Монархическая республика Византия. Как историк Энтони Калделлис переворачивает наши представления об устройстве власти в Византийской империи
Зачастую Византия считается эталоном автократии: помазанный Господом на царство православный император-базилевс и беспрекословно подчиняющиеся ему граждане. Но историческое знание не стоит на месте, и сегодня крупнейший византинист Энтони Калделлис утверждает: Византия не была сверхрелигиозной, а базилевс правил лишь до тех пор, пока пользовался народной поддержкой. Византинист Даня Плешак рассказывает о том, каковы новые представления о политическом строе Константинополя, почему старый взгляд на него связан с идеологией нацизма и кто из советских ученых выдвинул идеи, близкие Калделлису, еще 80 лет назад.
Византийцы, или, как они себя называли, ромеи, считали себя римлянами и полагали, что живут во Втором Риме, воплотившем лучшие традиции Рима первого. Свою историю они возводили к основанию Вечного города Ромулом и Ремом в 753 году до н. э. Такое наследие подразумевало память о республиканской форме правления. Почти пятьсот лет Рим был республикой, в которой решения принимались коллегиально, а общественные должности были выборными. Однако к началу нашей эры его демократические институты сильно ослабли. Это привело к захвату верховной власти Юлием Цезарем, а затем к установлению власти императорской. Изначально император считался принцепсом, первым среди равных с ним по статусу сенаторов, но к III веку избавились и от этой иллюзии коллегиального правления — и император официально получил полноту верховной власти.
В начале IV столетия Константин Великий привнес два важных изменения в жизнь империи. Во-первых, он принял Миланский эдикт о веротерпимости, позволивший римлянам свободно практиковать христианство, что привело к распространению этой религии и обращению в нее большинства жителей империи. Доподлинно неизвестно, крестился ли Константин, но все последующие императоры, за исключением Юлиана Отступника, были христианами. Они высоко ценили личность Константина, полагали себя его наследниками, а также считали образцовым правителем империи именно его, а не Цезаря или Августа.
Ключевую роль в создании образа Константина как идеального императора сыграл писатель Евсевий Кесарийский. В сочинении «О жизни Константина» он пересказывает биографию императора, изображая его набожным христианином, а его противников — закоренелыми язычниками, которых Бог наказывает за грехи. Евсевий не скупится на комплименты, он пишет, что Бог утвердил Константина «великим светильником и громогласнейшим вестником непогрешительного богопочтения, осыпанным различными дарованными ему благами». Это сочинение было создано уже после смерти Константина, так что нельзя рассматривать его как попытку снискать благосклонность главы Римской империи. Скорее Евсевий обращался к наследникам императора и стремился дать им образец идеального правителя для обновленной христианством державы. Евсевий явно добился успеха, поскольку его текст стал примером, по которому строились похвалы римским и византийским самодержцам в поздней Античности и в Средневековье.
Помимо этого, Константин разделил империю на несколько частей и для восточной ее части заложил новую столицу на берегах Босфора. Город назвали в честь основателя Константинополем. После раздела Римской империи на Восточную и Западную он стал центром нового государства. В 476 году, после отречения последнего императора Запада, константинопольский правитель утвердил себя единственным наследником Ромула, Цезаря и Константина. Со временем язык империи сменился с латинского на греческий, а император стал именоваться греческим словом «василевс» (βασιλεύς), буквально означающим «царь».
Как мы видим, к началу Средних веков в Византии сформировался вполне цельный образ императора. Он изображался как всемогущий автократ, чья фигура священна и трон которому дарован Богом.
Такое представление можно обнаружить в историографии и придворной литературе. Наиболее полное выражение оно нашло в жанре панегирика — хвалебной поэмы, адресованной императору. Поэты-панегиристы не скупились на изощренную лесть и соревновались между собой в том, кто наиболее изысканно восхвалит самодержца. Например, в VII веке поэт Георгий Писида превозносил своего патрона императора Ираклия за его победу над персидским шахом Хосровом следующим образом:
«Подивись тому, что есть единственный из всех людей, спаситель всего света благословенный Ираклий. Дошел он до самых дверей Аида, задушил он безумного всепожирающего пса. Словно Алкестиду, поднял он из мертвых вселенную, убил кровожадного змея, уничтожил мерзкую тысячеголовую гидру, испражнявшуюся на оскверненную вселенную. Удушил он мирогубителя-льва, и теперь, делами превзойдя Геракла, [Ираклий] взял в свои руки все города, словно золотые яблоки [Гесперид]».
Читайте также
Когда этот и другие подобные тексты начали изучаться западноевропейскими специалистами, они воспринимались ими некритично. Долгое время в науке существовал консенсус относительно утверждения, что обычные византийцы считали власть своих императоров данной от Бога и подчинялись им беспрекословно. Например, в переведенной на русский язык книге «Византийская цивилизация» французский историк Андре Гийу рассуждает о природе императорской власти, фактически используя стиль панегириков:
«Император, как пчелиная матка, получает власть по своему естественному происхождению, а значит, от Бога. Защитник власти, единственный, кто был создан без господина, единственный — абсолютно свободный, поскольку все остальные более или менее являются его пленниками, он зависит на этой земле только от самого себя и правит на ней как абсолютный монарх, откуда и происходит его титул — автократор».
Тем не менее периодически возникали голоса, которые предлагали пересмотреть отношения между императором и его подчиненными. Например, в начале 1920-х советский византинист Владимир Вальденберг написал работу о демократических институтах ранней Византии, но она осталась неопубликованной до 2008 года. Пятьдесят лет спустя немецкий исследователь Ханс-Георг Бек выпустил небольшую брошюру на тему республиканизма в византийской политической философии. Работа Бека была воспринята без особого энтузиазма, и долгое время тезис о византийском самодержавии не подвергался пересмотру.
Однако ситуация сильно изменилась в последние годы. И это заслуга Энтони Калделлиса и его книги The Byzantine Republic: People and Power in New Rome («Византийская республика: народ и власть в Новом Риме»), вышедшей в 2015 году. Неудивительно, что критика устоявшихся представлений исходит именно от Калделлиса, поскольку он заслужил репутацию enfant terrible византинистики. Этот видный американский ученый с поразительной регулярностью выпускает книги, в которых утверждает, что Византия не была ни глубоко религиозным обществом, ни империей. Его иконоборчество вызывает ожидаемую критику, но энергия, настойчивость и смелость делают свое дело, и Калделлис на данный момент является одним их ведущих специалистов по истории Византии. По этой причине The Byzantine Republic была с большим интересом принята и вызвала активную дискуссию о природе политической власти в Византии.
Как видно из названия, Калделлис считает Византию республикой. Во-первых, пишет он, византийцы чувствовали свою преемственность с республиканским Римом. Они даже использовали то же обозначение для государства, что и римляне времен республики, хоть и на другом языке. Свой общественный строй византийцы называли πολιτεία, на современные европейские языки это слово обычно переводится как «государство» (state). Однако Калделлис оспаривает правильность такого перевода. Он замечает, что πολιτεία часто заменяется на τὸ κοινόν, то есть «общее [дело]», и таким образом оказывается эквивалентом латинского res publica, буквально означающего «народное/общее дело». Даже тот же Георгий Писида называет Ираклия спасителем и защитником не империи или царства, а общего дела:
«Если раньше общее дело / республика (τὸ κοινόν) погибало от небрежения властителей, то теперь общее дело / республика (τὸ κοινόν) будет спасено Богом благодаря добродетелям благочестивого правителя».
Вместе с этим Писида, так же как и другие византийские писатели, называет верховного правителя Византии императором (βασιλεύς). Калделлис считает, что здесь нет противоречия: византийцы воспринимали свое государство как монархическую республику, которая управлялась монархом, но по воле народа.
Может быть интересно
Чтобы показать, как монархическая республика работала, Калделлис обращается к многочисленным в истории Византии государственным переворотам. Он утверждает, что ключевую роль в них всегда играл народ, который и инициировал смену неугодного правителя. Ярким примером этого является незавидная судьба императора Михаила V Калафата. Его дядя и предшественник Михаил IV Пафлагон занял трон, женившись на Зое Порфирородной, наследнице прославленной Македонской династии. После смерти Пафлагона Михаил Калафат был назначен соправителем Зои. В стремлении к единоличной власти он лишил Зою трона и отправил ее в ссылку на расположенные недалеко от столицы Принцевы острова. Однако народ возмутился таким поворотом вещей, что и стоило Михаилу трона. Знаменитый византийский писатель Михаил Пселл так описывает восстание против Михаила:
«Когда повсюду распространился слух о новых бедах императрицы, город явил собой зрелище всеобщей скорби; как в дни великих и всеобщих потрясений все пребывают в печали и, не в силах прийти в себя, вспоминают о пережитых бедах и ожидают новых, так и тогда страшное отчаяние и неутешное горе вселились во все души, и уже на другой день никто не сдерживал язык — ни люди вельможные, ни служители алтаря, ни даже родственники и домочадцы императора. Проникся великой отвагой мастеровой люд, и даже союзники и иностранцы — я имею в виду тавроскифов и некоторых других, которых цари обычно держат при себе, — не могли тогда обуздать своего гнева; все готовы были пожертвовать жизнью за царицу. … [все жители Константинополя] ринулись ко дворцу, чтобы спалить его, и ничто уже не могло их остановить, ибо весь народ поднялся против тирана. Сначала они по группам и поотрядно построились к битве, а потом вместе со всем городом целым войском двинулись на царя».
Восстание закончилось для Михаила печально. Толпа взяла штурмом сначала дворец, а затем Студийский монастырь, где он укрывался. Михаила схватили и ослепили, а возвратившуюся из ссылки Зою чествовали как истинную правительницу. Вскоре она в очередной раз вышла замуж, а низвергнутый Калафат скончался.
Подобные выступления неоднократно происходили в истории Византии, и в них прослеживались элементы ритуала. Например, в адрес неугодного правителя толпа кричала фразу ἀνασκαφῇ τὰ ὀστέα ‘вырой его кости’, которая звучала одинаково как в VI веке, так и в XI.
Сохранение традиций на протяжении веков, по мнению Калделлиса, свидетельствует о том, что легитимность византийского императора основывалась на воле народа, который мог утвердить или сместить его.
Еще одним сигналом императору, что он более не устраивает народ, был массовый клич ἀνάξιος ‘недостоин’, который разносился по улицам столицы во время бунтов. Этот призыв является инверсией ритуала аккламации, в котором Калделлис тоже усматривает проявление византийского республиканизма. Аккламацией называется часть коронационных мероприятий, во время которой толпа выражала свое согласие с кандидатурой крикам ἄξιος ‘достоин’. Схожим образом в вечевых республиках Древней Руси народное собрание выбирало и утверждала правителя-князя, который затем руководил военными действиями. Хорошей иллюстрацией демократической процедуры является неудачный бунт полководца Вардана, который начал претендовать на престол после того, как проявил себя выдающимся воином, а народ признал его достойным правления и высказал согласие с его кандидатурой. Выступление Вардана против императора Никифора в 803 году описано анонимным автором «Продолжения хроники Феофана исповедника»:
«Когда в жестокой войне с агарянами была взята большая добыча, Вардан справедливо разделил ее и сделал это не по чинам и личностям, а в зависимости от боевых заслуг, потому-то воины и сочли его достойным царской власти. Провозглашенный царем гласом народным, удостоенный народом многих других почестей и наград (например, в его честь построили и возвели храм), Вардан отправился к Никомидии. Но не малое и не слабое войско вывел против него царь Никифор, толпой своих воинов он заставил мятежника отчаяться в успехе и принудил первым просить о снисхождении».
Калделлис обращает внимание на это и другие восстания и предлагает новый взгляд на их природу. Он отмечает частоту таких восстаний и сравнительную легкость, с которой они начинаются. При этом многие восстания заканчиваются даже не из-за поражения мятежника в бою, а из-за того, что его власть не признается жителями столицы. Калделлис считает, что восстания тоже были своеобразной демократической процедурой. Он воспринимает их как спонтанные выборы императора, в ходе которых новый кандидат может соревноваться в уровне своей поддержки с другими. Такая процедура инициировалось, когда правящий император не справлялся с обязанностями и возникало ожидание, что новый кандидат будет лучше. Когда положение Византии ухудшалось, восстания могли происходить беспрерывно и императоры сменялись один за одним. Например, в начале VIII века за 22 года на престоле сменилось восемь императоров, каждый из которых свергал предыдущего. Эта чехарда прекратилась, лишь когда коллективным решением очередной император был низложен и на смену ему избрали полководца Льва Исавра, о чем сообщает патриарх Никифор в «Хронике»:
«Военные и государственные правители, ввиду неопытности Феодосия и неспособности его противостоять врагам, приступили к нему с уговорами освободить престол и, не потерпев вреда, стать частным человеком. Он отстранился от престола, процарствовав один год. Затем стали избирать жребием кандидатов на престол, и был выдвинут Лев патрикий, бывший тогда стратигом так называемого анатолийского войска. И, как это принято у императоров, он с торжественной процессией вступил через Золотые ворота в Византии и, очутившись в великой церкви, там увенчал себя императорским венцом».
Кроме того, Калделлис ставит под сомнение роль религии в императорской идеологии. Как видно из приведенных выше примеров, византийские писатели не пользуются богословскими концепциями для объяснения смены правителя. Она воспринимается как результат действий различных социальных акторов, а не как проявление божественного вмешательства. Влияние патриарха и духовенства ограничивалось участием в ритуале помазания на царство, в ходе которого утвержденный народом кандидат получал знаки своего нового статуса. При этом мнение патриарха не могло иметь решающего значения.
Всё это позволяет Калделлису называть Византию секулярной монархической республикой. Управление ею было в руках монарха, но его легитимность основывалась на коллективном решении константинопольского народа. Однако придворные писатели стремились изобразить ее теократической монархией, в которой власть полностью принадлежала утвержденному Богом монарху. Это противоречие между риторикой и практикой не уникально в истории. Хорошим примером двойной легитимации могут послужить недавние выборы в Америке. Например, пока Дональд Трамп заявлял о своей всенародной поддержке, его «духовная наставница» Пола Уайт в проповеди говорила о том, что победа ее протеже предрешена на небесах. Этим она лишала американских граждан какого-либо влияния на исход выборов и подразумевала, что единственный действительно важный голос в поддержку кандидата принадлежит Богу. Таким образом, два противоречащих друг другу представления о победе на выборах возможны даже в современном обществе с его культом рациональности.
Аргументация Калделлиса вызывает некоторый скептицизм у других исследователей, однако с его главным тезисом достаточно тяжело спорить. После выхода The Byzantine Republic утверждение о всемогуществе византийского императора и религиозном характере его власти начал терять актуальность. Всё больше внимания обращается на то, что этот концепт был создан в Германии 1930-х годов открытыми сторонниками национал-социализма. Они утверждали существование в Византии полурелигиозной Kaiserideologie, то есть «императорской идеологии», в которую безусловно верили византийцы и под влиянием которой безоговорочно подчинялись правителю. Подобные представления были вполне в духе межвоенного европейского фашизма и скорее являлись выражением атмосферы того времени, а не результатом беспристрастного анализа источников. В противоположность им современные авторы стремятся делать больший акцент на агентность простого народа и его роль в принятии решений.
Читайте также
Таким образом, мы видим, что представление о византийском самодержавии в значительной степени является заблуждением. По этой причине не стоит возводить приписываемые России традиции авторитаризма к византийскому влиянию. Безусловно, титул «царь» пришел на Русь из Византии, будучи трансформацией титула «кесарь», и первым царем был известный жестким правлением Иван Грозный. Однако наследование этого титула связано с определенными ритуалами, целью которых было подчеркнуть всенародное признание нового правителя.
Начиная с наследника Ивана Грозного Федора все русские цари утверждались Земским собором, коллегиальным органом из представителей различных сословий.
Зачастую это решение принималось под давлением «черни», которая могла настаивать на утверждении той или иной кандидатуры. Эта практика прекратилась только во времена Петра I, который принял более высокий титул императора и изменил процедуру коронации. Однако произошло это уже под влиянием не византийских традиций, а современного Петру европейского абсолютизма.
Что почитать:
- Калделлис Э. Византийская республика: народ и власть в Новом Риме. СПб., Дмитрий Буланин, 2016. Русский перевод был издан сразу же после англоязычного оригинала, что сказалось на его качестве, поэтому по возможности лучше обратиться к английскому тексту (The Byzantine Republic: People and Power in New Rome. Harvard University Press, 2015). Однако русское издание содержит работу В. Вальденберга «Государственное устройство Византии до конца VII века», в которой советский ученый за 80 лет до Калделлиса высказывает схожие идеи.
- С контраргументами и замечаниями по содержанию книги можно ознакомиться, посмотрев запись ее обсуждения в Европейском университете в Санкт-Петербурге.
- Арендт Х. О насилии. Новое издательство, 2014. В какой-то мере теория Калделлиса перекликается с идеями Ханны Арендт. Немецко-американская мыслительница полагала, что власть невозможна без добровольного согласия и даже соучастия управляемых. Без этого власть исчезает, и правители вынуждены прибегать к насилию, чтобы ее насаждать.
- Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1988. Еще одна оригинальная концепция, предполагающая более демократичное устройство древнего общества, на этот раз древнерусского.