Про секс — можно, про Тито — нет. Как рок в Югославии избежал репрессий, но проиграл национализму борьбу за идеологию будущего

В лозунгах Югославии были не только антифашизм, братство, единство и солидарность рабочего класса, там еще особо упирали на молодежь. Культурная политика государства формировала из молодых жителей Югославии социальный класс. Им вместо национальной идентичности прививали наднациональную — они не сербы, хорваты или словенцы, а югославы. Так власти пытались решить проблему этнических конфликтов в стране.

Исследовательница Любица Спасковска предполагает: терпимость лидера Югославии Иосипа Броз Тито к рокерам объяснялась тем, что он видел рок частью новой молодежной идентичности, которую можно было назвать именно югославской.

Пока в Польше или Чехии рокерам запрещали выступать, в Югославии рок был в теле- и радиоэфире. Дошло до того, что группу Bijelo Dugme пригласили выступить перед президентом Тито в канун нового, 1975 года в Хорватском национальном театре. В группе, кстати, на гитаре играл Горан Брегович — в будущем кинокомпозитор, прославившийся благодаря фильмам Эмира Кустурицы.

Некоторые социологи называют причиной терпимости желание сблизиться с Западом, поскольку Тито постоянно лавировал между двумя сверхдержавами, набирая у обеих кредиты на защиту от них же. Хотя Югославия и была социалистической, впервые США оказали ей помощь еще в самом начале холодной войны: в 1950 году Югославия получила от Гарри Трумэна гуманитарную помощь и вооружения, а в 1951-м — 29 млн долларов на оборону от СССР. При этом Югославия вошла в движение неприсоединения к двум политическим блокам.

Хотя после войны Тито начал коллективизацию, с притоком долларового капитала колхозы распускали, землю возвращали в частные руки, а предприятиям позволяли свободнее распределять прибыль. Благодаря иностранным инвестициям в стране начался экономический рост, и жители Югославии пристрастились к западному стилю потребления: бросились скупать технику, мебель и прочее. Вещизм впоследствии станет важным мотивом в формировании рокерской субкультуры. Таким же значительным было и культурное влияние.

И хотя в стране сохранялась монопартийность, а до 1980 года работала тюрьма Голи-Оток, использовавшаяся для перевоспитания антикоммунистов, никогда не считалось лишним пожалеть патлатых гитаристов и показать им свою лояльность. Государство давало деньги на концерты и фестивали, считало рокерскую критику общества дружеской и полезной. Однако не обходилось и без цензуры, да и Тито, лавировавший между двух мировоззрений, был не очень-то честен в своих мотивах.

Культура стала одной из немногих сфер югославского общества, где позволялся плюрализм, а вот в политике всё было едино и тоталитарно. Например, в середине 1970-х государство вынудило студенческую молодежную партию Словении войти в Союз социалистической молодежи, а в ней участвовали многие деятели рок-движения. Радина Вучетич в статье «Рок-н-ролл на Западе Востока» предполагает, что таким образом властям было проще разобраться в тонкостях андеграунда, сделав все его активности официальными. Так можно было выделить действительно опасные элементы и атаковать их, как в деле словенских «наци-панков», о котором речь пойдет ниже.

Тем не менее рокерам и правда позволяли многое. Радио «Свободная Европа» в докладе 1984 года отмечало, что югославские тв-шоу, клипы и группы носят названия вроде «Дориан Грей», «Идолы» или «Видеосекс», а одна из ведущих нью-вейв-групп страны называлась Električni Orgazam.

Отметим, что относительная сексуальная свобода была характерна для большей части европейского соцлагеря, за исключением СССР, Албании и Румынии. Даже в ГДР, более авторитарной республике на фоне Югославии, гомосексуальность декриминализировали в 1968 году, а натуризм был значимым общественным движением в 70–80-е.

Но не всё было так радужно. В стране существовало только две профессиональные студии звукозаписи, и принадлежали они государству. Чтобы попасть туда, нужно было пройти цензуру Комитета по китчу, определявшего художественную ценность записей. Искусство, которое считалось несовместимым с социалистическими ценностями, облагалось налогом в размере 31,5%. В решениях комитета отражались принципы титоизма: относительную свободу имело всё, что не касалось политики. Про секс — да, про решения коммунистической партии, Тито или национальный вопрос — нет.

В 1987 году в республике насчитывалось около 5000 групп, а самые известные музыканты продавали до 500 тысяч копий пластинок. Прорыв в продажах начался после 1975 года, когда альбом Šta bi dao da si na mom mjestu от Bijelo Dugme разошелся тиражом в 200 тысяч экземпляров. Страна стала центром музыкального туризма — например, туда массово приезжали рокеры из Чехословакии. Югославские звукозаписывающие компании даже выпускали лицензионные записи западноевропейских и американских музыкантов.

Югославию и другие социалистические республики наглядно сравнил немецкий журналист Рюдигер Россиг, долгое время проживший на Балканах:

«Будучи молодым панком, несколько раз я гостил у родственников в Восточной Германии. Чиновники не пропускали меня через границу только потому, что им не нравилось, как я выгляжу: кожаная куртка, мартенсы, прическа. В СФРЮ на меня никто бы даже не взглянул, там было чувство свободы».

Всё идет не по плану

На самом деле никакого коммунистического варианта рокерской субкультуры не получилось, а рокеры в итоге протестовали против советской власти и оказались в идеологической оппозиции. Но других вариантов развития, пожалуй, и не было.

В соцстранах некоторые жанры имели совсем другое социальное происхождение, нежели в капиталистических. Например, британские панки вышли из рабочего класса, поддерживали забастовки профсоюзов, члены которых теряли работу. В Восточном блоке все жанры рождались в интеллигентской среде, протестующей против цензуры и тоталитаризма. Даже панк преимущественно был одним из интеллектуальных способов сопротивления — вспомнить хотя бы Егора Летова.

И хотя в Югославии рок был легален, тенденция сохранилась, что в итоге вылилось в участие музыкантов в протестном движении. Например, на независимом Radio Student работал политический журналист Игорь Видмар. Он же помогал издавать альбомы Pankrti, называвших себя «первой панк-группой за железным занавесом», а в 1978 году организовал первый панк-концерт в столовой студгородка в Любляне.

Почему же из рокеров получились плохие партийные активисты и неправильные комсомольцы? Одна из главных причин — экономический рост в период либерализации экономики (вызванный в том числе кредитами и от Запада, и от СССР). Доходы семей выросли, югославы массово скупали телевизоры, проигрыватели, стиральные машинки и скутеры.

Коммунистические идеалы в их головах вытеснило простое и радостное потребление, а вслед за ним пришел индивидуализм, нашедший отражение в рокерском бунте.

К тому же югославам было проще выезжать за границу, нежели жителям СССР. Когда началась безработица, Тито открыл границы для дешевой рабочей силы. В другую сторону двинулась молодежь, которая в капиталистических странах насмотрелась на хиппи и панков, переняв классические модели поведения и мышления этих субкультур.

Система образования в Югославии была под партийным контролем, и в ней какие-то альтернативные способы реализации, выходящие за пределы социалистических шаблонов, не допускались. Такой разрыв между политикой и культурой делал молодежь радикальнее, привлекал ее к протестному активизму, из-за чего в стране даже появился лозунг «Коммунизм против коммунизма».

Из-за доступности информации о западных субкультурах и подражания им под ударом в Югославии оказались сферы общества, с музыкой, казалось бы, не связанные. Рокеры размывали гендерные стереотипы, которые, несмотря на заложенную в коммунизме идею равенства, находились всё на том же патриархальном уровне.

Во время Второй мировой родился мифологизированный образ идеальной Партизанки, во многом ассоциировавшийся с каноничной фотографией Мили Марин. Такая женщина и в бою хороша, и в работе сильна, и как мать пригожа, да еще и патриотка идеальная. После окончания войны и наступления эры потребительства некоторые из этих аспектов отпали, но идеал матери и домохозяйки не ушел.

Женщины по-прежнему были представлены в традиционных ролях и почти не попадали на руководящие должности.

Женские панк-группы вроде Tožibabe, Milosevic и Boye протестовали против стандартов женской красоты: носили кожу, короткие прически и темный макияж (косметика в принципе была дефицитным товаром, а югославские феминистки боролись за доступ к ней, чтобы подчеркнуть женственность и индивидуальность).

В своих текстах они возмущались ограниченным выбором ролей, который им предоставило общества. Как пели Boye, «Достаточно, достаточно, достаточно, / Мне всего хватило, / В микромире / Больше нет места». Агрессия панка контрастировала с чувством пассивности, присущим женщинам в Югославии. Мини-юбки и сетчатые чулки можно было легко достать в магазинах, а вот тампонов часто не хватало — панкессы иногда носили их в ушах, подчеркивая, что в Югославии отсутствовала дискуссия о принятии женского начала.

В 1976 году Словения декриминализировала гомосексуальность. В 1980-м был создан театральный коллектив FV 112/35, ставший платформой для продвижения панка и другой альтернативной культуры. Он выпускал записи, касавшиеся разных аспектов гомосексуальности, организовал кинофестиваль Magnus, где показывали картины о геях и лесбиянках.

Четверо участников FV создали группу Borghesia на стыке готик-рока и индастриала. Они использовали БДСМ-эстетику для критики югославского общества, секс в их творчестве был аллегорией властных отношений: в клипе So Young перемежались архивные кадры военных маршей и эротические записи из панк-андеграунда.

В схватке капитализма и коммунизма первый победил еще и потому, что научился использовать средства второго для распространения своих идей. C 1976 года Организация социалистической молодежи Хорватии на деньги правительства выпускала журнал Polet, который был одним из главных распространителей югославского рока и даже организовывал концерты.

Некоторые статьи выходили за рамки дозволенного партией — например, журналисты критиковали потребительский стиль социализма, сформировавшийся в Югославии.

Правительство потребовало прекратить безобразничать, а когда Polet отказался, то его вынудили остановить работу. Казалось бы, идея о легальном контроле диссидентов в действии. Однако журналисты ушли в другие издания и не прекратили поддерживать антиправительственные настроения. Их голоса, как показали дальнейшие события в Югославии, оказались слышны.

Панк и национальный вопрос

Как пишет исследователь Падрейк Кенни, рокеры сыграли одну из важнейших ролей в формировании нового мировоззрения жителей Югославии. Своей борьбой за свободу и индивидуализм они заставили многих сомневаться в коммунистических ценностях. Однако нельзя сказать, что они переманили всех на свою сторону. Рокеры скорее расчистили пространство, открыли сознание югославцев для других идей. Среди них был и национализм, который и победил в борьбе за людские умы.

Среди панков не были популярны идеи доминирования собственной национальности над другими. Однако нашлись группы, озабоченные угнетением своей культуры и боявшиеся натиска глобализма. Хотя их взгляды не отличались радикальностью, они подготовили почву для грядущего конфликта в Югославии на национальной почве. Центром такого охранительного движения стало боснийское Сараево, где возникло движение новых примитивистов. Хотя в конце 1970-х в Боснии вспыхнула религиозная нетерпимость к христианскому населению и зазвучали требования о возвращении к традиционным мусульманским обычаям, рокеры были настроены мирно.

Мусульманская Босния, исторически самый западный форпост Османской империи, была самой мультикультурной частью Югославии. Она совмещала черты и западной, и восточной культур и выглядела своеобразной Югославией в миниатюре, поскольку там жили представители всех национальностей и религий республики. Однако в культурном плане Босния находилась на задворках: в ней не видели самобытности, ее культурой особо не интересовались, считая примитивной.

Возникшее в начале 1980-х панк-движение новых примитивистов пыталось изменить смысл обидного слова, превратив особенности боснийской культуры из причины стыда в источник гордости и коллективной идентичности.

Взяв интернациональное панк-звучание, сараевские группы дополнили его местными традициями: например, севдалинкой — городской любовной песней боснийских мусульман. Они представляли свое место обитания как основу самобытности, обнаружив в Сараеве уникальный культурный вклад, ранее незамеченный. Новые примитивисты пели про обычных людей, их жизнь и труд, которые ранее широко не освещались. Лидеры движения Zabranjeno Pušenje написали песню «Сердце, руки и лопата» — это история человека из рабочего класса, который выполняет монотонную работу с гордостью и интересом. Песня отчасти представляет собой дань уважения Алии Сиротановичу, шахтеру из боснийского города Бреза и одному из первых Героев Социалистического Труда, который был изображен на купюре в 20 000 югославских динаров: «Его мечта шокирует, / И его мечта — / Тысяча тонн за один день».

В творчестве Zabranjeno Pušenje также прослеживается мотив антиглобализма, выраженный в страхе за сохранение боснийской культуры перед лицом западной культуры потребления, которая всё активнее захватывала Югославию. Их песня «Я не хочу быть немецким статистом в субсидируемом фильме» отсылает к югославскому военному фильму «Вальтер защищает Сараево». Вспоминая историю антифашистского сопротивления в Сараеве, панки проецируют защиту от западных соседей на актуальную культурную ситуацию: «Я не хочу быть немцем / В субсидируемом кино, / Я не хочу быть лишним / В жизни или в кино».

Но были среди рокеров и те, кто предчувствовал грядущий развал Югославии из-за национальных распрей и воспринимал это как травму. В том же Сараеве возникло рок-движение «новых партизан», которые утверждали, что отсутствие единой скрепы у национальностей Югославии — это ее сила, а не проблема.

Своими песнями «партизаны» пытались ослабить государственную жесткость, поддерживали мультикультурализм и старались пробудить гражданский активизм для защиты страны — объединиться, а не проявлять эгоцентризм.

Bijelo Dugme написали песню «Плюнь и пой, моя Югославия» с воинственно-патриотическим посылом: «Югославия, вставай на ноги, / Пой, пусть тебя услышат. / Те, кто не слушают песни / Будут слушать бурю». Тот же альбом открывается песней Padaj silo i nepravdo, популярной у партизан Второй мировой, в исполнении детского хора. Во время войны ее пели для поднятия боевого духа.

Словения в авангарде

Среди югославских республик Словения была самой богатой и индустриально развитой. Именно она быстрее всех двигалась к отделению от Югославии. Весной 1987 года группа интеллигенции, объединившаяся вокруг журнала «Нова ревия», опубликовала свои предложения к словенской национальной программе, они содержали требования о политическом плюрализме, демократии, рыночных преобразованиях экономики и государственной независимости Словении (возможно, в рамках югославской федерации). Требования вызвали протест и осуждение по всей Югославии. Однако еще до 1990 года Словения приняла новую Конституцию, по которой республика больше не считалась социалистической, а также вводились свободные выборы.

Совсем не совпадение, что в Словении было самое развитое рок-движение, особенно по части панка. К 1980–1981 годам улицы республики, особенно столичной Любляны, заполонили панки. Тематических пабов, как в Британии, особо не было, поэтому рокеры атаковали единственное, чем могли пользоваться, — городское пространство. Они не просто проводили там время, а весьма агрессивно внедрялись в него: например, центральная площадь Любляны была исписана граффити, пародирующими коммунистические символы, и переименована в площадь Джонни Роттена.

Музыкальное движение накопило энергию, которая не могла развиваться в партийных границах, как бы власти ни пытались этого добиться. Некоторые активисты вроде упоминавшегося Игоря Видмара и журналиста Петера Млакара, будущего участника группы Laibach и основателя организации Neue Slowenische Kunst, продвигали панк на радио, выпускали пластинки и комиксы. Постепенно словенским властям надоело терпеть подобное поведение, и панков стали понемногу прессовать. В начале 1980-х газеты клеймили их нацистами, особенно после дела с Dead Kennedys. Трое панков в Любляне носили значки с обложкой сингла DK Nazi Punks Fuck Off, где была изображена перечеркнутая свастика. Своей песней американцы атаковали увлечение неонацизмом и нацистской символикой, которое распространилось среди западных панков в 1970-е: You still think swastikas look cool / The real Nazis run your schools.

Газеты назвали люблянских панков членами нацистской партии, и в итоге их арестовали за попытку создать четвертый рейх. Своим решением власти как бы сообщали, что начали воспринимать рокеров не как альтернативную культуру, а как угрозу. А причиной тому стали именно панки, которые пропагандировали куда более радикальный индивидуализм, чем югославские власти могли допустить.

Изменение настроений власти ярко демонстрируют события с упомянутым Игорем Видмаром. Он стал костью в горле после организации концерта в поддержку польского движения «Солидарность», статей про заговор властей против панков и антиправительственных расследований.

Чтобы атаковать Видмара, использовали всё тот же ловкий повод — обвинили в нацизме. Он провел в тюрьме 30 дней за ношение значка с Dead Kennedys.

Через год Видмар художественно отомстил, поставив в эфире своего радиошоу Deutschland über alles в исполнении Нико. Песня, конечно, не нацистская, но скрытые аллюзии нашли и слушатели, и власти. Вскоре Видмар уже объяснялся в суде, что на деле проверял «готовность к национальной обороне» и реакцию народа на возможную провокацию, но от 20 суток это его не уберегло.

Студенты Люблянского университета одни из первых начали протестовать: против повышения арендной платы за общежития, войны во Вьетнаме, визита Никсона в Югославию, советского вторжения в Чехословакию, отсутствия прав у словенского меньшинства в Италии и многого другого. Их представляли продвигавшие панк-сцену журналы Mladina и Problemi, которые поддерживала Лига социалистической молодежи Словении. Mladina служил голосом оппозиции и протеста против власть имущих, публиковал политическую критику, продвигал пацифистские позиции и был одним из самых политически влиятельных журналов в стране. В частности, он вел кампанию против Югославской народной армии «как недемократического института, всегда готового к военному перевороту». Problemi определил метод панков как имитацию идеологического языка и бытовых ритуалов югославской системы самоуправления, тем самым обнажающую ее механизмы контроля.

К рок-сцене прямо не относилась индастриал-группа Laibach, однако по уровню провокации она оставила многих панков позади. Ее участники эксплуатировали нацистскую эстетику, носили военную форму, использовали милитаристские позы, пародировали пропаганду Третьего рейха и даже в качестве названия взяли немецкое наименование Любляны. В одной из своих самых известных песен — Life is Life — они изображают преувеличенную версию военного гимна, играя драматическую фоновую музыку в соответствующем стиле.

Своими провокациями Laibach подчеркивали схожесть Югославии и тоталитарных режимов. Одна из самых известных акций коснулась культа личности Тито, а точнее явления, которое сохранилось даже после его смерти в 1980 году и всё чаще своей нелепостью вызывало у молодежи усмешку. Речь о молодежной эстафете, заканчивавшейся 25 мая — в день рождения вождя, который стал государственным праздником: из родного для Тито Кумровца в Белград несли поздравления от молодежи всей республики.

К эстафете проводился конкурс плакатов, и в 1987 году победил коллектив Neue Slowenische Kunst, куда входили и Laibach. На плакате был изображен атлетически сложенный светловолосый мужчина, взбирающийся на валун, с большим югославским флагом в одной руке и жезлом в ​​другой.

Дизайнеры взяли плакат времен Третьего рейха, заменили нацистский флаг на югославский, факел на жезл, а на фоновом флаге вместо свастики поместили пятиконечную звезду — символ титоизма.

История Laibach хорошо иллюстрирует изменения, которые происходили в Словении, находившейся в авангарде стремительно меняющейся ситуации в Югославии. В 1983 году правительство запретило все публичные выступления индастриал-группы. Произошло это после концерта в Загребе, на котором музыканты показывали нарезку из официальных кадров с Тито и порно, а сам вождь был представлен в образе эрегированного пениса. В 1988 году прокуроры Словении решили не выдвигать обвинения по делу о плакате ко дню рождения Тито, сославшись на свободу художественного самовыражения. А уже в 1990-м прошел референдум, на котором 88,5% жителей Словении проголосовали за независимость от Югославии.