Монахини, которые крали детей. Как мракобесные религиозные организации всего полвека назад отбирали новорожденных у незамужних рожениц в США, Британии и других англоязычных странах

Мэгги. Новая Зеландия, 1964 год

Мэгги не понимает, как она могла отдать своего ребенка. Прошло больше пятидесяти лет, но она помнит всё как сейчас: старшая медсестра унесла ее дочь, как только та родилась. «Пожалуйста, не забирайте ее», — сказала тогда Мэгги, перед тем как потерять сознание.

Ей было девятнадцать, когда она забеременела от своего парня. Он оказался далеко не джентльменом и вместо кольца предложил деньги — и Мэгги в одночасье превратилась в «гулящую».

В 1960-е девушки из благочестивых христианских семей не могли забеременеть вне брака, так что родители поспешили спрятать Мэгги в Приют святой Марии для матерей-одиночек.

Там, вспоминает Мэгги, «жуткая» медсестра заставляла беременных девушек драить полы, стирать одежду и работать в саду вплоть до родов, чтобы оплатить свое пребывание в приюте. Мэгги помнит, что пыталась сохранить ребенка — и даже устроилась для этого в ясли при приюте. Но старшая медсестра внушила ее родителям, что Мэгги не справится, и родители послушались ее.

«Можешь посмотреть, но не смей трогать», — сказала медсестра Мэгги, когда принесла ей дочку во второй раз. А потом Мэгги оказалась в комнате с адвокатом, где подписала отказ от дочери — она до сих пор не понимает, почему.

«У вас было такое, будто… в голове непрекращающийся гул, и ты не можешь думать? Нет, это был не гул, это был кошмар наяву. Меня заставили положить руку на Библию и поклясться, что я никогда не буду пытаться найти свою дочь. Вы представляете? Поклясться на Библии, что ты не будешь искать собственного ребенка».

Мария. Австралия, 1968 год

Мария не подписывала отказов — и всю жизнь винила себя в смерти своего малыша. Роды были тяжелыми, и когда она захотела увидеть сына, ей сказали самое страшное, что может услышать мать: у малыша серьезная болезнь и только немедленная операция даст ему возможность спастись.

Марии повезло. Есть хорошая приемная семья, которая готова оплатить операцию — нужно только подписать отказ от ребенка. Подписать нужно прямо сейчас, потому что малыш на грани смерти и каждый день на счету. Усыновление — единственный шанс.

Но Мария упрямилась. Ее ежедневно накачивали сильнодействующими успокоительными (хотя в медкарточке написано, что она просила их не применять), но она всё равно помнила: по законам Австралии, операцию должно было оплатить государство, потому что ее сын родился в государственной поликлинике. Социальные работники выходили из себя: «Ты что, в проститутки пойдешь, чтобы обеспечить сына?»

К ней не допускали посетителей, а ее больничное крыло каждый день запирали на ключ, но Мария не унималась, плакала и умоляла дать ей ребенка. В медицинской истории значится: на грани отчаяния и хочет умереть — и рядом стоят два плюсика.

Марии разрешили увидеть и покормить сына один раз, а через несколько дней малыш скончался. Тело ей не отдали даже для похорон — сказали, у вас, мол, не было денег его спасти, откуда у вас деньги на похороны?

Она наказывала себя всю жизнь, так и не вышла замуж и не родила других детей. «Я всё равно что убила своего ребенка, потому что так и не подписала бумаги об усыновлении. Я не заслуживала быть матерью и не заслуживала семьи».

Через полвека выяснилось, что документы об отказе были подписаны, хоть и не ее рукой. Ее сын не умер — он провалялся в приемнике целый год, никому не нужный. Из-за отсутствия человеческого контакта у малыша развились тяжелые расстройства, которые затем преследовали его всю жизнь. Усыновили его только в апреле 1968-го — через год после того, как безутешной маме сообщили о его смерти.

«Заведи себе щенка»

Эти истории будто вышли из кино про тоталитарные секты. Казалось бы, даже одного такого случая должно было хватить на уголовное дело, громкое расследование и скандал в прессе, но всплывать эти факты начали только в XXI веке.

Сначала были журналистские эксклюзивы, интервью, документальные фильмы, а потом истории посыпались такой лавиной, что дошло до парламентских и правительственных расследований.

В результате было установлено: в шести странах англоязычного мира — Канаде, США, Великобритании, Ирландии, Австралии и Новой Зеландии — в 1950–1970-е годы действовали целые сети приютов, в которых незамужних рожениц систематически унижали, принуждали к тяжелому труду и заставляли отказываться от детей любой ценой.

«Я плакала, кричала, бросалась мебелью. Они пытались вложить мне в руку ручку и заставить меня подписать [отказ от ребенка]. Я выбросила ручку. Я сопротивлялась изо всех сил. Потом они пригрозили вызвать полицию… и я подписала». (Канада.)

Как правило, такие приюты управлялись напрямую церковью или религиозными ассоциациями: известно, например, что глобальная протестантская НКО «Армия спасения» (Salvaton Army) содержала роддома для незамужних мам в Канаде, США и Великобритании и Новой Зеландии. Во многих случаях они финансировались государством и почти всегда работали в связке с социальными службами.

На бумаге эти дома призрения преследовали высокую цель — помочь оступившимся девушкам, наставить на пусть истинный и приготовить к материнству. На деле девушек изолировали от семей, унижали, заставляли заниматься тяжелым трудом, чтобы они «искупили свой грех».

Специальные доклады и исследования о феномене «насильственных усыновлений», как позже назвали эти практики, рисуют картину на грани антиутопии. Одни женщины вспоминают, как монахини называли их «шлюхами», запрещали разговаривать друг с другом, запрещали покидать стены роддома и общаться с внешним миром. Другие рассказывают, как их во время родов привязывали к кроватям и закрывали лица подушками — чтобы они не увидели своих детей и не успели к ним привязаться. Третьи говорят, что им намеренно не давали анестезию — потому что, как комментировали медсестры, это «должно послужить им уроком».

От некоторых историй о родах волосы встают дыбом даже у тех, кто знаком с добрыми традициями карательной гинекологии в странах СНГ. Элисон из Австралии вспоминает:

«Когда у меня отошли воды, пришла медсестра и назвала меня самой бесполезной дрянью на этой свете, потому что из-за меня она теперь не пойдет на перерыв пить чай!.. Меня побрили очень тупой бритвой, так что я вся была в порезах, а потом оставили одну в полной темноте».

На следующее утро Элисон увидела двух докторов, которые спорили на повышенных тонах. Молодой доктор настаивал на кесаревом, но старый доктор не соглашался: «Это цена, которую она должна заплатить, пусть рожает сама». Когда ее сын родился, его поспешно унесли в другую комнату, из-за чего молодой доктор разругался вдребезги еще и с медсестрой, требуя вернуть ребенка Элисон.

Сына ей так и не дали. Медсестра заявила ей: «Тебе меньше двадцати одного, ты не замужем, без работы, так что ты не заслуживаешь видеть, касаться и брать на руки своего ребенка». После этого молодой доктор пришел ее зашивать и, совершенно раздавленный, сказал Элисон: «Простите, мне не разрешили использовать обезболивающее».

Но, пожалуй, особенной жестокостью поражает арсенал по отъему детей. Для одних достаточно было психологического давления: монахини или социальные работники убеждали, что ребенок без папы обречен на страдания, что это грех и эгоизм — обрекать ребенка на подобное. Что долг доброй католички — отдать дитя в хорошую семью. Одна женщина вспоминает, как ей посоветовали «завести щенка», чтобы не скучать по родному ребенку.

Детей пытались отобрать даже у тех женщин, которые имели постоянного партнера (но не были расписаны официально), и у тех, чьи родители готовы были поддержать дочерей и хотели сохранить внуков — таким родителям приходилось буквально вырывать своих детей из рук соцработников.

Известно множество случаев, когда девушек накачивали сильнейшими успокоительными, и они подписывали документы в полубессознательном состоянии. Другим угрожали полицией и не выпускали из больницы, пока те не поставят подпись. Многим женщинам без их ведома давали лекарства, от которых у них буквально пересыхало молоко — и даже если они в конце концов отказывались отдавать ребенка, то уже не могли его вскормить. Некоторые теряли способность кормить детей навсегда.

Наконец, социальные работники и монахини шли на поистине дьявольские уловки: роженицам говорили, что их ребенок умер от тяжелой болезни. Женщины вспоминают, как их «умершие» дети находили их потом через десятки лет — и обвиняли за то, что родные мамы их бросили.

«…Нам говорили, что наши мамы нас бросили, что они публичные женщины, никчемные наркоманки и алкоголички — ну, вы знаете, девушки с несчастной судьбой. Но моей маме было тридцать, она занимала высокий пост на госслужбе, она вовсе не была девушкой с несчастной судьбой». (Ирландия.)

Белые, голубоглазые, незамужние

Масштаб преступлений против незамужних матерей оказался таким колоссальным, что 1950–1970-е годы прозвали «эрой бебигейта» (Baby Scoop Era). В США, по оценке исследовательницы Энн Фесслер, было не менее двухсот подобных приютов в 44 штатах, через которые прошли 1,5 млн женщин.

В Канаде, согласно данным специального парламентского доклада, через дома для незамужних рожениц прошли 300 000 женщин, в Великобритании — 500 000, в Австралии — 250 000, в Ирландии — 190 000 женщин. В Новой Зеландии власти не стали проводить детального расследования деятельности этих приютов, поэтому число пострадавших женщин остается неизвестным по сей день.

Исследователи и правозащитники до сих пор спорят о причинах этой трагедии. Так, Валери Эндрюс, написавшая книгу о насильственных усыновлениях в Канаде, пишет, что феномен возник на пересечении нескольких факторов: социального, религиозного и расового.

С одной стороны, в послевоенных обществах этих стран культивировался образ идеальной женщины — глубоко верующей, замужней и белой. При этом считалось, что незамужние мамы — это «падшие» женщины, эдакие Марии Магдалины, которые нуждаются в спасении.

Именно это давали им приюты — спасение, возможность порвать с прошлым и начать жизнь с чистого листа, без бремени в виде внебрачного ребенка, которого всегда могли усыновить по-настоящему достойные родители — то есть белая семейная пара. Приюты были средством перевоспитания «падших» женщин и их дорогой назад в «приличное общество».

Валери Эндрюс отмечает, что именно поэтому феномен затронул преимущественно белых женщин из среднего класса, в то время как незамужние индианки и чернокожие женщины никого своими внебрачными детьми не беспокоили: в глазах общества они и без того считались непристойно плодовитыми женщинами, которые не заслуживали спасения. Кроме того, агентства по усыновлению не желали иметь дела с их детьми, которых они называли «бракованными».

«Моя мама драила там полы каждый день, пока я не родился — это было ее наказание за то, что она забеременела вне брака. Монахини издевались над ней морально и физически. Когда я родился, меня сразу унесли, но я был наполовину иранец, и они не могли найти мне приемную семью. Так что моя бабушка в итоге забрала меня и вырастила как своего сына». (Великобритания, 1960.)

Исследовательница из Австралии Кристин Энн Коул заходит дальше — она считает, что политика отъема детей развивалась под влияниям идей евгеники, которые пришли в западные страны из нацистской Германии.

В послевоенной Австралии, как и в остальных странах Содружества, незамужние мамы считались чем-то вроде людей второго сорта, своего рода «низшей расой» — поэтому их детей следовало отдавать в респектабельные семьи, чтобы таким образом оздоровить общество, утверждает ученая.

Она убеждена, что феномен насильственных усыновлений стал продуктом стихийного сговора между государством, которое хотело сэкономить на социальной поддержке для мам-одиночек, и представителями благополучного среднего класса, которые были заинтересованы в том, чтобы получать для усыновления белых здоровых детей.

Церковь, в ее представлении, предоставила для этого сговора социальный клей: ее идеи о греховности незамужних мам не просто оправдывали такую политику, но объявляли ее путем к спасению всего общества. На пересечении этих факторов и возникли приюты — эдакое уродливое дитя капитализма и патриархата.

Дети и справедливость

Сегодня многие из причастных к «бебигейту» принесли извинения. Во всех странах, кроме США, вышли правительственные и парламентские расследования, которые признали систематические нарушения прав незамужних мам в прошлом веке.

Правительство Австралии в 2013 году извинилось и создало фонд финансовой поддержки для всех, кто стал жертвой насильственных усыновлений. Сенат Канады принес извинения в 2018 году. Кроме того, официальные извинения принес ряд религиозных организаций: протестантская «Армия спасения», Объединенная церковь Канады, отдельные ассоциации и НКО, замешанные в скандале.

Правда, если вчитаться в эти извинения, трудно не заметить, что на одно искреннее приходится по два самооправдания. Так, если Объединенная церковь Канады признала, что многих женщин вынудили отдать детей обманом и прямым принуждением, то Католическая церковь Англии и Уэльса ограничилась лаконичным объяснением, что действия церкви отражали «нравы того времени», хоть и извинилась за причиненную ими «боль».

«Такие были времена», «мы действовали из лучших побуждений», «сожалеем, что причинили боль» — за такими формулировками в итоге спрятались власти и церковные организации большинства перечисленных стран.

Ни одна страна, кроме Австралии, не предложила компенсации. В Новой Зеландии до сих пор не было проведено полноценного расследования, а парламент Ирландии в 2021 году вовсе заявил, что «первостепенную ответственность за жестокое обращение с незамужними мамами несут их собственные семьи и отцы их детей», в то время как церковь и социальные службы усугубляли эту жестокость, но не были первопричиной.

Поэтому пострадавшие и правозащитницы до сих пор пытаются добиться справедливости. По их мнению, ни один из существующих докладов не обозначил главного — прямую ответственность государства и церкви за то, что случилось.

Кроме того, они требуют отдельного расследования связи между приютами и агентствами по усыновлению детей. По мнению активисток, жестокость в приютах не была побочным эффектом — это была целенаправленная политика по отъему детей всеми доступными методами. Соцработники и монахини, по убеждению активисток, действовали не просто из собственных предрассудков, а намеренно «поставляли» детей для женатых пар и именно поэтому проявляли такие чудеса бесчеловечности.

«Я использую такую аналогию: представьте, если бы после Второй мировой войны суд смотрел бы на условия жизни в концлагерях вместо того, чтобы вскрыть их самую суть -— уничтожение евреев», — говорит Сьюзан Логан из Ирландии. Она борется за права усыновленных уже двадцать лет и сама приложила невероятные усилия, чтобы найти информацию о своей настоящей маме. Доклад, который выпустило правительство Ирландии, возмутил ее до глубины души. — Также эти доклады игнорируют большой контекст, самую суть этих домов. Они просто игнорируют истории множества людей… Нас усыновляли насильно или незаконно, и в этом и была цель всех этих приютов».