Босс-алгоритм, платформенная занятость и псевдозабастовки: как меняется труд сегодня. Интервью с социологом Андреем Шевчуком

— Каким образом социальные науки описывают современную организацию труда? Появился ли уже единый ярлык, позволяющий охарактеризовать то состояние общества, в котором существует современный труд?

— Согласно концепциям, которые рассматривают состояние современного общества и периодизацию его развития через призму рабочих отношений, мы живем в обществе труда. Это пошло еще с Ханны Арендт, а потом идею подхватили многие социологи: Ральф Дарендорф, Андре Горц, Ульрих Бек и другие. Они рассматривают современное общество как такое, где все категории, определяющие нашу жизнь, описываются через их отношение к труду. У нас всё так выстраивается: юность и обучение — это подготовка к трудовой жизни, а старость и наступление пенсионного возраста — нетрудоспособность и пособие в соответствии с тем, что ты уже отработал. Что такое для нас выходной? Есть время рабочее, а есть свободное, но не просто свободное, а свободное от работы. Все категории вокруг нас определяются через труд. И в этом смысле труд является главным структурирующим элементом современной жизни.

— И как это сегодня развивается?

— Конечно, сейчас появляется что-то другое: теория труда переходит в критику общества труда и размышления о том, что оно может быть устроено иначе. Но это пока скорее футурология, хотя есть и реальные признаки того, что первостепенность труда разрушается. Это происходит за счет снижения рабочего времени, хотя насчет этого есть разные мнения. Сложная проблема заключается в том, как мы определяем время работы. Если мы будем брать, с одной стороны, формальные границы рабочего времени и, соответственно, количество отработанных часов — прописанных в законах или реально отработанных, — статистика покажет снижение количества рабочего времени. То есть время труда в нашей жизни сокращается, и, соответственно, возникает вопрос: «Что будет дальше?»

Как мы будем распределять время нашей жизни, когда труд уже не будет отнимать сорок часов в неделю? Сейчас в Европе работают тридцать пять часов в неделю, сужается трудовая неделя, обсуждается четырехдневная рабочая неделя.

Что придет на место работы как определяющего принципа? При этом марксистские критики говорят, что мы неправильно считаем, потому что люди, уходя с работы, дома не перестают трудиться — просто это не фиксируется. А работаем мы даже больше, чем фиксирует статистика. Мы постоянно работаем. Мне кажется, что и та и другая позиция однобоки. Марксистская версия однобока, так как в первую очередь обращается к узкой прослойке людей, занятых производством знаний, которые в сравнении с другими людьми, возможно, и правда существенно перерабатывают, но исследователи ориентируются на них как на среднего человека.

— А что происходит в действительности?

— Я бы сказал так: размываются границы между трудом и свободным временем — и это главная исследовательская проблема. Возникают обширные пограничные пространства, которые трудно определить как труд, так как это уже не совсем труд, но еще и не полностью свободное время в привычном смысле. Создаются такие огромные буферные зоны. Фордистская индустриальная эпоха была построена на четком понимании труда в связке со временем: вошли по звонку, вышли по звонку. Сейчас ситуация гораздо сложнее.

— Возникает множество определений, и за каждым определением стоит множество трудовых феноменов. Марксистская критика размывает само понятие труда, поскольку труд становится всем и ничем одновременно. Можно ли сегодня дать определение труду?

— Определиться с тем, что есть труд, само по себе проблематично, поскольку это понятие предполагает позитивные коннотации — поэтому различные социальные группы борются за признание их деятельности трудом. Если домашнее хозяйство, воспитание детей, учебу в институте, волонтерство, субботники и облагораживание дворов признать трудом, то да, понятие сильно расширяется. Это первая исследовательская проблема.

Вторая проблема связана со временем и его измерением. Когда рабочий выходит за пределы предприятия, это понятно, но так называемый креативный труд продолжается и за пределами рабочих мест. С другой стороны, кто сказал, что ты, просидев восемь часов на рабочем месте, осуществлял этот креативный труд? Мы знаем, чем мы часто занимаемся на работе: формально отсиживаем какие-то собрания, заполняем совершенно бессмысленные формы и прочее. Это не имеет никакого отношения к креативному труду, а зачастую и вообще к общественно полезной деятельности.

— С точки зрения новых форм занятости — так называемой платформенной занятости — что изменилось? Каким образом наши представления о труде усложнились в результате технологических революций последних лет?

— Это немного другой теоретический ход и уровень анализа. Я вижу платформы как совершенно новую форму организации труда, в истории ранее не встречавшуюся. Исторически сложившиеся места работы обладают собственной темпоральностью — например, ферма, завод, фабрика, офис и т. д. Мы более или менее представляем себе, как устроено производство и работа в этих местах. Платформа — это еще одно новое место, которое связано с совершенно другой организацией труда. Если говорить о времени, то, наверное, впервые в истории стало возможным в полной мере реализовать в труде принцип just in time — точно в срок. Его давно применяли на производстве: зачем держать товарные запасы? Нужно поставлять точно в срок. В супермаркетах нет склада — когда всё, что стоит на полках, закончилось, нужно заказывать новое. А с трудом такого не было. Работодатель всегда закупал труд, и последний существовал в ожидании, потребуется он или нет. А сейчас у работодателя впервые появилась возможность использовать труд только в тот момент, когда он ему нужен, только для конкретной задачи, без всяких простоев.

Платформа позволяет работодателю купить конкретную рабочую силу для решения конкретной задачи. Когда я объясняю механику этого действия, я не оправдываю эту систему — у такой организации труда есть куча изъянов. Такси — прекрасный пример. Если раньше кто-то хотел выйти на рынок такси, требовалось нанять сто таксистов, а они в своих машинах ожидали появления спроса. А потом вдруг оказывается, как было совсем недавно, что все сидят дома, а таксистам надо платить зарплату. Благодаря агрегаторам этого делать не надо — ты таксисту платишь ровно в тот момент, когда его вызвали и он обслужил клиента. В остальное время работодатель не несет никаких издержек. Это первая особенность. Вторая заключается в том, что тоже впервые в истории стал возможен удаленный труд в невиданных до этого момента масштабах.

Через платформу ты можешь нанять кого-то или, наоборот, будучи фрилансером, выполнить заказ — при этом в обоих случаях ты никогда в жизни не увидишь тех, кто работает на тебя или на кого работаешь ты, потому что они живут за тридевять земель.

И это позволяет выстраивать очень сложные стратегии, извлекать из этого выгоды и нести определенные издержки, потому что как фрилансер, например, ты живешь без соответствующей зарплаты, но ты работаешь на американского работодателя. Ты улучшаешь условия жизни, поскольку обитаешь в маленьком российском городке, не имея возможности оттуда выбраться, переехать.

Здесь уместно рассказать интересный сюжет, касающийся вклада платформ в неравенство на рынках труда. Мы сейчас завершили исследование про то, как фрилансеры сталкиваются с одной существенной проблемой: ты можешь работать из любого региона мира, но никто не отменял часовые пояса. Эта проблема никак не касается сервисов типа такси, но у других фрилансеров порождает жесткую конкуренцию. Допустим, какой-нибудь заказчик из Москвы под конец рабочего дня размещает заказ, и тут же люди, которые готовы его выполнить, откликаются. Если хочешь получить заказ, реагируй быстро. Соответственно, жители Москвы отвечают в шесть часов вечера, а где-то уже наступает глубокий вечер или ночь, и вместо того, чтобы обедать, например, с детьми, в это время фрилансер должен сидеть за компьютером и отслеживать эти оповещения. Это круглосуточная деятельность, то есть такой рынок реально существует 24/7 без перерывов. Нет никаких ограничений.

Казалось бы, это освобождающая структура. Человек имеет возможность работать из любой точки мира, получать более высокую зарплату, но, с другой стороны, оказывается, что ограничения воспроизводятся на уровне времени. Центры экономической активности, как, например, Москва, всё равно осуществляют свое доминирование. Если ты живешь в другом временном поясе, например в Омске, то ты должен жить в таком же режиме, как и Москва, вся твоя жизнь смещается. Ты знаешь, когда заказчики проявляют основную активность.

Мы выяснили, что каждый часовой пояс в России смещает рабочее время в среднем на четырнадцать минут, а ведь есть люди, которые берут заказы в США. Там смещение еще больше. В результате твой режим работы совершенно отличается от режима повседневности того места, где ты живешь. Время структурируется в других местах, а не там, где оно протекает.

— Это, вероятно, касается в основном фрилансеров, которые работают вне привязки к пространству — в отличие от таксистов или курьеров. Как меняется само понимание фриланса из-за расширения платформенной занятости?

— Фундаментальная проблема заключается в том, что люди не различают типы платформ. Возьмем, например, биржи фриланса — это скорее инфраструктура, маркетплейсы. Там настоящие независимые фрилансеры ищут заказы по зернышку, они как раз сталкиваются с проблемами структурирования времени, о которых я говорил, но это все-таки лишь часть реальности.

Но есть совершенно другая ее часть: сервисы доставки и такси, и это тоже платформы, но другого типа. Я называю их скрытыми корпорациями — они делают вид, будто оказывают информационные услуги и просто сводят потребителей с тем, кто хочет им услугу предоставить. Но это совсем не похоже на маркетплейс: мы вызываем «Яндекс.Такси», а не торгуемся с конкретным таксистом. Алгоритм присылает нам какого-то водителя на брендированном авто, и мы просто пользуемся услугой, качество которой опять же гарантируется платформой. Это электронная корпорация, которая работает по системе just in time.

Сейчас государства спохватились: такие корпорации начали принуждать к работе в рамках легальных условий рынка труда.

Количество судебных исков против Uber во всем мире растет. При этом я ни разу не слышал об исках против бирж фриланса, потому что в этой области нет такого конфликта — маркетплейс тебя не контролирует и напрямую тобой не управляет. А в теневых цифровых корпорациях ситуация иная, твой босс — алгоритм, тобой управляет алгоритм. Тебе сообщают, что сейчас нужно делать, трекеры диктуют твой маршрут. Алгоритмы знают оптимальные маршруты, время движения человека и авто, а если ты отклоняешься, у тебя будут штрафные санкции и т. д.

Это совершенно другая реальность, поэтому иногда возникает некоторое недопонимание свободы и несвободы. Одно дело, когда алгоритм указал курьеру, что он должен прибыть в этот ресторан за заказом и потом отвести его по такому-то адресу в течение 15 минут. Если курьер не справляется, то он он может быть уволен. Деактивирован, как они говорят. И совсем иное дело, когда фрилансер понимает, что для того, чтобы заработать больше, он должен не ложиться сейчас спать, а искать себе заказ.

— Возможна ли трудовая солидарность в новых реалиях? И за что сегодня могут бороться работники?

— В отличие от маркетплейсов скрытые корпорации создают такого же массового рабочего, как на заводе, с унифицированными одинаковыми интересами. И в этом случае возникает база солидарности. Когда все работники находятся в идентичных структурных позициях, у них формируются идентичные интересы, соответственно, они способны на коллективное действие. Мы постоянно слышим о забастовках курьеров и таксистов — каких-то псевдозабастовках, конечно же, так как они не такие уж массовые, но всё же. Появляется база для профсоюзов — профсоюзы платформенных работников уже возникли на Западе.

У фрилансеров, напротив, нет такой унификации интересов. Мне неизвестны случаи коллективных действий против бирж фриланса. И я в них не очень верю. Тут могут появиться какие-то другие формы солидарности, так как и там есть общие вещи, за которые фрилансеры могут бороться — хотя бы за то, чтобы эти маркетплейсы функционировали справедливо, потому что зачастую они намеренно создают информационную асимметрию. Например, как фрилансер ты должен предоставить много информации, чтобы тебя взяли, а заказчик вправе не предоставлять тебе никакой информации, он остается анонимом. За такие вещи можно бороться.

— Можно ли предположить, что эти две формы занятости олицетворяют два образа труда будущего?

— Не скажу, что фриланс и маркетплейсы — это идеальный вид организации труда, нет, это совершенно определенное решение, которое работает в определенных областях, в иных оно не работает. Самый простой пример: невозможно полагаться на фрилансеров в сферах, предполагающих наличие какой-нибудь коммерческой тайны. Или там, где требуется работать над проектом непрерывно на протяжении многих лет.

Фриланс — это не будущее труда в том смысле, что такая форма не сможет всё поглотить. Это еще один этаж, который надстраивается над уже имеющимися, усиливая разнообразие и многоукладность экономики.

Экономически нецелесообразна модель маркетплейса для стандартизированных услуг или услуг, которые должны быть предоставлены здесь и сейчас. Более важный вопрос состоит в реакции государства — скорее всего, законодательство будет налагать всё больше и больше ответственности на платформы. Я не думаю, что дойдет до того, что государство признает (хотя сейчас есть такие прецеденты) наемными работниками цифровых платформ таксистов и курьеров, но, возможно, придумают промежуточный статус — статус платформенного работника, у которого будут свои права и обязанности и какие-то социальные гарантии, обеспечиваемые платформами.

— Как изоляция повлияла на жизнь фрилансеров и платформенную занятость?

— Под воздействием пандемии мы наблюдаем своеобразное второе рождение удаленной работы. Так как все принудительно перешли в такой режим, возможно, кто-то подумал: «Зачем мне эта фирма и начальник? Меня в любой момент могут уволить. Может, я на вольных хлебах буду искать заработок, раз уж я всё равно дома сижу?» Аналогично думают фирмы: «Зачем держать сотрудника? Платить зарплату? Он будет сидеть дома, я его не вижу, контролировать не могу, лучше найму фрилансера». В этом смысле пандемия, скорее всего, поспособствует развитию фриланса и соответствующей инфраструктуры.

Мы видим и другую сторону: сервисы доставки стали более востребованными. Как раз в этой отрасли произошел бум занятости, они нанимают всё больше курьеров, и туда пошли люди, которые потеряли работу в других сферах. Но пандемия высветила, в каком уязвимом положении находятся такие работники. В самое опасное время все сидят дома, а эти люди носят им пиццу. Такие работники лишены социальных и медицинских гарантий. Если всё хорошо, то гарантии как бы не очень нужны, а когда кризис случается, как раз люди, лишенные гарантий, первыми попадают под удар. Сейчас нам, по-видимому, надо привыкать к тому, что кризисы бывают не только экономическими.

— Изоляция и перевод большого количества работников на удаленный формат привела к пересмотру понятий не только рабочего, но и свободного времени. Что можно ожидать в перспективе с точки зрения тенденций, которые фиксируются уже сейчас?

— Когда началась вся эта история, у меня как у исследователя возникло удивление, переходящее даже в некоторое злорадство: об удаленной работе известно уже довольно давно, но в определенный момент в обществе, бизнесе, науке сложилось мнение, что эта инновация как бы переоценена. Она стала немодной. А исследователи типа меня всё это изучали: фрилансеров, их работу, устройство удаленного труда. Но окружающим это было не очень интересно. И вдруг всех посадили по домам, все стали похожи на фрилансеров, и оказалось, что мы ничего про этот опыт не знаем. В журналах, газетах стали появляться статьи о том, как тяжело, оказывается, работать удаленно, а рядом дети, семья…

Об этом уже много писали — про размывание пространственных и темпоральных границ между работой и жизнью в частности. Оказалось, что всё это очень важно, и даже те футурологи, кто считал, что за удаленной работой будущее, и подумать не могли, что переход на нее случится именно таким образом.

Поэтому я немного злорадствую: многим сегодня приходится открывать для себя те вещи, которые уже были открыты и изучены. В целом я вижу большой — можно даже сказать философский — вызов для нас. Раньше наша жизнь структурировалась извне, были заданы жесткие границы, было пространство завода, ограниченное забором, и гудок, который нас зовет на этот завод. И так минимум 40 часов в неделю практически всю жизнь. Сейчас тяжкая задача по структурированию жизни ложится на нас самих, и люди с этим не справляются. Это важнейший навык в будущем, и его надо приобретать — умение выстраивать границы в пространстве и во времени. Когда-то мы говорили, что главные умения — soft skills — представляют собой навыки коммуникации, а сейчас я сказал бы, что следующий по значимости навык — это умение упорядочивать собственную жизнь. И тут мы возвращаемся к началу нашего разговора, к вопросу о том, что же мы будем делать в мире сокращающегося количества труда, пугающего нас роботами и вытеснением человека из производства.