15 минут славы для людей-этикеток. Краткая история Энди Уорхола и его «Фабрики»

Совсем недавно в прокат вышли фильмы об Элвисе Пресли и Мэрилин Монро — суперзвездах, определивших эпоху. В обоих байопиках подчеркивается контраст между блистательным сценическим амплуа поп-идолов и неприглядной стороной их обычной жизни, полной одиночества, зависимостей и потребительского отношения со стороны шоу-бизнеса. И король рок-н-ролла, и голливудская дива были превращены индустрией в машины по зарабатыванию денег, их образы стали массовой культурой и в конечном итоге они перестали принадлежать себе.

Главный художник поп-арта Энди Уорхол во многом повторил судьбу Монро и Элвиса — появившийся из ниоткуда, он стал феноменом американской культуры, превратив себя в узнаваемый бренд и воплотив классический сценарий американской мечты. В 1963 году в интервью журналу Time художник заявил: «У машин меньше бед. Я бы хотел быть машиной, а вы?»

Писательница Оливия Лэнг считает, что за желанием Уорхола стать машиной прятались всё те же уязвимость и нужда в любви, которые были так хорошо знакомы и Элвису Пресли, и Мэрилин Монро. Так же, как и его кумиры, несмотря на всемирную славу и свиту фанатов, Уорхол был бесконечно одинок.

При этом Энди Уорхол, как никто, понимал механизмы создания суперзвезд. Во-первых, он сделал целую галерею разноцветных шелкографических портретов знаменитостей, которые до сих пор продаются за баснословные суммы на аукционах, становятся модными принтами на одежде и по популярности вполне могут превзойти своих легендарных прототипов. Во-вторых, Уорхол сотворил настоящую «Фабрику», где штамповал из никому не известных парней и девушек своих собственных элвисов и мэрилин.

Однако яркие графические работы Уорхола на поверку оказываются не столь уж поверхностными.

Тиражируя общепризнанные образы, художник обозначает важный вопрос для искусства ХХ века, касающийся массового и оригинального, процессов воспроизведения, в которых рождается знаменитость, а также показывает изнанку культа суперзвезд и суть общества потребления.

Кто такой Энди Уорхол и что он сделал для искусства

Застенчивый болезненный мальчик, выросший в семье эмигрантов из Словакии в рабочем районе Питтсбурга, он грезил о магии Голливуда и нью-йоркском бомонде. Окончив Технологический институт Карнеги в родном городе, Уорхол переехал в Большое яблоко, где с головой окунулся в мир рекламы, параллельно пытаясь пробиться на арт-сцену.

Суровая послевоенная Америка, признававшая истинным искусством только брутальный абстрактный экспрессионизм, неблагосклонно отнеслась к манерному творчеству Уорхола. Его первые выставки не пользовались успехом, однако встреча с кинорежиссером и бывшим арт-агентом Эмилем де Антонио всё изменила.

Шестидесятые стали временем Энди Уорхола. Истории про изображение бутылок кока-колы и долларов (совет «рисуй то, что любишь больше всего на свете») как отправную точку его творческого взлета уже давно превратились в притчу во языцех.

Состоявшийся в рекламе и модной индустрии, успевший попутешествовать и заработать кучу денег, Энди Уорхол пришел в мир искусства не голодным сорванцом с горящими глазами, а сложившимся профи с четким пониманием, кто он и что хочет делать.

Французский философ Жан Бодрийяр так характеризовал деятельность Уорхола:

«В тот момент, когда искусство было охвачено тенденцией, ведущей к чрезвычайно важному переходу, я считаю, что Энди Уорхол был единственным художником, который смог оказаться впереди, опередить перемены. Возможно, это просто удача или судьба… Всё, что характерно для его работ, — пришествие банальности, механичность жеста, его образы, его иконопочитание особенно… всё это становится у него событием банальности. И это именно он и никто другой! Другие, которые пришли вслед за ним, могли лишь всё это симулировать, но только он был великим симулянтом, и классным к тому же!»

Уорхол не просто перевернул с ног на голову само понятие искусства и стер любые границы между высокой и низкой культурой, заменив ее популярной, — он, подобно зеркалу, явил на свет божий все проблемы общества потребления, живущего в мире этикеток.

Многократно растиражированный портрет Мэрилин Монро 1962 года, созданный в год ее смерти, представляет собой далекое от традиционного воплощение голливудской актрисы.

Во-первых, эти изображения являются калькой с рекламной фотографии фильма «Ниагара». То есть мы действительно видим образ, а не живого человека. Трогательная и несчастная Норма Джин Бейкер здесь тщательно скрыта за маской блистательной Мэрилин с алыми губами, платиновой гривой и соблазнительной родинкой на щеке.

Во-вторых, Уорхол создает работу уже после трагической гибели актрисы. Он фиксирует ее лик для вечности, избегая любого проявления человеческой индивидуальности.

И если, как утверждают искусствоведы, обычный живописный портрет — это попытка преодолеть смерть и забвение, то портрет Монро у Уорхола — это безапелляционная констатация того, что ее образ уже сохранен без какого-либо участия художника.

Энди Уорхол работал с черно-белыми фотографиями, которые раскрашивались вручную. Мэрилин, поставленная на конвейер, как и долларовые купюры до этого, была призвана олицетворять не личность, но знак. Она бесценна, она постоянна, она нерастрачиваема.

Несмотря на яркую оболочку, искусство Уорхола всегда так или иначе затрагивает тему смерти. Подобно натюрмортам vanitas, где повседневные вещи превращаются в сложную символику скоротечности жизни, размноженные портреты погибшей Монро, болеющей Лиз Тейлор или нарезка кадров с Джеки Кеннеди после убийства мужа показывают, насколько хрупко человеческое существование перед неизбежностью катастрофы.

Однако Уорхолу удалось десакрализировать даже смерть — ведь если у снимка крушения самолета, автомобильной аварии или электрического стула отобрать его эксклюзивность, превратив в бесконечную череду повторяющихся на разный лад картинок, то и благоговейный ужас перед вездесущим Танатосом тоже исчезнет. Не это ли мы наблюдаем каждый день, переключая телеканалы или скролля ленту новостей в смартфоне?

Существует мнение, что знаменитый электрический стул есть не что иное, как автопортрет самого художника, мечтающего уничтожить в себе всё живое и превратиться в автомат.

Для Уорхола темы смерти и славы неразрывно связаны, ибо самый простой способ занять свое место в медиапространстве — внезапно и трагически умереть.

Один из героев его знаменитой «Фабрики» — талантливый, но тяжело зависимый от наркотиков танцор Фрэдди Херко — в октябре 1964 года под музыку Моцарта протанцевал в распахнутое окно и разбился насмерть. Когда Уорхолу сообщили, он пожалел лишь о том, что не смог заснять этот момент на камеру, ведь получился бы отличный фильм. Живой Херко интересовал Уорхола гораздо меньше.

«Фабрика» и ее обитатели

В детстве Энди Уорхол мечтал взять имя Энди Утренняя Звезда, но на «Фабрике» его прозвали Дрелла.

Оливия Лэнг пишет:

«Неудивительно, что за годы Серебряной Фабрики к Уорхолу прилепилась кличка Дрелла, слово-портмоне, сложенное из Cinderella — Золушка, девушка, которую семья оставила в кухне, а сама отправилась на бал, и Dracula — Дракула, что питается живым веществом других людей. Уорхол всегда был жаден до людей, особенно красивых, или знаменитых, или могущественных, или остроумных, он всегда искал близости, доступа, лучшей точки наблюдения».

«Серебряная Фабрика» распахнула свои двери в 1964 году и моментально стала важным местом для нью-йоркской богемы. Там постоянно толпились поэты, режиссеры, писатели, танцоры, фотографы, дрэг-квин или просто бездельники, которым нравилось тусоваться рядом с Энди.

«Фабрика» не просто превратилась в студию и кинопавильон, где Уорхол экспериментировал с разными видами искусства, — она стала его личным андеграундным Голливудом. Здесь Энди создавал своих собственных — сиюминутных, никому не знакомых «суперзвезд здесь и сейчас», в отличие от всемирно известных, сверкающих, словно бриллианты, кинозвезд Калифорнии, и даровал каждой из них пресловутые 15 минут славы.

Как пишет Оливия Лэнг:

«Уорхол ненавидел отходы и любил творить искусство из того, что другие считали ненужным, если не впрямую хламом. Теперь он мог ловить бабочек общества, протосуперзвезд, что начали вокруг него собираться, и складывать их незапечатленные личности, харизматичные излучения на сберегающий носитель — магнитную пленку».

Увы, герои «Фабрики» так никогда и не стали знаменитыми за ее пределами. Подобно банкам супа Campbell`s, выставленные на конвейер, они присваивались, вскрывались, опустошались и заменялись следующей партией.

Большинство обитателей «Фабрики» были неприкаянными душами, ищущими забвения в круговороте бесконечного веселья, наркотического угара, творчества и вечеринок. Они снимались в странных фильмах Уорхола, бесплатно работали над его шелкографиями, сопровождали его на всех мероприятиях, а иногда даже исполняли роль самого короля поп-арта.

Известна скандальная история, когда в 1967 году актер Алан Миджетт в костюме Энди Уорхола вместо него отправился в лекционное турне по университетам. Облаченный в кожаный пиджак, парик альбиноса и рейбеновские очки-«странники», бормоча все лекции себе под нос, Миджетт не вызывал подозрений, пока не разленился и не перестал накладывать фирменный уорхоловский грим.

Одна из самых известных и трагических суперзвезд Уорхола — большеглазая модница Эди Седжвик, сбежавшая из-под опеки богатой, но строгой семьи. Эди прожигала жизнь в компании фабричных обитателей и тратила целое состояние на наркотики. Уорхол называл ее восхитительным пустым местом. На какое-то время Энди и Эди стали близнецами: они носили одинаковые прически (у Уорхола это был парик, а Эди остригла свои длинные каштановые волосы и перекрасилась в блондинку), похожую одежду и вели себя словно пара влюбленных. Эди даже представлялась как «миссис Уорхол».

Возможно, Уорхол увидел в Седжвик то самое перерождение бесподобной Мэрилин с ее сияющей кожей и распахнутыми глазами, детской непосредственностью и абсолютным эротизмом. Как и Мэрилин, Эди подчеркивала родинку на щеке.

Уорхол снимал Седжвик в своих фильмах, которые никто за пределами «Фабрики» особо не смотрел. Энди любил наблюдать за Эди через объектив камеры, позволяя ей просто быть самой собой. В кадре она, как правило, курила, слушала пластинки или наносила макияж, а он наслаждался ее потрясающей органичностью.

«У нее больше проблем, чем у кого-либо из тех, кого я когда-либо встречал. Такая красивая и такая больная», — говорил о ней Уорхол.

Однако как только Эди перестала подпитывать нарциссизм Уорхола, он исключил ее из круга приближенных. Пагубное пристрастие к наркотикам определило дальнейшую судьбу бывшей музы. Как и Мэрилин Монро, Эди Седжвик умерла от передозировки барбитуратами. Ей было всего 28 лет.

Для Энди Уорхола кино и фотография стали своеобразными способами отстраниться от толпы, заняв позицию наблюдателя. Как и парик с очками, его видеокамера «Болекс», на которую он снимал «Кинопробы» 1960-х, и фотоаппарат «Полароид», ставший постоянным спутником на вечеринках 1980-х, давали художнику возможность держать людей чуть поодаль. Но Энди Уорхол точно не хотел, чтобы кто-нибудь начал вглядываться в него самого.

Покушение

Радикальная феминистка Валери Соланас в свои 32 года уже хлебнула немало бед: девочкой ее изнасиловал собственный отец, затем она некоторое время жила на улице и даже занималась проституцией, однако это не помешало ей поступить в Мэрилендский университет на факультет психологии и с успехом окончить его. В 1967 году Соланас написала и самостоятельно издала свою самую известную работу — SCUM Manifesto.

«Валери Соланас была одиночкой, — пишет Авител Ронелл в предисловии к SCUM Manifesto. — У нее не было последователей. Она всюду явилась либо слишком поздно, либо слишком рано».

На «Фабрику» Соланас пришла в поисках союзника, которого в первую очередь видела в Энди. Поначалу отношения Уорхола и Валери развивались в традиционном для него ключе — как и другие обитатели «Фабрики», Соланас притягивала художника своей странностью, он снял ее в киноленте «Я — мужчина», записывал их телефонные беседы и явно позаимствовал у нее немало фраз для своих фильмов. Но вскоре утратил к ней интерес, переключившись, как это с ним всегда бывало, на следующую «суперзвезду». Соланас хотела, чтобы Уорхол поставил ее пьесу с разухабистым названием «Засунь себе в задницу». Он поначалу даже согласился, но затем стал увиливать. Она не сдавалась и в отчаянье отправляла художнику злые письма, где называла его «жабой» или спрашивала, можно ли ей сняться в каком-нибудь его «говенном кинце». Ситуация вышла из-под контроля летом 1968-го.

В понедельник 3 июня, после визита к своему продюсеру, где Соланас получила отказ в постановке пьесы, она отправилась прямиком на «Фабрику». Несколько часов она караулила Уорхола, затем вместе с ним поднялась в студию, и, пока он болтал по телефону с одной из суперзвезд — Вивой, Валери Соланас несколько раз выстрелила в художника.

«Я почувствовал ужасную, просто ужасную боль, — вспоминал потом Энди Уорхол, — словно внутри у меня взорвался фейерверк».

Соланас добровольно сдалась полиции.

От полученных ран у Энди случилась клиническая смерть, никто не верил, что он выкарабкается. После долгой операции художник лишился селезенки и части легкого. Всю оставшуюся жизнь он будет вынужден носить корсет и еще больше стесняться своего тела.

Но больше всего его огорчила новость об убийстве Роберта Кеннеди, которое случилось через три дня после нападения на Уорхола. Кеннеди отобрал у Энди его 15 минут славы, сместив с первых полос газет.

Нападение Соланас стало началом конца той «Фабрики», которая питала творчество Уорхола все эти годы. Он начал бояться людей, особенно женщин, и целыми днями прятался в своем кабинете, где не мог ни рисовать, ни снимать кино.

Выходом из кризиса стало издание его журнала Interview, где одни знаменитости разговаривали с другими знаменитостями.

В 1970-х Уорхол выпустил серию работ Ladies and gentlemen, где в качестве моделей предстали многочисленные дрэг-квин с его «Фабрики». Субкультура дрэг завораживала Уорхола отделением образа от человека и полным жертвованием собственного «я» в угоду созданного альтер эго. Дрэг-квин, по сути, представляли собой живой архив устаревших представлений о кинематографической женственности.

Как и в случае с портретами Мэрилин или Элвиса, взятыми с рекламных фото кинофильмов, Уорхол рисовал не человека, а изображение изображения. Даже его собственные автопортреты неизбежно протоколируют превращение Энди-индивидуума в Энди — товарный знак.

Заключение

Критики называли Уорхола зеркалом, которое лишь отражает. Уорхол с одинаковой охотой и с абсолютно одинаковой отстраненностью запечатлевал кинозвезд, спортсменов, представителей королевских семей, мировые шедевры живописи или товары массового потребления. Все они становились иконами, образами в бесконечном потоке повседневности — яркие, плоские, лишенные индивидуальности и содержательности этикетки, каждая из которых своеобразный символ эпохи потребления.