Гражданская война, война за независимость или геноцид: как постколониальный конфликт в Нигерии привел к массовому уничтожению представителей народа игбо

«Я услышала, что правительница империи, которая грабила, насиловала и совершала геноцид, наконец умирает», — написала в твиттере преподавательница американского Университета Карнеги — Меллона и лингвистка нигерийского происхождения Уджу Анья в сентябре 2022 года, когда появилась информация о тяжелом состоянии британской королевы Елизаветы II. Впоследствии пост удалили за нарушение правил соцсети, а многие публичные фигуры — от основателя Amazon Джеффа Безоса до советника президента Нигерии Мохаммаду Бухари — возмутились словами исследовательницы.

«Если кто-то ожидает от меня чего-то, кроме презрения по отношению к монарху, под чьим руководством проводился геноцид, последствия которого до сих пор не удалось преодолеть, вы желаете невозможного, — объяснила эмоциональную реакцию Анья. — В ходе геноцида в республике Биафра погибло три миллиона представителей народа игбо. Британское правительство не просто поддерживало зачинщиков, оно их спонсировало, обеспечивало им политическое прикрытие и легитимность».

Споры, которые обострились в нигерийском интеллектуальном пространстве из-за реплики Аньи, не утихают последние полвека. В основном они касаются того, как следует относиться к конфликту конца 1960-х между вооруженными силами Биафры под руководством основателя самопровозглашенной республики Чуквуэмеки Одумегву-Оджукву и правительственной армией под командованием военного диктатора Якубу Говона и при поддержке Великобритании.

С момента завершения боевых действий в Нигерии начал формироваться дискурс о гражданской войне «без победителей и побежденных». Впервые такую формулировку 15 января 1970 года, когда лидеры Биафры согласились на прекращение огня, использовал Якубу Говон. В рамках насаждавшегося с тех пор нигерийскими властями понимания для последующих поколений конфликт превратился в туманное событие прошлого. К ветеранам из народа игбо относились как к мятежникам и провокаторам, к солдатам нигерийских войск — как к героям и миротворцам, а жертвы среди мирного населения если и описывались, то лишь как неизбежный сопутствующий ущерб.

«Вот только в этом конфликте явно был и победитель — вернувшее себе контроль над богатым нефтью регионом нигерийское правительство, — и проигравший — народ прекратившей существование республики Биафра, — считает исследователь класса, гендера и сексуальности Инносент Шизарам Ило, отца которого еще в детстве привлекли к войне в составе армии игбо. — На их земле велись боевые действия, их дома уничтожались, их родственники умирали от голода и болезней, а их потомкам приходилось искать свое место в мире под гнетом межпоколенческой травмы».

Колонизация Нигерии как причина вражды между народами Западной Африки

Социальные процессы, которые через несколько десятилетий спровоцировали войну, начались еще до обретения Нигерией независимости. Во многом к ним привело то, что британские власти, несмотря на желание объединить разные западноафриканские территории в одну колонию, не сумели разрешить противоречия между народами, проживавшими на этих территориях, и лишь усугубили напряженность.

Согласованные на Берлинской конференции 1884 года условия раздела Африки европейскими государствами позволили Британии продвинуться вглубь континента. К тому времени империя колонизировала лишь Королевство Лагос на юго-западном побережье, но к концу XIX века под ее контролем уже находилось большинство земель, позже вошедших в состав Нигерии.

Британские власти приняли решение об образовании единой колонии из разных государств. Так все народы, проживавшие на колонизированных территориях, по решению европейцев стали нигерийцами, независимо от культурных и социальных различий.

Для британских властей желанной целью оставалось крупнейшее государство в Западной Африке — основанный в 1804 году халифат Сокото. В начале XX века колонисты начали кампанию по его завоеванию, которая, несмотря на попытки султана организовать оборону, в 1903 году увенчалась успехом. Местная армия оказалась бессильна против технологического превосходства британцев. Завоеватели ликвидировали халифат, а к 1906-му окончательно подавили последние очаги сопротивления. С тех пор бывший Сокото начали называть Северным протекторатом.

В отличие от Южной Нигерии, управлявшейся напрямую колониальными властями, на севере британцы опробовали опосредованную модель руководства через местных лидеров, подобную той, которую использовали в Индии. Накануне начала Первой мировой войны в 1914 году европейцы объединили два протектората, тем самым завершив образование единой Нигерии. Фрагментированную национальную идентичность местного населения изначально во многом предопределило именно формальное и насильственное превращение христиан, населявших юг Западной Африки, и мусульман, населявших север, в один народ. На территории Нигерии проживало более 200 этнических групп. Многие из них враждовали, и с завершением колонизации региона противоречия между ними только усугубились.

«Британцы нарезали страны как индейку на День благодарения, — пишет исследовательница нигерийской истории и предпринимательница Нгози Болин. — Им не было никакого дела до племенных связей, общего прошлого, языков, диалектов, культур, традиций и множества королевских династий, существовавших на территории Нигерии. Разделение основывалось исключительно на экономической выгоде для Британии, Франции и других европейских государств».

Мусульмане из народов хауса и фулани, населявших бывший халифат Сокото, составляли крупнейшую этническую и религиозную группу на севере. Около 70% населения на западе страны составлял народ йоруба. Среди его представителей встречались и христиане, и мусульмане, и последователи коренных религий. На юго-востоке, где большинство составлял народ игбо, христиане преобладали над другими религиозными группами.

По словам специалиста по африканской истории Усмана Мурзика Кобо, объединение британских протекторатов обеспечило северу территориальное преимущество над югом, однако на юге экономика развивалась быстрее благодаря экспорту товаров. К тому же население южных территорий получало лучшее образование, поскольку на севере, где в основном проживали мусульмане, британцы не открывали учебных заведений и не занимались миссионерской деятельностью, чтобы избежать религиозных конфликтов. Лишь незначительная часть нигерийцев с севера колонии в XX веке получала знания и навыки, доступные их южным соседям.

«Сложная конфигурация этнических и религиозных идентичностей подразумевала необходимость значимых компромиссов, которые позволили бы сосуществовать разрозненным социальным группам, — объясняет историк Усман Мурзик Кобо. — К кризису в Биафре привела совокупность факторов: британцы манипулировали населением в своих целях, а нигерийские националисты не смогли прийти к соглашениям, которые обеспечили бы политическое и экономическое равенство».

Образовав в 1910-х единую Нигерию, британские власти не обеспечили условий, которые позволили бы комфортно сосуществовать «северянам» и «южанам», мусульманам и христианам, представителям разных географических, этнических и религиозных групп.

Как пишет исследователь истории и политики Сэм Амади, основная задача, которую стремились решить колонизаторы, заключалась в том, чтобы сохранить культурную обособленность жителей отдельных регионов, добившись экономической взаимозависимости. Результатом этого стало появление народа, объединенного экономически, но разобщенного во всём, что касалось культурных и политических установок.

«Три крупнейших народа, населявших Нигерию, подозрительно относились друг к другу с самого образования единого государства, — объясняет историк Чима Корие. — Британцы организовали колонию таким образом, что политические преференции получали мусульмане на севере. Дальше располагались проживавшие на западе йоруба, а после них — игбо и другие южные и восточные народы».

По количеству населения Северная Нигерия опережала запад и юго-восток вместе взятые, что обеспечивало мусульманским народам большинство мест в установленном колониальными властями законодательном собрании. Складывалась парадоксальная ситуация, когда в политической жизни доминировал самый слаборазвитый регион — например, показатель грамотности на севере к концу колониального периода составлял всего 2% по сравнению с почти 20% на востоке.

Поощряя миграцию населения с более развитого, но перенаселенного юга Нигерии на север, британцы не пытались ассимилировать тех, кто переезжал внутри колонии, а выделяли для переселенцев отдельные кварталы. Разделение фактически делало многих нигерийцев чужаками в своей же стране и провоцировало агрессию к ним со стороны «местных». Особенно враждебно жители северных регионов относились к селившимся по соседству с ними игбо.

Те массово переезжали с юга в поисках работы, достойной «белого человека», и селились в специальных кварталах для «чужаков». В отличие от более консервативных представителей народов хауса и фулани они с энтузиазмом относились к политическим преобразованиям британцев и пользовались возможностями, которые открывались благодаря расширению экономики.

«В городах начиналось нездоровое соперничество между „северянами“ и „южанами“ и особенно между коренными этническими группами и игбо, поселившимися на их территории», — пишет исследователь Сэм Амади.

Вспышки враждебности со стороны коренного населения Северной Нигерии по отношению к игбо наблюдались задолго до предоставления колонии независимости. В 1945 году в городе Джос произошла резня с неизвестным количеством жертв. Британская администрация тогда не стала расследовать случившееся. Аналогичное нападение «северян» на игбо в 1953 году также осталось без внимания колониальных властей. Некоторые источники утверждали, что британцы заранее знали об «акциях», но не стали ничего предпринимать.

Тот факт, что игбо быстрее и успешнее других этнических групп адаптировались к жизни под британским господством, предопределил враждебное отношение к ним со стороны других нигерийцев. Самые обеспеченные из них даже отправляли детей учиться в Англию, что казалось немыслимым более консервативным хауса и фулани. Многие жители северных регионов считали, что игбо не только лишают их работы, но еще и распространяют «враждебную религию», то есть христианство, и «чуждые ценности», то есть образование по западным стандартам.

Расхождения во взглядах и статусе становились основанием для межэтнического насилия.

Готовясь в конце 1960-х к предоставлению Нигерии независимости, британские власти сформировали комиссию по делам этнических меньшинств. Ее задача состояла в том, чтобы гарантировать мирное сосуществование разных народов в стране, когда она выйдет из-под колониального контроля. Несмотря на требования некоторых активистов создать больше регионов для этнических групп, которые находились в меньшинстве и сталкивались с враждебностью соотечественников, члены комиссии ограничились закреплением фундаментальных прав человека в конституции.

«Билль о правах гарантировал равенство перед законом и запрещал дискриминацию по признаку пола, религиозной или этнической принадлежности, — рассказывает исследователь Сэм Амади. — Проблема заключалась в том, что хоть в конституции и провозглашалось равенство прав для каждого нигерийца, колониальные законы, которые часто подразумевали иерархию прав и привилегий в зависимости от происхождения, оставались в силе. И — что еще важнее — политические лидеры не относились серьезно к защите прав граждан и не считали ее своей обязанностью».

Предоставление независимости и обострение конфликта

Вскоре после обретения независимости в Нигерии обнаружили крупные месторождения нефти, что позволило европейцам рассуждать о богатом потенциале молодого государства. Однако внутренние противоречия между этническими группами никуда не исчезли. Журналист и эксперт по африканской политической истории Карл Майер писал, что Нигерия, как и большинство бывших колоний, представляла собой «незаконнорожденное дитя империализма с обширной мозаикой народов, запертых в национальном государстве, которое создавалось без их участия».

Единство Нигерии до 1960 года основывалось на строгом контроле со стороны британцев. Но когда те предоставили разным этническим группам самим справляться с необходимостью существовать в одном государстве, местное правительство не сумело перевести разногласия в мирное русло.

При обсуждении политической системы после обретения независимости хауса и фулани настояли на сохранении британского принципа: поскольку они составляли большую часть населения, им предоставлялось большинство в законодательном органе. Опасаясь, что внутренние конфликты поставят переговоры с Лондоном под угрозу, йоруба и игбо согласились на условия соседей.

Первым премьер-министром стал представитель северного народа хауса Абубакар Балева, который за сотрудничество с британскими властями удостоился от Елизаветы II рыцарского титула. При нем националистическая вражда резко усилилась, а межэтнические конфликты участились. Как пишет историк Чима Корие, избавление от игбо стало для северян приоритетом во внутренней политике. Первая возможность провести этническую чистку представилась им в 1962 году, когда на заседании Северной палаты собраний местные законодатели открыто начали речь об изгнании «чужаков» из региона. Один участник потребовал отозвать у всех игбо документы на жилье, другой заявил о необходимости сделать жизнь для игбо как можно более трудной.

«Они беднейшие люди в стране, и я не понимаю, почему они должны жить в нашем регионе», — высказался политик Эль-Хаджи Байеро.

В том же духе рассуждал его коллега Эль-Хаджи Усман Лиман:

«Что привело игбо в наш регион? Они живут здесь со времен колонии. Если бы не колониальные власти, игбо едва ли появились бы здесь. Теперь, когда колонии больше не существует, они должны вернуться в свой регион. Здесь не о чем рассуждать. Север для северян, Восток для людей с востока, Запад для людей с запада, а федерация — для всех».

Глава правительства Северной Нигерии Ахмаду Белло поддержал призывы к экстренным мерам против игбо и заявил, что его цель — добиться назначения коренного населения даже на самые незначительные государственные должности в регионе. Участники заседания встретили его речь бурными аплодисментами.

Местные СМИ начали активно распространять теории заговора об игбо и призывать к их принудительному переселению. «Северный народный конгресс» — представлявшая регион партия — опубликовал буклет с призывом «взглянуть в лицо фактам» и подробным перечислением всех вредных следствий, к которым якобы привело присутствие «чужаков» с юго-востока. Аналогичные настроения преобладали и в Западной Нигерии, где к игбо тоже начали относиться с откровенной враждебностью.

Международный комитет по расследованию геноцида и других преступлений так описал ксенофобскую пропаганду в регионе:

«Жителям Западной Нигерии предложили принять подстрекательскую клевету о „чужаках“ с залива Биафра [территория, преимущественно населенная игбо], которые экспроприировали земли коренных жителей и отбирали у них урожай», «Правительство Западной Нигерии организовало кампанию против игбо, — продолжали расследователи. — Как и в Северной Нигерии, игбо снимали с должностей в федеральных агентствах и официальных институтах. От частных предпринимателей требовали не принимать их на работу».

К середине 1960-х оптимизм, с которым многие жители Нигерии воспринимали обретение независимости, начал угасать. Три доминирующих в стране народа конкурировали за власть и ресурсы. Из страха, что другой регион окажется в выигрыше, политики разжигали паранойю среди населения. Выборы на всех уровнях сопровождались манипуляциями и запугиваниями. Жители юго-восточных территорий фактически оказались в изоляции: остальные нигерийцы стремились полностью исключить их из социальных, экономических и политических процессов.

Череда военных переворотов в 1966 году окончательно показала, что надеждам на мирный переход к демократии не суждено сбыться. Крах институтов, которые, предположительно, должны были гарантировать безопасность всех групп населения, привел к эскалации конфликта. На его следующем этапе в стране начались массовые погромы против игбо, а недовольные равнодушием властей представители угнетаемого народа решили выйти из состава Нигерии.

Военная диктатура в Нигерии и решение «проблемы игбо»

В январе 1966 года группа офицеров-игбо осуществила переворот, убив нескольких политических лидеров из других регионов. Возникшая смута позволила генералу Джонсону Агийи-Иронси формально возглавить временное правительство, а в действительности положить конец республике и установить диктатуру. Большинство руководящих постов в регионах заняли его соратники, новые власти приостановили действие конституции. Тот факт, что Агийи-Иронси происходил из игбо, привел к новым вспышкам ненависти против его народа на севере и западе Нигерии.

«Многие на севере посчитали, что правительство Иронси пришло к власти в результате заговора южан», — пишут исследователи геноцида Лассе Хертен и Энтони Дирк Мозес.

В мае 1966 года в ответ на попытку Агийи-Иронси упразднить федеративную структуру и сделать Нигерию унитарным государством начались масштабные беспорядки, в ходе которых погибли тысячи проживавших на севере игбо. Мало кто сомневался, что местное правительство знало о массовой расправе и одобрило ее. Агийи-Иронси постановил провести расследование случившегося, Северная Нигерия в ответ объявила о намерении выйти из состава федерации.

«Было около двух-четырех часов утра 29 мая 1966 года, когда толпа хауса начала собираться перед дворцом эмира, — свидетельствовал об одном из первых погромов проживавший в мусульманском городе-государстве Кацина с 1951 года предприниматель-игбо Энох Эджикеме. — Примерно в шесть утра все они ринулись от дворца с палками, мачете, кинжалами, топорами и другим оружием. Толпа расползлась по всему городу. Они грабили и сжигали дома и магазины. Некоторые полицейские присоединялись к ним, другие просто игнорировали происходящее. Мишенями атаки стали все выходцы из Южной Нигерии, кроме йоруба. Эмир Кацины, бывший министр образования Северной Нигерии, бывший федеральный министр по делам столицы и другие видные чиновники шествовали по городу и подбадривали погромщиков».

Тюремный надзиратель Джулиус Абиси, проживавший в городе Кадуна в центральной Нигерии, рассказывал о собрании высокопоставленных чиновников из народа хауса 29 мая 1966 года, за которым последовала масштабная атака на выходцев из юго-восточных регионов. Выслушав официальных лиц, коренные жители вооружались всем, что попадалось под руку, и атаковали каждого встречного «чужака».

«После завершения основной части погрома они начали ходить от двери к двери и убивать тех, кому удалось спрятаться, — вспоминал Абиси. — Они хвастались, что после их операции восток исчезнет с карты Нигерии».

В июле того же года, всего за несколько дней до начала работы трибунала по массовым убийствам игбо, в стране произошел контрпереворот. Агийи-Иронси задержали и убили, та же участь постигла почти всех высокопоставленных офицеров с юго-востока. Северяне заняли большинство руководящих постов и казнили несогласных.

В Нигерии снова установилась военная диктатура — теперь уже под руководством полковника Якубу Говона. Доминирующее положение северных народов, гарантом которого выступил новый правитель, фактически означало, что у всех желающих появилась возможность преследовать и уничтожать игбо. Наблюдавший за теми событиями уроженец Сьерра-Леоне писал, что насилие против выходцев с юго-востока осуществлялось в Нигерии на государственном уровне и в промышленных масштабах.

«Я в ужасе смотрел, как северные офицеры осуществляли свое возмездие и убивали толпы игбо, — вспоминал нигерийский поэт, писатель и литературный критик Чинуа Ачебе. — Если бы всё на этом и закончилось, то мы вспоминали бы о тех событиях как о трагической интерлюдии в процессе формирования нации, ужасающей реализации принципа око за око. Но северяне ополчились на мирных игбо и запустили целую череду жестоких расправ. В резне погибли 30 тысяч гражданских, включая женщин и детей, сотни тысяч получили травмы и остались калеками, их дома грабили и сжигали».

Большинство исследователей сходятся на том, что в период с июля по октябрь 1966 года жертвами погромов в «кварталах для чужаков» в Северной Нигерии стали несколько десятков тысяч игбо. И даже если предположить, что правительство не участвовало в массовых убийствах, оно как минимум не предприняло ничего, чтобы их остановить и наказать виновных.

Для националистов события начала 1966-го послужили удобным поводом разобраться с «проблемой игбо». Тот факт, что приход к власти Агийи-Иронси сопровождался преследованиями других народов, позволил пропагандистам убедить северное население в существовании масштабного заговора. Игбо якобы верили в свою исключительность и намеревались добиться абсолютного контроля над Нигерией.

Британия — теневой участник постколониального конфликта

Террор против игбо в Северной и Западной Нигерии привел к тому, что на юго-восток страны хлынул поток из сотен тысяч беженцев. Среди последних назревали сепаратистские настроения. Национальные лидеры призывали игбо возвращаться из других регионов на историческую родину к заливу Биафра. Занимавший должность военного губернатора Восточной Нигерии с января 1966 года полковник Одумегву-Оджукву хоть и участвовал в переговорах с северянами, но отказывался признать Говона главой государства. Сначала он настаивал на преобразовании страны в конфедерацию с минимальной связью между регионами, а затем заявил о необходимости отделения от Нигерии той территории, на которой проживали игбо. Одумегву-Оджукву считал, что только так реально остановить бойню.

В январе 1967 года, когда конференция между главами регионов ничем не закончилась, лидер игбо сначала отказался платить налоги центральному правительству, а еще через несколько месяцев объявил об образовании на территории Восточной Нигерии независимой республики Биафра. Опасаясь распада государства, Говон немедленно объявил Одумегву-Оджукву и его сторонников мятежниками.

В июле 1967 года ввод правительственных войск на подконтрольную сепаратистам территорию ознаменовал начало гражданской войны. Официальный статус Биафры признали лишь пять других государств — Гаити, Габон, Кот-д’Ивуар, Замбия и Танзания. Британия поддержала режим Говона, большинство других стран заявили либо о нейтралитете, либо о необходимости мирных переговоров.

«Федеральное правительство в Лагосе представляло жестокую военную диктатуру, — рассказывает освещавший конфликт в Нигерии корреспондент Фредерик Форсайт. — Когда на севере и западе страны начались погромы, в которых погибли тысячи игбо, правительство не пошевелило пальцем, чтобы им помочь. Формально страной управлял Говон, но в действительности он был марионеткой, а подлинное руководство осуществляла группа офицеров с севера. Кризис усугубился в начале 1967-го, когда приютившая около 1,8 миллиона беженцев Восточная Нигерия потребовала реституций. Британцы выступили посредниками и организовали конференцию в Гане, на которой стороны вроде бы пришли к соглашению. Но когда Говон вернулся, те, кто стоял за ним, отказались выполнять условия перемирия. Лондон проигнорировал все доказательства того, что соглашение не вступило в силу из-за Лагоса, не признал Биафру, не попытался возобновить переговоры и полностью поддержал Нигерию».

На отношение Лондона к событиям в Западной Африке повлиял и тот факт, что война в Нигерии началась почти одновременно с Шестидневной войной на Ближнем Востоке между Израилем и арабскими государствами. Предвидя возможные перебои с поставками нефти, британские власти постарались предпринять все возможные усилия, чтобы укрепить контакты с нигерийским правительством. Подобный вектор развития отношений подразумевал и военное сотрудничество против Биафры.

«Учитывая заинтересованность нефтяного конгломерата Shell-BP в том, чтобы Нигерия получила контроль над находившимися на территории Биафры нефтяными месторождениями, едва ли стоит удивляться тому, насколько открыто британские промышленники и власти поддержали Нигерию, — пишет исследователь истории и экономики стран Западной Африки Чибуике Уче. — В декабре 1967-го, когда разочарованное медленным продвижением войск нигерийское правительство потребовало у Shell-BP заранее выплатить гонорар за нефть в размере пяти с половиной миллионов фунтов, компания незамедлительно подчинились. На эти деньги армия закупилась британским оружием».

В отличие от правительственных войск, в составе которых сражались профессиональные военные, к обороне самопровозглашенной республики привлекали мирных жителей без боевого опыта и даже детей. Скрытая мобилизация в Биафре началась еще до объявления независимости. Тем не менее война, которую нигерийское правительство изначально позиционировало как молниеносную операцию по подавлению мятежа, затянулась.

В надежде сломить сопротивление игбо правительственные силы организовали блокаду: сепаратистов сначала лишили доступа к валютным поступлениям, а затем и к ресурсам. Армии Говона хватало численного перевеса и преимущества в подготовке, чтобы удерживать население Биафры в осаде. В пользу правительственных сил сыграл и тот факт, что они формально представляли международно признанное государство. Статус позволил милитаристскому режиму представить происходящее как внутренний конфликт, невзирая на контекст и обстоятельства. В ответ власти Биафры демонстративно отказались от интервенции Организации африканского единства, посчитав, что та попытается не восстановить мир, а обеспечить победу Говона.

«Дипломатический статус Нигерии приобрел ключевое значение на начальном этапе войны, поскольку позволил правительству эффективно блокировать самопровозглашенное государство, — отмечают исследователи геноцида Лассе Хертен и Энтони Дирк Мозес. — Режиму Говона удалось отрезать Биафру от любых коммуникаций с внешним миром. Аэродромы и морские порты оказались в блокаде, транзакции с валютой попали под запрет, почтовое снабжение и телефонная связь блокировались, работа иностранных предприятий затруднялась. Нигерийским властям хватило даже ограниченных ресурсов, чтобы организовать успешную и длительную блокаду без сбоев и проседаний — в основном благодаря тому, что компании или правительства других стран оказались готовы уступить решение проблемы Лагосу, какие бы методы при этом ни использовались».

Хертен и Мозес называют теневым участником войны Великобританию — не только из-за энергетического кризиса и богатых месторождений нефти в Нигерии, но и из-за нежелания уступать свою зону интересов противнику по холодной войне. Дело в том, что в начале конфликта Лондон некоторое время колебался и не спешил заявлять о безусловной поддержке Говона. Устав от ожидания, нигерийские власти вышли на связь с Советским Союзом. В Москве уцепились возможность расширить влияние в Западной Африке и начали снабжать оружием правительственную армию. Тогда уже британцы испугались, что утратят позиции в регионе, и спешно одобрили поставки.

Британский военный корреспондент Фредерик Форсайт вспоминал, как перед командировкой в Биафру чиновники в Лондоне гарантировали ему, что боевые действия продлятся не дольше двух — в крайнем случае четырех — недель. Именно столько, по словам европейских дипломатов, требовалось на подавление восстания.

Прибыв в столицу Биафры Энугу, Форсайт выяснил, что восторженное отношение британцев к нигерийской диктатуре во многом объяснялось симпатиями Дэвида Ханта — верховного комиссара в Лагосе. Тот ожидал от африканцев подобострастного и почтительного поведения. Говон при его появлении восторженно подскакивал, а президент Биафры Одумегву-Оджукву в их единственную встречу не выказал должного почтения. В ответ Хант забросал Лондон пояснительными записками о том, почему Лагос представляет силы добра, а биафрийцы — закоренелые преступники.

Дипломаты ожидали, что Форсайт будет освещать победоносный поход нигерийцев. Когда стало ясно, что быстрой победы не случится и что война затянулась, корреспондент откровенно описал происходящее, но в Лондоне его обвинили в симпатиях к сепаратистам. По словам Форсайта, с тех пор и до 1969 года, когда масштабы военной поддержки раскрылись, нигерийский режим буквально забрасывали оружием из Европы. Британских политиков не беспокоило, что поставляемые их страной арсеналы использовались в том числе для уничтожения мирного населения.

От мечты о независимости до гуманитарной катастрофы

Официальное положение позволяло нигерийскому правительству открыто закупать оружие у других стран, в то время как повстанцам из Биафры приходилось выходить на черный рынок для пополнения арсеналов. За несколько месяцев ведения боевых действий игбо столкнулись с дефицитом практически во всех сферах, включая гуманитарную. Сражавшийся на стороне Биафры Кристофер Эджике Аго вспоминал, как голод вынуждал его вместе с сослуживцами охотиться на мышей.

«Мы считали себя волшебниками, — рассказал ветеран той войны. — По нашему следу шли опытные солдаты. Мы же оказались в армии по призыву и получили по два дня на подготовку. Добавьте к этому тот факт, что нам постоянно не хватало пищи. У некоторых из нас гнила кожа. Никто не может вести войну в подобных условиях».

Именно методы ведения войны нигерийской армией, которые подразумевали доведение всего населения Биафры до состояния крайнего изнеможения, впоследствии привели многих исследователей к выводу о том, что события тех лет следует считать геноцидом. Начиная с июня 1967 года по Нигерийскому радио регулярно транслировали призывы к насилию против игбо. «Позвольте нам пойти и сокрушить их, — говорилось в военном гимне народа хауса, который ежедневно звучал из всех приемников. — Мы ограбим их дома, похитим их женщин, убьем их мужчин и завершим то, что начали в 1966-м».

Один из солдат правительственной армии записал в дневник слова командира о Биафре и ее жителях.

Тот говорил, что даже если сейчас Нигерии удастся подчинить сепаратистов, то нельзя исключать восстания в будущем. Германия якобы уже проходила аналогичный период в своей истории и сейчас, чтобы избежать процветания Биафры, «всем сынам и дочерям Нигерии необходимо не просто подчинять мятежников, а еще и следить, чтобы их потомки больше не смогли поднять восстание в надежде продвинуть свою расу». По словам солдата, командир приказал им убивать каждого встречного биафрийца.

Мирные жители Биафры, как и солдаты, погибали не только от выстрелов и взрывов, но и от голода. По подсчетам делегата Красного Креста в регионе Карла Джагги, крайнее истощение из-за недоедания привело к смерти примерно миллиона детей.

«Иногда посреди ночи у меня перед глазами до сих пор появляются дети толщиной с тростинку с тусклым взглядом и болтающимися головами, — вспоминал военный корреспондент Фредерик Форсайт. — Я слышу, как они воют от голода. Слышу утробные стоны, которые они издают, пока умирают».

Первые признаки того, что из-за блокады в Биафре может начаться серьезный гуманитарный кризис, появились в конце 1967 года. В первой половине 1968-го тревогу забили базирующиеся в регионе правозащитные и миссионерские организации. Падение города Порт-Харкорт лишило биафрийцев последнего доступа к морю и превратило самопровозглашенную республику в островок, со всех сторон окруженный нигерийскими войсками. На территорию, которая постоянно сужалась под давлением правительственной армии, стекались тысячи беженцев. Биафра страдала от перенаселения, нищеты, нехватки товаров первой необходимости, еды и лекарств.

К лету 1968 года на Западе уже активно обсуждали гуманитарный кризис в Биафре. Красный Крест выразил протест нигерийскому правительству за «бесчеловечные действия военных».

Канадский историк Майкл Игнатьев говорил, что именно с той войны началась «эпоха катастроф, показанных по телевизору». По словам основателя общественной организации «Беспокойство об Африке» Энгуса Финукейна, «первая крупная катастрофа, попавшая в гостиные с экранов по всему миру, бросила вызов равнодушию к страданиям других народов и регионов». До войны между Нигерией и Биафрой ни один постколониальный конфликт не вызывал такого беспокойства мирового сообщества по гуманитарным причинам.

И всё же, несмотря на призывы к прекращению конфликта и попытки правозащитных организаций добиться гуманитарной помощи для Биафры, война продолжалась до конца 1969 года. Несколькими месяцами раньше Говон заменил основных генералов, которым раньше предоставлял полную свободу в выборе тактики, на более послушных исполнителей. Подконтрольная войскам Биафры территория продолжала неуклонно сокращаться до тех пор, пока руководству самопровозглашенной республики не осталось ничего, кроме как признать поражение. Одумегву-Оджукву, убежденный, что иначе его убьют, бежал в Кот-д’Ивуар и вернулся в Нигерию лишь через 13 лет.

Учитывая международный скандал, связанный с расправами над мирным населением и пленными, Говон отказался от триумфальных празднований. Разрушенная Биафра буднично вернулась в состав Нигерии. Конфликт завершился без репрессий и чисток. Миллионы людей снова стали гражданами страны, армия которой более двух лет пыталась их уничтожить. Никого из участников войны не привлекли к ответственности за преступления против игбо.

Общее количество жертв среди мирного населения Биафры, по разным оценкам, составило от 500 тысяч до более чем двух миллионов, а еще не менее двух миллионов лишились домов и подверглись переселениям.

Обвинения в геноциде и сравнения с холокостом

Дискуссия о том, можно ли считать преступления нигерийских властей и военных против народа игбо до и во время войны против Биафры геноцидом, зародилась во многом в ответ на то, как правительство Нигерии уже после завершения конфликта игнорировало факт этнически мотивированных расправ и погромов. Исследователь этого периода в истории Западной Африке Чигбо Аньядуба говорит о «культуре отрицания», спроектированной милитаристским режимом Говона.

«Нигерийская гражданская война стала ярким примером конфликта, который завершился без открытых взаимных обвинений, — констатировал историк Сэм Амади. — В последующие годы игбо оставались маргинализированной группой, но смогли нарастить влияние во многом именно благодаря политике „без победителей и без проигравших“».

Исследователь класса, гендера и сексуальности Инносент Шизарам Ило вспоминал, как в школе одноклассники удивленно реагировали на его истории о жизни отца в Биафре, поскольку никогда раньше не слышали ни о чем подобном. Когда кто-то поднимал эту тему на уроке, учитель говорил о войне как о событии из далекого прошлого, после которого противники примирились и жили долго и счастливо.

«В результате появилось целое поколение нигерийцев, которые либо не знают о прошлом своей страны, либо примирились с ним как с невысокой платой за национальное единство, — заключил Ило. — Тактично опуская реальную причину конфликта в 1966-м [погромы против игбо на севере страны], мы полностью переписываем историю. Тем не менее именно так большинство нигерийцев говорят о биафрийском геноциде — игнорируя его причины и представляя его как войну по защите территориальной целостности. В действительности этот конфликт назревал годами из-за этнической напряженности и беспокойства по поводу ресурсов».

С определением действий нигерийского правительства и армии как геноцида игбо соглашается историк Чима Корие. Он обращает внимание на данные Международного комитета Красного Креста за сентябрь 1968 года о том, что в Биафре каждый день погибает от голода от восьми до 10 тысяч человек. Другим доказательством того, что режим Говона стремился уничтожить целую этническую группу, исследователь считает массовые убийства в городах Бенин и Асаба, где мужчин-игбо расстреливали из пулемета независимо от возраста. «Сложившиеся в Биафре условия не оставляют сомнений в том, что имела место тщательно организованная и систематическая попытка осуществить тотальное истребление», — утверждает Корие.

Версия о геноциде основывается на задокументированных подтверждениях ненависти к игбо политиков из Северной Нигерии и на преступлениях, совершенных правительственными войсками на территории Биафры. К последним, судя по отчету международных наблюдателей, относились нападения на сотрудников Красного Креста, противоречащее Женевской конвенции обращение с пленными и массированные бомбардировки мест скопления гражданского населения.

Однако достаточно ли этих фактов, чтобы обвинять нигерийские власти не просто в стремлении подавить несогласных и вернуть богатую ресурсами территорию под свой контроль, но и в намерении истребить целую этническую группу? Противники такого подхода считают, что избыточное проявление силы в том числе против гражданского населения — широко распространенное явление в период войн. Оно может являться преступным, но само по себе не доказывает справедливость обвинений в геноциде.

Исследователи геноцида Лассе Хертен и Энтони Дирк Мозес отмечают, что дискурс об уничтожении населения Биафры как об «африканском холокосте» начал формироваться еще в годы войны и может рассматриваться как элемент пропаганды. Самопровозглашенная республика проигрывала одно сражение за другим, а ее лидеры стремились добиться сочувствия и поддержки из-за границы. Пропагандисты сравнивали фотографии голодающих детей со снимками освобожденных узников нацистских концлагерей, а современные историки из народа игбо часто утверждают, что геноцид их этнической группы по масштабам превосходил уничтожение тутси в Руанде. По мнению Хертена и Мозеса, подобные манипуляции лишь отвлекают от фактов.

«Представители Биафры утверждали, что их народ в случае поражения в войне подвергся бы систематическому уничтожению со стороны правительственных сил, — рассуждал африканист Алекс де Вааль. — Однако расправ не происходило. К сентябрю 1968 года стало очевидно, что никакого геноцида не произойдет».

Историк Сэм Амади согласен с тем, что события в Биафре не попадают под определение геноцида в первую очередь потому, что сторона, победившая в войне, сама остановила насилие в отношении проигравших. К прекращению убийств привело не вмешательство миротворцев ООН или Организации африканского единства, а игбо не одержали верх на поле боя. И хотя провозглашенный Говоном принцип «нет победителя, нет проигравших» до сих пор воспринимается игбо как пример лицемерия нигерийского правительства, именно он позволил остановить проявления жестокости в отношении проигравших и избежать новых конфликтов.

«Геноцид заканчивается либо полным уничтожением жертв, либо поражением агрессоров, — отмечает Амади. — В биафрийском конфликте не произошло ни того, ни другого. Никакие внешние силы не помогли жертвам выстоять. Когда агрессоры одержали верх, они убрали мечи, тем самым показав, что не хотят осуществлять геноцид. Для меня это главное доказательство того, что происходившее с 1967-го по 1970-й было войной. Она началась из-за вопиющих преследований игбо и недальновидности политических лидеров. И хотя в ней случались моменты геноцидального безумия, ее основная задача, как и утверждал Говон, заключалась в том, чтобы сохранить территориальную целостность Нигерии».

Погромы против игбо, которые проходили еще до войны, вели к жертвам среди мирного населения и преследовали цель ослабления конкретной этнической группы, но, по мнению Амади, так и остались изолированными этническими чистками, а не геноцидом. Многие нигерийские историки — особенно представители игбо и потомки ветеранов биафрийской армии — считают подобную позицию оскорбительной.

И всё же, несмотря на разногласия, существуют два тезиса, с которыми согласны как сторонники, так и противники теории о геноциде в Биафре. Первый — это то, что главными жертвами войны стали мирные жители, против которых совершались преступления на почве этнической ненависти. Второй же заключается в том, что те события до сих пор разделяют нигерийцев и что замалчивание событий прошлого не позволяет преодолеть травмы в настоящем.

«Попытки проигравших войну хранить память о своей истории превратились в еще один повод для разделения, — пишет нигерийский историк Макс Сиоллун. — Те, кто выиграл войну, не хотят говорить про нее. Для них игбо с их памятными традициями стали чем-то типа пятой колонны. Отказываясь обсуждать последствия войны, люди, которые руководят страной, лишь усугубляют глубокое и опасное чувство разочарования. Война закончилась 50 лет назад, но мы по-прежнему далеки от того, чтобы преодолеть ее последствия».