«Быть как белые». Почему африканцы стремятся отбеливать кожу и зачем власти и интеллектуалы с этим борются

В 2014 году кенийскую общественность всколыхнула новость: сверхпопулярная поп-дива Вера Сидика, считающаяся местной Ким Кардашьян, призналась, что потратила в Великобритании 15 млн кенийских шиллингов (или 170 тысяч долларов) на специальные процедуры по отбеливанию кожи. Ее пример спровоцировал волну подражаний среди сотен соотечественниц. Но «чудесное перевоплощение» певицы оживило и бурные общественные дискуссии вокруг bleached beauty в социальных сетях и на национальном телевидении, где резко высказывались и противники этой практики — националисты, феминистки, дерматологи, призывающие принять себя и не стыдиться цвета кожи.

В кенийской прессе регулярно публикуются критические колонки и статьи прогрессивной интеллигенции, а также леденящие кровь личные истории о тяжелых и необратимых последствиях влияния отбеливающих кожу средств и процедур на организм. Но кенийская улица не очень чувствительна к таким вещам.

Желание kuwa kama wazungu — «быть как белые» — как будто перечеркивает все риски. В столице и далеко за ее пределами все знают о River Road в Найроби, месте, куда кенийки и кенийцы отправляются даже из далеких городов за желанными микстурами и мазями, которые обещают превратить в «европейку» или «европейца», что называется, in no time.

Эта проблема касается не только Кении. По данным Всемирной организации здравоохранения на 2011 год, не менее 40% африканских женщин регулярно прибегали к отбеливанию кожи, еще 10% африканок по крайней мере раз в жизни задумывались о такой процедуре. В Нигерии — самой густонаселенной стране Африки — таких женщин было 77% (свыше 60 млн), в Того — 59%, в ЮАР — 35%, в Сенегале — 27%, в Мали — 25%. Кроме того, в обеих республиках Конго, Кот-д’Ивуаре и Нигерии к этим процедурам прибегает внушительная — до половины — доля мужского населения, причем из всех классов и имущественных групп: в Нигерии в отбеливании были замечены даже президенты, губернаторы, парламентарии и духовные лидеры.

Читайте также

Безумие, анархия, черная магия и другие мифы о войнах на далеком жарком континенте

Распространение отбеливающих препаратов шло рука об руку с сопротивлением и многочисленными запретами. С 1960-х годов с ними боролись как на уровне националистических организаций и движений (например, «Молодежная лига Танзании» в эпоху социализма), так и на высшем государственном уровне — в Кении парламентские дебаты вокруг отбеливания не утихали с 1960-х. В ЮАР с отбеливающими средствами, производству и продажу которых контролировал «белый» бизнес во главе с монополистом Twins (70% рынка), активно боролись национально-освободительные организации и движения чернокожего большинства. В 1990 году на волне либерализации режима апартеида, выхода из тюрьмы Нельсона Манделы и растущего давления со стороны «Африканского национального конгресса» впервые в истории производство и продажа этих препаратов были полностью запрещены в ЮАР. В 1995-м содержащие гидрохинон препараты запретили в Гамбии, в 1998–2001 годах, после развернувшейся в печатной прессе 1980–1990-х кампании под слоганом Black is Beautiful, — в Кении. Вслед за ними подтянулись и другие страны. Так, в 2015 году отбеливатели оказались вне закона в Кот-д’Ивуаре, в 2016-м — в Гане, в 2019-м — в Руанде. Повсеместно растет поддержка полного запрета отбеливателей со стороны образованной части среднего класса, феминистских, левопопулистских и националистических организаций, движений и ассоциаций. Тем не менее осветление кожи по-прежнему настолько укоренено в повседневной культуре, что в каждой стране эта практика имеет свое название: в Того — аконти, в Габоне — амби, в Нигере и Буркина-Фасо — дорот, в Сенегале — хессаль, в Мали — чачо, в Бенине — божу, в Конго — кобвакана или копакола, а в Камеруне декапаж (очистка) или же просто макияж.

Разнится только степень популярности. В Абиджане, экономической столице Кот-Д’Ивуара, чье общество в социокультурном смысле куда более интенсивно и глубоко вестернизировано, чем, скажем, сенегальское, к ча, как эту практику называют на местном городском жаргоне нуши, прибегает свыше 53% ивуарийек. Зато в столице Руанды Кигали, где такая практика, конечно, тоже имеет место и даже получила собственное название квитукуза (буквально — «делать кожу красной»), к ней прибегают в два раза реже, а массового и регулярного потребителя можно встретить разве что в самом геттоизированном квартале Ньямирамбо — на родине местного андеграунда, злачных мест, девиантов, беженцев и экспатов со всей Африки.

Методик отбеливания кожи много. Среди них — гидрохиноновая или глутатионовая терапия, криохирургия, лазерная коррекция. По большей части из-за своей дороговизны продвинутые технологии вроде лазерной хирургии недоступны женщинам и мужчинам стран Азии, Африки и Карибского бассейна. Поэтому люди в основном прибегают к относительно недорогим специализированным нерецептурным препаратам, произведенным кустарным или промышленным способом, в форме мазей, кремов, лосьонов, мыла, таблеток и даже инъекций. Все они в разной мере содержат опасные и запрещенные вещества вплоть до ртути.

Самый известный ингредиент — гидрохинон — не менее опасен, чем ртуть, вызывает многочисленные осложнения и злокачественные долговременные эффекты — от дерматита, эластолиза и тяжелого акне до слепоты.

Некоторые косметические препараты содержат кортикостероиды, замедляющие рост меланоцитов. Менее распространены препараты с глутатионом и другими не такими эффективными ингредиентами, отбеливающими тонкий поверхностный слой, растворяющие кожное сало и убирающие угри, — салициловая кислота, гипохлорит натрия и др. Препараты, содержащие наиболее опасные для организма гидрохинон и ртуть, регулярно попадают под регуляцию и запреты (в Руанде, ЮАР, Гане, Нигерии, Кении и др.). Так, в марте 2021 года парламент Гамбии продлил запрет на эти препараты, наложенный еще в 1995-м диктатором Яйей Джамме, но снятый после его свержения в 2017-м как «дискриминирующий женщин».

Может быть интересно

Свинцовые белила, радиоактивный крем и неизвестные фталаты. Краткая история токсичной косметики

Осветление (отбеливание) кожи — это глобальная индустрия, охватывающая, помимо Черной Африки, страны Латинской Америки и Карибского бассейна (особенно Ямайку, пережившую настоящую эпидемию отбеливания), Юго-Восточную Азию, включая Индию (где до 60% женщин регулярно используют такие кремы) и Китай. В 2017 году эта индустрия была оценена в 17,9 млрд долларов, к 2024-му, по оценкам, ее объемы составят 31,2 млрд долларов.

Но если на Дальнем Востоке, как считается, эта практика восходит к вековым традиционным представлениям о «благородстве» белизны (ведь счастливому обладателю или обладательнице такой кожи не приходилось проводить дни напролет под палящим солнцем), то в Черной Африке она зародилась и получила распространение не очень давно. Если точнее — с 1930–1940-х. И практически всё это время она остается остро дискуссионной и даже конфликтной темой. Прогрессивная печатная пресса и манифесты интеллектуалов — марксистов, панафриканистов, новых левых и националистов — регулярно обрушивались на нее, приравнивая к предательству африканской идентичности. Едва ли не самый яркий пример — всемирно известный нигерийский музыкант Фела Кути, который в популярной (и довольно мизогиничной) песне «Желтая лихорадка» (1976) не пожалел эпитетов для шельмования этой «бессмысленной» и «глупой», по его мнению, процедуры. С 1970-х широко известны такие уничижительные прозвища, как fanta face coca-cola bottom — оно прозрачно намекает на неприглядные косметические последствия колоризма, в частности неравномерное отбеливание тела, при котором предпочтение отдается тем частям, которые максимально видны окружающим. А с недавних времен к местным критикам (например, нигерийскому Melanin Movement) подключились и всемирно-известные поп-звезды, такие как Лупита Нионго и Бейонсе. Но рынки и магазинчики нигерийских городов — от Лагоса на побережье до Майдугури на северо-востоке — говорят сами за себя: такая косметика расходилась и продолжает расходиться как горячие пирожки, о ее вездесущности продолжают напоминать витрины, прилавки и придорожные билборды, а отбеливающие мази и лосьоны, наряду с сигаретами, алкоголем и бензином, составляют львиную долю трансграничной контрабанды.

В доколониальном прошлом у жителей суахилийского берега Восточной Африки (Кения, Танзания, Мозамбик) светлый цвет кожи ассоциировался с арабизированной, привилегированной и потому более «цивилизованной» (ustaarabu) прослойкой городского населения, связанной с знатными арабскими, индийскими и персидскими родами, переселявшимися в регион. Но в большинстве случаев к доколониальному прошлому колоризм отношения практически не имеет. Например, в цветовом символизме бантуязычных народов действительно наблюдалась корреляция яркости, блеска и светлости, что совпадало с представлениями о ритуальной чистоте; но эти представления распространялись скорее на материал, который смывался после использования по назначению, чем на саму кожу.

Белую глину и яичный белок, которые наносили на кожу, много где использовали в ритуальных целях, особенно в обрядах перехода, а смазывание кожи для придание ей блеска и сияния, например животными жирами или красной охрой, было важной компонентой подчеркивания статуса и престижа у бантуязычных народов Юга Африки (помимо, конечно, утилитарного назначения этих процедур — защита от ветра и насекомых).

Но далеко не везде и не всегда это было так. Любопытно, что в доколониальной Сенегамбии у неполноправных каст — ювелиров, кузнецов, певцов, музыкантов — кожу отбеливали или скорее пудрили во многом ради того, чтобы подчеркнуть свой неполноправный статус.

В то же время лингер («принцессы») — титул, который носили матери или сестры царей государств волоф — Син, Салум, Баол и Кайор, — просто обязаны были иметь «эбеновую», или чисто черную кожу.

Но в Сенегамбии, как и в других местах, многое изменилось с колонизацией, первыми бенефициарами которой стали nharas, senoras или signares с острова Горе и из города Сен-Луи, дословно «госпожи» (синары в сенегальском обиходе), потомки от браков чернокожих волоф, лебу и пель с европейскими моряками, которые, занимаясь посредничеством в работорговле, начиная с 1780-х сколотили огромные состояния и заняли исключительно высокое положение в местной иерархии зарождавшегося колониального общества. Кроме того, в колониальную эпоху в желании выйти из ригидной традиционной системы неполноправные касты стремились породниться с белыми — в пику традиционной аристократии, неохотно шедшей на контакт с новой белой администрацией. Как и в Цинском Китае, парвеню и нувориши хотели подчеркнуть свой новый статус в колониальном обществе — ведь чернокожие тоже загорают, поэтому светлый оттенок кожи подчеркивал в первую очередь «непыльную» работу в кондиционируемом офисе, в то время как темная кожа намекала на поденную работу в полях или в порту. Это напоминает аналогичные практики в обществах древних Месопотамии, Греции и Рима, где косметика ассоциировалась с феминностью и если не высоким, то привилегированным статусом. Так и вошла в моду популярная в Сенегале практика хессаль (от ар. غسل, мыть) — отбеливание лица и других частей тела специальными кремами. И, конечно, эта косметика тоже была занесена европейцами — уже тогда буквально помешанными на чистоте кожи: эта чистота коррелировала с появившимися в XVIII веке расовыми идеологиями и распространялась благодаря институту домашней прислуги, которой в подавляющем большинстве были черные женщины, таким образом и приобщавшиеся к чужой для них «цивилизации».

Но главное — это расиализация классовых отношений в колониальных обществах начиная с появления британской Капской колонии (современная ЮАР), где, наверное, впервые на Черном континенте социально-экономический и правовой статус и цвет кожи стали неразрывно связаны друг с другом. Нюансы в оттенках белизны или черноты определяли очень многое в потенциальном наборе социальных, имущественных, политических прав индивида.

Позже, в расистской ЮАР, это было институционально оформлено поныне сохранившимся (на статистическом уровне) делением населения на четыре группы — европейцев, азиатов, цветных и банту, с определенным полем для маневра и возможностью продвинуться в цветные в том числе благодаря отбеливающим процедурам.

Интериоризованный, то есть пропущенный через психику, расизм и стал катализатором стремления к белизне как к комплексному — статусному, сексуальному, властному — идеалу. Всемирно известный социальный философ и практикующий психиатр Франц Фанон (1925–1961), уроженец Мартиники, при лечении чернокожих пациентов констатировал глубоко колониальный по своему происхождению комплекс неполноценности, презрение к собственному телу, цвету кожи, креольскому языку, а также настоящую «негрофобию», порой принимающую тяжелые и деструктивные формы. Например, в интервью газете «Найджа» в 2015 году одна молодая нигерийка, регулярно прибегавшая к отбеливающим средствам, откровенно призналась: «I hate to be black». Любопытно, что при всей нормализации этой практики, в публичном, уличном дискурсе она открыто высмеивается и порицается (ведь черный, в конце концов, никогда не станет полностью белым), что указывает на ее внутреннюю конфликтность. Так, в Конго-Браззавиле, где с 2000-х была чрезвычайно популярна песенка со словами «Oyo a teli té, a’ko lia bonané té» («Те, кто не полируют кожу, не будут праздновать Рождество»), при этом любят высмеивать побочные эффекты отбеливания, например депигментированные участки кожи, которые презрительно называют мбата (букв. «оплеуха»).

На первый взгляд парадоксальным при этом выглядит отношение к альбинизму — врожденному полному или частичному отсутствию пигментации, а также к витилиго — болезни, характеризующейся появлением разноразмерных депигментированных участков кожи, которые со временем распространяются и сливаются. Альбинизмом, по данным ВОЗ, страдает 1 из 5–10 тысяч африканцев. При этом альбинизм — это так называемая стигматизируемая белизна, отношение к которой амбивалентно (альбинизм часто считается наказанием за грехи, проклятием), но носители которой нередко подвергаются чудовищному насилию из-за поверий о целительных и сверхъестественных свойствах внутренних органов и костей альбиносов. В национальных и международных СМИ тиражируется немало леденящих душу историй о похищениях и убийствах альбиносов (нередко с участием членов их семей) с последующим извлечением их органов, по поверьям — обладающих магическими свойствами, для продажи на черный рынок и использования в магических ритуалах. Такие преступления часто фиксируются в Малави, Замбии, Бурунди, Танзании и других странах. В 2015 году Танзании пришлось даже пойти на крайние меры — объявить колдунов вне закона, чтобы сократить число преступлений в отношении альбиносов (на тот момент с 2000 года в стране было зарегистрировано 74 убийства). Западная пресса в своем сенсационизме, преувеличивая «дикость» колдовских практик африканцев, упускает важное обстоятельство. А именно расиализированные идеологии, которые насаждались с колониальных времен и поддерживаются современной глобализированной культурой: в соответствии с ними белый цвет кожи ассоциировался и продолжает ассоциироваться с успехом, здоровьем, благополучием.

Поэтому ритуальные преступления можно трактовать как буквальные попытки поглотить тело «белого африканца» для приобретения дефицитных социокультурных характеристик.

Симптоматично и то, что в пораженных ритуальными преступлениями странах процветают и рынки отбеливателей кожи. И, разумеется, это ни в коей мере не отражает исключительно позитивное представление о белом человеке. Например, в Малави бытует миф об анамапопа — «кровососах», вампирах, лишь отдаленно напоминающих своих элегантных собратьев из западной культуры. Местные жители под руководством вождей и старейшин сколачивают отряды самообороны, объявляют комендантские часы, с дубинками и мачете патрулируют улицы и жестоко наказывают подозреваемых. Вампирами считают людей, которые используют магию или технологии, чтобы обездвижить жертв, а затем выкачать из них кровь с помощью шприцов или иностранного медицинского оборудования. Считается, что они продают добытую кровь, предположительно, сатанистам и/или белым — малавийцы полагают, что в тропическом климате без черной крови белые быстро загибаются. Но на самом деле «вампиризм», в котором винят чужих — белых, состоящих с ними в оккультном сговоре малавийских политиков, а также их агентов, — это лишь уродливый способ поговорить о неравенстве, коррупции и застое в аграрной экономике страны, значительная часть населения которой проживает за чертой бедности и зависит от донорской помощи («если в стране ошивается так много белых, то почему не становится лучше?»). Но вместе с тем это не отменяет высокой привлекательности «белых» социокультурных и социоэкономических характеристик (богатство, статус), один из путей к которым — буквальное потребление «белого африканца».

Но дело не только в тяжелом наследии расово-дискриминационных практик и расистских идеологий. Цвет кожи оказался неразрывно связан и с властными отношениями и иерархиями уже в постколониальных обществах, даже в достаточно благополучных, не переживших институционального расизма. Так, относительно привилегированное положение в Габоне мети (métis) — потомков французов и женщин-мпонгве, населения наиболее интенсивно колонизировавшегося эстуария страны, выходцы из которого составили основу туземной администрации, — определило именно «шоколадный» стандарт красоты в массовом сознании.

В Анголе, где, несмотря на запрет любого публичного дискурса в отношении идентичности и цвета кожи, многим хорошо известно, что «нет больших расистов, чем сами черные».

Здесь не принято говорить о том, что в сформировавшем современную Анголу социалистическом правительстве — во главе с марксистско-ленинским «Народным движением за независимость Анголы» (МПЛА), которое выстояло в тяжелой и затяжной гражданской войне, с коммунистической элитой, революционерами и архитекторами нового человека — в массе выступали португалоязычные, европеизированные метисы — выходцы с урбанизированного побережья, в то время как их непримиримыми врагами из стана вооруженной оппозиции были претуш («черные») и матумбуш — «темные» (в прямом и переносном смысле) жители буша, почти что дикари.

Эта колониальная по своему происхождению иерархия, закрепленная финальной победой МПЛА в 2002 году и установлением партийно-государственной углеводородной автократии, прочно прописалась в социокультурной ткани постконфликтной Луанды, а сочетание идеалов модерна, привилегированного статуса и скрытого расизма определяет огромную популярность отбеливающих кремов и мазей, происходящих в основном из соседней ДРК. Ведь светлый оттенок кожи определяет и более высокий социальный статус с доступом к материальным благам и символическому капиталу (принадлежность к элите), и высокий уровень образования, и в целом приобщенность к урбанизированной городской культуре.

В 2011 году многие ангольцы были одновременно обрадованы и ошарашены одной новостью. Их соотечественница Лейла Лопиш стала победительницей конкурса «Мисс Вселенная». Но Лопиш была креолкой, причем уроженкой Кабо-Верде, поэтому ей не удалось убедить в своей прирожденной «красе овимбунду» всех соотечественников и соотечественниц, задавшихся резонным вопросом: а почему же иконой красоты всё-таки стала креолка? Недаром одним из названий этой практики — наряду с пришедшем из Конго словом «мекако» стало красноречивое словечко «мулатаж», резонирующее с экватогвинейским mulata de crema (или просто mulata), как неодобрительно называют в стране новоиспеченных мулаток. А в 2015 году полемику и настоящий скандал в сообществе музыкантов, меломанов и просто неравнодушных граждан Анголы вызвал клип музыкантов Puto Português (Путу Португеш) и Francis Boy (Фрэнсис Бой) с характерным названием «Черный, нет!», высветивший широко распространенную среди музыкантов практику отбеливания кожи. Примерно в то же время другой ангольский музыкант, кудуришта (исполнитель кудуру) Мадруга Йойо, признался на телевидении, что проходил отбеливание кожи в бразильской клинике, попутно сравнив эту практику с покраской волос и использованием контактных линз.

И здесь вступают в силу идеологии и фантазмы модерна. Отбеливание по своему происхождению — городская практика, сопряженная с определенными стандартами жизни и поведения. Благодаря модным журналам и другим новым (на то время) медиа, а также кинематографу и развитой фармацевтической индустрии к 1950-м годам в целом сложился панафриканский рынок отбеливателей, обеспеченный бурной североамериканской индустрией, заинтересованной в расширении рынках сбыта: воротами на Черный континент стали ЮАР и в меньшей степени Либерия (благодаря тесным связям с США). Популяризированные в ЮАР первые отбеливающие средства фирмы Apex, которые с 1930-х импортировались из США, задавали стандарты красоты чернокожей общине ЮАР, в особенности представителям ее образованных средних слоев, в том числе через национально распространявшийся в ЮАР журнал Bantu World. Ведь быть современной женщиной за пределами навязываемых в миссионерских школах кальвинистских патриархальных ценностей — значит приобщаться к трансатлантическим культурным ценностям, и здесь комплекс inferiority бантуязычных афроамериканок «удачно» накладывался как на жажду «современности», так и на собственно афроамериканские расиализированные стереотипы, восходящие к эпохе рабства, когда более привилегированными считались носители светлой кожи и прямых волос. С 1940-х годов один из первых общенациональных южноафриканских брендов Karroo, чье название вскоре стало именем нарицательным, прочно вошел в обиход сначала молодых африканок и «цветных» жителей ЮАР, а к 1970-м уже завоевал рынки англофонных стран Африки.

В Нигерии — самой густонаселенной стране Африки — практики отбеливания кожи, занесенные сюда под влиянием афроамериканцев и южноафриканцев и массово распространившиеся в 1960-е, были позже популяризированы поп-культурой и селебрити Нолливуда, а производители соответствующей косметики сами были спонсорами многих музыкальных и развлекательных телепередач.

Здесь стоит отметить стремление не столько «походить на белых», сколько выделиться и подчеркнуть свой особый — «элитный» — статус в общине. В Гамбии отбеливающие средства с 1970–1980-х годов продавались в фотостудиях и салонах: владельцы студий и фотографы активно побуждали клиенток использовать эти средства для того, чтобы выглядеть ярче, а их клиентки — работавшие на правительство состоятельные женщины — считали фотографию важнейшим средством не только для того, чтобы просто продемонстрировать новые прически, наряды, друзей, но и укрепить свой символический статус. В обеих республиках Конго практика «макияжа» плотно вошла в обиход мужчин и женщин еще с 1970-х, во многом благодаря популяризировавшей ее молодежной субкультуре браззавильских «саперов» (sapeurs, от фр. SAPE, Société des ambianceurs et des personnes élégantes, «Общество веселых и элегантных людей»), которые, подражая парижской моде и стремясь к космополитическому имиджу, сочетали в своей идеологии антиколониальные и эмансипационные мотивы.

Антропологи, психиатры и психоаналитики в целом согласны в том, что такая колониальная по своему происхождению практика подкрепляется, помимо всего прочего, и повсеместным господством западной культуры с ее стандартами красоты, которые впитываются начиная с детских кукол (как правило, белых) и просмотра реалити-шоу. Кстати, культуры не обязательно североамериканской или англосаксонской. Сказалась и огромная популярность латиноамериканских — бразильских и мексиканских — мыльных опер, из-за которых еще совсем недавно улицы африканских городов приблизительно в 19:30 практически пустели, а позднее и местной сериальной продукции (ивуарийской, нигерийской и т. д.) с bleached bodies в главных ролях. Но не следует забывать, что foreign beauty имеет и прямой экономический эффект. Своим критикам кенийская поп-дива Вера Сидика ответила так: «Именно общество насаждает осветление и отбеливание кожи. Стоит зайти в модельное агентство, как всё становится ясно: на работу берут обычно светлокожих (fair-skinned) девушек». «Отбеленные» женщины, действительно, воспринимаются и работодателями, и потенциальными партнерами и любовниками как более востребованные, привлекательные и успешные. Даже осознавая негативные медицинские и психологические эффекты осветления кожи, сложно отказаться от этой практики, если знаешь о ее статусных и экономических преимуществах.

Тем более что и эту индустрию не миновала острая внутренняя классовая иерархия и, соответственно, ожесточенная конкуренция за «лучший» оттенок кожи, подчас принимающая обсессивные и разрушительные формы, но гарантирующая определенные бенефиты. При всей обиходной синонимичности слов bleaching и lightening в Кении все же различают bleaching — процедуры с использованием дешевых и опасных препаратов с кратковременным эффектом (условный River Road), когда мкорого наносится только на максимально видимые участки тела, и lightening — дорогие безопасные и профессиональные процедуры с долговременным эффектом, выполняемые в специализированных клиниках в Кении и за рубежом. Разнится и цена за мкорого — от 150 до 20 млн (!) шиллингов, и уровень токсичности: чем дешевле, тем негативнее они воздействуют на кожу и организм в целом, и чем дешевле, тем сомнительнее ингредиенты — от крайне опасных гидрохинона, ртути и кортикостероидов до бесполезных смесей с примесями яичного порошка, зубной пасты или молока. Нужно добавить, что расходы на такие процедуры ложатся тяжким бременем на подчас скромные доходы африканок: многие женщины тратят на отбеливание все свободные деньги. Так, в нигерийском Лагосе кремы стоят 15–55 долларов при минимальной зарплате в 50 долларов. Но главное — это совершенно разный эффект: дорогие процедуры обеспечивают равномерно распределенный цвет, дешевые — «эффект зебры» (когда локти, колени и другие проблемные участки остаются темными), дорогие процедуры гарантируют rangi ya thao («цвет 1000-шиллинговой купюры»), что на жаргоне означает «светлый» (то есть хороший), дешевые — нездоровую желтизну.

---

Что почитать

• Lynn M. Thomas. Beneath the Surface. A Transnational History of Skin Lighteners. London, 2020. Одно из лучших обобщающих исследований истории и практики применения отбеливателей кожи с уклоном в южноафриканский материал.
• Подробная статья в журнале Vogue.