Видведь, серенький козлик, «асЁл напракат» и 12 (не)известных заумников русской литературы
Объектом академического изучения заумь стала практически сразу после появления в культурном контексте в 1912 году, а интерес исследователей и писателей к заумному языку возрастал на протяжении всего ХХ века и не закончился по сей день. Конечно, к середине 1960-х заумь потеряла утопический потенциал, став еще одним небанальным литературным приемом (языком) в череде других небанальных литературных приемов (языков). Но парадоксальным образом не стала менее трансгрессивной: к зауми авторы обращаются, когда хотят деструктурировать конвенциональный язык, показать его «слепые пятна», которые могут быть связаны с телесностью или новым восприятием пространственности. Литературовед Денис Ларионов отобрал 12 авторов, чье обращение к заумному языку на протяжении XX–XXI веков кажется ему новаторским и продуктивным.
Илья Зданевич, Ильязд, Зда — легендарный человек, который вместе с Алексеем Крученых основал группу «41 градус» и грузинский футуризм в целом, вместе с братом Кириллом Зданевичем открыл наивного художника Нико Пиросмани, а также, экспортировав идеи зауми во Францию, связал русский авангард с европейским дадаизмом. Кроме прочего, Зданевич — автор ряда заумных драм, или «питЁрки дЕйстф», о фривольных похождениях и трансформациях осла, которые он объединил в цикл под названием «аслааблИчья».
Василиск Гнедов, изначально примыкавший к кругу эгофутуристов, в скором времени стал одним из корифеев футуризма вообще, наряду с Хлебниковым и Крученых. Особого внимания заслуживает книга под названием «Смерть искусству», в которую вошли пятнадцать поэм-моностихов, в том числе великая «Поэма конца», представляющая собой пустой белый лист. После этого Гнедов надолго прекратил писать, но возобновил неподцензурную творческую деятельность уже на пенсии, пройдя через сталинские лагеря.
Слезжит рябидии труньга сно -
Коневама усмешки подтишок,
Да замолчите ж нечисти ругты -
Глазами выкрасил подол мозга,
Зверями ястребло пьяны гага -
Сквозь солнце плещется моя нога.
Съезжает с кручи костыль средины
Нечаят желтый скачков вихры,
За хвост нырнула игры кладбище
Кобылья проседь стучит виски
Гормай у сланца щипцы съедая
И горы руки подняли продн.
Крылышко батюшка камешек горя -
Ябеда радугу глаза,
Вынырник пальца стального
Поморю вскочит в рукав
Ягода стражи не больно
Еду на черствых буграх.
Обэриуты
Отношение обэриутов к зауми было сложным: с одной стороны, они чуть ли не манифестарно отрицали ее значимость, с другой — активно использовали в своих произведениях. Но если для кого-то из них заумь была редким и в общем достаточно случайным, мало отрефлексированным приемом (Александр Введенский), то для кого-то она стала дверью из бытовой нелепости в пугающее измерение трансцендентного абсурда (Даниил Хармс) или послужила «основным» языком создания текстов (Игорь Терентьев).
Александр Введенский
(1904–1941)
Из цикла «10 стихотворений александравведенского»
шопышин А шопышин А шопышин А шопышин а
ноет поперечен крыло поломали стало как в бочке стало сельдь
была голова круглой хвост был длинный глаза два гривенника агарусный ШАРФ
ты отчего ржавая
отчего на простынях
отчего при лампочке
УшЕЛОГая
Вспыхнул керосин и потух полосы ночные пошли и выглянув из-за лампы пуп и застыл
Плесневая струйка ползет в ней царствует бензИН в узком платьЕ
Струйка тир-тир-тир лиски это не отверстие мячик гриб в углу
а над грибом одна звездочка и страшно высоко как пустошь
написано было ФАТА УГЛЕКОП ОЛИФА СЕЛЕДКА
Даниил Хармс
(1905–1942)
Из пьесы «История Здыгр Аппр»
Здыгр аппр устр устр
Я несу чужую руку
Сдыгр аппр устр устр
Где профессор Тартарелин?
Где приемные часы?
Если эти побрякушки
С двумя гирями до полу
Эти часики старушки
Пролетели параболу
Сдыгр аппр устр устр
Ход часов нарушен мною
Им в замену карабистр
На подставке сдыгр аппр
С бесконечную рукою
Приспособленной как стрелы
От минуты до другою
В путь несется погорелый
А под белым циферблатом
Блин мотает устр устр
И закутанный халатом
Восседает Карабистр
Он приемные секунды
Смотрит в двигатель размерен
Чтобы время не гуляло
Где профессор Тартарелин?
Игорь Терентьев
(1892–1937)
Серенький козлик
Моснял мазами сено
Кутка неизверная
Тена фразам исчерна
Нерно прокатом
Окатом высокотом
Вуста уста стали
Сихи мелбормхаули
Мотма борма смений
Выборма вылисма вымотма
Выбормотался гений
Вот как.
Тихон Чурилин
(1885–1946)
Тихон Чурилин в 1910-е годы издал два сборника стихов (которые были высоко оценены Мариной Цветаевой), а в 1918-м был «избран в число 317 Предземшара». Создатель литературного персонажа Кикапу, «мертвого Пиерро, Кикапу кромешного». В советское время жил в нищете, с 1930-х годов не печатался, несмотря на обращение деятелей культуры. В передаче Чурилина известны слова Б. Эйхенбаума: «А. Белый, идя от Гоголя и Лескова, попал в тупик языка и форм, а Тихон Чурилин продолжил гениальное наследие в замечательном по языку, форме и образу произведении, творчески самостоятельном и ценнейшем». Элементы заумного языка вводятся Чурилиным в собственные тексты крайне дозировано, являясь иллюстрацией к тезису А. Крученых: «Заумная поэзия хорошая вещь, но это как горчица — одной горчицей сыт не будешь».
Орган — хору
Океан пьяный! трезвые вей сейчас.
Перезвон на тризные скирды, на кики, кикиморы
мора.
О ра, народ, органный лад — гармоник гой исчах.
Вой и вой и ваи конца — о ра, ора, ора!!!
Сахар!! — хор.
Хлеб!! — хор.
Свет!! — вой, вой,
И от дров гром гробный свой.
Саваны шейте, шеи готовь,
Топоты в тину вдавите.
— Это новь
Дети, вдовицы.
А птичьи тики да токи часов,
А сов по ночам лопот...
Готовьте, готовьте святой засов
Чтоб друга и другу не слопать.
Юриц Марр
(1893–1935)
Юрию Марру, чье большое собрание произведений (пока в неполном виде) было впервые издано лишь год назад (не считая «Избранного» в 1995 году), пожалуй, еще только предстоит быть прочитанным. В то же время фамилия поэта, к большому сожалению, относится к разряду «печально известных»: его отец, Николай Марр, олицетворял собой сталинскую политику в области лингвистики, ее отставание на многие десятилетия от мировой науки, а также многочисленные репрессии против профессуры и другие особенности советской системы 1930-х годов. Следующее стихотворение филолог Леонид Кацис относит к типу «квазизаумных», что объясняется прослеживаемой здесь имитацией пьяной речи (это следует из воспоминаний самого Ю. Марра):
лъстъ постА несостОпъ…
лъстъ постА несостОпъ
мы два пьяных пупакОЙничка
выпятПОшта паптЯба
СТУТУП ПатаГОнцы
Пропоъсть сто попа въ гробъ
Бругалъ мимямъ
невъупОр провкУ пыктить
паткЕт
с Б ургУдным падКИдышемъ
Миилай
Владимир Эрль
(1947)
Сегодня Владимир Эрль известен как публикатор и исследователь творчества обэриутов. Но не менее важно и то, что в 1960-е он стоял у истоков легендарной литературной группы «Хеленукты». В его собственных стихотворения заумь встречается не часто, но всегда к месту: для нас значимо, что он одним из первых молодых неподцензурных поэтов 1960-х годов обратился к ней, стремясь отразить странный и противоречивый мир, созданный сознанием архивиста. Важно и то, что в 1960-е Эрль пишет экспериментальную повесть «В поисках за утраченным Хейфом», где среди множества других литературных языков находится место и для зауми.
Несмотря на то, что Евгений Харитонов писал и стихи, он больше всего известен прозаическими текстами. По большому счету Харитонов системно использовал заумь при написании только одного текста — достаточно обширного «Романа», прочертившего границу между его ранним и поздним творчеством. «Роман» представляет собой многостраничную визуальную партитуру, в которой Харитонов экспериментирует со способами набора слов на печатной машинке, выдумывает новые слова и разрушает любое представление о цельном нарративе. Действительно, заумь оказывается здесь индексом разрушения и фрагментации, которым подвергается конвенциональный язык и мужское тело соответственно.
Сегодня очевидно, что Ры Никонова (Анна Таршис, взявшая себе заумный псевдоним) — одна из ключевых фигур неподцензурной советской поэзии: она не только активно работала как поэт, но и вместе с мужем Сергеем Сигеем была редактором культового неподцензурного журнала «Транспонанс». По-видимому, смысл своей деятельности она видела в сохранении и исследовании наследия исторического авангарда, а также в воспроизводстве авангардного импульса в новой, послевоенной культурной ситуации. В собственных текстах (над которыми она могла работать годами и даже десятилетиями) она часто обращалась к заумному языку, придавая ему дополнительную пластичность и ироническую парадоксальность. Также Никонова сделала заумные тексты частью своих неповторимых, чарующих перформансов.
Ве -ветвь
бли -блик
острибьёр
пур -пур
буль -бьон
камарьёр
бо -стон
бон -тон
батальбьён
Анна Альчук
(1955–2009)
Анна Альчук принадлежит к авторам, которые обратились к использованию зауми уже в новую, информационную эпоху. Как и другие, условно футуристические черты, заумь была необходима Альчук для особой пластичности языка, который призван отразить почти незаметные переживания современного человека, опрокинутого в информационный шок и неразрешимые психологические дилеммы. Подобное авторское стремление носило для Альчук политический характер: она была одной из немногих поэтесс, обратившихся в 1990-е годы к отчетливо феминистским темам.
Из цикла «Сов семь» (1989)
испис Т
лета
на исходе У
билист
сор
вавшийся
***
лесвет сетьмы
ве(т)ер рыбык
лодок сквозь
к...
Из цикла «Оволс» (1996–1999)
смех схем
мух сох
ОВОЛС ЕЛАЧАНВ
***
смертеп
ерЬ
пет
лятЬ
Ь
Василий Ломакин
(1958)
Василий Ломакин начал писать стихи еще в 1980-х годах, но первые его публикации относятся к началу 2000-х. Именно в этот период Ломакин начинает экспериментировать с различными способами выражения психоделического или любого другого трансгрессивного опыта, в результате чего приходит к напоминающему заумь рассыпающемуся поэтическому языку. В нем развоплощаются любые смыслы, а оборотная сторона этого языка таит дезинтеграцию, безумие и смерть.
ВИДВЕДЬ
*
* *
Видведь
первые иллюмины
пискал вечке и
равствет иллионам
кровно частно-выбранным
*
* *
По дороге зелёная
луна моря
при дороге... ртая
*
* *
Где мороз звонит ци
на разреницу ми погота
*
* *
Красные побои споминая
рука в грудь кол гвинтит
ужас до того и не пил бени
но танциалъ в приморской
воздушной смеси
*
* *
Небеннедвима
тихонтактрисс
*
* *
Пери
гонкая лоном
колкое стремя
*
* *
Со свяще
тверой
чернныи злойзаж, я ппы
ите на
сту
*
* *
Пони льстят комедии
раздет этот, пятки отбивая
вы горите, веря в искусство
есть львов статуи жёлтые...
*
* *
Рана, шаткая рюмка
па́рная на стекле дактила
полный меняется руками дар
она звенит, тихомиря...