— В 2012 году я вернулся в Новосибирск после того, как объехал весь мир, сыграл более 1000 спектаклей в Европе, Северной и Южной Америке, поработал с Антоном Адасинским и Андреем Могучим.
Я стал ходить по улицам и вдруг увидел, насколько зажаты люди. Это такой зажим в спину и в голос, будто человека согнули пополам, а разогнуться он уже не может.
Однажды я ехал в маршрутке, и рядом сидел человек, который, проехав свою остановку, вдруг начал орать. В этом крике было столько отчаяния и зажатости, что на следующий день я пошел в метро и расклеил там объявления «Сниму зажим». А потом решил, что хочу открыть здесь, в Новосибирске, собственный театр.
Я родился и вырос в Новосибирске, учился в медицинском университете. Сбежал в Москву после того, как мой первый спектакль на гастролях в Тюмени расхвалила критика. Я в себя поверил, решил все бросить и уехать в столицу. В ГИТИС поступил с третьей попытки. К тому моменту, когда меня, наконец, взяли, я три года работал разнорабочим, бетонщиком на заводе «Серп и Молот» и гравером повторных захоронений на кладбище. Едва получив студенческий, пошел в театр на Таганке, на постановку знаменитого в те времена любимовского спектакля «Добрый человек из Сезуана». Уже на пятой минуте я понял, что не могу это смотреть, я задыхался в нафталине. Нет, не ради этого я бросил учебу в медицинском, свою прежнюю жизнь, три года грузил, пилил, таскал. Это был не тот театр, где мне хотелось жить и работать. Я понял, что не хочу иметь к этому отношения, и уехал в Питер работать с Андреем Могучим.
Потом были 15 лет в Германии и работа с Антоном Адасинским. Именно во время работы с Адасинским и его театром Derevo в Дрездене и появился La Pushkin.
Мы жили такой коммуной на заброшенном радиозаводе в пригороде Дрездена. 4000 квадратных метров, оккупированных богемой.
Там вечно что-то происходило — выставки, спектакли. Внутри было четыре театрика, один из них — мой. Антон помог мне с помещением и первыми постановками.
В 2012 я вернулся в Новосибирск, чтобы ухаживать за больной мамой, в итоге остался надолго и решил, что теперь La Pushkin будет здесь. В первое помещение я вложил неимоверное количество сил и денег. Оно находилось в здании бывшей шоколадной фабрики: огромное неустроенное пространство, где я придумал все с нуля, от системы освещения до репертуара. Специально из Лондона по моей просьбе приехал известный театральный художник-постановщик Геннадий Гоголюк. Отбойным молотком я работал столько, что дрожали руки. В это же время помогал делать постановку в новосибирской опере, приходил на репетиции в строительной крошке, а мне говорили: «Вы грим забыли снять». Мы хотели создать особенное место, куда зритель хотел бы приходить. На премьере играли спектакль про Хармса, который я к тому моменту уже успел поставить несколько раз в Европе. Потом из Москвы приезжала Ольга Арефьева, с которой мы сделали совместный спектакль по ее книге «Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной».
Всего театр просуществовал в этом помещении год, а потом пространство вокруг стали занимать шашлычные и кальянные, и театральная атмосфера исчезла. Полностью оборудованный театр с полной системой обвесов и кулис было невероятно жалко оставлять. Какое-то время он пустовал, потом в нем проходили рейвы, а сейчас там клуб ролевиков. Но я еще не знал, что ждет меня дальше.
Главный враг независимого театра в провинции, на мой взгляд, это московская антреприза с сериальными звездами. Во-первых, они ставят бешеные цены за билеты, во-вторых, формируют у публики отвратительный вкус.
Когда несколько лет назад в Новосибирск приехал театр Derevo, зал еле собрали, потому что публика по большей части привыкла к московской антрепризе.
После ухода со старого места мне предложили на выбор четыре помещения. Ни одно из них мне не нравилось, я приходил и чувствовал: не мое. И вдруг я оказываюсь в сарае в центральном парке Новосибирска, рядом с оперным театром. Он четыре года стоял закрытым.
Подвал помещения был завален хламом так, что нельзя было даже лечь. Раньше там находилась комната страха. Тут я понял, что просто жутко влип, поэтому тут же сказал: «Я его беру».
Чтобы сделать ремонт, я давал бесплатные уроки по пластике для тех, кто трудился на стройке и помогал мне расчищать этот сарай. На все ушло два месяца, мы работали без выходных. При этом администрация парка поставила жесткие арендные условия, как будто я открывал там ресторан.
Первым спектаклем на новой сцене стал «Красный дневник». Это история о моей школе и о чувстве, когда ты один и вечно неправ. Основное действие происходит по дороге от школы до дома, под окном которого до сих пор стоит урна, где я сжигал свои дневники. Еще я думал, что были учителя, с которыми можно было бы поговорить, когда я был маленьким. И придумал этого учителя, веселого, одержимого и сумасшедшего, спектакль назывался Sonder Schule. Я сыграл премьеру и уехал на гастроли, два года путешествовал по фестивалям только с этим спектаклем.
Сейчас в репертуаре La Pushkin 12 спектаклей, их число меняется, но есть постоянные хиты. Помимо Sonder Schule, это спектакль «Люби меня» — бурлеск о семейной жизни с анекдотами, танцами, абсурдистскими шутками и семейными карикатурами, где есть три константы: муж, жена и пельмени. Еще один мой любимый спектакль «Колобок Rock» — кабаре-концерт, который мы каждый раз играем разным составом.
Уже третий год я содержу театр вне каких-либо культурных зон и очагов, без бюджетной или дружеской поддержки.
Для того, чтобы выжить в таких условиях, мне нужно постоянно быть в форме. Как режиссер по пластике я поставил два спектакля в главном театре Новосибирска, «Красном факеле». Чтобы поддерживать театр на должном уровне, провожу специальный курс «Танец тела». Его цель — разрушить стереотипы движения и поведения, показать человеку возможности собственного тела. Это как раз продолжение той истории про «сниму зажим». Чаще всего причина появления этих зажимов чисто психологическая, и я вижу многих, кто вообще не чувствует своего тела. На «ТТ» я показываю, что нужно делать, учу прислушиваться к себе, чтобы это ощущение появилось и человек мог перестать оглядываться на окружающих.
Сейчас в постоянном составе театра два человека — я и моя жена, художница Аврора Жуковская. Почти все спектакли мы поставили и отыграли вдвоем. Кроме того, что Аврора участвует практически во всех спектаклях, она еще и рисует невероятные афиши. В большинстве случаев публика приходит в театр, увидев их на улице. Этим летом мы запускаем в театре детскую арт-резиденцию: будем учить детей пластике, пантомиме, клоунаде, все той же свободе в голове и теле. Я почти каждый день слышу «спасибо, что ты у нас есть». Наверное, я бы не услышал такого в других городах.
В нашей с Авророй жизни гораздо больше радости, чем в жизни тех, кто работает по найму, и мы не променяем эту радость на работу в государственном театре. Мы построили свой сказочный мир, и он всегда на месте: надень костюм, включи музыку и пусти публику!
Столичная фестивальная жизнь меня мало интересует. «Золотая маска», гастроли в Москве или Питере важны публике, а не режиссеру. Для зрителя это знак качества, но я абсолютно уверен в том, что делаю. Есть международные фестивали, но у меня просто нет времени садиться и писать заявки. Несколько раз меня звали в Cirque du Soleil, но я понимаю, что есть прекрасный период, когда строится и создается спектакль, а потом тебя ждет контракт на два года и 400 спектаклей в год. Несколько раз я соглашался, уходя от долгов, но потом ситуация выравнивалась и я отказывался в последний момент. Совсем не считаю себя современным художником: я рос и учился в эпоху без интернета, плясали мы порой при двух лампочках и одной свечке, полагаясь лишь на себя, опираясь не на внешний эффект, а на внутренний. Или, как говорил мой педагог, компенсация требуется при недостатке душевной силы.
Сейчас мне гораздо интереснее ездить со спектаклями по Сибири, в Красноярск или в Томск, где есть отличный театр «Два плюс Ку». Или в Алма-Ату, где нас всегда тепло принимают. Но самое большое счастье было, когда я ставил «Гамлета» в норильском театре вместе с Анной Бабановой. Это счастье — работать с актерами, которые не заняты халтурой и полностью включены в работу над спектаклем. Я в них так влюбился, что чуть не переехал в Норильск. Бабанова настолько принадлежит театру, что у меня было ощущение как в «Андеграунде» Кустурицы, когда в финале фильма кусок земли откалывается и уходит вдаль. Так и этот театр. Он как будто откололся от всех, остался не затронут мелкими дрязгами и коммерцией.
Что мне здесь нравится, и почему я не собираюсь уезжать? Во-первых, мне здесь тяжело. Во-вторых, я имею возможность содержать собственный театр в самом центре и делать там то, что мне хочется, ни на кого не оглядываясь.
Я тридцать лет не имел своей квартиры, так что, по сути, это мой первый дом, где я делаю все по-своему, как Ной строю свой корабль. Представить такое в Москве нереально.
А еще мы каждый год ездим отдыхать на Красноярское море (Красноярское водохранилище на Енисее — прим. авт). Это единственная возможность отдохнуть так, чтобы тебя никто не видел. На несколько километров от тебя попросту нет людей. В чем прелесть? Ты видишь только свои следы. Дождь прошел — следов нет. Так и с театром. Здесь не затоптанная, моя территория.