Мобильные izbushkas, новый народно-уличный танец и фешен-фильм про однорогого лешего: социально-культурные проекты, которых мы с нетерпением ждем в 2021-м, и другие инициативы участников фестиваля «Таврида»

Илья Карапыш
доцент кафедры искусства балетмейстера Челябинского государственного института культуры

---

В России существует стандартный народный танец, который видели все: на сцене шестьдесят человек, все танцуют в унисон, образуя круг. Яркий пример — русский танец «Лето» Игоря Моисеева. Так вот этот народный танец был придуман в советское время, чтобы развлекать членов компартии. Это некий фольклор, который прошел через призму классического танца.

Сейчас такой народный танец неактуален. Самая главная проблема — он очень симметричен. Там царит квадратно-гнездовое построение.

А в наше время все работают в 3D-формате: используют новые танцевальные рисунки, увеличивают амплитуду движений, по-новому осваивают пространство сцены, например, уходят в партер (падают на пол. — прим.авт.), благодаря чему создается эффект «верх-низ». Но советская форма настолько устойчива, а наши государственные ансамбли настолько пропитаны духом построения Игоря Моисеева, что так просто от этого не уйти.

Игорь Моисеев, конечно, в свое время совершил революцию. Ансамбль Моисеева — давно эталон и мировая знаменитость. Начав с нуля (никогда и нигде не было аналогов тому, что он задумал), Моисеев создал новый жанр — сценический народный танец — и выстроил собственную уникальную систему, без которой не могла бы появиться ни студия при ансамбле, ни многочисленные коллективы-последователи. И я сам воспитан на его образцах народного танца.

Но время не стоит на месте, и нам нужно двигаться вперед. Иначе из народного танца уйдут вообще все, потому что народный танец большинство людей смотреть не хочет.

В «фольклоре» интересно находиться. Но это когда ты во всем этом участвуешь — тебе весело и хорошо, а когда ты зритель и смотришь на танцоров и вокалистов — ну такая тягомотина! Ходят и ходят, ходят и ходят, поют и поют.

Чтобы это было смотрибельно, это нужно проносить сквозь современные решения сцены.

И есть, кто этим занимается — фонд развития народного танца Натальи Карташовой и Татьяны Реус начал искать новые формы народного танца, Заслуженный коллектив народного творчества Челябинской области ансамбль «Ералаш», ансамбль «Юность Сибири». Но все новое — хорошо забытое старое. Поэтому они начали выцеплять фольклорные изюминки, а потом сверху накладывать современный танец, его пространственные решения. Это, в моем понимании, и есть антишкола народного танца — разрушение советского стереотипа. Но по-настоящему в стране этим занимаются несколько человек.

Так что, когда я увидел, что формат на «Тавриде» называется «Антишкола народной культуры и хореографии», я обалдел. Мне стало очень интересно, как они это сделают, как будут преподносить этот материал.

В моей антишколе было два эксперта: один — Виктор Шершнев, второй — Александр Литовченко. Они меня поразили своей энергией — она у них зашкаливала, хотя оба, наверное, уже на пенсии.

Первый больше отвечал за советскую школу, а второй показал, как можно иначе: познакомил нас с казачьей культурой. Такие положения иногда выкидывал экстравагантные! Например, хлопок по бедру — он вроде уместен, а вроде нет. Советчина сказала бы, что так нельзя. А в жизни почему нет, когда ты танцуешь и в порыве?

В общем, они дали нам кучу хорошего материала, который я использую даже сейчас, дали много фольклорной музыки. Я был впечатлен.

Стать экспертом

Помимо своего курса я посещал другие: по продвижению инстаграма, на вокал даже ходил. И поэтому времени вообще не было. Я думал, что отдохну, полежу на пляже, а нет! На море был 10 минут всего. И это отметили организаторы. Меня пригласили стать экспертом в следующем году.

Если это случится, то в основе моего курса будет возвращение к фольклору, потому что фольклор — это хлеб насущный для всех хореографических изысканий. Многие современники возвращаются в фольклор: [испанский хореограф] Начо Дуато строит свою современную хореографию только на основе испанского фольклора, [французский хореограф] Морис Бежар питался фольклором. Фольклор — это кладезь, там можно копать и копать.

Второй момент — я бы втянул в народный танец уличных танцоров. На «Тавриде» были просто нереальные уличные танцоры. И если заинтересовать их, то это будет настоящий народный треш. У уличников нет советских стереотипов о народном танце, они очень свободны. А именно свободу нужно искать на сцене для народного танца.

Я уверен, что можно дать им творческое задание, и именно они придумают эту новую форму, мы уже скорректируем чуть-чуть. И танцевали бы они под фольклорную музыку, не стилизованную.

Это мы привыкли считать народную музыку до восьми — опять советская тема. А настоящий фольклор поется сложно, он не попадает в привычный ритм. Он не квадратный, что позволяет нам не квадратно воплощать на сцене хореографию.

Так что антишкола народной хореографии в моем представлении — это коллаборация фольклора, уличной культуры и академической хореографии.

Почему не получил грант?

Получить грант для меня бы не составило проблемы вообще. Проблема для меня — этот грант реализовать. У меня есть своя ниша: я работаю на кафедре искусства балетмейстера, параллельно — в замечательном ансамбле, где мы занимаемся новыми формами народного танца, мы — чемпионы России по народному танцу, победители проекта «Большие и маленькие» на телеканале «Культура», обладатели премии «Весна священная», участники фестиваля «Светлана». И у меня там полный завал. Если бы я только выпустился из вуза и не знал, что мне делать, тогда я бы, конечно, освоил грант. Это отличная возможность для новичка. А тут мне надо сбросить коллектив и студентов, на что я пойти не могу.

Антон Николаенков
архитектор, один из основателей архитектурного бюро «Архдвор»

---

Мы делаем мини-домики, которые называются Izbushka. Они небольшие, буквально 15 квадратных метров, но в них есть все для круглогодичного проживания: спальня, кухня, биотуалет, душ, буржуйка и даже маленькая сауна.

Они мобильные, поэтому их можно перемещать в заброшенные территории, а именно туда мы их и будем привозить. Если точнее, «избушки» мы поставим рядом с разрушенными памятниками архитектуры. Люди будут приезжать в эти домики и бесплатно там жить.

Единственное, в это время они должны заниматься консервацией и реставрацией памятников или проводить различные социальные и культурные мероприятия, чтобы территория стала живой, чтобы туда приезжали люди. Разумеется, все это они будут делать под присмотром архитекторов, реставраторов и художников.

Проект можно спокойно масштабировать, потому что, во-первых, домиков может быть больше, во-вторых, если мы заинтересуем местных, то они смогут жить на своей территории и помогать восстанавливать памятники.

Мы придумали «Избушку» после того, как поездили по Вологодской и Костромской областям, а также познакомились с Анор Тукаевой [директором благотворительного фонда «Центр возрождения культурного наследия «Крохино»], которая уже несколько лет восстанавливает храм в Крохино — заброшенный и затопленный. Я помогал ей в этом летом несколько дней, волонтерил, и все было отлично, только спать приходилось в палатке — домов рядом просто напросто не было. И так пришла идея создать мобильные домики.

«Таврида»

На «Тавриду» я ехал главным образом для того, чтобы получить грант. Но получил, разумеется, больше. Нам рассказывали, как правильно оформить все документы, сделать презентацию, структурировать работу, курсировать цели, а потом еще были очень крутые лекции по авторскому праву. Можно было никуда не ходить и заниматься только грантом. Но все эти лекции очень помогают при формировании идеи проекта и в жизни вообще.

Прямо сейчас мы разрабатываем проектную документацию, домики начнем строить в феврале. А в середине весны привезем их в Костромскую область — к терему Асташево. Собственники этого терема — Андрей Павличенков и Ольга Головичер — наши партнеры, они софинансируют грант. Хотя они для нас нечто большее — они наши вдохновители. Так вот, неподалеку от их терема находится заброшенная школа и церковь. Именно эти постройки мы и будем восстанавливать.

Мы не планируем заканчивать проект, когда закончится грант, мы хотим его развивать, да так, чтобы возникло целое движение. На наш взгляд, домики можно использовать не только для того, чтобы восстанавливать территорию, но и чтобы улучшать туризм в отдаленных частях нашей страны.

Конечно, в первую очередь мы делаем акцент на социальной значимости проекта, но нам никто не запрещает смотреть шире.

Буляш Тодаева
промышленный дизайнер, инженер в области устойчивого развития, сооснователь birzha.studio и автор проекта zerowaste.lab

---

Первый раз я поехала на «Тавриду» в 2017 году, это была смена дизайнеров, урбанистов и архитекторов. Тогда мы очень много практиковались и за пять дней от эскиза пришли к реально возведенной концепции — сделали детскую площадку из дерева и выставочную зону для фешен-школы. В тот же год мы придумывали, как может выглядеть Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Сочи, предлагали визуальные решения. А после — как могла бы выглядеть «Таврида», если бы она находилась в одном месте в виде некого кластера, мини-города.

И к 2020 году, когда я приехала на Тавриду второй раз, я увидела этот креативный кластер своими глазами. Больше нет отдельных школ, на которые ты регистрируешься и участвуешь только в них. Теперь можно быть везде и всюду, ходить на те лекции, которые тебе интересны, или целыми днями заниматься своим грантовым проектом.

Я выбрала второй путь и в итоге выиграла грант — 1 млн рублей, на реализацию своего проекта zerowaste.lab. Это открытая мастерская по переработке пластика в объекты искусства и дизайна. На бесплатных воркшопах дети и взрослые могут воочию увидеть все процессы вторичной переработки пластмассы и то, как из нее делают полезные предметы: украшения или даже мебель.

Некоторые участники воркшопа открывают для себя, что пластик — интересный материал, который можно использовать в творчестве, некоторые — что в России это есть и что важно именно в эту область направлять креативные идеи.

Прямо сейчас я готовлю другой проект — «Лаборатория на колесах». Это тот же проект, но мобильный. Можно будет ездить по всей России, и в самые отдаленные ее уголки привозить небольшие машины по переработке пластика, делать эти воркшопы на месте, чтобы люди знакомились с этим, увлекались этим, а потом устанавливали у себя аналогичные машины.

Почему исследовательская деятельность?

Идея делать какие-то вещи из переработанного пластика на продажу меня не очень привлекает. Если хочешь заниматься производством какого-то продукта, ты должен посвятить этому 90% своего времени и интегрироваться в существующую экономику.

Как по мне, интереснее и полезнее работать с B2B-сектором (бизнес для бизнеса — прим. авт.) и через образование, производство и дизайн браться за инфраструктурные процессы, делать продукты, которые могли бы изменить ту же экономику на системном уровне.

Сначала менять это в Москве, а потом масштабировать на другие регионы. Чтобы это сделать, нужно много специалистов, в нашей лаборатории их 30: инженеры-экологи, материаловеды, дизайнеры мебели и дизайнеры-ювелиры, преподаватели, методисты и так далее.

Важность промышленного дизайна

Информация по поводу того, что важно сортировать мусор и откручивать крышки от бутылок, есть даже на подъездах. Но она распечатана на листочках А4 и донесена некомфортным визуальным языком. Люди привыкли к совершенно другому качеству графической информации и отвыкли видеть плохой дизайн на хороших продуктах, так что многим тяжело воспринимать эти листовки о сортировке мусора всерьез. Поэтому здесь нужны хорошие дизайнеры.

Хорошие дизайнеры нужны и на производствах, когда разрабатывается дизайн нового продукта. Они могут создать такую упаковку, которая без проблем сможет попасть на переработку.

Самое простое решение — не делать пластик цветным. На заводе по переработке бутылка ядрено-зеленого цвета испортит сырье, если попадет в прозрачное, поэтому никто не хочет за это браться, и яркую бутылку отбрасывают; она едет либо на полигон, либо ее сжигают.

Другой пример: производитель шоколада хочет войти в премиум-сегмент, и тогда дизайнер берет золотую фольгу. Да, шоколадка будет стоить на 50 рублей дороже, визуально люди будут считывать, почему она стоит дороже. Но золотая фольга — это композитная упаковка, то есть упаковка, состоящая из нескольких материалов: фольги и мягкого полипропилена, а это уже не переработать. Или переработать с большим трудом.

Понятно, что все это брендинг, понятно, что таким образом компании пытаются выделиться. Но хотелось бы, чтобы производители в этом вопросе были более ответственными, чтобы конкуренцию они переносили в диджитал-среду, чтобы они соревновались между собой там, а в физическом мире оставляли ту упаковку, которая либо гарантированно попадет на переработку, либо останется дома у людей в виде подставки или мебели.

Такие проекты тоже существуют.

Наверное, самый яркий пример — это мебель Вадима Кибардина, одного из самых знаменитых русскоговорящих предметных дизайнеров. Согласно одному его проекту, на коробках из-под сока нанесена схема, и если по этой схеме упаковку разрезать и соединить с другими, то можно сделать разного рода мебель.

А прямо сейчас я рада, что все мои слова про ответственность проговариваются не просто так. Благодаря совместным усилиям неравнодушных людей несколько дней назад была утверждена новая концепция РОП — расширенная ответственность производителя, по утилизации отходов.

К 2022 году производители должны точно знать, какие материалы они используют и как их можно переработать, потому что важной их обязанностью станет соблюдение баланса: они должны будут перерабатывать столько упаковки, сколько произведут.

Татьяна Черногузова
дизайнер, художница

---

В какой-то момент я осознала, что постоянно пытаюсь себя идентифицировать: с профессиональной стороны и национальной. Моя мама татарка, папа русский. Назвать себя русской я не могу, потому что я всю жизнь в Татарстане, но вроде бы я и не татарка, потому что не носитель языка. И во многом из-за этого я стала искать культурный код Татарстана. Потому что в таком положении не только я одна.

В таком положении тысячи людей — они не чисто русские, не чисто татары. Сейчас я понимаю, что не нужно выбрать одну сторону, одно без другого не существует, именно благодаря этому соединению мы такие, какие есть.

Однако некоторые все же пытаются выбрать что-то одно, чувствуя себя неполноценными, и эта самоидентификация, на мой взгляд, всем нам очень нужна. Но теперь обо всем по порядку.

Благодаря Forbes я нашла определение для себя — мультипотенциал. Я подумала: «Вот, вот это слово мне было нужно!» До этого я называла себя арт-директором всего. По образованию я дизайнер одежды, но шесть лет я работала в глянце арт-директором и главным редактором, проводила съемки и стилизовала их, последние несколько лет у меня свое агентство графического дизайна и свой бренд украшений, а прямо сейчас я буду снимать кино.

Если точнее, я буду снимать фешен-фильм по мотивам сказок и мифов татарского фольклора, чтобы таким образом познакомить людей с национальной татарской модой, а после сделать «татарское» узнаваемым и востребованным. Чтобы это осуществить, я поехала на «Тавриду» и подала заявку на грант. Грант выиграла.

Фешен-фильм — это определенный жанр, который находится на стыке модных роликов, видео-арта и кино. Сюжет там может быть, но это необязательно. В моем фильме главная роль остается все же за визуалом и за эмоциями. Я буду стилизовать персонажей из татарских мифов: шурале, су анасы, убыр. Персонажи эти довольно жуткие.

Так что атмосфера будет соответствующая. После этого я отправлю картину на мировые фестивали фешен-фильмов и таким образом привлеку дополнительное внимание к культуре Татарстана.

Но моя задача — не просто снять фильм и даже не просто рассказать про нашу моду, а собрать людей, которым интересно разбираться в том, как национальную одежду можно переосмыслить, как старые вещи можно миксовать с новыми, какие элементы брать в разработку, чтобы в итоге люди с удовольствием носили эти самые вещи.

Например, думаю, можно дать вторую жизнь накоснику — чулпам. Чулпы — это несколько рядов монет и украшений, которые надевались на концы кос. Очень красивый аксессуар, очень аутентичный.

Но я отдаю себе отчет в том, что в Татарстане не так много дизайнеров, которые занимаются национальной темой. Те же, кто это делают, либо уходят в мусульманскую историю, либо работают для туристов — печатают примитивные принты на футболках в виде орнаментов. Но это можно изменить.

В этом плане я равняюсь на грузинскую моду. Она меня в свое время поразила, как и всех, наверное. Что сделали грузинские дизайнеры? Как раз то, о чем я говорила: взяли свой национальный цвет — черный, сложный национальный крой и прекрасный алфавит. Чуть-чуть осовременили — и выглядит невероятно. Половина мира носит их одежду, другая половина — мечтает ее купить.

Мода на локальность

Десять лет назад все татарское было вне моды: носить большие серьги было стыдно, пеструю одежду стыдно, люди даже меняли имена на русские.

А сейчас поколение ребят, которым 25-30 лет, начали обращать внимание на свою культуру: музыкальные группы стали петь на татарском языке, бренды — называть себя по-татарски, я вот изучаю татарскую национальную моду.

Мне кажется, наша культурная жизнь в данный момент на подошве волны, и она вот-вот заберется на гребень. Поэтому именно сейчас очень важно изучить, что такое татарский код сегодня, что входит в это понятие, что на нашу культуру влияет, что мы взяли глобально, что осталось. И это действительно одна из моих сегодняшних задач — определить новый культурный код. Я не смогу решить эту задачу одна. Но, возможно, в моих силах задать тенденцию, создать повестку, чтобы все неравнодушные подключились к исследованию.

Чтобы ее решить, я создала проект под названием Your yool — твоя дорога, если переводить с татарского. Сейчас это инстаграм-аккаунт, в дальнейшем будет мультимедийный лонгрид. Там я собираю разные архивные фотографии: как татары одевались раньше, какие у них были украшения, какими предметами быта они пользовались, добавляю описание, а после буду наполнять аккаунт фотографиями современных фотографов и снимками со съемок фильма, потому что на съемках буду миксовать современные татарские вещи с аутентичными. И таким образом буду искать новый татарский визуальный код.