«Человек в любой момент может выдумать себе новую жизнь. Пришел — и стал артистом цирка». Зачем молодые россияне становятся клоунами и бардами

Женя Чумак, 27 лет

арт-школа уличного театра

Я из Норильска, города с заводами, и я не знал о клоунаде ничего. Единственное, чего мне хотелось, — это стать драматическим актером. А данные такие: я страшно картавил, у меня невысокий рост, за спиной Норильск. Я приходил и говорил: «Хребята, пхривет». А читал-то я «Тараса Бульбу», чувствовал себя героем, здоровенным мужиком, они же видели во мне иное и угорали. А я не понимал, что происходит. Мне больно. Я стою и рыдаю, потому что думаю: «Неужели я так плох?» А это ведь не просто так все было, это моя мечта — стать актером.

Из Москвы я поехал поступать в Питер. Там меня тоже в разных местах сливали. В каком-то театре прошел дальше, но увидел, как речевичка (мастер по речи. — Прим. авт.) наклоняется к режиссеру и говорит: «Нет, такое не исправляется».

Это был последний удар. Я уже готовился возвращаться в Норильск, но друг записал меня на эстраду и уговорил пойти. На эстраде обязательно должен быть какой-то навык: ты либо танцуешь, либо поешь, либо еще что-то. Я не умел ничего, но пошел. Мастер всех спрашивал, чем мы занимались до, и если человек говорил, что он танцевал, то мастер просил станцевать басню, если пел — спеть басню. Я стою и думаю: «Сказать, что занимался театром — проигрышная позиция». Тогда я ответил, что занимался альпинизмом и боксом. И он такой: «А с театром это как связано?» — «Я в театральную студию ходил» — «Какая последняя роль?» — «Бобыля играл из „Снегурочки“» — «Давай, бобыль-боксер лезет в гору и читает басню». Я что-то начал делать и прошел.

Но думал, что уйду оттуда, потому что в нашем городе, когда я говорил, где я учусь и кем хочу стать, мне кричали: «Ты будешь либо тамадой, либо клоуном!» Я такой: «Пошли вы все! Не буду я клоуном!»

Я думал, что клоуны — это люди в париках и с красным носом — какая-то вонючая [ерунда]. А потом понял, что клоун — это человек, который тонко чувствует, который по-другому смотрит на мир. И что на клоунском спектакле можно плакать.

Финци Паска, швейцарский режиссер, например, жонглировал не сотнями шаров, а пакетиками. «Смотри, как он летит», — говорил он. Ты смотришь на это, и тебя будто обнимают.

Клоунада бывает не только цирковая, но и театральная. Цирковой клоун в первую очередь должен заполнять паузы между номерами, у него часто нет времени на раскачку, он делает номер быстро, ярко, чтобы приковать к себе внимание. Вот канатоходцы разбирают сцену, носят какие-то палки, и клоуну нужно от этого зрителей отвлечь.

Часто цирковой клоун использует буффон (большие ботинки, предметы), чтобы сразу задать правила игры, показать, что он из другого мира, инопланетянин, и потому может ходить по-дурацки, по-дурацки говорить, на губе играть, и ему больше дозволено, чем всем остальным.

Театральная клоунада — это скорее стихи. Театральный клоун может позволить себе долго настраивать контакт с аудиторией, может позволить себе не использовать грим. В России, наверное, театральная клоунада пошла с Енгибарова. До него клоуны грустные номера просто не делали. У него, например, есть номер «Смерть клоуна». Он вставал на руки и так медленно, медленно опускался вниз, ложился на манеж и будто засыпал.

У каждого клоуна, будь то цирковой или театральный, есть своя фишка. Моя специализация — клоун-мим звукоимитатор (Женя издает звук птицы. — Прим.авт.).

Я делаю пластическую пантомиму и издаю звуки. Некоторые безумием берут. Они могут подойти к человеку и лизнуть его, но они так органично это делают, что все в восторге. Я же выезжаю на немного странненьких персонажах.

А чтобы этих персонажей проверять, проверять свои номера, я стал выходить на улицу. Тут ведь совершенно разные люди, каждый воспринимает юмор по-своему. И ты анализируешь, что эта штука лучше работает на эту аудиторию, эта — на ту.

В театре зритель иногда готов какие-то сомнительные штуки проглотить, потому что думает: «Может, это я дурак и чего-то не понял?» На улице он этого делать не будет. Там реакция либо «да, мне это нравится, я готов потратить свое время, посмотреть на это», либо — «что за хрень?».

Ты не можешь быть просто клоуном в кудряшках. Ты должен чувствовать людей вокруг. Вот пример.

Среди клоунов есть легенда — его зовут Джанго Эдвардс. Это человек, который может сыграть кого угодно и где угодно. Как-то его позвали выступать в реабилитационный центр для людей, страдающих наркотической зависимостью. Он приходит, смотрит в зал, а там ребята с микродозами. И они просто сидят, им вообще наплевать, что происходит. Тогда он просит у организаторов бумажные стикеры и чернильницу, берет их и уходит за кулисы готовиться к номеру. Его объявляют.

Джанго выходит, распахивает плащ, под плащом у него нет ничего абсолютно. Организаторы в шоке, а вот зрители понемногу начинают поглядывать начинает в сторону сцены. Потом Джанго берет чернильницу, берет сами понимаете что, окунает в чернильницу и делает отпечатки на стикерах. А потом дарит эти стикеры зрителям. Те начинают хлопать и хохотать.

Организаторы ему, конечно, за это спасибо не сказали, но аудитория включилась — и это главное. Он потом говорил, что не мог поступить иначе, потому что ему нужно было как-то вытащить этих ребят из их состояния. Нельзя же им показывать детские шутки про собачек — им наплевать на собачек.

Мне стиль Джанго не близок, но сам его подход — да. А мои странненькие персонажи… Последнее, что я сейчас делаю — это моноспектакль по Ван Гогу. Мне дико впер Ван Гог после мультика про него.

В конце просмотра я рыдал, потому что там была цитата из его книги: «Я хочу прикасаться к людям своим искусством, чтобы они говорили: он чувствует глубоко, он чувствует нежно». Тогда же я купил на блошином рынке белый костюм, пришел к художникам и попросил их покрасить его в стиле картин Ван Гога.

В этом спектакле я держу на голове баланс подсолнуха и читаю отрывки из писем Ван Гога к его брату, потом жонглирую подсолнухами. Я не жонглер, но я решил, что это было бы клево. Если на выступлении подсолнухи у меня не падают, то отлично, если падают, то мой Ван Гог злится и отрывает себе ухо: у меня в кармане накладные уши, я их незаметно достаю, делаю вид, что отрываю и кидаю в зал.

Сначала я думал, стоит ли делать из этой истории клоунаду, он ведь в конце застрелился. Но потом решил, что клоунада — это ключ, который помогает открыть историю. Это такое переживание личной травмы через юмор и красоту.

К сожалению, клоунов, которые тоже хотят рассказывать истории, не очень много, вообще хороших клоунов мало.

В мемуарах Никулина есть фраза, что если всех хороших клоунов собрать вместе со всего мира, то едва наберется два троллейбуса. И ничего не изменилось. Встретить на улице клоуна, а тем более хорошего клоуна — большая удача.

К тому же, клоун не может работать с девяти утра до вечера. Ты работаешь полтора часа — и ты уже все, весь мокрый и обессиленный.

Классно, что на «Тавриде» появилось такое направление, что о клоунаде, об уличных представлениях просто начнут узнавать. Может, появится больше хороших клоунов, больше уличных артистов, может быть, начнет формироваться уличная культура, а то в России ее сейчас нет.

Когда после первого курса мы с коллегами из театральной студии решили сделать милое шоу у нас в Норильске, к одной девочке начал домогаться мужик — она ведь открыта, а он не понимает, у него нет в коде, что к нему может подойти девушка, чтобы просто порадовать его и пообщаться. Потом с нами начинали жестко контактировать остальные, наезжать, мешать работать. А мы ведь, хоть и артисты, тоже люди. Нам и страшно, и обидно.

В Швейцарии, к примеру, такого не было, более того, нам прохожие накидывали нам хорошие деньги — за один день можно было заработать десять тысяч рублей.

А в Финляндии никто не будет кидать деньги в шляпу, пока ты не поставишь табличку, что работаешь за деньги — если таблички нет, финны побоятся оставлять мелочь: вдруг ты здесь самореализуешься, а деньги тебя оскорбят. Там уже до таких тонкостей дошло.

То есть сейчас, на наших глазах, простите за пафос, создается история. На «Тавриде» мы знакомимся, общаемся, здесь возникает более прочная связь между классическими театрами, уличными и цирком, мы начинаем понимать проблемы друг друга, затем думаем, как можем их решить.

Понятно, что здесь никто не научит быть уличным артистом, за неделю это просто невозможно, но здесь могут рассказать, что такое существует, и, возможно, мы сможем это масштабировать. Не по телевизору, а в жизни, потому что нельзя смотреть на клоунов по телевизору. Если ты не взаимодействуешь с клоуном в реальной жизни, то тебя не проберет, нужен живой контакт.

Юлия Вяткина, 30 лет

арт-школа циркового искусства

Мне родители говорили: «Юль, иди в театральный». Но я их не слушала. Мне казалось, что актер или режиссер — это супербесполезная профессия. Что я потом буду делать? Так что я выучилась на лингвиста и несколько лет работала переводчиком, то есть пошла по пути, когда ты сначала получил какое-то образование, удовлетворился тем, что ты умный, и после позволил себе быть просто красивым.

Но произошло это случайно. Мне подкинули книгу по уличным театрам, я ее перевела и во все это влюбилась. Пришла к ребятам, которые мне книгу заказали, и плавно перетекла в новую сферу — они увидели во мне «своего» и позвали работать в качестве артистки и параллельно копирайтера.

В течение пяти лет я перенимала их опыт, училась быть артистом-импровизатором, перформером, клоунессой, помощницей режиссера. Потом пробовала себя как режиссер в самостоятельной постановке уличного шоу. И после всего этого меня позвали помощником режиссера в цирковой проект «Изобретатели велосипедов».

«Изобретатели велосипедов» на то и изобретатели велосипедов, что здесь практически каждый член команды занимается «не своим» делом. Например, один из наших артистов флейтист, другой — барабанщик. Наш режиссер, Анна Березина, перкуссионист. Чисто цирковых у нас по пальцам пересчитать.

Фишка в том, что первое образование очень помогает в цирковом деле. У тебя есть насыщенное прошлое, и благодаря этому ты можешь притаскивать в цирк вещи, с ним вроде как не связанные. Это не только про цирк, про все, наступила новая эра: ты уже не можешь чем-то заниматься, обладая одним навыком.

Человеку приходится быть мультиинструменталистом, ему приходится подстраиваться, осваивая новые профессии, зачастую, казалось бы, несовместимые.

Я за свою жизнь успела побыть конструктором одежды, копирайтером, мебельным мастером. И все это очень помогает в цирке, потому что вам нужно и костюмы шить, и декорации делать, и писать анонсы. И это очень круто, когда ты можешь во всем поучаствовать. Возникает такое детское всежелание: а тут я буду шить, а еще я инженер, а еще я режиссер. И ты выдумываешь эти миры, в которых ты профессионал во всех сферах, везде эксперт. И оно раз — и вроде складывается.

Прямо сейчас мы готовимся к фестивалю «Тавриды» — дорабатываем и тестируем новый цирковой аппарат, который придумала и сконструировала Анна Березина еще несколько лет назад. Это сцена, которая движется за счет шести унициклов, в центре установлен пилон. Сцена может быть подвижной, может — статичной, там могут быть пилонисты, эквилибристы, все это можно подсвечивать — делай что хочешь.

Изначально идея была в том, чтобы музыканты находились в сцепке с унициклистами и играли на музыкальных инструментах — их унициклы были приварены к платформе, и ребята могли не переживать за сохранность своих ног и рук. Но к моменту, когда платформа была сделана, все музыканты научились кататься на унициклах и параллельно играть.

А решили соединить музыку и цирк, потому что, как я уже сказала, многие здесь с музыкальным образованием, а сидеть и играть в оркестре — это скучно, хочется какого-то драйва. Так и пошло.

«Изобретатели велосипедов» — это новый цирк. А новый цирк — это про слияние, диффузность разных историй. Тут у тебя проверенные цирковые приемы, а здесь музыка, а здесь глубокие тексты и так далее. Новый цирк дает больше пространства и тем, на которые ты можешь говорить.

И наш общий посыл заключается в том, что каждый может быть тем, кем захочет. Человек в любой момент может выдумать себе новую жизнь. Пришел — и стал артистом цирка.

Это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Вот наш флейтист сейчас осваивает пилон.

И мы, все эти странные люди с большим набором навыков, сейчас радуемся, что можем спокойно придумывать те самые новые миры. «Таврида» дает нам это. Она дает возможность нам всем собраться в одном месте и существовать в одном графике, потому что, когда вы существуете в обычном мире, у каждого своя работа, свои дела, и состыковаться очень сложно, а здесь такой концентрат. Тебе не нужно думать о еде, о передвижении, об уборке, вы просто наслаждаетесь творчеством.

Кирилл Устинов, 24 года

арт-школа авторской песни

У меня был один дисковый плеер и один диск. До сих пор помню все 15 треков, которые там были: Crazy Frog, Братья Гримм, Кустурица, Серега. Мне было больно это слушать, но я слушал, потому что ничего другого не оставалось.

Но как-то раз мой дворовый друг перекачал мне по ик-порту своего музла. Мы с ним вот так с двумя телефонами провели весь день — утром встретились, вечером разошлись.

Там было триста с чем-то песен. Из них мне зашли три: «Don’t Worry Be Happy» Боба Дилана, «Выхода нет» Сплина и «Лесник» Короля и Шута. Именно с последней началась моя усиленная тяга к музыке.

Я прям захотел сыграть «Лесника». Я представлял себя рок-звездой, которая играет что-то подобное на сцене.

Вскоре я узнал, что мой одноклассник тоже любит Короля и Шута, и у него был целый диск со всей их дискографией. Я скопировал и знал все их песни наизусть. Тогда я окончательно осознал, что есть не только попсовый мир, есть мир крутых авторов и музыкантов. И мне захотелось к нему каким-то образом приблизиться.

В итоге я начал писать песни. Сначала я писал по наитию, потом пришло осознание, что песня — такое же целостное произведение, как фильм или книга. А самые гениальные произведения те, из которых ты не можешь убрать ни ноту, ни кадр — ничего. Этим я и руководствовался.

Второй момент — рифма. Мне неинтересно искать рифму там, где она очевидна. Это не значит, что теперь мы никогда не будем рифмовать кровь и любовь, но это значит, что в песне должно быть очень серьезное основание для этой рифмы.

Третий момент — мне нравится писать текст так, чтобы каждая строчка была наполнена каким-то смыслом.

Большинство своих самых крутых текстов я написал до 20 лет, до загонов. Потом жизнь усложнилась, к тому же я начал заниматься социальным проектированием, студенческими проектами, был председателем студсовета, и под тяжестью этой деятельности у меня сильно притупилась творческая жизнь. Для того чтобы заниматься творчеством, надо вести творческий образ жизни — раздолбайский, то есть не думать, что вокруг тебя происходит, а пропускать это через себя.

Но ты же не можешь так жить, не можешь не думать о событиях и проблемах. И творчеством не заниматься тоже не можешь. Тогда постепенно приучаешь себя работать.

Это как история со слоном и столбиком: одного слоненка с детства привязывали к столбику, и убежать он не мог. Слоненок рос и превратился во взрослого слона, который с легкостью бы мог свалить столбик и освободиться — но к тому времени он оставил попытки вырваться. Я стараюсь не быть таким слоном.

Не пишется — а ты садишься и пишешь. В процессе тренировок я научился писать тексты на любые темы.

Несмотря на все мои достижения, на «Тавриду» меня не брали трижды. Я узнал о ней еще в 2015 году, когда она только появилась, но постоянно делал ошибки в заявке. Как мне думается. И пролетал. Поэтому к тому моменту, когда я впервые приехал на «Тавриду», я побывал уже на многих форумах и начал к ним относиться весьма скептически. Скепсиса мне добавило и то, что я посидел на региональных проектах как член жюри и видел, на какие проекты студентам выдают деньги… С другой стороны, я понимал, что, возможно, эта мера необходима, потому что как-то молодежное болото расшевелить все же нужно. Молодежь у нас очень инертная, я говорю это как председатель студсовета. Я пытался расшевелить студентов — сколько сил ушло, я перегорел настолько, что уже ничего не хотел в этой жизни делать.

В общем, когда я первый раз поехал на «Тавриду», в 2019 году, я следил за всем и подмечал косяки. Было не идеально, но меня зацепили участники и то, что нам здесь дали свободу. Именно то, что «Тавриде» удалось дать свободу в коммуникации и обсуждении злободневных вещей, меня и подкупило. Потом организаторы «Тавриды» доработали форум, то, что было здесь два года назад, и сейчас — это две разные «Тавриды». Сейчас тут и набережные, и сцены, и еще 50 харп, в каждой из которой по пианино, твори не хочу.

И вокруг все работает ровно. Здесь садовники ходят и цветы поливают. Когда у людей процессы налажены, они могут подумать о таких мелочах — чтобы ходили специальные люди и заботились о территории, а не просто сделать — и пусть оно само как-то живет.

Но есть и минусы, которые я проговариваю с кураторами. Например, непонятно, что у нас за смена — авторов или исполнителей, бардов или всех на свете? Жюри говорит, что смена бардовская, но здесь много исполнителей всего на свете. Второе — где барды среди экспертов? Единственный из молодых и современных бардов здесь Рома Филиппов, светлый лучик. Стоило привезти больше бардов-современников, например, Вдовина, Фахртдинова, Вагина и других.

С другой стороны, нельзя все сразу сделать идеально. К тому же «Таврида» ничего не запрещает. Не хочешь идти на лекцию — пошел с ребятами пообщался, поиграл, или я вот, например, привез с собой портативную студию звукозаписи и просто записал с ребятами несколько треков на фоне моря.

***

Занятия и лекции на «Тавриде» начинаются с 7 утра. Некоторые на них идут, некоторые — спят. На «Тавриде» нет жестких правил. Каждый здесь делает что хочет. Даже лекции, которые предназначены для отдельных арт-школ, могут посещать все без разбора.

В этом году здесь 10 образовательных заездов, среди них есть те, что связаны с современным и академическим искусством, диджитал-дизайном, клипмейкингом, балетом, гастрономией, архитектурой и многим другим. Заезд, с участниками которого мы общались, назывался «Улица как новая сцена» и включал в себя три арт-школы: циркового искусства, уличного театра и авторской песни.

«Одна из задач проекта — собрать креативных людей и создать атмосферу обмена смыслами, где все учатся у всех. Процесс передачи знаний и опыта может идти в любом месте: в кафе, на пляже, в арт-парке, просто на приморских холмах „Тавриды“. Идея не новая: первая в мире академия — это роща на окраине Афин, где Платон на свежем воздухе вел беседы с учениками», — говорит Сергей Першин, руководитель арт-кластера «Таврида».

Приходят на занятия обычно в полотенцах и с мокрой головой — сразу из моря. Некоторые активности происходят прямо в море. И везде участники что-то репетируют — образовательный процесс на «Тавриде» выстроен вокруг проектной работы. Музыканты за 5–9 дней готовят концерт, фотографы — выставку своих работ, дизайнеры создают концепции рекламных кампаний для брендов, актеры и режиссеры — эскизы спектаклей.

В харпах — небольших крытых беседках — стоят пианино, там играют в одиночестве и поют толпой. Поют и на сцене — рядом с костром, и в домиках, в которых живут. Если кому-то этого мало, они организуют свои встречи, чаще всего в курилке. «Здесь андеграунд», — говорят они и играют на гитарах до пяти утра, а сердобольные охранники приносят им пуэр и слушают песни в сторонке.

После таких встреч тот, кто может, ранним утром встает на «работу с энергией», кто-то — учится падать с лошади (спортивного козла) и драться на мечах (деревянных палках), как это делают в кино каскадеры. А вечером они же ходят по лагерю с изрисованными белыми лицами и молча общаются с окружающими: первый аккуратно натягивает на девушку желтую кофту, забыв про ее руки, а потом берет пустые рукава и танцует с ними, вторая плюхается между сидящими людьми и изображает сцену ревности, третий застенчиво ходит с книгами и забредает так далеко, что пропускает завершение занятия мимов — потом его посадит на закорки местный силач и бегом донесет до всех остальных.

За последние годы «Таврида» переросла из форума в арт-кластер, потому что слово «форум» плохо определяет проект, который длится шесть месяцев. «К тому же стандартный форум — это, в основном, разговоры, дискуссии в разных форматах. А „Таврида“ — это про действия и бесконечный процесс развития, про самосовершенствование и изменение места вокруг себя», — говорит Сергей Першин.

Сейчас организаторы «Тавриды» планируют расширяться дальше, создав Университет креативных индустрий — круглогодичный образовательный центр для людей разного возраста и профессий.

Образовательный центр будет выполнять сразу три функции. Во-первых, он станет площадкой для взаимодействия и обмена опытом между российскими вузами, которые готовят специалистов творческих профессий. Во-вторых, здесь смогут получать дополнительное образование специалисты из сферы культуры, искусства и креативных индустрий: от музыкантов до шеф-поваров. В-третьих, лидеры НКО и общественных организаций, менеджеры крупных компаний и сотрудники государственных структур смогут прокачивать свои креативные компетенции и развивать творческий подход к управлению командами и проектами. Откроется Университет креативных индустрий в бухте Капсель в 2023 году.

---

Арт-кластер «Таврида» — это проект, в рамках которого молодые деятели культуры и искусства могут реализовать свой творческий и профессиональный потенциал. За семь лет число участников в офлайне достигло почти 30 тысяч человек. Помимо обучения, на «Тавриде» участники защищают свои творческие и социальные проекты и подают заявки на гранты. На данный момент «Таврида» выделила уже 350 млн рублей грантовой поддержки.