«Осталось лишь вывернуть людей наизнанку, чтобы все слюни и сопли остались внутри». Интервью с Юрием Берёзкиным о мифах, сказках и расселении людей
Какие народы питались кусками неба, почему люди начали умирать, как бог Тор связан с Кавказом и что общего у Чапаева со святым Петром, а у Петьки — с Иисусом? На эти и другие вопросы «Ножу» ответил Юрий Берёзкин, доктор исторических наук, археолог, фольклорист, заведующий отделом Америки МАЭ РАН, профессор факультета антропологии ЕУСПб.
— Как люди на разных континентах описывали в мифах смерть и появление человечества?
— Самый распространенный сюжет на тему смерти — про смену кожи: те, кто меняет кожу, бессмертны, например змеи; а те, кто не меняет, умирают. Эта группа текстов явно африканского происхождения. Затем она попала в Юго-Восточную Азию, Меланезию, Австралию и Южную Америку.
В Евразии был больше распространен другой сюжет (хотя он, наверное, тоже африканского происхождения). Сюжет следующий: бог отправил некоего посланца, например козу, сказать людям, что те бессмертны, коза пошла, но отвлеклась — стала щипать травку, потом бог послал собаку — и та сказала людям, что надо умирать; после этого, согласно мифу, люди стали смертными.
На территории Сибири сохранился такой мотив: якобы надо было не хоронить человека, а оставить полумертвого, после чего бы он пришел в себя. Но люди взяли и похоронили; после этого, разумеется, люди стали умирать.
А в Юго-Восточной Азии есть про мышку: мышка умерла, люди ее похоронили, и бог сказал, что если всем так нравятся хоронить, то умирайте. А в Океании был герой Мауи, его бабка проглотила — и после этого люди умирают.
Вообще, довольно распространено, когда кто-то сделал что-то неправильное, после чего все стали умирать. Какой-нибудь юноша может найти тропу в потусторонний мир — и всё: бессмертие для человечества закончилось.
Но есть совсем молодые сюжеты, вряд ли распространившиеся ранее полутора тысяч лет назад. Например, история про то, как бог создал фигуры людей и должен быть их оживить, но черт подкупил сторожа-собаку. Она допустила его к полуготовым людям, и он их оплевал либо оживил сам. Когда бог принес бессмертные души, было уже поздно — осталось лишь вывернуть людей наизнанку, чтобы все слюни и сопли остались внутри. Варианты подобных текстов записаны по всей лесной полосе от Балтики до Тихого океана.
С происхождением людей ситуация следующая. Древний африканский мотив — люди не были никем созданы, они сами вышли из-под земли (или из ствола баобаба и т. п.). Другой — людей создал бог, но этот мотив сборный, он мог возникать многократно, а отдельные варианты сильно отличны либо почти не содержат подробностей. Изредка встречается что-то более специфичное и конкретное. Например, койот наломал палочек, сунул в песок — и палочки превратились в человечков. Такой сюжет нашли в Калифорнии. Здесь койот скорее бог-создатель, нежели просто животное.
— Какой ваш любимый миф про происхождение смерти?
— У индейцев Северной Америки один из персонажей бросает в воду бизоний навоз, который плывет и не тонет, поэтому люди должны были бы жить вечно или по крайней мере очень долго, но тут другой персонаж подошел и плюхнул в воду камень — камень утонул, поэтому теперь люди умирают.
Однако когда камень бросили, вверх полетели брызги, и всем показалось, что камень поплыл — и эта иллюзия, что камень плывет, — это, считали индейцы, и есть наша жизнь. Так неожиданно красиво… Ни в каких других мифах не зафиксировано подобное объяснение нашей жизни.
— В колумбийских мифах встречается эпизод, как персонаж надевает маску ягуара, встречает девушку, но ему кажется, что она — ананас, и он и съедает ее. Некоторые ученые считают, что такое происходило под действием наркотиков. Как вы считаете, может быть, и некоторые мифы появлялись на свет после того, как люди побывали в наркотическом трипе?
— Мы не можем ответить на вопрос, почему появились те или иные мифы. Может, и под действием наркотиков.
Мы вообще не можем сказать, когда в точности появился тот или иной элемент культуры. Когда появился компьютер? Механическое пианино XIX века — это компьютер или нет? Скорее да, хотя и без электричества. Мы можем лишь выяснить, когда то или иное изобретение распространилось.
Что же до наркотических видений, то Херардо Райхель-Долматов [колумбийский антрополог и археолог. — Прим. ред.] и Роберт Гордон Уоссон [американский этномиколог. — Прим. ред.] изучали как их, так и мифы. Уоссон, например, вместе с русской женой ел грибы в Мексике, а потом выпустил замечательную книгу «Россия. Грибы. История». Так вот один из этих исследователей надеялся увидеть хозяина животных, а другой — Кетцалькоатля, ацтекского бога, но один увидел рыцаря в латах, а другой — какие-то мраморные статуи.
Когда ты находишься под воздействием наркотиков, ты видишь то, что у тебя в голове. Если у тебя в голове пусто, то ты видишь искорки.
— Про искорки ученые и говорят, будто они потом трансформировались в искусство, стали частью орнаментов, узоров одежды.
— Это не доказательная парадигма. Вот листья опадают с дерева, под деревом возникает какой-то узор — ну какой узор? Ничего они не образуют. Но если вы очень хотите, вы там что-нибудь увидите. Вообще, изучать происхождение искусства — это примерно как изучать происхождение религии или спрашивать «верите ли вы в Бога». Что ни ответь — будет глупо.
— Читая ваши работы, я пока вижу то, что не могла увидеть: например, что мифология Кавказа связана со скандинавской мифологией.
— Там много общих мотивов. Например, Тор идет с компанией, и на ночь они заползают в какую-то пещеру, которая оказывается рукавицей великана. На Кавказе группа братьев тоже заходит в пещеру, которая оказывается черепом. Вариантов от Кавказа до Карелии и Скандинавии много, но во всех случаях либо люди неожиданно оказываются в мире великанов, либо небольшие животные — в мире людей («мышка-норушка, лягушка-квакушка»). За пределами этой зоны (от Кавказа до Северной Европы) ничего подобного не встречается.
Скандинавы или финно-угры контактировали, конечно, не с кавказскими народами. Центр распространения подобных сюжетов и образов находился в степях Восточной Европы, откуда они проникли и на юг, и на север. А вот при каких обстоятельствах — на этот вопрос ответить непросто.
Не надо забывать, что в 536 году произошла страшная катастрофа. В результате извержения вулкана где-то в районе экватора и запыления атмосферы на севере Европы на протяжении нескольких лет не было лета.
Это не могло не привести к разнообразным переселениям, хотя конкретно известно лишь об одном — бегстве из Дании тех людей, которые вошли в историю под именем лангобардов и чуть вовсе не уничтожили остатки античной цивилизации в Италии.
Сейчас мы с Евгением Николаевичем Дувакиным [кандидат филологических наук, научный сотрудник отдела этнографии Америки МАЭ РАН. — Прим. ред.] выделили много мотивов, которые связывают Древнюю Грецию с Кавказом. Это тоже естественно, это должно так быть. До появления греков на юге Балкан (а пришли они туда из украинских степей, наверное, в XVIII в. до н. э.), Эгеида представляла собой продолжение Малой Азии, которая с Кавказом всегда была в культурном отношении тесно связана. И эгейско-кавказская мифология наложилась на индоевропейскую. Получилось красиво.
На Кавказе сохранились далеко не все сюжеты, которые могли там быть распространены две-три тысячи лет назад. Но истории про пропавшее божество плодородия сохранились. В целом они такие же, как у древних хеттов или шумеров, и это не очень удивительно.
Гораздо больше привлекают внимание варианты, записанные в Приладожье у карел и ингерманландцев. Финно-угры не путешествовали по Месопотамии и Кавказу, а шумеры или лезгины не обитали в карельских ельниках. Однако сходство явное и детальное.
Жаль, что так мало можно сказать про латинскую и тем более этрусскую мифологию. Италийских мифов — два с половиной. Во Франции и на Пиренеях тоже не слишком много образов и сюжетов, которые с достаточной вероятностью можно относить к доримскому времени и тем более к неолиту или палеолиту. Значит ли это, что на западе Европы греческая, а затем христианская мифология вытеснили всё, что было до них? Возможно, но, не очевидно.
Скажем, в Болгарии, которая тоже находилась под воздействием античной культуры и христианства, зафиксировано много своеобразных сюжетов.
Например, история о том, как Солнце хотел жениться: все боги и звери собрались на свадьбу, вдруг приезжает еж, верхом на осле, и ослу он дает не пшеницу, не овес, а камни. Все удивляются. А он говорит: «Пусть тренируется, потому что, когда у Солнца родятся дети, никому мало не покажется, кроме камней есть будет нечего».
И Солнце отказался от этой свадьбы.
Это похоже на свадьбу Пелея и Тетис. На Тетис хотел жениться Зевс, но ему сказали: вольному — воля, однако сын будет сильнее отца. Зевс страшно испугался, поэтому Тетис выдали за Пелея, после чего родился Ахилл. Это, в свою очередь, похоже на другую историю: как Небо собиралось взять в жены Землю, что привело богов в панику: когда начнутся супружеские объятия — куда они все денутся?!
Такие варианты записаны в Индии, причем не у арийских народов, а у тех, кто жил в Южной Азии до прихода туда индоариев — у дравидов, мунда, тибето-бирманцев. Болгарский сюжет с отложенной свадьбой Солнца упомянут в баснях Эзопа, но в недавно записанном фольклоре южных Балкан он разработан лучше. Весьма вероятно, что сюжет этот не древнегреческий, а более ранний, эгейский. Откуда взялись эти индийско-балканские параллели, совершенно неясно. Скорее всего, они относятся к эпохе до расселения индоевропейцев.
— Продолжая разговор про параллели, вы как-то сказали, что типологически святой Петр — это Чапаев, а Иисус — это Петька. Почему?
— Такого рода тексты относят к жанру религиозной сказки, поскольку в них действуют персонажи христианской мифологии. Но ясно, что к христианской идеологии они имеют косвенное отношение. Скорее, это анекдоты почти того же типа, что и анекдоты про Штирлица или Чапаева.
Святой Петр в них описывается как человек неплохой, но нельзя сказать, чтобы умный, и к тому же всё время сбивающийся на путь греха. И если Петр похож на Чапаева, то роль мудрого Петьки исполняет Иисус.
Есть известный сюжет под названием «Перековка на молодых»: приходят Иисус и святой Петр в кузницу, кузнец им помогает, и Иисус в качестве благодарности кладет мать кузнеца в горн, ударяет по нему молотом — и та становится молодой девушкой. Петр заявляет, что он тоже так умеет, Иисус говорит ему «не надо», но Петр всё равно это делает, после чего от другой старушки остаются лишь угли. Иисус просит больше так не делать и воскрешает бедную женщину.
Весь фольклор состоит из эпизодов, образов и структур, которые переходят из одного сюжета в другой и заимствуются носителями разных традиций. В определенных ситуациях функции фольклорного Петра может исполнять черт или просто какой-нибудь дурачок, а иногда животное-неудачник вроде волка или медведя.
Фольклор — это не таблица элементов Менделеева, а постоянно меняющаяся система без четких границ и перегородок. Некоторые комбинации образов и эпизодов встречаются чаще, другие — реже, но мало такого, что было бы категорически запрещено или предписано.
И это не особенность одного лишь фольклора — такова вся человеческая культура. Да, наверное, и вся природа. Именно поэтому изучать мир интересно. Открытие «законов природы» — это лишь средство и инструмент, тогда как любая действительность неповторима. А раз так, то основные науки о природе и человеке занимаются разными аспектами одной «меганауки», и эта меганаука — история, продолжающаяся от Большого взрыва и до сегодняшнего дня.
— Если всё так связано, то какие мифологические мотивы вобрала в себя Библия?
— Библию нетрудно разложить по полочкам. Например, расступившиеся перед евреями и сомкнувшиеся позади них воды — этот сюжет распространен во всей Африке и юго-западной половине Евразии. Он есть и в Северной Америке, но не на северо-востоке Евразии.
История про постройку башни до неба из отдельных модулей (камней, шестов и т. п.) особенно часто встречается в тропической Африке, а также в той части Азии, где сходятся границы Китая, Бирмы и Индии. Не очень похоже, что азиатские варианты заимствованы от миссионеров. Но проник ли сюжет из Африки в Азию или наоборот — сказать не берусь. Во многих районах мира библейская версия всё же сильно смазывает картину.
Еще сложнее с запретным плодом. Он тоже известен в тропической Африке, но за ее пределами мог распространиться под влиянием авраамических (то есть восходящих к Ветхому Завету) религий, не обязательно христианства.
— А есть ли уникальный мотив в Библии, который вы больше нигде не встречали?
— Про ребро, из которого Бог сделал Еву, — ребра нигде больше нет. Вообще-то, так не должно быть. Если образ или эпизод есть в одной традиции, то он в каких-то изводах [разновидность текста рукописного памятника. — Прим. ред.] всегда знаком и соседним. Но что мы знаем о древних мифологиях Передней Азии? Жалкие обрывки. Даже финикийская мифология нам практически неизвестна, что уж говорить о моавитянах и эдомитянах, о луллубеях и эламитах.
— Библия волей-неволей наводит на разговор о всеобщем братании. Можем ли мы сказать, что сибиряки и американские индейцы — братья и сестры?
— Я бы не сказал, что в Библии много «братания» — куда как чаще «Юдифь с головой Олоферна». Если рассматривать заселение Америки, то выделяются носители разных культур, которые последовательно переселялись в Новый Свет.
Первое заселение шло, видимо, по ныне затопленному побережью Тихого океана. Эти люди вряд ли был индейцами в антропологическом смысле, скорее, немного походили на меланезийцев и австралийцев. В ископаемой ДНК в обнаруженных в Америке древних костяках «меланезоидных» генов не найдено, но они есть у некоторых амазонских индейцев, которые живут и сейчас.
Что же касается ископаемой ДНК, то все образцы относятся к голоцену, генофонд самых первых мигрантов пока не определен.
Дальше в Америку пошли люди, которые на современных индейцев были уже больше похожи, вплоть до континентальных сибирских популяций. Последними — и только на север Североамериканского континента — проникли предки атапасков и затем эскимосов.
Как бы ни обстояли дела с генетикой, но наборы мифов и формы ритуалов у населения Меланезии и Востока (а также отчасти юга Южной Америки), несомненно, сходны. Это прежде всего истории о противостоянии мужчин и женщин в общине первопредков, но не только.
Например, есть «эксклюзивный» для этих регионов извод мифа о потопе. Сидящие на дереве люди сбрасывают в воду плоды, и уровень ее понижается. Предпоследний плод падает в грязь, последний — на сухое место.
— Как мы еще сюжетно связаны с Америкой?
— Ответить на столь общий вопрос невозможно, таких сюжетов сотни. Они касаются представлений о звездах и лунных пятнах, о появлении определенных особенностей видов животных, а есть и просто одинаковые приключенческие эпизоды. Например, бегство героя из пещеры хозяина стад (помните, как Одиссей прицепился к животу любимого козла Полифема?) имеет близкую параллель у индейцев Великих равнин. А ближе к Аляске, равно как и в Сибири, есть истории о рыбах (или рыбе и птице), которые стреляли друг в друга — и их стрелы превратились в мелкие косточки, поэтому рыбы костлявые.
— По каким путям дальше развивалась мифология Америки и Сибири?
— По своим. Хотя они всё время общались, последними в Америку пришли предки уже современных эскимосов, это 2000 лет назад. Да и вообще, для эскимосов Берингов пролив стал препятствием лишь после того, как там провели государственную границу.
— Было ли обратное движение мотивов в Африку?
— Было. Это тоже можно проследить по текстам. Раньше жителям тропической Африки, чтобы что-то сварить, надо было положить в горшок одно зернышко и всё — горшок наполнялся зерном, или еще проще: люди откусывали куски неба и этим питались. А потом женщина толкла клубни и концом песта ударила в небо, после этого оно отодвинулось. Вся эта «неолитическая» мифология имеет параллели в Юго-Восточной Азии. Именно оттуда, вдоль Индии и Аравии где-то в середине II тыс. до н. э. начались плавания к берегам Африки. Без этих контактов как фольклор Африки, так и набор известных там видов культурных растений и домашних животных были бы беднее.
Большинство сюжетов волшебной и бытовой сказки также проникли в Африку из Азии — через восточное побережье или через Средиземноморье. Например, живут три друга: один безрукий, второй безногий, третий слепой, им прислуживает девушка-повариха, к этой девушке приходит ведьма, чтобы пить ее кровь. Друзья ведьму схватили и выяснили, что если она кого-то проглотит и отрыгнет, тот обретает телесную полноту и здоровье. Главного героя в чреве у ведьмы не оказалось — надо было разрезать мизинец.
Такие истории практически идентичны в Восточной Африке, с одной стороны, и в Центральной Азии и на Кавказе, с другой.
Вообще, культурное развитие Африки южнее Сахары шло несравненно медленнее, чем развитие Евразии. Разумеется, это никак не связано с креативными способностями людей. Вопрос в принципе надо ставить не «почему где-то что-то не появилось», а «в силу каких уникальных обстоятельств где-то появилось нечто такое, чего в прошлом не было».
Культура консервативна, и каждая инновация уникальна и, хочется сказать, чудесна.
— А что можно считать каноническим русским фольклором?
— Те сказочные сборники, которые появились, начиная с Афанасьева, с середины XIX века. Тогда под влиянием братьев Гримм ценители народной культуры по всей Европе бросились собирать сказки, и Россия в этом деле была среди лидеров.
То, что мы сейчас понимаем под русской культурой, — это продукт второй половины XIX века. Голландская печка, коса-литовка, сапоги вместо лаптей, матрешки — всё это заимствования, нововведения.
Сам по себе Иван-дурак русских сказочных текстов ничем не отличается от французского Жана или испанского Хуана. А то, что именно в России он стал чуть ли не национальным символом, так тут народное творчество ни при чем, это результат его осмысления образованными горожанами.
Каждая эпоха в истории России многое меняла. Многие ли могут сейчас сказать, чем екатерининское время отличалось от елизаветинского, а царствование Елизаветы от царствования Анны? Очень разные временные слои в сознании людей спрессовываются в конгломерат. И это касается не только русской истории и не только фольклора. В наши дни изменения происходят особенно быстро, но мир и в бронзовом веке не стоял на месте, в XVIII веке до н. э. он был другим, чем в XV.
Я вижу свою задачу в том, чтобы разделить фольклорные «залежи» на стратифицированные слои, привязанные хотя бы к самым главным эпохам. Это нельзя сделать «путем умственного развития», для этого нужны огромные базы данных и адекватные методы их обработки.
— Почему мифология продолжает существовать в современном обществе?
— Мифология начинается там, где кончается знание, это хорошо известно. Почему есть приметы относительно дождя? Пойдет он или нет — мы точно не знаем. А знать хочется. Остается обращаться к приметам.
И во всех случаях, когда у нас нет гарантии, что будет именно так, у нас развивается мифологическое мышление. Ничего страшного в этом нет. Надо только помнить, что не все наши представления — в строгом смысле научные.
— Мемы — современный фольклор?
— Да, это постфольклор. Все им сейчас только и занимаются, я один [в стороне] остался, да еще несколько приятелей. Мне мемы неинтересны. Они возникают, распространяются и исчезают быстрее, чем их удается фиксировать. Игра в подобные догонялки сама по себе не плоха и не хороша, но следует помнить, что наши ресурсы денег и времени не безграничны.
Занимаясь мемами, мы не исследуем более важные вещи.
Но я, конечно, не навязываю своей позиции. Хозяин — барин: хочет живет, хочет вешается.
— В какие мифы верите вы?
— Мистической мифологии у меня нет. Когда мне было три с половиной года, я увидел на даче из окна второго этажа, как хозяйка переодевается Бабой-ягой, чтобы гонять детей. И в ту же минуту произошла революция. Я понял, что птицы и звери не разговаривают, что пришельцы (или черти и ангелы) по полянам не шастают и т. д.
— Вы как ученый как объясняете себе появление тех или иных мифологических мотивов?
— По образованию я археолог, и мне важны не сами мифы, а происхождение людей и культуры, их расселение по континентам, а на самом глубоком уровне — почему вообще мир изменяется. Точнее, не столько почему, сколько как конкретно. И я согласен с Чарлзом Дарвиным — это происходит без какой-то общей причины.
Нет ничего скучнее и бессмысленнее, чем придумывать «законы» и подгонять под них явления.
Поиском законов истории занимались ученые в XIX веке. Осуждать их не надо. Наши сведения о развитии человечества и об организации человеческих сообществ при жизни Маркса или Тайлора были донельзя ущербными, а как-то структурировать и осмыслить реальность хотелось. В конце концов, неправильная схема (которую можно подвергнуть критике и заменить) всё же лучше полного хаоса.
Нельзя также отрицать того факта, что пока мир развивался от простого к сложному, а именно это ученые XIX века с удовольствием отмечали. Но с тех пор наука ушла далеко вперед. Наука-то ушла, а вот сознание большинства людей и содержание учебников — вряд ли.
Я не устаю подчеркивать, что даже технологические открытия, которые, казалось бы, должны совершаться многократно, являются продуктом уникального стечения обстоятельств.
Трудно ли вылепить глиняный горшок? Сложнее, чем может показаться, но многие из нас сумели бы это сделать, даже не получив специальных инструкций. И тем не менее керамику в Старом Свете (про Америку речь отдельно) изобрели всего лишь два раза: в Восточной Азии и в Северной Африке, где-то между Сахарой и Сахелем. И дальше из этих центров, которые возникли еще в палеолите, искусство гончарства стало медленно распространяться по миру. Люди не копировали чужие горшки, а просто узнавали, что горшок можно сделать — наверное, хлопали себя по лбу и говорили: «Как же я сам не догадался?!»
Металлургия тоже возникла дважды: один раз на Ближнем Востоке, другой — в Центральных Андах. Письменность была изобретена трижды: на Ближнем Востоке, в Китае и в Мезоамерике.
Египетская письменность вряд ли изобретена независимо. Она ничем не напоминает месопотамскую, но месопотамская появилась раньше, и мы знаем, как это происходило. А придумать письмо, зная, что оно существует — любой из нас это сделает.
Что же говорить о фольклорных текстах и образах, которые легко преодолевают языковые границы и распространяются по континентам, ни один народ не придумывал свои сказки, он их заимствовал от соседей. Однако распространение по континентам сказочных вариантов не вполне равномерно. Вот эти-то слабо заметные флуктуации нас и интересуют. За ними стоят границы, которые препятствовали распространению информации, либо пространства, по которым информация циркулировала свободно. Именно так удается определить границы реальных исторических общностей, существовавших в разные эпохи.