Разгул преступности, морковная диета и много секса. Как обычные британцы прожили всю Вторую мировую в условиях светомаскировки

С августа по сентябрь 1939 года Лондон покинули почти полтора миллиона человек. Школьников, беременных женщин, матерей с малолетними детьми, людей с ограниченными возможностями, учителей и сиделок эвакуировали в деревни, где вероятность бомбардировок была меньше.

Правительство издало указ о светомаскировке 1 сентября — в день нападения нацистской Германии на Польшу и за два дня до того, как Британия объявила войну Третьему рейху. Защитные меры требовались, чтобы усложнить задачу вражеской авиации, хотя в то время мало кто из подданных короны представлял, с чем им предстоит столкнуться.

В конце весны 1940 года вторжение врага по воздуху превратилось из условной страшилки в пугающую неизбежность. Страны континентальной Европы падали под натиском вермахта как костяшки домино. За Польшей последовали Норвегия, Дания, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Затем настал черед Франции. Со времен прошлой войны армия этой страны считалась одной из сильнейших в Европе. Союз с ней обеспечивал британцам надежный заслон: прежде чем атаковать их с моря или с воздуха, нацистам пришлось бы преодолеть сопротивление французов на суше.

Однако вторжение немецких войск и последующее подписание Компьенского перемирия между Германией и Францией положило конец относительно спокойной жизни по ту сторону Ла-Манша. Вся Британия замерла в ожидании прямого столкновения с противником — и мало кто в стране оценивал исход этого столкновения оптимистично.

Эксперты закидывали Уинстона Черчилля, только что сменившего Невилла Чемберлена на посту премьер-министра, тревожными докладами и отчетами о том, что добиться превосходства в воздухе в случае нападения люфтваффе будет практически невозможно.

Все, кто хоть немного представлял себе ситуацию с военным производством, не понимали, как Британия сможет противостоять массированным бомбардировкам. Любые меры предосторожности казались недостаточными и ненадежными.

«Британия никогда не сталкивалась со столь мрачной картиной», — записал в дневнике секретарь приятеля Черчилля лорда Бивербрука, который возглавил экстренно организованное министерство авиационной промышленности.

Успехи Германии во Франции убедили многих британцев в неотвратимости поражения. Сторонники политики умиротворения критиковали нового премьера за нежелание вести переговоры с Гитлером. Им казалось, что именно Черчилль, а не фюрер, втягивает их страну в разрушительную войну.

В докладе, подготовленном для премьера начальниками штабов, говорилось:

«Германия обладает огромными силами для того, чтобы вторгнуться в нашу страну и оккупировать ее. Самое главное сейчас — противовоздушная оборона».

На фоне светомаскировок, хаоса и паранойи кое-как продолжалась обычная жизнь. Люди ходили на работу, влюблялись, ссорились, воспитывали детей, а иногда даже ненадолго отвлекались от гнетущего ожидания и хорошо проводили время. Следующий год стал самым странным, страшным и тяжелым не только в жизни большинства британцев, но и во всей истории их страны.

Бытовые неудобства и морковная диета

Впервые светомаскировку в Британии применили еще в Первую мировую, когда немцы атаковали Лондон с помощью цеппелинов. И всё-таки те меры носили локальный характер: освещение не запрещалось полностью, а только приглушалось, да и то лишь тогда, когда властям было известно о готовящемся налете. К концу 1930-х ситуация изменилась: Германия активно наращивала военную мощь, а ее потенциальные противники тщательно готовились на случай бомбардировок.

В марте 1935 года первые учения по блэкауту прошли в Берлине, а в марте 1937-го британское министерство внутренних дел пригласило 300 тысяч добровольцев в качестве ответственных по безопасности во время рейдов. В их обязанности входил контроль за тем, как сограждане следуют правилам светомаскировки. Например, если в каком-то доме использовали недостаточно плотные шторы или включали слишком яркое освещение, инспекторы-дружинники делали хозяевам предупреждение и выписывали штраф.

С начала 1938 года «репетиции» блэкаутов в Британии стали обычным делом. Война постепенно становилась частью повседневности, хотя до активных боевых действий оставалось почти два года. Домовладельцев призывали патрулировать окрестности в поисках «утечек» света. Бомбардировщики с воздуха оценивали, насколько сложно будет противникам определить цель в случае налета.

В апреле 1938 года курьезный случай произошел в Ипсвиче: власти не догадались, как выключить подсветку на часах в здании ратуши. Весь город, кроме одной башни в самом центре, погрузился в абсолютный мрак.

После официального начала светомаскировки в сентябре 1939 года шотландская журналистка Меа Аллан записала:

«Я стояла на тротуаре пересекавшего Темзу моста Хангерфорд и смотрела, как гасли огни по всему Лондону. Огромный город напоминал сказочную страну с огнями, простиравшимися до небес, а затем все районы, один за другим, погрузились в тьму, как будто кто-то щелкнул выключатель. Так продолжалось, пока не остался единственный огонек. Затем погас и он. Это был не просто введенный на время военного положения блэкаут, это было пугающее предзнаменование того, чем может обернуться эта война. Мы не думали, что нам придется сражаться в темноте, что свет окажется нашим противником».

А вот выдержки из дневника 17-летней жительницы пригорода Лондона Ромфорда, которая вела записи для службы социальных исследований Mass Observation:

«Пятница, 1 сентября. Наши самодельные меры светомаскировки подразумевают освещение настолько скудное, что луч маленького фонарика ослепляет. Сейчас всего 10 вечера, но я отправляюсь в кровать».

---

«Суббота, 2 сентября. Возвращались домой из кино, не видели ничего, кроме автобусов, которые были освещены наполовину. Я не видела даже своего спутника. Вокруг было много людей — мы слышали их голоса».

---

«Воскресенье, 3 сентября. Я решила, что нельзя оставаться дома, из-за блэкаута в комнатах становится душно. Мы пошли в город, посмотреть, что там творится. Видимо, все остальные подумали так же, поэтому на углу каждой улицы толпились группки людей».

Главной проблемой с точки зрения маскировки оставалось дорожное движение. Перемещаясь с выключенными фарами, автомобилисты рисковали разбиться, а включенные фары выдавали расположение дорог и позволяли пилотам по картам определить вероятные мишени.

Количество дорожных происшествий резко увеличилось. В сентябре 1938 года полицейские зафиксировали 544 аварии со смертельным исходом, а ровно год спустя — уже 1130. Чтобы минимизировать ДТП, ввели ограничение по скорости — перемещаться на автомобиле можно было не быстрее 30 километров в час.

Пешеходы, передвигавшиеся по улицам в темное время суток, тоже оказались в зоне риска: к январю 1942 года каждый пятый британец получил ту или иную травму.

«Каждое путешествие через город во время светомаскировки превращается в целое приключение, — записал житель Честера Фрэнк Фостер в дневнике в 1943-м, спустя четыре года после введения блэкаута. — Я представляю некоторые ключевые точки, но в такой темноте от них всё равно никакого толку, если только не носить с собой мощный фонарик. Никто не видит, что находится прямо перед ним дальше одного метра».

Поначалу людям было сложно смириться с необходимостью существовать в полной темноте после захода солнца. В первой половине 1940 года, пока война оставалась на континенте, британцам казалось, что светомаскировка представляет для них большую опасность, чем вражеские снаряды. Люди гибли не только за рулем — они падали с мостов, тонули в реках и озерах, оступались и ломали шеи. Чтобы у ночных пешеходов и водителей появился хоть какой-то ориентир, власти обязали автовладельцев раскрашивать в белый бамперы и крылья машин. Автобусы и электрички тоже помечали белой краской.

В 1940 году в продажу поступили белые куртки для людей и ошейники для собак. Особой популярностью пользовались люминесцентные значки и нарукавные повязки. Пожилым людям предлагали приобрести трости с маленькими встроенными лампочками, которые освещали бы путь и позволяли другим пешеходам вовремя их заметить.

Пользоваться фонариками на улице разрешалось, но их обязательно следовало прикрывать плотной бумагой и направлять в землю. Этого хватало, чтобы видеть на метр или два перед собой.

В общественных местах расклеили плакаты с надписью: «Подожди! Медленно сосчитай до 15, прежде чем двигаться в блэкауте». Авторы подразумевали, что после выхода на улицу нужно дать глазам адаптироваться к темноте. В поездах предупреждали, чтобы пассажиры, прежде чем выйти на станции, проверяли, с какой стороны платформа.

Светомаскировка влияла на психологическое состояние британцев — особенно зимой, когда в очереди на утренний автобус людям казалось, что вокруг царит вечный мрак, а впереди сплошная безнадега.

«На фабрике царит нездоровая атмосфера, — написал живущей в США сестре мужчина по имени Эрни Бриттон. — Мы вообще не видим дневного света, кроме короткого промежутка в обеденный перерыв. За последние несколько недель у нас появилось флюоресцентное освещение, имитирующее дневной свет. Разница налицо».

В 1941 году врачи даже вывели новый клинический термин — «светомаскировочная анемия». Им описывали аффективное расстройство, которому оказались особенно подвержены сотрудники фабрик и заводов из-за недостатка дневного света. Участились и случаи психических расстройств. Даже война угнетала многих британцев не так сильно, как необходимость проводить большую часть суток в кромешной темноте.

Пропаганда призывала британцев есть как можно больше моркови, чтобы лучше ориентироваться в темноте. Именно с тех пор в народе закрепилось устойчивое убеждение, что содержащийся в овощах бета-каротин улучшает зрение. Морковь действительно считается важным элементом диеты при куриной слепоте (расстройство, когда глаза плохо адаптируются к изменению освещенности), хотя, конечно, не помогает ориентироваться в темноте так же хорошо, как днем.

«Если мы включим в свой рацион достаточно много моркови, то сможем преодолеть этот распространенный недуг», — говорилось в заявлении министерства сельского хозяйства, опубликованном 22 декабря 1940 года.

В действительности правительство беспокоилось не только о зрении граждан — из-за войны в стране начался продовольственный кризис. Британцы больше не имели доступа к сахару, бекону, маслу и другим привычным продуктам. Зато дефицита в моркови не наблюдалось. Властям было выгодно, чтобы как можно больше людей перешли на диету из дешевых и питательных овощей, а преувеличение пользы для зрения позволяло избежать паники среди населения.

В официальном дискурсе морковь превратилась едва ли не в секретное оружие — она наделяла питавшихся ею сверхспособностями. «Лорд Вултон пытается пересадить население с кабачков и брюссельской капусты на морковь, — писал руководитель лондонского офиса The New York Times Рэймонд Дэниелл. — Об этом овоще он говорит так, будто тот способен заставить крота видеть в шахте».

Сам лорд Вултон, возглавлявший министерство продовольствия, любил повторять, что «одна морковка в сутки — и светомаскировке дудки». Британцы во Вторую мировую назвали в честь этого аристократа пирог из картошки, цветной капусты, репы и, конечно, моркови. По особым случаям в блюдо добавляли зеленый сыр и приправляли обычным сыром. Лорд Вултон призывал соотечественников разводить огороды, чтобы сэкономить на поставках. Министр вопрошал: «Разве один час за поливанием грядок не лучше, чем один час в очереди?»

Еще одним поводом активно продвигать морковь стало желание британских властей скрыть от нацистов свою самую важную технологию — радар, позволявший с высокой степенью точности определять, где находятся вражеские самолеты. В 1940 году пилот британских ВВС Джон Каннингем впервые подбил немецкий бомбардировщик, используя радиолокацию. Всего он сбил 20 противников, из которых 19 — в темное время суток. Чтобы не распространяться о причинах подобной эффективности, правительство через прессу объяснило успехи Каннингема тем, что герой поглощал неимоверное количество моркови. Так британцы надеялись пустить немецкую разведку по ложному следу.

«Нет подтверждения, что немцы купились на это, хотя им было хорошо известно о пользе моркови для зрения, — рассуждает куратор Всемирного музея моркови (да, такой существует!) Джон Столарчук. — Легенды гласят, что нацисты даже включили в рацион своих пилотов увеличенные порции моркови, потому что в какой-то мере поверили в рассказы британцев».

Как светомаскировка влияла на жизнь обычных британцев

В идеале блэкаут должен был помешать немцам сопоставлять наземные объекты с координатами заводов, фабрик или других стратегически важных локаций. Для этого власти не только стремились сократить освещение до минимума, но и применяли другие экстренные меры. Горящие и дымящиеся бочки со смолой должны были ухудшить видимость, а весной 1940 года над Лондоном на высоту полутора километров запустили 562 защитных дирижабля, которые преграждали путь вражеским истребителям и бомбардировщикам.

«Мое самое первое воспоминание — как у нас обвалился дымоход, — рассказывал мужчина по имени Алек Фрай, который рос в 1940-х в Лондоне. — Он развалился не из-за бомбы, а из-за стального кабеля дирижабля, который оторвался от крепления. Это был первый ущерб от войны, который мы увидели. Помню, как злился, что меня заставляют сидеть дома, пока снаружи творятся такие удивительные вещи».

Любые пространства между шторами надлежало заклеивать плотной бумагой. Проветривать в темное время суток больше не разрешалось. После закрытия театра «Гейети», который требовал дорогой реконструкции, куски занавеса распродали на специальном аукционе. Продавцы уверяли, что через плотную ткань не просочится даже самое яркое освещение. К тому же стандартные шторы больше нельзя было стирать — ткань могла истончиться и скомпрометировать маскировку. Вместо этого власти советовали хозяйкам пользоваться пылесосом и утюгом.

Впрочем, несмотря на строгие меры, в начале лета 1940 года ночная жизнь в Лондоне вовсю кипела. Младшая дочь Черчилля Мэри писала в дневнике, что «театры были полны, имелось множество ночных клубов, чтобы потанцевать там после закрытия ресторанов, и многие по-прежнему устраивали званые обеды и ужины, только теперь поводом для них часто становился приезд сына из армии на побывку».

К сентябрю ситуация изменилась кардинальным образом. Обстрелы промышленных районов с воздуха уже давно превратились в обыденность, но 25 августа группа немецких бомбардировщиков по ошибке обстреляла вместо завода и нефтехранилища за чертой города сам Лондон. Никто в Британии не знал, что Гитлер дал строгое указание не атаковать столицу. Местные жители решили, что нацисты начали войну на уничтожение.

«Я стараюсь подавлять жуткие фантазии о страхах, — записала англичанка Оливия Кокетт, еще одна участница программы Mass Observation. — Например, таких: перестает работать канализация и водопровод; нет газа; не решаешься пить воду (так как тиф); газ, распыляемый из самолетов на бреющем полете, — и никуда не деться. Бесчисленные возможности всяких ужасов, трудно о них не думать, когда часами вслушиваешься в ночь».

Несмотря на минимальный ущерб, причиненный немецкими бомбардировщиками, разъяренный Черчилль распорядился нанести ответный удар по Берлину. Негласное табу пало, и уже к середине сентября на британскую столицу обрушилась вся мощь люфтваффе. Обычной жизни, подобие которой сохранялось даже при светомаскировке и продовольственных талонах, пришел конец. Грохот бомб за окном превратился для лондонцев и жителей других городов в постоянный аккомпанемент.

7 сентября 1940 года, в день начала «Блица», операции Гитлера по отмщению за санкционированный Черчиллем налет на столицу рейха, в Вест-Энде — культурном центре Лондона — показывали 24 пьесы и мюзикла. Неделю спустя закрылись все театры, кроме двух. Коллекцию живописи вывезли из Национальной галереи и распределили по хранилищам в разных концах страны.

Один из главных музеев страны простоял закрытым несколько недель — пианистка Майра Хесс предложила проводить там концерты, чтобы улучшить настрой британцев. Первое мероприятие состоялось 10 октября и прошло с огромным успехом. Концерты на подвальных этажах Национальной галереи превратились для многих в единственную возможность отвлечься от кошмара вокруг. По приглашению Хесс и руководства музея в них участвовали дирижеры, композиторы и исполнители: Бенджамин Бриттен, Майкл Типпетт, Генри Вуд, Кэтлин Ферриер.

Горожане довольно быстро привыкли к налетам и подстраивали распорядок так, чтобы оказываться рядом с общественными бомбоубежищами, когда немцы, вероятнее всего, начнут очередную бомбардировку. Несмотря на разрезающий ночную тишину и внушающий ужас рев пикирующих бомбардировщиков, при свете дня жизнь оставалась почти обыденной. Немцы не решались нападать до наступления темноты, чтобы не позволить британцам засечь их.

«Шли прямо в сияние полной луны, — запомнила Оливия Кокетт. — Были в таком восторге от ее красоты, что дошли до Брикстона, сквозь орудийную стрельбу и прочее, восхищаясь светотенью, радуясь пустоте и тишине улиц. Как сказала Пег, вся эта война, все эти орудия кажутся чем-то банальным, по сути — незначительным на фоне этого мрачного великолепия».

Подъем национального духа констатировала еще одна участница Mass Observation Филлис Уорнер:

«Мы выяснили, что можем это перенести. Это само по себе огромное облегчение для большинства из нас. Думаю, каждый втайне боялся, что не сможет, что он с визгом помчится в ближайшее бомбоубежище, что у него сдадут нервы, что он в том или ином смысле сломается. Так что это оказалось приятной неожиданностью».

Однако изменения коснулись не только культурной жизни британцев или их рациона. Организм неизбежно реагировал на постоянный стресс: люди массово обращались за медицинской помощью из-за желудочно-кишечных расстройств, которые по времени часто совпадали с сигналами воздушной тревоги.

Писатель Грэм Грин иронически осмыслил этот феномен и в том же 1940 году опубликовал рассказ «О, бедный Мэлинг» (по аналогии со строчкой про бедного Йорика в «Гамлете»). По сюжету, неконтролируемо урчащий живот главного героя почти мистическим образом повторяет звуки, которые он недавно слышал. Однажды, уже после начала «Блица», желудок Мэлинга воспроизвел сигнал воздушной тревоги настолько реалистично, что мужчине с коллегами приходится целый день провести в бомбоубежище, поскольку Мэлингу стыдно признаться в причудливой особенности своего ЖКТ. Из-за его урчания персонажи пропускают важную встречу, и их компания оказывается на грани банкротства.

Этот рассказ — важное свидетельство эпохи и пример того, как британцы сохраняли иронию в любых обстоятельствах. Грин написал его не спустя много лет после войны, а в самый разгар бомбардировок, когда силы люфтваффе массированно атаковали Лондон. Тем не менее автор даже в такой ситуации нашел силы и возможность рассмешить соотечественников и поиронизировал над зацикленностью британцев на этикете: если бы Мэлинг вовремя рассказал коллегам, что они приняли за сигнал воздушной тревоги урчание в его животе, они бы не провалили крупную сделку.

Еще один неочевидный тренд времен «Блица» и светомаскировки, кроме страсти к культуре и ироничного отношения к собственному плачевному положению, — это всплеск сексуальной активности.

Респектабельные дамы приглашали кавалеров остаться на ночь после первой же встречи. Страдавшие от одиночества после отъезда мужей-военных женщины заводили интрижки. Юные девушки пользовались блэкаутом как универсальным оправданием. Матери разрешали им оставаться у друзей, вместо того чтобы добираться домой в темноте или после объявления воздушной тревоги. Зафиксированные в дневниках похождения можно было объяснить психологической реакцией на стресс: никому не хотелось оставаться одному, пока на кону судьба страны, а возможно, и всего человечества.

«Привычные барьеры, мешавшие завести роман с определенными людьми, разлетелись в щепки», — описал те времена остававшийся во время войны в Лондоне основатель CBS Уильям С. Пейли.

Однако далеко не все отвлекались от бомбардировок и разрушений в постели с любимым парнем или девушкой. Многие британцы активно пользовались накрывавшей страну темнотой, чтобы нажиться или навредить другим. Властям приходилось сражаться на два фронта: сопротивляться натиску нацистов и поддерживать порядок среди собственных граждан. Вторая задача серьезно осложнялась из-за блэкаута, который обеспечивал идеальные условия криминальным элементам всех сортов — от мелких воришек до насильников и жестоких убийц.

Британия во мраке: как охваченную войной страну накрыла волна преступности

С 1939 по 1945 год уровень преступности в Англии и Уэльсе подскочил на 57%. Отчасти это оказалось связано со строгими правилами, введенными после объявления войны: чем больше законов, тем больше нарушителей.

В ноябре 1939 года в городской газете Саутгемптона Hampshire Advertiser появилась заметка, осуждавшая легкомысленных жителей.

«Ответственные за контроль светомаскировки согласятся, что в целом горожане отлично справились с не самой простой задачей и добились этого без чрезмерного давления со стороны правоохранительных органов, — говорилось в статье. — Однако надо констатировать, что далеко не везде правила блэкаута соблюдаются неукоснительно. Наблюдается определенное безрассудство в том, что касается света, проникающего из домов по бокам от штор».

Словно в подтверждение этих слов в следующем месяце судья оштрафовал трех жителей Саутгемптона на один фунт за нарушение новых мер предосторожности. Председатель магистрата отчитал провинившихся и призвал власти к более суровой системе наказаний, потому что сознательное поведение обычных британцев сейчас — «вопрос жизни и смерти для каждого члена общества».

К росту преступности вели и другие запреты: например, рабочим во время войны не позволялось бастовать, чтобы поддерживать высокие темпы производства. Порой из-за строгих мер правительство оказывалось в неловкой ситуации: например, в 1942 году более чем 1000 сотрудников завода в Кенте обложили крупными штрафами за простой и пригрозили тюремными сроками. Когда никто из них не заплатил, власти не захотели отправлять в тюрьму столько людей. Судьям посоветовали в дальнейшем воздержаться от таких строгих наказаний.

Однако нарушение светомаскировки — далеко не единственная причина, почему в Британии совершали намного больше преступлений, чем в мирное время. В первые же недели «Блица» огромной проблемой для полиции стало мародерство: злоумышленники пробирались в разрушенные или пустующие дома и выносили все ценности.

Известно, что 20 ноября 1940 года 20 из 56 дел, которые рассматривались в лондонском суде Олд-Бейли, касались именно обвинений в подобных преступлениях. За первые четыре месяца «Блица» власти зарегистрировали 4584 случая мародерства.

Когда очередная бомбардировка разрушила ресторан и ночной клуб «Кафе де Парис» на улице Пиккадилли, спасателям пришлось пробираться через охотников за наживой, ломанувшихся на догорающие развалины. Порой в хищениях участвовали и сотрудники государственных служб: пожарные, охранники, ответственные за соблюдение светомаскировки волонтеры.

Дефицит продуктов привел к буму подпольной торговли — черный рынок процветал. Злоумышленники пользовались тем, что полицейским не хватало рук — многие молодые мужчины ушли на войну, а поддерживать порядок в тылу остались в основном ветераны.

Почти всю нелегальную торговлю подмял под себя гангстер Билли Хилл: он продавал еду и бензин, подделывал документы для дезертиров, занимался рэкетом и грабил ювелирные магазины, пока владельцы и охранники пережидали бомбардировки.

После очередного обвинения, уже в конце 1940-х, Хилл сбежал в Южную Африку и написал мемуары.

«Это была самая замечательная часть гражданской жизни в военное время, — мечтательно вспоминал Билли пик своей преступной карьеры. — Она обошлась стране в миллионы фунтов. Я не пользовался черным рынком, я кормил его».

Система продовольственного распределения открывала невиданные возможности и для воришек: в 1944 году одна из многочисленных банд одним махом украла 14 тысяч только что выпущенных талонов на питание. Затем их подпольно продали за 70 тысяч фунтов — примерно три миллиона в пересчете на нынешний курс.

Годом раньше в Манчестере 19 человек осудили за продажу поддельных купонов на одежду. Один такой купон стоил 10 фунтов, то есть около 400 современных фунтов. За взятки инспекторы по безопасности объявляли надежными бомбоубежища, построенные с нарушениями, а доктора диагностировали придуманные болезни юношам, которые хотели увильнуть от службы.

Некоторые находчивые граждане пользовались компенсациями, предусмотренными для тех, кто лишился жилья из-за налетов. Например, один мужчина в лондонском районе Уондсворт 19 раз в течение трех месяцев обращался за социальными выплатами, потому что его дом якобы разбомбили немцы. Когда обман раскрылся, мошенника приговорили к трем годам заключения.

Сельские жители платили взятки муниципальным службам, чтобы к ним не подселяли эвакуированных из города детей. Этот аспект жизни британцев нашел отражение в романе Ивлина Во «И побольше флагов»: один из героев наваривается на том, что его сестра отвечает за распределение прибывших из Лондона квартирантов, и собирает деньги с местных, которые не желают предоставлять кров соотечественникам.

Ослабление моральных ограничений вело не только к изменам и интрижкам: военные с удовольствием платили за секс, подпольные абортарии процветали, а заболевания, передающиеся половым путем, распространялись со скоростью эпидемии. Впрочем, они оказались далеко не самым страшным следствием навязчивого интереса военных к женщинам в Лондоне начала 1940-х.

Наследник Джека-потрошителя и другие убийцы

До войны Гордон Камминс выделялся среди сослуживцев разве что высокомерием и навязчивыми заверениями в том, что он принадлежит к древнему роду. Чтобы поддерживать имидж и вести роскошный образ жизни, молодой офицер британских ВВС изображал классический оксфордский акцент, подворовывал и придумывал истории о том, что появился на свет в результате внебрачной связи влиятельного аристократа. На самом деле он происходил из совершенно обычной семьи, хоть и получил образование в валлийской частной школе.

Камминс родился в Северном Йоркшире в 1914 году, в детстве увлекался химией и даже мечтал устроиться в одну из лондонских лабораторий, но бросил эту затею. После окончания школы он сменил несколько работ, но нигде не задержался — вроде бы остепенился только после поступления на службу в армию и женитьбы на помощнице театрального управляющего в 1936-м.

В действительности всё это время Гордон скрывал психопатические наклонности. Война и светомаскировка обеспечили его идеальным прикрытием, чтобы наконец утолить жажду власти.

Сам Камминс никогда не раскрывал мотивов, поэтому рассуждать о том, что подтолкнуло его к насилию, можно только на основании скудных биографических подробностей и психологического портрета. Доподлинно известно, что 9 февраля 1942 года он задушил 40-летнюю помощницу фармацевта Эвелин Хэмилтон и забрал у жертвы сумочку с несколькими фунтами. Тело женщины обнаружили в бомбоубежище неподалеку от Мраморной арки в Гайд-парке.

За следующие пять дней Камминс убил еще трех женщин. Все, кроме Хэмилтон, оказались проститутками и погибли в собственных квартирах, куда обычно приводили клиентов. Преступник душил их, а затем вспарывал живот, так что нижняя часть тела практически отделялась от верхней. С собой он забирал все деньги женщин, но считать ограбление основным мотивом не получалось из-за избыточной жестокости, с которой убийца расправлялся с жертвами.

Жуткие нападения напомнили полицейским и перепуганным лондонцам другую серию убийств в конце XIX века. Тогда маньяк, прозванный Джеком-потрошителем, тоже охотился на секс-работниц и расчленял их похожим образом.

Поимка действовавшего в столичных подворотнях убийцы казалась нереальной задачей, если бы сам преступник не допустил сразу несколько ошибок. После четвертой жертвы Гордон Камминс как будто поверил в безнаказанность и начал действовать безрассудно. 14 февраля он прямо в форме подошел на улице Пиккадилли к молодой женщине по имени Грета Хейвуд и начал к ней приставать. Когда та отклонила его навязчивые ухаживания, Камминс набросился на нее и попытался задушить. Очередное убийство случайно предотвратил подросток, который тащил ящик с бутылками в паб по соседству и отогнал нападавшего. Камминс сбежал, но обронил на месте преступления противогаз со служебным номером.

Расстроенный неудачей Блэкаут-потрошитель, как прозвали убийцу журналисты, той же ночью снял проститутку. Сначала женщина не хотела принимать клиента, но тот предложил ей пять фунтов сверх стандартного тарифа и убедил пустить его в квартиру. Там Камминс по отработанной схеме напал на жертву, но ей удалось поднять шум и отбиться.

Потрошитель спешно ретировался второй раз за несколько часов и снова оставил улику: форменный ремень с тем же самым номером служащего ВВС. Сопоставившие улики полицейские быстро установили личность подозреваемого. Во время обыска у него обнаружили разные безделушки, принадлежавшие убитым женщинам.

16 февраля Камминса арестовали, а 25 апреля признали виновным в убийстве Эвелин Отли. За нападения на других женщин Камминса так и не осудили — в условиях военного хаоса должностные лица решили минимизировать бюрократические процедуры. Одного убийства хватило, чтобы приговорить 28-летнего пилота к казни через повешение. Тот до последнего уверял, что не имеет никакого отношения к преступлениям, но улики не оставили у присяжных ни малейших сомнений в том, что панику среди жителей Лондона посеял именно Камминс. Приговор привели в исполнение 25 июля 1942 года.

Автор одного из репортажей по его делу констатировал, что внутри Камминса уживалось три личности: талантливый авиатор, которого командир хвалил за незаурядный интеллект; тщеславный фантазер, который хвастался перед сослуживцами любовными победами и благородным происхождением; хладнокровный психопат, который не выказал никаких эмоций даже после вынесения приговора.

Камминс — не единственный серийный убийца, действовавший в Лондоне начала 1940-х. Пережившего газовую атаку во время Первой мировой Джона Кристи не взяли на фронт, но приняли волонтером в полицию. Начиная с 1943 года он убил восемь человек, включая двухлетнего ребенка и собственную жену. Остальных женщин Кристи травил газом, насиловал и душил. Вычислили его лишь в 1953-м, причем к тому времени за совершенные им убийства уже казнили невиновного, который был мужем и отцом двух жертв Кристи.

Хаос, царивший в Англии во время войны и в первые годы после ее окончания, помогал преступнику находить жертв и оставаться безнаказанным: при других обстоятельствах Кристи вряд ли взяли бы в полицию, а статус представителя власти придавал ему респектабельности и внушал доверие.

В качестве прикрытия войну использовал и Джон Хэйг, который с 1944 по 1949 год ограбил и лишил жизни как минимум шесть человек, а от тел избавлялся в ванной с кислотой. После первого убийства преступник объяснил исчезновение сослуживца тем, что тот скрывается от военной службы в Шотландии. Родителям жертвы такое объяснение показалось убедительным, и они не стали доносить на подозрительного мужчину в полицию. В результате Хэйг оставался на свободе еще пять лет — и за это время успел убить тех самых родителей, которых успешно обманул.

Все эти случаи показывают, как война по-разному влияет на жизнь общества. Ее жертвы — это не только погибшие на фронте, но и гражданские, которым в течение шести лет приходилось привыкать к сиренам, бомбардировкам, разрушениям, пожарам, беззаконию и полному отсутствию освещения в темное время суток.

Кого-то — как, например, писателей Грэма Грина и Ивлина Во или автора культовой настольной игры Cluedo Энтони Пратта — такой экстремальный режим существования вдохновлял на творчество. Другие, как Камминс, Кристи и Хэйг, поддавались самым страшным порывам и отбрасывали любые моральные ограничения. Многие пытались извлечь выгоду из необычных обстоятельств, но большинство просто старалось сохранить надежду на скорое окончание войны и мирное будущее, пока люди вокруг гибли под завалами, а улицы скрывались под обломками домов.

В сентябре 1944 года, когда угроза немецких бомбардировок практически свелась к нулю, блэкаут заменили димаутом (от английского dim — «тусклый»). Гражданам разрешили использовать освещение, по яркости не превышающее лунный свет. Полностью ограничительные меры сняли в апреле 1945-го, когда поражение Германии уже не вызывало сомнений.

Шотландский школьник Дональд Гулливер поделился радостью в письме к сражавшемуся на континенте отцу: «Фонарь освещал всю улицу. Я играл под ним прошлой ночью и за день до того». Окончание светомаскировки для британцев ознаменовало постепенное возвращение к нормальной жизни.