В погоне за философией. Алфавит молодого Жиля Делеза

Опасные и неопасные прогулки

К сожалению, у нас нет машины времени, чтобы перенестись, например, в конец восьмидесятых и где-нибудь в центре Парижа повстречать прогуливающегося Жиля Делеза. Единственная возможность совместной прогулки, имеющаяся у нас, — это прогулка по территориям философии, пространствам концептов, которые Делез создавал или пересобирал. При этом есть два варианта развития таких прогулочных событий.

Первый — это вариант, предложенный самим Делезом в качестве инструмента работы с историей философии: мы должны подкрасться к автору сзади и зачать с ним ребенка, который будет похож на монстра. Пожалуй, этот вариант достаточно радикальный, и первое личное знакомство с Делезом, развернутое в таких категориях, может закончиться неприятным исходом. Самому Делезу этот метод был нужен, чтобы избавиться, по его же словам, от «философского Эдипа», от определенного страха или же комплекса, который был присущ многим авторам его поколения: «ты не можешь рисковать и не можешь говорить от своего имени, поскольку не прочитал того и этого, и этого о том, и того об этом».

Но мы находимся в другом положении, комплекс «философского Эдипа» перестал быть комплексом и стал нормой, частью академической этики, в рамках которой историк философии не может сделать шага без ссылки на своего предшественника, учителя или научного руководителя. В таком положении более подходящим будет второй вариант — спокойной и дружелюбной прогулки с неторопливым осмотром и анализом концептуальных окрестностей.

Задача этого мероприятия — понять, как и почему Делез стал тем, кем он стал, каким образом происходило его становление и почему современное гуманитарное пространство непредставимо без его участия.

Надо сказать, что практики прогулки крайне важны для Делеза. Во многих работах он занимался их описанием. Например, в «Анти-Эдипе», написанным совместно с Феликсом Гваттари и ставшим почти Библией для целого поколения, прогулка шизофреника становится действием, которое может помочь философии пересобраться, изменить свои координаты, а говоря на языке Делеза — детерриторизироваться, то есть поменять изначальное место своего обитания. Абстрагируясь и отходя на несколько шагов назад от той ситуации с Делезом, которая сложилась сегодня (он стал и героем мемов, и самым цитируемым автором, и точкой отсчета для многих современных философов), можно сказать, что его собственная прогулка началась в 1946 году с выходом небольшой работы под названием «Описание женщины» и закончилась с последней прижизненно опубликованной статьей «Имманентность: некая жизнь». В ней уже тяжело больной Делез провозглашает жизнь выражением могущества и полного блаженства, дополняя идею радикальной имманентности (которую он придумал в далекой молодости) и тем самым как будто закольцовывая свой философский путь. Мы попробуем аккуратно идти рядом, наблюдая за развитием событий на протяжении всей этой — местами по-настоящему шизофренической, местами строго академической — прогулки.

Шаги юноши вдали от философских ландшафтов

Делез не любил биографии. Он считал, что нет автора скучнее, чем тот, который описывает свое детство. Если бы не масштабное интервью «Алфавит», которое Делез дал Клер Парне, мы бы почти ничего не знали о его юности и последующем философском становлении.

Тут можно сказать: ничто не предвещало беды. Детство Делеза — это совсем не философское детство. Это не случай вундеркинда, каких немало в истории — начиная от Паскаля и Шеллинга и заканчивая Сартром, который в восемь лет написал свой первый роман. Из «Алфавита» мы узнаём, что Делез родился в правой мелкобуржуазной семье, жившей тогда в центре Парижа близ Триумфальной арки. Главные увлечения его детства — это коллекционирование марок и большой теннис.

Возможно, если бы не здоровье, Делез мог стать профессиональным теннисистом и играть на высоком уровне. Но со спортом не сложилось, а ту интенсивность, которую он предполагает, Делез впоследствии перенес в философию, с настоящим спортивным азартом перепахивая предшествующие ему традиции мысли.

Две ключевые даты этого периода — 1936 год и начало Второй мировой. В 1936-м с обострением мирового кризиса отец Делеза обанкротился, что позволило Жилю не поступать в элитную иезуитскую школу, которую недолюбливали парижские мальчишки. Вместе с братом они стали учиться в обычном лицее. Вторая мировая застала семью в Довиле — в курортном местечке на северо-западе от Парижа. Родители приняли решение оставить детей там (из соображений безопасности), а сами вернулись в оккупированный город. Одиночество братьев продлилось целый год, они были близки к состоянию беспризорников, хулиганов, забытых детей войны, но всё изменилось, когда в местной школе появился новый молодой учитель — Пьер Альбвакс.

Альбвакс — ключ к пониманию философского становления Делеза. Именно он, будучи левонастроенным интеллектуалом, открыл четырнадцатилетнему подростку мир французской литературы (Бодлера, Жида, Флобера, Франса) и философии, смог увлечь его и «пробудить». Впоследствии Делез скажет об этом периоде своей жизни:

Вот так я провел время в Довиле, — без родителей, но со своим братом — когда туда вторглись немцы. И да, именно там я перестал быть идиотом. Должен сказать, что я был молодым человеком с посредственными знаниями, без особых интересов в какой-либо области, думаю, что коллекционирование марок было моим самым великим действием. В классе я был абсолютным нулем. И вот что-то произошло, и это произошло со многими людьми; полагаю, что пробудившихся людей всегда кто-то пробудил.

После этой встречи, после этого эпизода юный Делез взялся за ум и понял, что будет либо философом, либо никем. Всё, что было после, — уже история. Зимние прогулки по пустынному пляжу с учителем навсегда останутся в его памяти. Потом Делез вернется в Париж и уже с 1943 года будет принимать активное участие в интеллектуальной жизни города.

Однако можно предположить, что такая изначальная невключенность молодого человека в педагогический дискурс, его фактическое выпадение из школы, положение двоечника были плюсом, потому что дотошность или ригоризм отличника Делез так и не приобрел.

Этот опыт помог не стать ему скучным интеллектуалом (интеллектуалов он боялся, особенно таких, как Умберто Эко), научил балансу с радикальным новаторством и честолюбивому отношению к истории философии, основанному на личном и искреннем интересе без навязывания обязательных тем «сверху». Философия должна проходить проверку философов и нефилософов — так уже в поздние годы будет говорить Делез, читая лекции для широкой аудитории, объясняя сложнейшие темы на пальцах и увлекая не только студентов, но и свободных художников, психических больных, ученых, поэтов и пожилых людей.

Метеор в осенние дни 1943 года. Темп изменяется

Несмотря на высказывание самого Делеза о том, что его философия растет из середины, как растет из середины трава, и что у нее якобы нет конкретного момента начала, мы можем обнаружить ключевые повороты, различные «старты» и зоны становлений (как это было в случае знакомства с Пьером Альбваксом). Дополняя хронологию вхождения Делеза в философскую жизнь, нельзя не упомянуть еще одну дату — осень 1943 года, время выхода фундаментальной работы Жан-Поля Сартра «Бытие и ничто». Как в будущем напишет хороший друг Делеза Мишель Турнье, писатель и лауреат престижной Гонкуровской премии, «„Бытие и ничто“ ворвалось подобно метеору в осенние дни 1943 года и сразу же стало новой Библией». Эта цитата очень точно отражает те настроения: непростой военный период и одновременно время небывалого подъема популярности философии. Не без преувеличения Делез также замечал, что философия была поистине на первом месте, была популярней, чем музыка и кино. И даже если это не распространялось абсолютно на всех потребителей гуманитарных продуктов, то точно было правдой в отношении самого Делеза: «Бытие и ничто» он прочитал за две недели и впоследствии фактически выучил наизусть. Безусловно, это можно назвать прорывом, созревание Делеза как читателя произошло очень быстро, и вместе с этим рос его «авторитет» (если это слово, конечно, можно применить к девятнадцатилетнему юноше) в интеллектуальных салонах, которые он посещал с компанией друзей. Там, бывало, говорили: «Он станет новым Сартром!» И это не могло не ободрять студента-философа (на тот момент Делез уже учился в Сорбонне).

Однако здесь скрывалась определенная опасность — оказаться эпигоном Сартра, каких на тот момент было немало, и остаться в его тени. Например, если обратиться к первой опубликованной статье Делеза «Описание женщины», то можно обнаружить там сартровские ходы и лейтмотивы во всей красе. Если бы не речь Сартра «Экзистенциализм — это гуманизм», после которой Делез и друзья полностью разочаровались в своем учителем («Зачем он восстановил замшелый гуманизм?» — упрекали и спрашивали они), неизвестно, сколько бы еще эта фигура висела над новым поколением.

За два года Делез прошел путь от восхищения и восторга до почти полного отрицания философии Сартра, которая при этом, разумеется, оставила в его мыслях значительный след.

Период становления Делеза в сороковые годы нередко остается без внимания. Это можно считать упущением, так как именно тогда сформировались многие его авторские жесты и философские задачи. За небольшой промежуток времени Делез успел организовать журнал, целью которого было стереть академическую пыль с философии, написать несколько предисловий и эссе, а также получить степень агреже (она равняется нашему бакалавру) и начать преподавать философию в школах.

Может быть интересно

Химия тьмы. Как Шеллинг, Делёз и Гегель искали источник всех различий

Уже тут можно увидеть продуктивный механизм делезовского дуализма. Он, с одной стороны, был молодым левым радикалом, которого раздражал трансцендентализм и спиритуализм многих современников, использующих вертикальные построения и стремящихся в философствованиях оказаться «по ту сторону» явлений, создав универсальные методы и схемы размышлений. С другой же стороны, Делез вполне успешно проходил все этапы обучения, встраивался в академию, читал лекции в государственных учреждениях и дружил с профессорами. В дальнейшем с помощью именно такой навигации Делез будет выстраивать свою стратегию написания книг — начав с образцовых и оригинальных работ по истории философии, он перейдет к работам автономным и революционным, начнет говорить «конкретно и безапелляционно», создавая концепты.

Собрать команду и побежать

В один прекрасный день Делез пропал со всех философских радаров.

Это не метафора: в 1953 году он издает исследование о Дэвиде Юме (на самом деле переделанный в книгу диплом), после чего умолкает на восемь лет, не пишет и не публикует ничего, кроме совсем небольших статей и рецензий. Его прогулка будто остановилась, он то ли зашел в тупик, то ли долго стоял на перекрестке, думая, куда повернуть. Сам Делез об этом периоде будет говорить следующее:

Если вы хотите применить ко мне критерий биографии-библиографии, то ясно, что свою первую книгу я написал достаточно рано, а затем не было ничего в течение восьми лет. Я всё-таки знаю, что я делал, где и как жил в эти годы, но я знаю это абстрактно, как если бы кто-нибудь другой рассказывал мне о вещах, в которые я верю, но которые на самом деле со мной не происходили. Это словно провал в моей жизни, провал длиною в восемь лет. Именно это меня и интересует в жизни любого, провалы, которые она допускает, лакуны, иногда драматические, но иногда нет. Каталепсия или что-то вроде сомнамбулизма в течение многих лет, захватывающие значительную часть жизни. Возможно, в этих провалах совершается движение. Так как вопрос в том, как совершить движение, как пройти сквозь стену, чтобы прекратить биться об нее головой. Возможно, это значит не передвигаться слишком много, не говорить слишком много, избегать ложных движений, оставаться там, где нет памяти.

Последнюю фразу можно сделать девизом того отрезка жизни Делеза. Он копил силы, чтобы заново — тоже метеором — ворваться в философское пространство и начать собирать свою философскую футбольную команду (обычно вслед за Делезом этот этап называют «портретной галереей», но всё-таки это слишком статичное сравнение для того удивительного рабочего времени). Начав с Ницше, Делез включает в свою команду Канта, Пруста, Бергсона, Мазоха, Сада и Спинозу (впоследствии к ним добавились Лукреций, Лейбниц, Кафка и Фуко). Каждый год у него выходит по книжке. Накопленные силы отправились на создание мощного и играбельного состава из авторов-союзников, с помощью которых можно было бы перейти к главной цели философа — производству концептов.

Почти все книги, вышедшие в шестидесятые годы, получили высокие оценки, и многим стало понятно: на горизонте появился сильный историк философии, и эту историю философии он в покое не оставит. При этом важно отметить, что половина авторов, о которых Делез писал, на тот момент не являлась частью концептуальной магистрали, располагаясь скорее на обочине. Например, Бергсон был овеян духом мистичности, его понятие интуиции вызывало подозрения. К Ницше опасались обращаться из-за недавнего опыта нацистской идеологии. О Юме помнили только как о том, кто пробудил Канта от догматического сна. Делезу не нравилось работать с «большой» философией, говорящей на языке модных тенденций. Его внимание было приковано к тем, кто оказался забыт, мал, отброшен, кто не был, но стал бастардом и теперь нуждается в некотором ренессансе. Это был смелый, но вполне соответствующий делезовской логике шаг — на фоне господствующих марксизма, психоанализа и феноменологии обращаться к «тихим» авторам.

Рисование красками по пути

Делез любил метафоры из мира живописи. Переход от истории философии к творчеству концептов он сравнивал с переходом художников от угля к цвету:

Если я снова говорю о художниках, таких как Ван Гог или Гоген, то это потому, что нечто в их работах производит на меня огромное впечатление — их бесконечное почтение, даже страх и паника, с которыми они подходят к решению цвета, когда они с ним сталкиваются. Если обратиться к истории их работ, становится ясно, что они используют цвет с превеликой осторожностью, со страхом. В начале своей карьеры они применяли «картофельные» цвета, абсолютно не резкие… Что может быть более трогательным, чем это? Из писем следует, что они не считали себя достойными цвета, пока еще не были готовы браться за него и действительно писать.

Концепт — это яркий цвет, он бывает опасен, может захватить и свести с ума. Но без создания концептов невозможна философия, иначе она будет просто рефлексией. Концепт — это произведение новизны, скорости и интенсивности, «новое понятие». При этом он не может возникнуть на пустом месте без истории философии. Именно по этой причине Делез поначалу не гулял в одиночку, у него всегда была компания, своя команда. Только через некоторое время он решит избавиться от «философского Эдипа» и начнет говорить от первого лица.

Рисование красками, творчество концептов — это всегда присутствовало в работах Делеза, однако в полной мере проявилось в двух публикациях в конце шестидесятых годов. Революционность Делеза росла параллельно с взволнованностью эпохи и отдельных социальных групп, в частности студентов. И вот — наступает 1968 год, культовая во всех смыслах дата. Делез публикует диссертацию «Различие и повторение» и дописывает в это же время «Логику смысла», которая выйдет в 1969-м.

Защита диссертации происходит на фоне студенческих протестов. Принимающая комиссия почти не слушала кандидата, а наблюдала лишь за дверью — оттуда могли появиться боевые группировки. Делез потом будет вспоминать, что это, наверное, был единственный случай, когда комиссия боялась процесса защиты больше, чем сам кандидат. Всё прошло быстро и успешно для Делеза — он получил степень доктора гуманитарных наук.

Место для остановки

Нельзя воспринять всерьез высказывание Делеза о скучности профессорской жизни, связанной с отсутствием биографии. Его жизнь вовсе не была скучной. Можно даже тавтологично сказать: главным действующим лицом в его жизни была сама жизнь. Прогулка Делеза проходила по самым разным локациям и касалась разных состояний: он прошел путь от беспризорника и двоечника до профессора, чьи лекции сопровождаются забитыми до отказа аудиториями. После 1970 года Делез также активно пишет, в 1972-м в соавторстве с Феликсом Гваттари выходит первый том «Капитализма и шизофрении» — «Анти-Эдип». За несколько месяцев книга становится философским бестселлером, и Делез перерастает из оригинального французского, но локального философа во всемирно известного автора, которого начинают всё время куда-то приглашать — на конференции, конгрессы, телепередачи (он не любил ни один из этих форматов) — или просят дать интервью.

Устав от преподавательской деятельности, Делез уйдет на пенсию в 1987-м, успев за почти два десятилетия прочитать большие курсы по философии кино, курсы о Лейбнице, Спинозе, о логике ощущений и др. Часть из них будет расшифрована и издана в виде книг.

На всём этом пути основополагающим фактором формирования и главным предметом философствования Делеза и в книгах, и в лекциях был концепт Жизни (в скрытом или проявленном виде) — жизни как силы, аффективного потока, множественности, некой сети или же события. Мышление есть способ жизни, а жизнь — способ мышления — вот как формулируется этот принцип Делеза на античный манер.

В некоторые моменты жизнь Делеза, его биография со всеми противоречиями и парадоксами выходит на первый план, становится важнее мыслительных построений, несмотря на все его высказывания «против» и попытки «ничего не помнить». Те пейзажи, которые Делез наблюдал по дороге на работу, как они отразились в его текстах? Белые камни, которые он собирал во время протестов, чтобы закидать ими полицейских, — как в этом отразилось его понимание эстетики? Как анорексия супруги Делеза повлияла на главные концепты его философии? Этот ряд вопросов можно продолжить. Ответ на них кроется в некой эмпирической составляющей, в некой жизни, в реальном выходе на улицу для прогулки и наблюдений.

Продолжение следует.