации в немецких университетах.

Пройдет еще тридцать лет, прежде чем первая женщина в Германии получит ученую степень. Лизелотта Рихтер защитила свою кандидатскую диссертацию в Берлинском университете в 1946 году и стала профессором философии в зимнем семестре 1947–1948 годов. Катарина Кантак подала заявку на хабилитацию в Свободном университете в Берлине в 1933 году, но из-за войны не смогла пройти ее до 1950 года.

Все было против них. И все же многие женщины-философы, в том числе те, которых позже забудут, были необычайно успешны в свое время. Это относится и к началу XIX века, и к его концу.

В начале XIX века книга Жермены де Сталь «О Германии» (1810) была издана тиражом не менее 10000 экземпляров (хотя Наполеон уничтожил первую партию до того, как книги успели покинуть издательство, и она была вновь напечатана в 1813 году). Ее работы были быстро переведены и вдохновили феминисток, аболиционистов и движение трансценденталистов. Книга Брентано фон Арнима «Гюндероде» (1840) вскоре после первого издания была переведена на английский язык.

В 1813 году рецензент трактата де Сталь «О Германии» был сбит с толку тем фактом, что его написала женщина. Наполеон приказал изгнать ее из Парижа, а затем и из Франции. И сказал, что женщины должны заниматься вязанием.

В вязании нет ничего плохого. Но в идее женщины-философа тоже нет ничего плохого. И все же столетие спустя международные новостные репортажи не смогли не упомянуть «округлые, приятные черты обычной немецкой хаусфрау», которая была одной из «лучших умов Германии». Так о каком прогрессе идет речь?

Исключение из круга нашего внимания работ женщин-философов, без сомнения, несправедливо. Забывая о них, мы лишаем себя доступа к полной панораме движений и школ, которые, как обычно говорят, сформировали долгий XIX век.

Возьмем пример феноменологического движения, которое процветало в конце XIX века и в первой половине XX века. В этот период Эдит Штайн, Конрад-Мартиус и Герда Вальтер учились у Эдмунда Гуссерля. И все же они были не просто ученицами. Они шли своим путем, выходя за рамки методологии своего учителя и критикуя его. Штайн, несмотря на то, что ее жизнь оказалась короткой (она попала в Освенцим в 1942 году), внесла огромный вклад в философию. Наиболее известным является ее исследование эмпатии. В отличие от Гуссерля, Штайн утверждает, что эмпатия лежит в основе интерсубъективных отношений, и рассматривает ее как часть нашего опыта живого мира, включая растения и животных.

Вальтер в своей диссертации (и книге) спорит об интерсубъективности как со Штайн, так и с Гуссерлем. Она синтезирует социалистические интуиции и феноменологический метод, утверждая, что эмпатия не является основополагающей, а обеспечивается глубоким опытом общения. Конрад-Мартиус работала на стыке витализма и феноменологии и была одним из немногих феноменологов, серьезно занимавшихся науками о жизни своего времени — она поднимала вопросы, касающиеся эволюции и взаимосвязи между органическим и неорганическим. Вместе со своим мужем Конрад-Мартиус стремилась создать феноменологическую альтернативу философии Мартина Хайдеггера.

Женщины-философы подобны цветам, растущим в трещинах между камнями мостовой: в основном они появлялись вопреки, а не благодаря условиям, в которых росли. Земля, в которой они пытались обосноваться, была бесплодной, условия — суровыми.

Многие женщины-философы размышляли об этом. Де Сталь, например, отмечает, что женщинам, как правило, прощают сплетни и небрежное отношение к домашним обязанностям. Напротив, если женщина стремится к известности, публикуя великое философское или литературное произведение, к ней тут же появляется куча претензий — как от мужчин, так и от женщин, подверженных скрытому предубеждению. А Штайн говорила о том, что у ее студенток были проблемы с поиском жилья: кто захочет приютить аномалию, которая в дополнение к занятиям философией может попросить гладильную доску или привести кого-то поздно вечером?

Причиной как женоненавистничества, так и замалчивания достижений женщин было вовсе не то, что философы и историки были ослеплены своим временем. Тогда существовали и иные точки зрения. Большинство ученых же предпочли проигнорировать их.

Женщины начали требовать доступа к высшему образованию и женское движение обрело свою нынешнюю форму. Но исторические ошибки не должны повторяться. Действительно, критика традиции и борьба с предрассудками, в ходе которой порой требовалось обратиться к забытым идеям, фигурам или выражениям — одно из главных достижений философии XIX века. Это относится к Кьеркегору, Марксу и Ницше. Но также — к де Сталь, Гюндероде, Саломе, Люксембург, Штайн, Фанни Левальд и многим другим женщинам-философам того времени.

Тот факт, что женщины-философы до сих пор не представлены в истории философии в полной мере, не означает, что так будет продолжаться вечно. Это было бы исторически неточно и интеллектуально нечестно.

Излишне говорить, что женщины были лишь одной маргинализированной группой в философии. Мы слишком хорошо знаем, что другие группы постигла та же участь.

Канон философии XIX века не статичен. Ни один канон не статичен. В настоящий момент наше понимание философии XIX века расширилось, и мы надеемся, что оно будет продолжать расширяться, включая не только женщин, но и другие недопредставленные группы. Закрыть двери в пантеон славы было бы ничем иным, как философской ошибкой. А соглашаться с гендерными предрассудками старых философов — еще более крупная ошибка.