К лесу передом, ко мне задом: 85 лет эволюции Бабы-яги в российской анимации

Образ главной русской ведьмы Бабы-яги можно найти как в косматом язычестве, так и в невинных детских сказках, темном фэнтези и юмористических любовных романах. Однако в современной анимации он сильно изменился и представляет теперь совершенно другого персонажа, чем в привычных сказках.

Способы трактовать этого персонажа весьма разнообразны, чем искусство широко пользуется. В то же время, увы, в российской анимации Баба-яга не существует в рамках «взрослого» кино — и редкие попытки ее возродить лишь укрепляют позиции детской и комедийной трактовок (которые нередко смешиваются). Это странный момент на фоне регулярных призывов переосмыслить т. н. «славянскую мифологию» в серьезном ключе. Ни один из этих призывов не был реализован в полной мере. Но если богатыри хотя бы изредка проявляют героическое лицо, то нечисть русских сказок уже почти семьдесят лет существует исключительно в контексте детской комедии — по крайней мере, в российской массовой культуре. Люди, хотя бы поверхностно знакомые со славянским язычеством, любят вспоминать о ведьмовской силе Бабы-яги, о том, что она — яркий хтонический персонаж пограничного пространства; но никто не переносит это представление в анимацию. По разным причинам: короткометражная анимация в последние годы все дальше и дальше отходит от сказок, а от трактовки Бабы-яги в ключе ведьмовства и злодейства массовая культура отказалась еще в 1960-х.

Баба-яга: людоедка

Хороший вопрос, что такое «канонический образ Бабы-яги». О ней сохранилось достаточно источников, которые показывают ее настолько разносторонним персонажем, насколько это вообще возможно. Она выступает в качестве фигуры-медиатора между миром жизни и смерти, ее избушка напоминает гроб, а за ней начинается сказочное пространство загробного мира. Она ведовская фигура (с позитивной языческой стороны или негативной христианской), герой-помощник, людоедка, наказывающая нарушителей табу, страшная старуха, добрая старуха и так далее.

Даже в адаптированных для детей историях нет однозначного понимания роли Бабы-яги — в одних случаях опасной и деструктивной, в иных — полезной или даже созидательной.

Экранизации сказок про Бабу-ягу начинаются с работы сестер Брумберг «Ивашко и Баба-Яга» и продолжаются серией ротоскопированных мультфильмов 50-х: «Гуси-лебеди» Иванова-Вано и Снежко-Блоцкой, «Сестрица Аленушка и братец Иванушка» Ольги Ходатаевой, отчасти «Ореховым прутиком» Ивана Аксенчука (там речь идет о другой ведьме, но в контексте российской анимации под Гланцей явно подразумевается Баба-яга).

На этом периоде важно остановиться поподробнее, поскольку более Баба-яга никогда не появится в подобном виде. Бабы-яги из мультфильмов 50-х — могущественные и опасные ведьмы. Конечно, они не одерживают победу в борьбе с детьми, но это воспринимается естественно в рамках сказочного нарратива. Гланца демонстрирует свое могущество, постоянно меняя облик; Баба-яга в «Сестрице Аленушке» придумывает коварный план, подразумевающий смерть героини; а злодейка «Гусей-лебедей» кажется неостановимой силой, наступающей на пятки главным героям — и только волшебные предметы позволяют им спастись. Анимационные Бабы-яги лишаются многих характерных черт из народных сказок (ни у кого их них даже нет костяной ноги), однако остаются источником хтонической опасности, преследующей героев при нарушении того или иного табу. Характерно, что эта опасность грозит исключительно детям: со взрослыми персонажами в анимационных сказках Баба-яга дружелюбна и даже полезна им, что легко объясняется ориентацией советской анимации на юную аудиторию.

Анимация 50-х отчасти повторяла пафос предоттепельного кино, передавая оригинальный материал максимально подробно и зрелищно. Это можно было бы считать иллюстративностью, если бы не трудоемкость техники ротоскопирования и несомненный талант режиссеров (и режиссерок: анимация была чуть ли не единственным видом искусства в Советском Союзе, в котором количество женщин в режиссуре сравнимо с мужчинами), не сводивших свою работу к повторению знаменитых иллюстраций. Если в сказках Баба-яга — зловещий соперник, значит, это следовало сохранить и в адаптации.

Зрителю, заставшему военные и послевоенные годы, не нужно было объяснять, зачем нужна четкая моральная дихотомия героев.

Начиная с шестидесятых образы Бабы-яги интонационно снижаются; о причинах мы поговорим чуть ниже, но одна из них в том, что анимация по большей части лишилась сказочного мистического начала. К сюжетам народных сказок прибегали, но, как правило, для деконструкции («Сказка сказывается» Ивана Аксенчука, «Баба-Яга против!» Владимира Пекаря, «Ивашка из Дворца пионеров» Геннадия Сокольского). Редкие примеры прямых экранизаций вроде «Василисы Прекрасной» Пекаря уходили в стилизацию и формализм — это были очень интересные эксперименты, но они не ставили перед собой задачу показать маленькому зрителю скрытый ужас русской народной сказки.

Почему же Баба-яга не вернулась в годы перестройки вместе с остальным сказочным безумием, заполонившим малые экраны? Возможно, из-за борьбы с наследием советской анимационной школы. Российские аниматоры конца 80-х — начала 90-х в принципе избегали ранее экранизированных сюжетов (исключение составляет только «Медведь — липовая нога» Дмитрия Наумова и Валентина Телегина, который появился еще до перестройки). Невозможно было снимать про смешную и забавную Бабу-ягу, ставшую символом застоя, не было потребности в новой, опасной и кровожадной ведьме.

Топовые персонажи русских народных сказок не могли передать хаос и беспокойство нового времени — и анимация забыла про Бабу-ягу практически на десятилетие.

После 50-х в советской анимации о людоедстве Бабы-яги вспомнят дважды: в маленькой комедийной зарисовке «Ивашка из Дворца пионеров» (название явно отсылает к мультфильму 1938 года) и экранизации сказки «Жихарка» 1977 года. Но образы Бабы-яги из этих мультфильмов поданы через комедийную призму — в сущности, они просто несносные старухи, создающие неудобства для талантливых мальчиков с инженерным складом ума. В «Баба-Яга против!» нет и этого: Баба-яга даже не хочет расквитаться с организаторами злосчастной «Олимпиады 80», а просто устраивает мелкие провокации, символизируя культурную отсталость на фоне советских спортивных достижений.

В анимации российской Баба-яга, как правило, тоже не выполняет функцию злодейки, но это не касается двух крупнейших анимационных сериалов 2010-х. Однако характер злодейства героинь изменился: в «Добрыне Никитиче и Змее Горыныче» Баба-яга заинтересована в захвате власти в Киевской Руси, а в онгоинге «Царевны» фактически играет роль диснеевской ведьмы. Никакого ведьмовства в негативном смысле (каннибализм, агрессия по отношению к детям) нет, в обоих случаях Баба-яга — неприятная женщина со сверхспособностями, но не демоническая фигура. Хотя даже эти примеры — сильное отступление от коммерческой анимации нулевых, где Баба-яга выступает персонажем либо исключительно позитивным, либо комик-релифом.

Баба-яга: помощница

Если Баба-яга не может быть злодейкой, то хотя бы может сохранить функции помощницы. Бабу-ягу в советской и позже российской анимации часто трактовали как более радикальную и волшебную версию бабушки: она встречает героев едой, дает волшебные артефакты и помогает справиться с куда более несомненным злом, чем она сама.

Этот показательный момент говорит неожиданно много о ментальности российской детской анимации. В ней достаточно много женских отрицательных персонажей, но Баба-яга в их число входит очень избирательно. Напротив, почти всегда как будто бы есть необходимость ее обелить, оправдать, дать роль, которая бы выводила ее из пула злодеев. Злодейками нередко становятся персонажки, типажно выполняющие роль диснеевской королевы-мачехи («Сказочный патруль», «Яга и книга заклинаний»), но почти никогда сама Яга.

Она настолько срослась с образом веселой старушки, что у многих режиссеров возникает желание присвоить ее характеру черты уюта и добродетельности — даже если она фактически не положительный персонаж.

Хотя это не совсем корректно для анимации 50-х годов. В «Василисе Прекрасной» (1954) Баба-яга все еще мрачная старуха, чья сила не вполне ясна герою, а могущество — скрыто, но подразумеваемо. Однако можно заметить явные различия с образами в «Сестрице Аленушке» и «Гусях-лебедях»: одежда Бабы-яги из «Василисы» значительно ярче, а внешность куда больше соответствует стереотипу о деревенской бабушке — ведунье или просто мудрой сказочнице.

В другой экранизации этой же сказки 1977 года Баба-яга не имеет ни мертвенного цвета кожи, ни сердитого лица: она практически неотличима от любой другой анимационной деревенской жительницы. Зато несомненно полезна: не только одарила Ивана-царевича волшебными артефактами, но и почесала кота, лежа на печи. Правда, в этой истории она играет минимальную роль, примерно ту же, какую спасенные Иваном говорящие звери.

В «Сказке сказывается» помощь Бабы-яги значительнее, а мотивация очаровательно бытовая, лишенная былого пафоса соперничества с могуществом Кощея Бессмертного: поначалу жуткая старуха после помывки и переодевания в яркую одежду оценивает, насколько хорошо быть доброй, и в благодарность помогает слуге царевича всем, чем только может (однако «Сказка сказывается» — намеренная деконструкция, в которой переосмысляются все сказочные персонажи).

Это желание помогать окружающим подхватывают бодрые старушки 2010-х.

Впрочем, старушки ли? Наставница главных героинь «Сказочного патруля» Ядвига Петровна на самом деле только притворяется пожилой: в истинном образе ей нет и тридцати, она — сильная и энергичная женщина, которая в полнометражном фильме оказывается не столько ведьмой, сколько волшебной стимпанк-пираткой, управляющей воздушным судном. Она отчасти подпадает под типаж «бабушки» (потому что является родственницей протагонистки), но по большей части служит магическим консультантом и deus ex machina для девочек, влипающих в опасные приключения.

Баба-яга: веселушка-хохотушка

Самое главное, что произошло с российской анимационной Бабой-ягой — это появление в 1964 году фильма «Морозко» Александра Роу, который на долгие годы сделал невозможным иное понимание ее роли в детской массовой культуре. Даже сегодня ее образ сохраняет пародийные буффонные обертоны оттуда. Баба-яга не просто перестала быть злодейкой — она перестала быть персонажем любого жанра, кроме комедии. Конечно, это связано не только с гением Георгия Милляра, но и принципиальным отказом советской культуры от мистического трактования сказочных сюжетов. И если взрослое игровое кино и литература в некоторой мере могли использовать пространство ужаса для создания мистического эффекта, то детскому кино вплоть до восьмидесятых дорога к ужасному была заказана.

В «Ничуть не страшно» нет никакой Бабы-яги, но есть четко сформулированная позиция о рационализации страха в советской детской массовой культуре. Мультфильм рассказывает историю об Ахах-Страхах — то ли привидениях, то ли бабайках, которые вроде как должны пугать детей… но делают это крайне неохотно — в основном для того, чтобы дети постарше и посмелее показали маленьким, насколько магический страх перед неведомым ничтожнее реальной опасности.

В таком дискурсе образ Бабы-яги как повелительницы детских страхов неуместен — ее, как боггарта, можно высмеять или подать в уютном домашнем ключе ничуть не пугающей старушки.

«Баба-Яга против!» показывает Бабу-ягу попадающей впросак зашоренной старухой, в «Сказке сказывается» она потешная и добрая. В «Летучем корабле» Баба-яга существует в качестве группы клонов, танцующих под гармошку и распевающих полупристойные частушки. В «Ну, погоди!» она хоть и сердится на Волка, но всегда готова от души поплясать. В «Приключениях Домовенка» это ворчливая хозяйка, вредная узурпаторка и одинокая бобылиха, в «В стране Бобберов: Обед с господином Грызли» экономка Вальпургия (не Баба-яга, конечно, но вдохновлена ею) — хранительница домашнего очага, сильная и склочная, но очень приятная женщина.

Мультфильмы нулевых сохраняют образ Бабы-яги как потешной старушки, не способной причинить вред даже очевидному врагу. Только в 2010-х Бабе-яге начали присваивать черты фэнтезийной героини, впрочем, по-прежнему забавной и умеющей шутить над ситуацией.

Баба-яга: бабушка

Этот аспект Бабы-яги начал появляться в нулевых с возвращением мультфильмов про нечисть на малые (и иногда большие) экраны. Речь идет не о возрасте, конечно, а о семейном статусе: Баба-яга перестала считаться изолированным персонажем, став мудрым и заботливым матриархом.

Почему такая потребность вообще возникла? Отчасти это логичное развитие позитивного образа до предела, отчасти — продолжение сказочной традиции. В некоторых сказках (например, в «Сказке о молодце-удальце, молодильных яблоках и живой воде», но не только) упоминаются сестры Бабы-яги. Однако влияние этого тропа на Бабу-ягу нулевых кажется минимальным — куда убедительнее два других объяснения.

Во-первых, анимация 2000-х в принципе отходила от экспериментов 90-х и искала формулу семейного мультфильма. Кто-то уходил в своих поисках в сторону Disney-wannabe и занимался копированием уже существующих сюжетных тропов, кто-то обращался к наследию советской анимации, например, «Бабка-ежка и другие» — несложная вариация тропа «маленькой колдуньи». В советское время была экранизация одноименной сказки Отфрида Пройслера (которая в переводе Юрия Коринца приобрела очаровательное название «Маленькая Баба-Яга»), однако вряд ли именно она создала такую мощную тенденцию. Идея воспитания ребенка сказочным персонажем лежит на поверхности и реализована во многих других странах.

Баба-яга уже несколько десятилетий не была злой кровожадной ведьмой, и ее превращение в могущественную, но симпатичную бабушку было закономерным итогом длительного процесса.

Второе объяснение вытекает из первого: сказочная нечисть долгое время воспринималась как полусемейное объединение. Это, конечно, родом из советской анимации: в «Сказке сказывается» Баба-яга, Кощей и Водяной были буквально сиблингами, в остальных же мультфильмах поддерживали добрососедские отношения, которые были настолько тесными, что фактически заменяли семейные. Эта тенденция нашла свое разрешение сначала в «Бабке ежке», где нечисть коллективно воспитывает девочку-приемыша, а потом в «Вениках еловых», где они занимаются ровно тем же самым, но с чуть большим дистанцированием друг от друга: в «Бабке ежке» ни у Кикиморы, ни у Лешего, ни у Водяного как будто бы вообще нет самостоятельного существования вне их маленького ковена.

С другой стороны, этот троп в тех же мультфильмах приобретает неожиданную трактовку: Баба-яга становится не только бабушкой… но и внучкой. Баба-яга растит себе наследницу — несомненно шебутную и активную девочку. Этот поворот только кажется неожиданным: анимация для девочек (а это именно она, хоть и мимикрирует под продукт для всей детской аудитории) начиналась с мультфильмов про маленьких ведьмочек, так что это, скорее, неосознанное возвращение к истокам телеанимации. Но вместе с тем и важное уточнение: Баба-яга — по крайней мере, в детской анимации — не могла быть женщиной среднего возраста. Ведьмовство — удел женщин, не достигших фертильного периода или переживших его: не романтические сказки не могут быть рассказаны про женщину, способную стать матерью. В таком контексте Баба-яга — чуть более дремучий эквивалент Деда Мороза; перед нами идеальная семья, в которой нет родителей, но есть веселые колдовские бабушки, дедушки и прочие балующие родственники старшего поколения.

Баба-яга: красавица

Выход на сцену молодой Бабы-яги был лишь вопросом времени.

«Секретный патруль» и «Яга и книга заклинаний» отчасти продолжают троп Бабы-яги-родственницы, но подают его в принципиально новом контексте. Во-первых, они обе не бабушки: Ядвига Петровна — тетя главной героини, Яга из «Книги заклинаний» — та самая выросшая в ведьму девочка, которая должна была стать наследницей старой ведьмы. Во-вторых, троп предполагал второстепенную роль — и это не применимо ни к Ядвиге Петровне, ни тем более к Яге, которая вообще превратилась в главную героиню. Обе персонажки молоды, энергичны, обладают большей зрелостью в сравнении с юными напарницами, но при этом лишены возрастных недостатков предшественниц.

Жанровые особенности «Сказочного патруля» и «Яги и книги заклинаний» показывают важную тенденцию: в 2010-х в коммерческой детской анимации начались заимствования из взрослой фантастики. Это касается не только сюжетов со сказочными персонажами, но они наиболее показательны: в 2015 году первой ласточкой стала «Богатырша» Ольги Лопато, в 2020–2023 гг. выходит сразу несколько мультфильмов, обыгрывающих стереотипы романтической фантастики: «Бука. Мое любимое чудовище», «Кощей. Похититель невест», «Ганзель, Гретель и Агентство магии» и «Яга и книг заклинаний». «Сказочный патруль» немного выбивается из этого списка, поскольку оперирует стереотипами других жанров — в первую очередь махо-седзе (жанра аниме про девочек-волшебниц) и зарубежной супергероики, но содержит элементы и российского ромфанта, особенно в полнометражке «Кощей. Начало».

Радикальное отличие ромфанта от просто янг-эдалта — это, конечно, аудитория. В детской анимации это чувствуется чуть слабее, поскольку в России не существует массовой коммерческой анимации для взрослых. Тем не менее ощутить особенности вполне возможно: выбор героев среднего возраста или 20+, ориентация на лирическую линию (но с непременным эпическим сюжетом на втором плане), «ироническое» переосмысление сказочных и фэнтези-канонов, специфический юмор, сочетающий шутки экстравертных персонажей, отсылки к современности, детскую буффонаду и диснеевские сайдкики.

«Яга и книга заклинаний» выделяется, поскольку рассказывает историю становления героини, но не связывает центральный конфликт с любовными отношениями (там для этого есть второй персонаж). Более того, при омоложении персонажки сохраняется ее неконвенциональная внешность, пусть и значительно переработанная. В остальном «Яга» продолжает ту же тенденцию, что и предыдущие мультфильмы.

Ориентация на романтическую фантастику немного вывела Бабу-ягу из застоя детской анимации, в которой она была заперта на позиции мудрой бабушки.

Ожидать радикального переосмысления образа и возвращения ее демонической ведьмовской сути не стоит. Едва ли в ближайшие годы хоть кто-то будет снимать (а государство — финансировать) жанр ужасов или мистики: даже малый экран, всегда более экспериментальный, не выпускал мрачные сказки уже долгие годы. К тому же восприятие Бабы-яги через призму комедии лежит печатью на всей детской культуре: советское наследие слишком влиятельно, а детское массовое кино привычно держится за вещи, уже сработавшие ранее.

Тем не менее Баба-яга стала играть более значимую роль в российской анимации. Она прошла путь от прямых экранизаций через комедийную деконструкцию к детскому развлекательному контенту и фэнтези-приключениям, лишь отдаленно основанных на сказках. Это закономерный путь большинства сказочных персонажей. У Бабы-яги он тем показательней, что демонстрирует развитие ведовской темы и неконвенционального женского героизма в российской анимации. Бабу-ягу нельзя назвать «феминистской иконой» даже в том ограниченном смысле, в котором это определение применимо, например, к «Василисе Микулишне», Маленькой Разбойнице из «Снежной королевы» или даже сказочной Бабе-яге, но этот потенциал у нее определенно есть. Вряд ли его будут использовать шире, чем это сделано в фильмах последних двух десятилетий, тем более государственная политика ведет скорее к искоренению этих тенденций. Однако Баба-яга может стать таким оплотом: даже если ей добавят когда-либо любовную линию (а это неизбежно произойдет), даже если она станет семейной женщиной, а ее ключевой конфликт будет связан с традиционными семейными ценностями (замужеством или спасением ребенка), языческое могущество канонического образа столь велико, что он не исчезнет даже с превращением Бабы-яги в хорошего персонажа семейных детских мультфильмов.