Первый мученик за философию? О жизни философа Анаксагора

В предыдущих статьях мы видели, как философия, зародившись в городах Ионии, проделала в своем развитии стремительный путь на Запад — в южную Италию и Сицилию, аккумулируя и наращивая существующее знание и, через трансформацию мировоззрения людей, осуществляла перемены в политической, религиозной и моральной жизни полисов. Везде на своем пути, помимо великих школ, философия оставляла также и малые очаги себя самой, и сказать об этих малых очагах и тех мыслителях, которые не вошли в мейнстрим, мы, за неимением места и времени, а также по причине того, что от многих просто не осталось никаких свидетельств, увы, не можем, и именно поэтому наше повествование ограничивается теми, кто образовал магистральную линию развития западной мысли.

Что это за магистральная линия? Эта та линия, которую отчетливо показывает нам Аристотель, — линия поиска начал и причин всего сущего. Этот поиск является собственной методологией Аристотеля и применяться к интерпретации мысли философов, называемых досократиками, его методология, конечно, должна с большой осторожностью. Поиск начал и причин сущего для Аристотель и есть философия как таковая, которая у него совпадает с его собственной философской системой, исходя из которой он и интерпретирует досократиков (зачастую, увы, совершенно неадекватно). Таким образом, Аристотель, как и спустя тысячелетия Гегель, был уверен, что философия «дожидалась» его прихода, чтобы прийти к своему интеллектуальному триумфу и завершению в философской системе, разработанной им самим.

Тем не менее, глядя на развитие философии глазами Аристотеля, то есть через поиск начал и причин всего сущего, мы, с одной стороны, усваиваем очень древнюю и авторитетную традицию мысли (от которой читатель, если пожелает, может свободно отказаться, хоть это и очень непросто, ибо восстановить исходный контекст фрагментов досократиков практически невозможно), а, с другой, приобретаем удобный — и очень увлекательный — метод изложения истории философии. Таковых начал и причин, согласно Аристотелю, четыре, и, как говорит он сам, практически все они были открыты до него (материя, форма, начало движения, благо). Сам же Аристотель делал упор на четвертую и, как ему казалось, самую важную причину сущего — целевую причину, или то, ради чего (τὸ οὖ ἕνεκα), то есть благо, и после этого стало возможным наконец адекватно ответить на основной вопрос философии: «Почему вообще существует нечто (сущее), а не ничто, и почему оно существует именно таким образом, а никак не иначе?»

Согласно Аристотелю, прежние мыслители, исследовавшие природу сущего, либо зацикливались на какой-то одной причине (чаще всего материальной), либо если и говорили о нескольких причинах, то соединяли их чисто механическим и внешним образом, наподобие Эмпедокла, просто сталкивающего четыре элемента с силами Любви и Вражды. В итоге по-прежнему приходилось апеллировать к мифическим силам Судьбы или Случая, пусть и рационализированным до известной степени, однако стоящим как бы над или по ту сторону сущего, что в свою очередь лишало человека возможности дать подлинно разумный ответ на вопрос, почему же сущее именно таково; ибо как в слепой судьбе, так и в не менее слепом случае ничего разумного — а значит, и прогнозируемого, — нет и быть не может. И вот в этой борьбе философских воззрений появляется глас вопиющего в пустыне, утверждающий, что сущее таково потому, что во вселенной имеется некий Ум (νοῦς), который, будучи разумной движущей силой, лишенной какой-либо материальности, желает все устроять и действительно устраивает наилучшим образом. Звали этого человека Анаксагор, и заслуга его в истории мысли заключается в том, что он первый ввел в интеллектуальный обиход философему вселенского Разума, то есть показал подлинно разумную причину Бытия.

Если верить Аристотелю и Платону, то эта концепция Ума осталась у Анаксагора совершенно неразработанной (хотя мы и увидим, что это далеко не так), но именно из анаксагорова Ума вырастет в недалеком будущем творящий мир философский Демиург самого Платона из диалога Тимей, равно как и Ум-Перводвигатель из Метафизики Аристотеля.

И даже наши бытовые рассуждения о том, что все в этом мире не случайно и в итоге должно управляться неким совершенным космическим разумом, которые рождаются у нас в сознании при восхищенном взгляде на ночное звездное небо или на развитие фаз биологического эмбриона, — это наследие Анаксагора.

Именно с Анаксагором философия получит гражданство в Афинах, которые на целое тысячелетие, вплоть до закрытия императором Юстинианом Платоновской Академии в 529 г. н. э., станут философской, а значит и культурной столицей античного мира. Проведя в Афинах много лет, Анаксагор войдет в самую гущу политической и культурной жизни, среди его учеников, прямо или косвенно, будет вся интеллектуальная элита афинского общества — так называемый кружок Перикла, в который входили гетера Аспазия, скульптор Фидий, софист Протагор, историк Геродот, трагик Еврипид, Сократ и многие другие лучшие люди страны.

Мы начнем как обычно с биографии, однако рассмотрим ее несколько подробнее, чем в прошлые разы, ибо насколько жизнь Анаксагора была всецело рациональной, настолько же она была и запутанной, так что многие ученые сломали далеко не один зуб, чтобы в ней хоть как-то разобраться. Чудес и мистики в его жизни, в отличие от Эпмедокла, Пифагора и некоторых других мудрецов, не засвидетельствовано, но драматизма, как и у остальных, хватало.

Биография

Анаксагор, современник Эмпедокла и Протагора, родился в городе Клазомены что в Ионии (Турция), в очень знатной семье, примерно в 500 году до н. э. — когда персидский царь Ксеркс в 480 г. во время Греко-персидских войн вторгся в Грецию, философу, как сообщают, было уже 20 лет. Отцом Анаксагора был по одной версии Гегесибул, по другой — Евбул, который, возможно, познакомил его с философией Анаксимена. Получив огромное наследство, Анаксагор от него отказался, раздав все до последней драхмы родственникам, чтобы иметь возможность, не радея о мирском, всецело предаться созерцанию природы. Когда его спросили, чего ради он вообще родился на свет, он отвечал: «Ради созерцания Солнца, Луны и неба». Когда же его упрекали в том, что он пренебрегает своим отечеством и не участвует в политической жизни, Анаксагор, указывая перстом в небо, говорил, что наоборот, он очень заботится о своей родине, ибо его подлинная родина — вся вселенная.

Кстати говоря, уже в наше время, в начале XX в., знаменитый Людвиг Витгенштейн, также сделавшись наследником огромного состояния своего отца, анонимно роздал его до последней кроны разным бедствующим деятелям культуры и искусства (Георг Тракль, Райнер Мария Рильке, Оскар Кокошка и др.).

Сам он превратился в совершенного бедняка, что только лишний раз доказывает полную несовместимость обременительной роскоши и нескромного обаяния буржуазии с подлинной свободой мышления.

Диоген Лаэртский (II, 3) со ссылкой на Аполлодора и Деметрия Фалерского сообщает, что Анаксагор начал заниматься философией в 20 лет, когда прибыл в Афины во время архонтства Каллия, то есть получается в 456 г. до н. э., ибо именно в этот год Каллий был архонтом, после чего прожил там 30 лет. Однако чуть раньше Диоген говорит, что Анаксагору было 20 лет в год переправы Ксеркса — в 480 г. По этой причине некоторые исследователи (Muersius, Woodbury, Graham) сделали вывод, что это текстологическая ошибка и что под именем Каллий нужно разуметь Каллиада, который действительно был архонтом в 480 г. С другой стороны, как отмечает Филипп Тибодо (Ph.Tibodeaux. The Chronology of the Early Greek Natural Philosophers, NY. 2019), сложно представить, чтобы Анаксагор эмигрировал в Афины именно в тот год, когда город подвергся варварскому разрушению и разграблению персами, если только Анаксагор не попал в Афины в составе персидской армии как солдат-рекрут из Клазомен, находящихся тогда под персидским владычеством, как полагает профессор Андрей Лебедев (он говорил об этом в одной из своих лекций). Однако, если учесть, что греки на несколько десятилетий покинули Клазомены еще во время захвата города персидским сатрапом Артафреном во время ионийского восстания (494 г. до н. э.), то вряд ли версия Лебедева о рекрутстве Анаксагора соответствует реальности.

Что, таким образом, мог в то время делать в Афинах метек Анаксагор, непонятно. Для преподавания он был слишком молод, поскольку обычно преподавать начинали не раньше 30 лет, да и кому бы он там в военное время преподавал? Учиться же ему там тоже было не у кого — в разрушенных Афинах не было философов и вообще было не до философии, поскольку все силы были брошены на восстановление Аттики. В результате профессор Яп Мансфельд обратил внимание на то, что эта нестыковка в цифрах происходит, возможно, из-за неправильного понимания фразы «ἐτῶν εἴκοσιν ὤν», которую использует Диоген Лаэртский в своем тексте. Согласно Мансфельду, понимать это надо не как «будучи 20 лет(от роду)», но «находясь (в течение) 20 лет (в Афинах)», а для пущего грамматического соответствия Мансфельд предлагает причастие глагола быть (ὤν) заменить на соответствующее причастие глагола διατρίβω — пребывать, находиться, проводить время, приведя, таким образом, этот деепричастный оборот в соответствие с главным предложением, где в самом деле стоит этот глагол. Тогда получится примерно вот что:

ἤρξατο δὲ φιλοσοφεῖν Ἀθήνησιν ἐπὶ Καλλίου, ἐτῶν εἴκοσιν <ἐκεῖ διατρίβ>ων, ὥς φησι Δημήτριος ὁ Φαληρεὺς ἐν τῇ τῶν Ἀρχόντων ἀναγραφῇ, ἔνθα καί φασιν αὐτὸν ἐτῶν διατρῖψαι τριάκοντα.

Начал же философствовать он в Афинах при Каллии, находясь (διατρίβων) там в течение 20 лет, как сообщает Деметрий Фалерский в Списке Архонтов, говорят также, что он пробыл (διατρῖψαι) там 30 лет (Пер. наш).

Если Мансфельд прав и его реконструкция текста верна, то прибытие Анаксагора в Афины следует датировать 456 г. (то есть все же в архонство Каллия), а изгнание 437 г. Так или иначе, здесь возникает некоторое затруднение, ибо, хотя мы знаем, какой интеллектуальной славы достиг Анаксагор в Афинах, у нас совсем нет свидетельств о том, что такой почитатель мудрости, как Сократ, был знаком с ним лично или беседовал. Если учесть, что Сократ никогда не упускал возможности побеседовать с заезжими интеллектуалами или местными любителями мудрости, это может навести на некоторые размышления. Все, что у нас есть, это свидетельство из диалога Федон (97b), где Сократ — предположительно, совсем молодой, — сообщает, как присутствовал на публичном чтении сочинения Анаксагора, в котором говорилось об Уме, из чего некоторые ученые (O’Brien, Graham) сделали вывод, что Анаксагор должен был покинуть Афины гораздо раньше — примерно в сер. V в. до н. э., то есть когда Сократ еще был совсем молод и не успел заявить о себе, следовательно, и приехать в Афины он должен был раньше, а не как датирует Мансфельд. Другие же ученые (Guthrie, Davison, Cappelletti) полагают, что Анаксагор жил в Афинах не тридцать или сколько там лет подряд от звонка до звонка, а периодами — то покидая город, то снова возвращаясь туда, что, кстати говоря, учитывая всеобщую интеллектуальную мобильность того времени в рамках движения cофистики, выглядит вполне правдоподобно.

Как бы там ни было, доподлинно известно, что Анаксагор очень сблизился с Периклом, от которого последний, по словам Платона (Федр 270а), «преисполнился познания возвышенного и постиг природу ума и мышления, о чем Анаксагор часто вел речь; отсюда Перикл извлек пользу и для искусства красноречия». Перикл, по словам Плутарха (Перикл, 6) научился у Анаксагора здоровой рациональности, чем оградил себя от глупых суеверий невежественной толпы того времени:

«Он стал выше суеверного страха, внушаемого удивительными небесными явлениями людям, которые не знают их причин, теряют рассудок и приходят в смятение от божественных дел по неведению их, тогда как наука о природе, устраняя боязнь, вместо устрашающего, болезненного суеверия дает человеку спокойное благочестие и благие надежды».

Совершенно отчетливо прослеживается влияние Анаксагора в творчестве великих трагиков Эсхила и Еврипида. Так, в трагедии Эсхила «Просительницы» (589), поставленной примерно в 463 г., упоминается река Нил как «снегом вспоенная», что соотносится с теорией Анаксагора, согласно которой разливы Нила связаны с таянием снегов в Эфиопии (фр. А 42, 91). Также и в трагедии Еврипида «Елена» (1–4) читаем:

Здесь блещут Нила девственные волны;
Взамен росы небесной он поит,
Лишь снег сойдет, в Египте по низинам
Лежащие поля.

Пер. И. Анненского

В трагедии Софокла «Эвмениды» (661–664) можно обнаружить аллюзию на анаксагоровскую теорию зачатия и рождения, согласно которой рожает, собственно, самец, или отец, поскольку он производит и отдает свое семя, а самка лишь дает вместилище для семени (фр. А 107).

Дитя родит отнюдь не та, что матерью
Зовется. Нет, ей лишь вскормить посев дано.
Родит отец. А мать, как дар от гостя, плод
Хранит, когда вреда не причинит ей бог.

Пер. С. Апта

Тем не менее это вовсе не доказывает, что Анаксагор был лично знаком с Эсхилом или Еврипидом. Последние могли познакомиться с идеями Анаксагора из его сочинений, как и Сократ, или усвоить их от его афинского ученика физика Архелая, с которым был знаком и у которого учился Сократ. В еще меньшей степени это является доказательством того, что Анаксагор жил в это время в Афинах, да еще жил 30 или сколько там лет, не покидая города. Единственное, что из этого следует: Эсхил познакомился с идеями Анаксагора до 463 г., то есть до даты постановки своей пьесы «Просительницы» — да и это верно лишь в том случае, если мы точно уверены, что пьеса была поставлена именно в этот год, а мы, конечно же, как и во многих других вопросах гуманитарной науки, в этом совсем не можем быть уверены, поскольку сообщение о театральной постановке Эсхила (так называемая дидаскалия), которое было опубликовано в 1952 г. в 20 томе Оксиринхских папирусов (№ 2256, фр. 3), не может — ввиду поврежденности самого папирусного фрагмента — быть окончательным и бесповоротным свидетельством в пользу этой даты (Тронский, Ярхо), а поэтому и здесь, как говорил мудрейший Демокрит, истина спрятана на дне глубокого колодца (или стакана).

Тем не менее, достоверно известно, что в определенный момент своей жизни в Афинах Анаксагор был обвинен в бесчестии и предстал перед судом.

Однако в отношении деталей этого суда и обвинения ясности не больше, чем в отношении переселения в Афины. Попробуем, однако, разобраться, обратившись к античным свидетельствам.

Диоген Лаэртский передает две версии суда над Анаксагором, не делая при этом выбора в пользу ни одной из них как более достоверной: 1) версия Сотиона из Александрии (Преемство философов) и 2) версия Сатира Перипатетика (Жизнеописания). Дело в том, что Анаксагор учил, что Солнце — это огромная огненная глыба, размером превышающая полуостров Пелопоннес (A 42), и за столь непочтительное отношение к божественному небесному светилу, согласно первой версии, Клеон — глава радикальных демократов и противник Перикла — обвинил его в нечестии, или асебии (ἀσέβεια), а в качестве наказания последовало изгнание и штраф 5 талантов (это примерно 125 кг серебра — совершенно немыслимая сумма!), да и этого удалось добиться исключительно благодаря личному заступничеству Перикла. Согласно второй версии, к суду Анаксагора привлек Фукидид (не путать с историком) — вождь афинских аристократов и тоже противник Перикла, но привлек уже не только за его астрономические воззрения, но также и за персидскую измену (так называемый медизм), а в качестве приговора была смертная казнь заочно.

Диодор Сицилийский (Ист. библиотека XII, 39, 2), со ссылкой на историка Эфора Кимского, ученика ритора Исократа, не уточняет ни приговора, ни имени обвинителя, ни того, что вообще был какой-то суд, но просто говорит о каких-то «врагах Перикла», которые, желая ему зла, «ложно обвинили» (ἐσυκοφάντουν) его друга и учителя Анаксагора в святотатстве, и привязывает этот инцидент к другому знаменитому процессу, также косвенно направленному против Перикла, — обвинению скульптора Фидия в присвоении средств, отпущенных государством на священное строительство.

Согласно Плутарху, «Диопиф внес предложение о том, чтобы люди, не верующие в богов или распространяющие учения о небесных явлениях, были привлекаемы к суду как государственные преступники. Он хотел набросить подозрение на Перикла косвенным путем, через Анаксагора» (Плутрах. Перикл 32). При этом нет указаний ни на обвинение, ни на судебный процесс, ни на приговор, а просто говорится, что Перикл, беспокоясь за безопасность Анаксагора, помог ему бежать из города.

Гермипп из Смирны, по словам Диогена Лаэртского, в «Жизнеописаниях» сообщает, что в ожидании казни Анаксагора посадили в тюрьму, а потом за него вступился Перикл, благодаря авторитету которого Анаксагор был отпущен на свободу, однако, не вынеся такой обиды, покончил с собой.

Философ-перипатетик Иероним Родосский в «Разрозненных заметках» (фр.42 Wehrli) сообщает, что когда Перикл привел Анаксагора в суд, тот был настолько изможден от болезни и обессилен, что его оправдали и отпустили восвояси исключительно из жалости, не принимая во внимание ход судебного разбирательства.

Вот сколько до нас дошло античных свидетельств о «деле Анаксагора», и мы, конечно, вправе спросить у всех этих пестрых писателей: что же в самом деле случилось с Анаксагором? Блестящий — но, увы, крайне ригористичный, ибо, как кажется, абсолютно истинный, — ответ на этот вопрос дал знаменитый английский филолог-классик Кеннет Довер: «одно тут известно наверняка: никто из них в действительности не знал, что случилось с Анаксагором, хотя это, к сожалению, не препятствовало им писать так, будто они в самом деле что-то знают» (K. J. Dover, The Freedom of the Intellectual in Greek Society, Talanta 7 (1976)).

Нужно также отметить, что в скором времени по этой же статье — нечестие — пойдут Аспазия, Фидий, Диагор-атеист, Протагор, Еврипид и другие, а в конце концов и Сократ — самый знаменитый «нечестивец» и мученик от философии. Собственно, само уголовное преследование за нечестие официальным юридическим образом стало возможным после того, как вышеупомянутый Диопиф предложил преследовать по закону тех, кто не верит в богов и распространяет учения о небесных явлениях. Сказано — сделано, закон этот был успешно принят в 432 г. до н. э., однако сама идея закона, запрещающего свободную речь о божественных вещах, кажется совершенно анахроничной и противоречивой, если учитывать тот уровень демократизации афинского и — шире — общегреческого общественного сознания, который был достигнут полисной культурой за последние два столетия. Философия, литература и искусство в полной мере использовали весь спектр своих творческих возможностей и средств выражения, чтобы свободно рассуждать о богах, повествовать о них и увековечивать в памятниках как архитектуры, так и бытовых артефактах, например, в знаменитой греческой вазописи, — и все это было возможно только потому, что в Греции никогда не существовало единственной и непогрешимой религиозной догмы, обязательной для всех, отклонение от которой считалось бы изменой религиозной вере или ересью, подлежащей суду и искоренению.

И вот в этом торжестве свободомыслия появляется, по меткому выражению Гатри, «религиозный фанатик» Диопиф, который вносит в Народное собрание столь странный на первый взгляд закон.

Тем не менее, несмотря на то, что из текста Плутарха явствует, что Диопиф ввел этот закон в пику Периклу, то есть по политическим мотивам, нельзя полностью отрицать и некоторого рационального содержания подобной законодательной практики. Судебная и законодательная система Афин в то время только приходила к своему завершению, и поэтому многие аспекты общественно-политического бытия еще не были четко артикулированы и кодифицированы. Представление о том, что явное оскорбление божества может навести беду на все сообщество, существовало давно, и расцвет полисной демократии совсем не означал, что это воззрение так вот запросто исчезнет, равно как и в наше время всеобщая секуляризация жизни и раздельное существование церкви и государства нисколько не помешало выдумать и ввести, например, в юридическую практику закон о так называемом оскорблении чувств верующих (ст. 148 УК РФ). Таким образом, именно этот суеверный страх народных масс и был уловлен Диопифом и оформлен в виде юридического постановления, которое после этого получило имя своего выдумщика — псефизма Диопифа.

Итак, несмотря на то, что в отношении «дела Анаксагора» истина снова на дне глубокого колодца, попробуем все же сделать некоторые обобщения по поводу деталей и датировок этих событий, используя современные научные гипотезы. Много, надо признаться, было пролито научного пота над реконструкцией этого «дела», поэтому мы укажем лишь несколько самых известных версий.

Версия 1

В 1917 г. Альфред Эдвард Тейлор предложил такой вариант (A. E. Taylor On the Date of the Trial of Anaxagoras, CQ 2 (1917)): Из диалогов Платона создается впечатление, что расцвет популярности Анаксагора выпал на время, предшествующее политическому триумфу Перикла, и там не было заметно фигуры Сократа, ибо последний тогда еще был совсем юн. Принимая во внимание свидетельство Диогена Лаэртского (II, 3) о том, что в конце концов Анаксагор удалился в город Лампсак, где, добившись больших почестей, умер и был погребен за государственный счет, Тейлор делает вывод, что это могло иметь место лишь в том случае, если до момента своей смерти Анаксагор уже прожил в Лампсаке довольно долгое время. Следовательно, наиболее достоверной античной версией о суде следует считать версию Сатира Перипатетика (см. выше), поскольку она помещает «дело Анаксагора» в начало, а не в конец политической карьеры Перикла — то есть примерно в 450 г. до н. э. Также в пользу столь ранней датировки Тейлор выдвигает аргумент о том, что многие античные авторы называют Перикла учеником Анаксагора, следовательно, это могло быть только в начале карьеры Перикла, когда последний был еще достаточно молод. Питерский антиковед Елена Никитюк совершенно справедливо опровергает этот довод как бездоказательный, поскольку Плутарх сообщает нам, что Перикл был дружен с философом, почитая его своим учителем, и после того, как пришел к власти и стал стратегом (Никитюк Е.В. «Процессы по обвинению в нечестии (асебии) в Афинах в последнюю четверть V в. до н. э.»). Следует также добавить, что возраст в то время (равно как и сейчас) не играл существенной роли в отношениях между учителем и учеником — ученик мог быть намного старше учителя, как например в случае Сократа, который уже в глубокой старости пошел учиться играть на лире и плясать.

Версия 2

Джон Дейвисон (Davison J. A. Protagoras, Democritus, and Anaxagoras, CQ, Vol. 47, 1953) полагает, что мы должны принять версию как Сатира Перипатетика, так и Сотиона из Александрии. А это значит, что было два судебных процесса над Анаксагором, и на первом выступал Фукидид, а на втором, на основании псефизмы Диопифа (432 г.), — Клеон.

По обоим приговорам философ был признан виновным, но в первом случае смертная казнь была заочной, поскольку он уже успел скрыться из Афин, а во втором последовало изгнание и штраф.

Однако самое интересное, согласно Дейвисону, что между этими двумя процессами Анаксагор попал под амнистию, которая стала возможна в результате заключения Тридцатилетнего мира между Афинами и Спартой в 445 г. до н. э. Поэтому хронология событий, по Дейвисону, выглядит так:

456 г. до н. э. — обвинение, выдвинутое Фукидидом (Анаксагор успел бежать до смертного приговора).

444 г. до н. э. — амнистия и возвращение в Афины.

433–430 гг. до н. э. — обвинение Клеона и изгнание.

428 г. до н. э. — смерть в Лампсаке.

Таким образом, перерыв между первым и вторым «делом Анаксагора» составил примерно четверть века. В качестве возражения можно указать, что хотя два процесса — идея симпатичная, однако едва ли Анаксагор после столь серьезного обвинения, даже несмотря на амнистию по возвращении в Афины смог бы занять столь высокое положение в эпоху Перикла (Никитюк). С другой стороны, известны случаи, когда люди, вернувшись из изгнания, занимали положение еще более высокое и облекались почетом еще большим, чем до суда и заочной смертной казни, и самый знаменитый пример — это триумфальное возвращение в Афины Алкивиада (407 г. до н. э.) после его морских побед и свержения олигархии.

Версия 3

Э. Деренн (Derenne Eudore. Les procès d’impiété intentés aux philosophes à Athènes au Ve et au IVe siècle avant J. C.), опираясь на свидетельства Эфора и Плутарха, считает, что Анаксагора обвиняли как Фукидид, так и Клеон, но без какого-либо временного интервала, а единовременно, то есть, получается, что было одно дело и два обвинителя. При этом Деренн связывает судебный процесс не с псефизмой Диопифа, но с Мегарской псефизмой, предложенной самим Периклом, которая, как и псефизма Диопифа, была принята в 432 г. до н. э. и согласно который прерывались все торговые отношения между Афинами и Мегарой, что, как считается, могло стать одной из причин Пелопонесской войны. Тогда суд и изгнание Анаксагора падает примерно на 432–431 гг. до н. э., что опять же не согласуется со свидетельством Диогена о высоком положении, достигнутом Анаксагором в Лампсаке, на которое нужно было приличное время.

Версия 4

Нам же представляется, что наиболее интересна реконструкция уже упоминавшегося Япа Мансфельда, которому также следуют Малькольм Шофилд и Патриша Кёрд (Mansfeld J. «The Chronology of Anaxagoras’ Athenian Period and the Date of his Trial», Mnemosyne, 32 (1979)). Согласно этой гипотезе, Анаксагор опубликовал свое сочинение в 440 г., а суд над ним произошел в 437 г. в связи с псефизмой Диопифа (Мансфельд полагает, что псефизма была принята именно в этом году) по инициативе Клеона, и примерно в это же время он был изгнан из Афин. Такая сравнительно ранняя дата изгнания позволяет предположить, что у Анаксагора еще оставалось достаточно времени, чтобы проявить себя достойным гражданином в Лампсаке, куда он удалился, и снискать там всеобщее уважение, будучи похороненным за государственный счет, несмотря на то, что он — чужеземец (ср. Аристотель. Риторика 1398 b 10).

Как бы ни обстояло дело на самом деле, в одном можно быть уверенным наверняка — «дело Анаксагора» имело как религиозный, так и политический контент и контекст, и вписывалось в ту цепь процессов над друзьями Перикла, последним звеном которой стало «дело Фидия», из-за которого, возможно, как сообщает Плутарх, Перикл и «раздул медленно тлевшее пламя войны в надежде, что обвинения рассеются и зависть смирится, когда граждане во время великих событий и опасностей вверят отечество ему одному как человеку уважаемому и авторитетному» (Перикл 32). Таким образом, политика, как всегда, выступила в качестве причины, а религия и фанатичное радение о благочестии — лишь поводом для расправы с неугодными, ибо все члены кружка Перикла оказывали на мировоззрение последнего серьезное влияние, а значит оказывали влияние и на политику, проводимую Периклом. И поскольку у его противников не было средств бить прямо по Периклу, они били по его друзьям, тем самым неминуемо подводя под подозрение и самого вождя афинской демократии.

Помимо вышеперечисленных событий, в жизни Анаксагора случилось также и много чего другого интересного. Так, Плиний Старший сообщает (Естественная история II, 149), что примерно в 467 г. до н. э. Анаксагор, используя свои познания в астрономии, предсказал, что скоро с Солнца упадет гигантский камень, что и случилось неподалеку от реки Эгоспотамы, которая находилась в районе пролива Дарданеллы, но где точно — увы, неизвестно. Плиний добавляет, что этот камень, «величиной с груженый воз», показывают до сих пор, и если учесть, что Плиний писал свою Историю в 70 гг. н. э., значит, метеорит благополучно пролежал на месте падения как минимум 500 лет.

Когда Анаксагору сообщили, что он осужден на смерть, он ответил: «И моих судей, и меня природа и так уже давно приговорила к смерти», а когда ему сказали, что его дети умерли, то он стоически произнес: «Я знал, что родил их смертными».

Когда же ему самому пришло время помирать на чужбине в Лампсаке, к нему пришли представители городских властей и спросили, что мы можем сделать для тебя перед смертью, Анаксагор ответил: «Пусть детей в месяц моей смерти ежегодно отпускают на каникулы». Диоген Лаэртский, который сообщает эту историю, говорит, что этот обычай соблюдался еще в его время, то есть почти что спустя 700 лет после смерти философа. Таков был Анаксагор.

Как успел заметить читатель, реконструируя его биографию, мы пытались совместить античные свидетельства с современной историко-филологической критикой этих свидетельств. Практически каждый ученый, серьезно занимавшийся биографией Анаксагора, предложил свой вариант воссоздания оной, и, как отмечает Кристиан Вассало в одной из новейших публикаций по этой теме, единственные даты его жизни, в отношении которых исследователи более менее пришли на сегодняшний день к согласию, — это дата рождения и смерти (C. Vassallo. Anaxagoras from Egypt to Herculaneum«, in C. Vassallo (ed), Presocratics and Papyrological Tradition. A Philosophical Reappraisal of the Sources. Berlin, 2019). Что же до суда над Анаксагором, то вполне возможно, что его вообще никогда не было, и он никогда не представал перед судом, как полагают некоторые исследователи (Jacoby).

Поэтому когда мы начинаем настаивать и слишком допытываться, какая же из всех этих версий — будь то древних или современных — является единственно истинной, то хочется напоследок снова процитировать Кеннета Довера:

«Делая это, мы можем проглядеть тот факт, что все они могут быть ложными; и чем шире набор альтернативных и противоречивых утверждений, тем больше вероятность, что все они — действительно ложные, если только какая-то из них не окажется истинной благодаря чистой случайности. Нет сомнения в том, что Анаксагор провел какое-то время в Афинах и был в это время связан с Периклом — до этих пор мы вполне можем полагаться на современные (Анаксагору. — Прим. авт.) источники, несмотря на то, что отсутствие ссылок на Анаксагора в древней комедии немного удивляет и даже настораживает. Не сомневаюсь я и в том, — продолжает Довер, — что Анаксагор умер и был похоронен в Лампсаке, учитывая свидетельства Алкидама (Radermacher fr.14) и Риторику 1398b 10 Аристотеля. Что меня смущает, так это то, имел ли какой-нибудь греческий писатель, высказывающий мнение о том когда и почему Анаксагор покинул Афины, в своем распоряжении — в качестве обоснования своего мнения — хоть что-нибудь, что мы могли бы удостоить названием „свидетельства“. Мы вынуждены иметь дело, я полагаю, с античными представлениями (ideas) о том, что должно было случиться, представлениями, вызванными к жизни таким историческим отношением, которое само всецело укоренено в процессе над Сократом».

K. J. Dover, The Freedom of the Intellectual in Greek Society, Talanta 7 (1976)

***

Благодаря современной компьютерной реконструкции Папирусов Геркуланума у нас есть новые свидетельства (fr. 7.1–4) о том, что Анаксагор из-за псефизмы Диопифа не только побывал в тюрьме, но и, возможно, подвергся там жестоким пыткам во время допроса с пристрастием, и, представ перед судьями, демонстрировал им свои кровавые рубцы на спине. Профессор Андрей Лебедев, который уверен, что так все и было, отмечает, что «мы принимаем это свидетельство за чистую монету как свершившийся исторический факт, поскольку оно доходит до нас из целого ряда философских судебных процессов, в историчности которых нет никаких оснований сомневаться» (A. Lebedev. The Authorship of the Derveni Papyrus, in C.Vassallo (ed), Presocratics and Papyrological Tradition. A Philosophical Reappraisal of the Sources. Berlin, 2019). Если Лебедев прав и эти биографические свидетельства более достоверны, чем те, в которых повально сомневается Кеннет Довер, то мы с полным правом можем назвать Анаксагора не только первым афинским философом, измыслившим Ум, но также первым мучеником за философию, что, конечно, в свою очередь, бросает еще одну жуткую тень на хваленую афинскую рабовладельческую демократию. Мы же, предложив читателю пищу к размышлению над жизнью Анаксагора, в следующий раз поговорим уже о самой философской системе Анаксагора.