Дамы с моноклем из «ревущих двадцатых», барное сопротивление консервативных пятидесятых и любая поп-звезда девяностых: сто лет истории стиля буч
Джон, она же Маргарет Рэдклифф-Холл, писала запрещаемые цензурой романы и выглядела как невероятно утонченный джентльмен — но брюки носить всё же не отваживалась. Дело было в 1920-х. Ну а через 60 лет Мадонна в похожем образе танцевала в клипе Vogue. Что изменилось за эти десятилетия? Историк искусства Ольга Хорошилова — о том, как мода, созданная маскулинными лесбиянками, вошла в мейнстрим.
«Лесбийские связи» и идентичности
Она была совершенной бар-буч, подлинной, железной, фактической. В Петербурге таких еще не было. А в ее радужном Амстердаме они уже стремительно исчезали. Бар-бучей там считали старомодными, скучными, олдскульными. Они уходили на почетную гендерную пенсию, уступая место острым глянцевым андрогинам с геометрическими стрижками и угловатыми движениями. Шестидесятилетняя бар-буч Дитта была последним из голландских могикан.
Я познакомилась с ней в 2000 году в Петербурге. Здесь тогда дышалось невероятно легко. Квир-сообщество жило своей жизнью. Работали гей-клубы и лесби-бары. Радужные объединения проводили конференции и мастер-классы. В 2000 году сафическая организация «Лабрис» впервые пригласила в Петербург международный выставочный проект «Лесбийские связи» (Lesbian ConneXion/s), посвященный квир-фотографии и идентичности. Его вдохновителями были Мариан Баккер, фотограф, и Дитта Вессельс, та самая последняя из могикан.
Во время открывающей выставку пресс-конференции в легендарном гей-клубе «69» Дитта подошла ко мне, протянула загорелую руку, улыбнулась по-пацански, уголком рта, и дружелюбно рявкнула в самое ухо: «Привет, я Дитта. Я любовник Мариан».
Она была безупречной бар-буч. Квадратная, осанистая, крепко сбитая, с острым серебристым ежиком на макушке. В мужской сорочке с подвернутыми рукавами, которые открывали ее не по возрасту мускулистые руки, в джинсах и тяжелых ботинках американского рабочего. На большом и указательном пальцах — кольца-шины. На короткой шее — толстая цепочка. На предплечье — сложная татуировка, что-то о море и любви. В правом ухе поблескивала красноречивая олдскульная сережка.
Дитта вместе со своей любовницей Мариан водили меня по выставке, показывали фотографии и объясняли, какие лесби-образы на них запечатлены.
«Вот фэм. А это, — указала Дитта на сексапильную журнальную модель, — „помадная лесбиянка“. Здесь у нас клон-дайки и дизель-дайки. Та явная гламур-буч. Это томбой. Еще одна. А вот, — Дитта бесцеремонно ткнула в черно-белый снимок длинноволосой девушки с напряженно-мужественным лицом, — это девочка между двумя палочками, как у нас таких называют».
И Дитта презрительно скривила лицо. Она таких не любила, ведь они постоянно лавировали — то изображали бучей, то превращались в фэм.
Но проект «Лесбийские связи», посвященный современности, ничего не говорил о первопроходцах гендера — о тех, кто был бучами до того, как придумали само слово. Впрочем, о них забывают многие, даже серьезные исследователи. Они считают, что бучи появились в середине ХХ века в барной «розовой» субкультуре. А до того существовали лишь смелые одиночки — Рэдклифф-Холл, Ромейн Брукс, Глэдис Бентли. На самом деле, в буч-истории всё гораздо интереснее и сложнее.
«Ухарки» и «трибадки»
Термин «буч», и в этом серьезные исследователи почти единодушны, возник в 1940-е годы, а популярным стал в конце 1960-х — начале 1970-х, благодаря Стоунволлскому бунту и борьбе лесбигеев за права. Где-то в 1980-е слово butch попало в англо-английские словари. У Уэбстера, например, читаем:
«Буч — это женщина, выглядящая или ведущая себя намеренно по-мужски».
Важно, что термин относят не к маскулинным дамам-одиночкам, а именно к представительницам лесбийской субкультуры. Буч — это коллективный тип, образ, имидж.
Однако маскулинные лесбиянки стали членами закрытых сафических сообществ гораздо раньше, еще в середине XIX века, практически с самого появления таких сообществ в городской среде. Любопытно, что тогда врачи и психиатры, пытавшиеся изучать маскулинных барышень, сами придумывали им обозначения. В России, например, их величали «ухарками» и «трансвеститками». Петербургский психиатр Ипполит Тарновский называл их «активными трибадками». В своих исследованиях он упоминал небольшие сообщества сафисток, в которых одна или несколько дам одевались или вели себя по-мужски. У таких, отмечал Тарновский, «привычки, наклонности, занятия, образ мыслей мужские… голос у них часто бывает более низкий, по тембру похожий на мужской, движения отчасти угловаты… [они] всегда называются ласкательными мужскими именами — Миша, Саша… [одна из них] очень любит, одевшись извозчиком, лихо прокатить одну из своих подруг, не раз одевалась мужчиною и бывала с подругами в загородных ресторанах». По наблюдениям психиатра, у «активных трибадок» были партнерши — «пассивные трибадки», мягкие, уступчивые, женственные, в корсетах, элегантных платьях, с аккуратно уложенными волосами — дамы без изъянов.
Так Ипполит Тарновский первым среди отечественных ученых выявил важную особенность сафического сообщества — разделение его членов (пусть и довольно условное) на «активных» и «пассивных», то есть мужественных и женственных лесбиянок — тех, кого с 1940-х годов называют «буч» и «фэм».
«Джентльмен-буч»
Она же «львица», «такседо-буч», «салонная лесбиянка», «гарсон», «дама с моноклем». Все эти изысканные определения обозначают маскулинных женщин-интеллектуалок 1920-х годов. Их отличали яркая индивидуальность, мужские замашки и гардероб истинных джентльменов. Они были открытыми лесбиянками, смелыми до нахальства, плевавшими на общественное мнение и мораль. Впрочем, мораль в те сумасшедшие джазовые годы почти ничего уже не значила.
Маргарет Рэдклифф-Холл, известная под мужским именем Джон, красиво проводила время между Британией, Италией и Францией. И в промежутках писала романы. Самый важный, «Колодец одиночества», издала в 1928 году. В Британии роман признали «непристойным». Но те же англичане оставались парадоксально равнодушными к эпатажной внешности и необычным костюмам Джона. Она носила неприлично короткую для дамы стрижку «итонский кроп» — с подбритым затылком. Она заказывала костюмы у лучших мужских портных на Сэвил-роу. Она покрывала свою красивую голову шляпой-«хомбург» и шляпой-«стетсон». Она щеголяла с моноклем на черной шелковой ленте — опознавательным знаком сафисток. Ее мизинец украшал крупный перстень — тоже опознавательный знак для «своих». Джон, конечно, не отваживалась носить мужские брюки. Она расхаживала в бриджах и гетрах.
Ее безупречному стилю подражали. Заносчивая Нетели Барни, писательница и хозяйка известного парижского литературного салона, недолюбливала Рэдклифф-Холл, но присматривалась к ее костюмам.
Она носила монокль, перстни на мизинцах, галстук-бабочку и высокие пристяжные воротнички. Ее любовница, американская художница Ромейн Брукс, также исповедовала стиль «джентльмен-буч», появляясь в обществе в бриджах, полумужских пиджаках, галстуке-бабочке, монокле и фетровой шляпе, а иногда цилиндре.
Англичанка Вита Сэквилл-Уэст, увековеченная Вирджинией Вулф в «Орландо», была идеальной «джентльмен-буч» — эффектная шляпа-сомбреро, вельветовая куртка-френч, элегантные галифе и кожаные гетры, облегавшие стройные ноги, и еще стек в руке, которым она усмиряла строптивого жеребца под седлом и подгоняла вдохновение своей подруги-писательницы.
В начале 1930-х мир изменился. К власти пришли консерваторы и нацисты. Общество опять жестко разделили на два гендера. И бучам пришлось закамуфлироваться под безупречных женщин — носить макияж, платья, туфли на каблуках. Но это лишь днем, на работе. Вечера и ночи они проводили в лесби-барах, местах относительной свободы и относительного веселья. Там они становились самими собой.
«Бар-буч»
«Здесь никто не тычет в меня пальцем. Никто не пялится. Никому никакого дела до моего прикида и короткой стрижки. Здесь мы все чувствуем себя в безопасности», — так одна из бар-бучей объясняла исследовательнице Элизабет Лаповски-Кеннеди значение лесби-баров.
Тогда, в 1950-е годы, эти заведения всё еще считались полулегальными. За ними присматривала полиция, хотя сафизм не преследовался законом. Просто полицейские знали: в этих барах женщины не только знакомятся друг с другом и отлично проводят время. Они обсуждают политику и, что опаснее, осуждают политиков и всё чаще высказываются в том смысле, что пришло время поднять голову и заявить о своих правах.
Именно в этих барах начался Стоунволл. И в этом их первое важное значение. Второе — в том, что бары окончательно сформировали два корневых образа лесбийской субкультуры — буч и фэм. Почему это произошло в 1950-е? Во-первых, после окончания войны в лесбийском сообществе закрепилась традиция игры с гендерными кодами, которую начали их предшественницы в XIX веке. Во-вторых, быть открытой буч в те годы означало бороться с системой, с неоконсерватизмом, с законами, запрещавшими гомосексуальность, и с правилами, заставлявшими женщин выглядеть женственно. В 1950-е брюки, особенно в офисах, оставались под строжайшим запретом. Равно как и короткие стрижки. Директора компаний, менеджеры по персоналу и даже модельеры требовали от дам носить макияж, платья, блузы с юбками и туфли-лодочки. Цветочный «нью-лук» Кристиана Диора — квинтэссенция гендерных запретов и предписаний.
Быть буч значило участвовать в гендерном сопротивлении. Короткие стрижки, мешковатые слаксы, ботинки-дерби, клетчатые рубахи лесорубов и лицо, не тронутое макияжем, стали оружием резистанса.
Тогда же в обиход вошли опознавательные буч-элементы — кольца-шины на большом и указательном пальцах, перстни на мизинце (заимствованные у сафисток 1920-х годов), сережки в правом ухе (влияние гомосексуальной субкультуры времен короля Карла I), лабрисы в виде татуировок или аксессуаров…
Дитта, с которой я познакомилась в Петербурге в 2000 году, была типичной бар-буч. И, как типичная бар-буч, участвовала в сопротивлении и митингах за права сексуальных меньшинств. Впрочем, ее бои́ остались в прошлом. В 2000 году она уже была на пенсии — и гендерной, и самой настоящей, жизненной.
«Поп-буч»
1970-е не были временем буч. Им тогда крепко досталось от воинственных феминисток, столь же негибких и нетерпимых, как консервативное общество, с которым они боролись. Феминисткам не нравилось их откровенное мужеподобие, низкие голоса, армейские стрижки, брюки и бицепсы. Они считали всё это пошлой попыткой «подделаться» под мужчин. Бучи, по мнению феминисток, подчинялись правилам гетеронормативного большинства — они играли роль мужчин, а фэм — роль женщин. И такое поведение, уверяли феминистки, это мерзкая беспринципность, пошлое соглашательство и преступный коллаборационизм. Бучи — предатели идей феминизма. Сделав такой вывод, воинственные феминистки отлучили их от квир-культуры, а также объявили о смерти гетеронормативности и начале эры гендерного равенства. И символизировать ее должен был субтильный длинноволосый хиппи-агендер, образ, придуманный феминистками в пику бучам и фэм.
Но 1970-е стремительно кончились. Им на смену пришли жесткие клубные наркотические 1980-е. Началось время MTV, моды и безудержной гендерной эйфории. Хлюпика-хиппи мгновенно забыли. Поп-культуре и моде понадобились острые яркие эпатажные образы — такие как буч.
В 1980-е и 1990-е почти все поп-звезды были немного буч.
Мадонна выходила на сцену с моноклем в глазу и плеткой в руке, в латексных сапогах и кожаных корсетах от Жан-Поля Готье. В клипе Vogue она танцевала в строгом брючном костюме, отсылающем к «джентльмен-бучам» 1920-х и Дитрих 1930-х. Для обложки сингла Justify My Love она позировала фотографу Патрику Демаршелье в образе «кожаной буч». В нем лихо замешаны цитаты из барной лесби-культуры 1950-х, клон-культуры 1970-х и BDSM 1990-х. Между прочим, эстетский клип на эту композицию руководство MTV отказалось крутить в эфире из-за «неприемлемых сцен откровенно сексуального характера». И этим оно обеспечило ролику мировую славу.
Со стилем буч и трансвестизмом заигрывала Энни Леннокс. Ее кожаные брючные костюмы, мужские сорочки, черные галстуки, ботинки-оксфорды, огненные короткие волосы и яростный макияж заставили некоторых критиков говорить о женской реинкарнации Зигги Стардаста (его мужской оригинал сочинил Дэвид Боуи). И многим до сих пор памятно выступление Леннокс на вручении «Грэмми» в 1984 году. Она вышла на сцену, одетая и аккуратно загримированная под Элвиса Пресли. Это был не только пресловутый акт трансвестизма. Ее образ и мейкап отсылали к бар-бучам 1950-х, многие из которых не только выступали, но и жили в образе Элвиса.
В 1990-е маскулинностью увлекались Милен Фармер, Мелисса Этеридж, Шинейд О’Коннор. Мода на буч отчасти помогла певице k.d.lang. Ее Constant Craving, конечно, крепкий хит, но вряд ли бы он так долго оставался на вершинах чартов, если бы не маскулинная, то есть остро модная, внешность певицы.
«Дизайнерская буч»
Sex sells. Секс хорошо продается. Это поняли в 1980-е. И тогда же поняли, что образ буч продается не хуже. В 1980-е он стал феноменом поп-культуры. А в 1990-е вошел в мир авторской моды. Практически все именитые фотографы, от Питера Линдберга до Ника Найта, посвящали бучам фотосессии, а звездные модельеры Жан-Поль Готье, Хельмут Ланг, Пол Смит, Жиль Зандер, Кельвин Кляйн посвящали им коллекции. И не удивительно, что в начале 2000-х «поп-буч» превратилась в «дизайнерскую буч». Собственно, в этом образе было всё то же — мускулистая маскулинность, мужские костюмы, говорящие аксессуары, короткие геометрические стрижки. Но изменился оттенок. В отличие от «поп-буч» в «дизайнерском» варианте доминирует гламур и глянец. В нем меньше сценического эпатажа, броскости и агрессии. В нем гораздо больше гибкости, сглаженности, вариативности.
«Дизайнерские бучи» податливые, словно подиумные модели. Оттого их так любят фешен-фотографы и кутюрье.
И потому так популярна Кристен Стюарт, гибкая актриса и любимая модель Карла Лагерфельда, убедительная и в роли безупречной фэм, и в образе шикарной «кожаной буч». Впрочем, в определении моей знакомой Дитты, она всего лишь «девочка между двух палочек».
Кейт Бланшетт — еще одна современная лесби-икона. Она невероятно пластична на экране. В фильме «Кэрол» она увядающая диоровская роза, влюбившаяся в девчушку-продавщицу. Она безупречно женственна: аккуратно уложенные волосы, умелый макияж, шляпка-таблетка, пальто-коконы, платье «нью-лук». В новой ленте «Тар» Бланшетт идеальная «дизайнерская буч». Ее свободные мужские рубахи словно из бутика Пола Смита. Строгие брючные костюмы выполнены в стиле Жиль Зандер. Дивный черный фрак с белой сорочкой и высоким тугим воротничком — прямиком из черно-белой эпохи Дитрих.
«Листер-буч»
Костюмными драмами на тему сафической любви сейчас никого не удивить. Их снимают почти ежегодно. В 2019 году вышел «Портрет девушки в огне» — о высокохудожественной любви модели и портретистки на фоне предзакатного XVIII века. В 2020 году вышел «Аммонит» — об ученом-палеонтологе Мэри Эннинг и ее трепетном романе со скучающей барышней Шарлоттой. В 2021 году Пол Верховен представил ленту «Искушение» о монахине Бенедетте Карлини, искренне любящей Бога, но предающейся плотской страсти с послушницей. Именно по этой причине Министерство культуры РФ не выдало фильму прокатное удостоверение.
Ни один из них, однако, не спровоцировал появление нового лесби-образа. Это удалось лишь сериалу «Джентльмен Джек». Летом 2019 года, сразу после премьеры первого сезона, его главная героиня Анна Листер, доселе малоизвестная британская путешественница, превратилась в квир-икону. Историки бросились в архивы — искать о ней сведения. Кураторы Шибден-Холла, родового гнезда Листеров, превратили его в храм памяти Джентльмена Джека. Поклонники кинулись расшифровывать ее дневники — к их числу принадлежит и автор этих строк.
И почти сразу маскулинный романтический образ Анны Листер проник в британскую и американскую лесбийскую субкультуры. Появились «листер-бучи» — те, кто одевается и ведет себя так, как это делает Джентльмен Джек в сериале. Они ревностно копируют ее костюм — носят черную юбку с жилетом, рубаху в стиле лорда Байрона, высокие галстуки с булавкой в форме сердца, пальто-рединготы, цилиндр, трость, карманные часы.
Им неважно, что истинная британская аристократка мисс Листер никогда так не одевалась. Она носила платья, шали, бархатные и соломенные шляпки, кринолиновые юбки, корсеты и дамские панталоны с разрезом. В ее гардеробных списках, которые я внимательно изучила, нет ни одного цилиндра, редингота и трости. Всё это выдумки художника и режиссера сериала, желавших сделать Анну Листер совершенной буч в угоду нынешнему времени и публике.
И они, конечно, не прогадали. Публика отреагировала мгновенно и позитивно. И теперь даже те, кто не слишком буч, иногда переоблачаются в Джентльмена Джека. Одна моя шотландская знакомая недавно сообщила, что уже «отшилась под» Анну Листер — то есть заказала себе точную копию костюма из сериала.
Возможно, образ «листер-буч» вскоре исчезнет. Но лесбийская история, как секс, сейчас хорошо продается. И думаю, мы еще увидим фильмы о леди из Лланголлена, докторе Джеймсе Барри (трансгендерном мужчине из начала XIX века) и, возможно, даже о Дуровой-Александрове. Если так, то я бы с удовольствием «отшилась под» Надежду Андреевну.
Нынешний кинематограф, а также искусство и мода дарят бучам много имиджевых идей. И если бы выставка «Лесбийские связи» проходила сейчас, в ней непременно появился бы раздел о стимпанке, винтажном шике, костюмной реконструкции и бучах, «отшитых под» лорда Байрона, принца Уэльского и Джентльмена Джека.