Зоология патриархата. Как политики и сексисты паразитируют на общей истории обезьян и людей

Январским утром 1961 года самец шимпанзе из Камеруна по кличке Хэм позавтракал хлопьями, сгущенным молоком и половинкой яйца, а затем его посадили в капсулу с регулируемым давлением, погрузили на борт ракеты НАСА и отправили в космос. Ни один человек еще не был там, куда направлялся Хэм. До его путешествия врачи опасались, что важнейшие функции организма могут не выдержать пребывания в невесомости. Однако Хэм вернулся на поверхность Земли, отделавшись ушибленным носом, и вошел в историю как первый гуманоид, выживший в открытом космосе.

Шимпанзе, наряду с бонобо, — наши ближайшие живые родственники. Неудивительно, что мы склонны рассматривать их как человеческие прототипы. По крайней мере, наши ДНК совпадают на 96%, у нас схожие группы крови и особенности скелета. Испытание шимпанзе в качестве астронавтов было необходимо, чтобы проверить насколько хрупок человеческий организм. Но также этот полет в космос стал и символическим жестом — своего рода наивысшей точкой нашего эволюционного развития как социальных существ и искушенных пользователей технологией.

Взяв Хэма для проверки возможности выживания в нечеловеческих условиях, мы смотрели в прошлое наших предков, чтобы определить границы нашего будущего.

Наше родство с приматами, пожалуй, самый выразительный миф о нашем происхождении. С научной точки зрения, доисторические предки Homo sapiens произошли от шимпанзе и бонобо приблизительно от шести до восьми миллионов лет тому назад. Однако наше происхождение не является исключительно научным вопросом. Оно было использовано в политических целях теми, кому было выгодно объяснить человеческое общество с точки зрения неразрешимой борьбы с внутренней обезьяной. Или же, напротив, теми, кому было выгодно провозглашать фундаментальные различие между разумным человеком и приматом.

Выдающийся ученый Франс де Вааль подарил миру термин «альфа-самец», однако он осуждает его современные коннотации как отход от реальных стратегий лидерства шимпанзе, поскольку те не сосредоточены на одних лишь актах запугивания.

Де Вааль десятилетиями занимался вопросами пола и гендера. В книге Different: Gender Through the Eyes of a Primatologist он обращается к примерам использования прецедентов из жизни приматов для объяснения социальной жизни человека, связанных, например, с движениями за равенство. До недавнего времени представление о том, что предыстория патриархата восходит к временам, когда люди еще не были людьми («зоология патриархата»), использовалось для закрепления дискриминационных аспектов культуры.

Чтобы понять, как приматология сперва была захвачена идеологами сексизма, а затем освобождена из их цепких лап, мы должны обратить внимание не только на историю восприятия идей ученых, но и на социальные и политические проблемы, связанные с ними.

Когда Хэм вернулся на Землю, он мгновенно оказался перед толпой репортеров и фотографов. Однако новоиспеченный космонавт был несдержан и кричал так, что его пришлось увести от камер. Были ли зрители удивлены, увидев столь вызывающее поведение? Самые ранние отчеты о темпераменте шимпанзе изображали их как миролюбивых, обитающих в лесу плодоядных. Но во время холодной войны представление об их поведении начало меняться благодаря наблюдениям за самцами в дикой природе. Оказалось, что самцы шимпанзе агрессивно соперничают друг с другом за территорию и статус, а позже полевыми исследованиями были подтверждены разрозненные сообщения о детоубийствах среди приматов.

После Второй мировой войны проблема жестокости обезьян перешла в дискуссию о гуманности: неужели насилие в самой природе человека? В условиях холодной войны это беспокойство лишь усилилось: балансирование на грани ядерной войны грозило миру катастрофой. В подобных обстоятельствах представление о жизни приматов стало сравниваться с агрессивностью и тиранией мужчин.

Это убеждение восходит к печально известной бойне приматов в Лондонском зоопарке, произошедшей в 1920-х годах. Вольер «Обезьяний холм» был разработан с учетом последних достижений в области безопасности: обезьян уже не отправляли в душные темные клетки, где процветали болезни легких, а устроили для них своего рода аттракцион под открытым небом, представлявший собой монолитные конструкции из искусственного камня. На фоне всеобщего помешательства на всем египетском (тогда была обнаружена гробница Тутанхамона) зоопарк выбрал для показа павиана-гамадрила, которого часто изображали на украшениях фараонов в виде божества.

Как замечает де Вааль, выставка была обречена с самого начала. В своей естественной среде обитания (Сомали и Эфиопия), павианы-гамадрилы образуют полигамные группы: маскулинные самцы похищают молодых самок у своих сородичей до того, как те станут репродуктивно зрелыми, и создают «гаремы». Получив «заказ» в виде сотни особей, сотрудники зоопарка обнаружили, что в партии было несколько лишних самок. Разразилась кровавая бойня: самцы калечили и убивали друг друга и самок, а отдельные особи в это время совокуплялись с трупами. Это событие десятилетиями пересказывалось как архетипический нарратив о мужском превосходстве, варварстве, подчинении и унижении женщин.

После событий в Лондонском зоопарке многие поспешили сравнить людей с приматами, заявив, что именно так выглядит животное внутри человека, якобы естественным образом склонного доминировать и угнетать.

А что, если бы мы не развязали этот спор о сходстве с приматами, а сосредоточились на изучении конкретных видов этого семейства? Люси Кук, британский режиссер-документалист и зоолог отмечает растущее влияние феминизма на «фаллократию» эволюционной биологии за последние несколько десятилетий: наука, возглавляемая женщинами, может переформулировать основные убеждения о половом отборе, материнском инстинкте, самопожертвовании и склонности к моногамии. Кук и де Вааль сходятся в том, что мы можем больше узнать о человеке, ближе познакомившись с бонобо — наименее изученных из наших близких родственников.

Бонобо, обитатели тропических лесов, живут в Демократической Республике Конго. Выделить этот вид от карликовых шимпанзе удалось только в 1929 году, хотя их поведение выделяется рядом очевидных особенностей. Группы бонобо живут в матриархате: власть сосредоточена вокруг самок, хотя самцы крупнее и сильнее. Матери бонобо устраивают браки между сыновьями-самцами и самками-союзницами. Сообщество держится не на физическом принуждении, а на сексе. Для бонобо естественны частые сексуальные контакты, не носящие репродуктивного характера, — в однополых парах или в те периоды, когда зачатие для самки невозможно.

Бонобо целуются. Целуются по-французски и практикуют оральный секс. Однажды было замечено, что самка бонобо использует палку с выступами в качестве стимулирующей игрушки для мастурбации. Говорят, что самки испытывают оргазм, который некогда считался редкостью в животном мире, хотя теперь есть данные, что самки шимпанзе, орангутангов и даже крошечные тамарины также испытывают удовольствие и, возможно, оргазм.

Секс бонобо длится недолго, около тринадцати секунд, но в это время животные часто смотрят в лица друг другу, поддерживая зрительный контакт. Эта модель поведения сбивала с толку исследователей, привыкших к доминированию самцов среди приматов.

В 2006 году де Вааль заметил: если бы мы сначала узнали о бонобо, мы, вероятно, были бы убеждены, что первые люди жили в сообществах, ориентированных на женщин, где секс выполнял важные социальные функции, а войны были крайне редким явлением. Наше представление о тоталитарном альфа-самце шимпанзе также подверглось бы сомнению, если бы набор наблюдений за самцами был более широкий. Например, представители этого вида, живущие в лесу Тай в Кот-д’Ивуаре, изучены меньше, но их конфликты не такие жестокие, а самки не испытывают сильного неравенства. Это объясняется необходимостью сотрудничества из-за опасности нападения хищных леопардов. Также известно, что самцы шимпанзе в западноафриканских поселениях усыновляют детей умерших или пропавших родителей, хотя отцовский долг вступает в противоречие с известными случаями убийств новорожденных.

Но воспринимать самок исключительно в качестве миротворцев означает нейтрализовать женскую ярость и превращать «женщину» в безопасную категорию, которая исключает весь спектр эмоций и социальных взаимодействий, доступных мужчинам, включая стремление к статусу, накопление ресурсов, кумовство и тщеславие. Господство женского пола в животном мире не приводит к ненасилию. В обществе бонобо имеют место случаи агрессии самок. Потасовки могут закончиться откусанными пальцами рук или ног и глубокими рваными ранами.

Самый яркий пример порабощения самками самок известен среди павианов саванны. Кук описывает, как некоторые из них мучают других самок, препятствуют их доступу к воде и еде и похищают младенцев. Эта иерархия имеет физиологический эффект: самки бабуинов более низкого ранга размножаются позже и реже овулируют. Более того, поскольку самки бабуинов передают статус дочерям, сыновья имеют больше возможностей подняться по социальной лестнице.

И биология приспосабливается: благодаря эволюционному механизму, который еще предстоит осмыслить, бабуины рождают больше самцов, чем самок.

Хвостатые приматы в Америке предлагают альтернативные практики сотрудничества. Самцы ночных обезьян берут на себя обязанности по воспитанию потомства. Так, во время беременности партнерши самцы тамарина тоже прибавляют в весе — они сбросят его позже, нося на спине потомство. При этом уровни эстрогена и пролактина растут у самца также, как и у самки. Некоторые лемуры совместно ухаживают за детьми: они вместе строят для них гнезда, где за детенышами наблюдают в том числе не связанные родственными узами взрослые, а не только самки-матери.

И Кук, и де Вааль активно демонстрируют разнообразие в поведении животных, включая выбор партнера и гендерной социализации, и переопределяют границы «естественных» половых различий. Де Вааль отмечает, что гендерные нормы внушаются молодым шимпанзе их старшими сородичами. Типичные для пола обычаи не являются вопросом биологии: одни передаются через воспитание, другим обезьяны учатся самостоятельно. Некоторые самки шимпанзе следят за модой и вставляют в уши разные травинки или украшают свое тело с помощью измельченных фруктов.

Матери делятся своими любимыми инструментами для копания личинок со своими дочерьми и обучают их. Эти культурные явления не являются принудительными. Шимпанзе, отклоняющиеся от гендерных норм, не становятся изгоями.

Де Вааль стремится раскрыть неравенство, к которому представление о поведении приматов привело в человеческом мире. Однако в то же время он приходит к убеждению, что биологический пол и гендер сильно связаны: половые различия не являются ни чистым продуктом воспитания и социализации, ни вопросом выбора. Он считает высокомерным стремление к бесполому обществу. По его мнению, секс и власть могут быть отделены друг от друга, но полное избавление от различий означало бы разрыв связи с природой и убедило бы человечество в том, что мы находимся за пределами животного мира, а это не так. Кук больше внимания уделяет небинарности и меняющейся сексуальности среди ракообразных, рептилий, птиц и рыб. Как оказалось, дикая природа более разнообразна, чем мы могли представить.

Понимание близости к животному миру могло бы хорошо сказаться на нашей эмпатии. Но не всё так просто. Завязав с космической программой США, Хэм едва приспособился к жизни в зоопарке, поскольку очень привык к людям. Стоит отметить, что наша эволюционная близость с приматами изменила сексуальную жизнь людей и ход истории. Не стоит забывать, что СПИД — это болезнь, передающаяся между видами. Существование исследований, описанных в статье, четко демонстрируют, что есть как минимум один вопрос, отделяющий нас от царства животных. Мы единственные приматы, которые исследуют, насколько наше самовосприятие связано с историей науки.